Текст книги "Недетские истории"

Хочу быть министром!

Мальчик Алеша вырос в простой семье и всегда мечтал стать министром. Вот так вот – сразу министром. Ему, деревенскому мальчишке, тогда казалось, что жизнь министров – сплошное удовольствие, почет и богатство. Во дворе стояли семидесятые годы прошлого века. Отец мальчика утонул прошлым летом, мать работала библиотекарем в школе. Зарплата – копейки, а детей трое, всех надо одеть, обуть, накормить. И в те годы селяне, не особо уповая на помощь государства, кормились от своего хозяйства, охотились, рыбачили, собирали дары леса. Алешины родители хозяйственниками были никакими. Отец, правда, рыбачил, но и только. Был большой любитель выпить. Двор у них был самый запущенный в селе. Единственную корову забили на похороны отца. Мать была такая же: принесет из библиотеки книг и лежит-читает, а в хозяйстве и конь не валялся.

Старший брат рос хулиганом, сестра очень рано стала интересоваться парнями и выскочила замуж, даже не окончив школу. И только младший, Алеша, рос на радость маме. Учился не то что хорошо, но был очень старательным, всегда сидел за первой партой, вечный староста, любимец учителей. Хотя, конечно, не всех – некоторые учителя относились к нему с опасением. Мальчики его тоже не любили, поэтому он в основном тусовался с девочками, он им нравился. Вежливый, аккуратно одетый, он их никогда не обижал. В старших классах, когда изучали комедию «Горе от ума», помнится, учительница литературы Агафья Павловна задала написать сочинение, где одной из тем было: «Молчалины блаженствуют на свете!». И тут, все во главе с учителем как будто прозрели: да вот же он, Мочалин в нашем классе! и учительница, проверяя дома сочинения, изумлялась про себя: а он, этот вечно прилизанный мальчик, далеко пойдет!

И ведь, действительно, пошел: сначала – освобожденный комсомольский секретарь совхоза (специально, с дальним прицелом, пошел работать в совхоз по направлению), потом студенчество, где он был в профкоме университета с первого курса. Активист и комсомольский вожак, командир стройотряда, как говорится, наш пострел везде поспел. И женился он также по расчету. Городские девочки с курса – нет, спасибо – избалованные фифы не станут ему надежным тылом; красавица и гордость курса Светлана на него не смотрит, к тому же сама та еще карьеристка, не пойдет. Он долго приглядывался, выбирал и не прогадал. Скромная и по характеру, и по внешности Тамара стала ему хорошей женой. Отец – шишка районного масштаба и, самое главное, весьма пробивная теща, которая должна, просто обязана помогать зятю, ведь от этого зависит благополучие собственных внуков. Вообще, Алексей, как и пресловутый Мочалин, любил женщин, особенно пожилых, всегда старался понравиться, угодить именно им, так, на всякий случай. И он им тоже нравился. Еще бы! Теща его любила, продвигала, как могла, у нее была многочисленная родня, хорошие знакомые в самых верхах. Как говорится, «ну как не порадеть родному человечку… при мне служащие чужие редки, все больше сестрины, свояченицы детки».

И вот наконец мечта Алеши, сына библиотекарши из богом забытого маленького села, даже не районного центра, сбылась или почти сбылась. Он возглавил департамент, а вот какой – не важно, департамент – это же почти министерство. Между тем мать, по-прежнему проживающая в деревне, потихоньку сходила с ума. Она вышла на пенсию и по-прежнему почитывала морально устаревшие книжки, забывая топить печь. Односельчане стали возмущаться. Ее забрала к себе сестра, живущая в соседнем селе, но потребовала от преуспевающего брата денег. Алексей сначала не хотел давать (богатые – самые жадные, это всем известно), подумал и – что делать?! – дал. Иначе сестра грозилась отправить сбрендившую мать в город. А она тут, сами понимаете, была совсем не к месту. Придут, к примеру, в гости родственники со стороны жены или коллеги – и тут здрасьте, я ваша тетя, любите меня и жалуйте! Стыда не оберешься, мать же ни сесть, ни встать культурно не может, ляпнет еще что-нибудь невпопад… Или выйдет без спросу на улицу и пойдет восвояси, может попасть под машину, ну мало ли что с этим Альцгеймером. И в дом престарелых ее не сдашь: узнают недоброжелатели, разнесут по всему городу – найдутся моралисты – и прощай карьера, выстроенная таким трудом! Он сам прошел такую школу лицемерия и лжи, без которой ну никак не сделаешь хорошую карьеру.

***

В 2019 году вышла в прокат картина «Нет бога, кроме меня», которую снял сельский учитель из Амги (Якутия) Дмитрий Давыдов. Очень сильный фильм, заставляющий зрителя задуматься о вечных ценностях, о милосердии, о сложных отношениях взрослых детей и стареющих родителей, о добре и зле. Сорокалетний Руслан оставляет в городе жену и детей и едет в деревню, чтобы жить с матерью, которая больна Альцгеймером. Никто его не понимает, все советуют сдать мать в какой-нибудь частный пансионат для престарелых. В конце фильма он так и делает, потом понимает, что должен взять ее обратно, иначе он просто не сможет жить. Ведь в минуты просветления мать, понимая, что с ней что-то не так, говорила ему: «Сыночек, ты только держи меня за руки, иначе я потеряюсь», а он предал, получается. Он прибегает в середине ночи в пансионат, но матери там уже нет…

И еще вспоминается чеховский герой, лакей Яшка из пьесы «Вишневый сад». Такой малозначительный персонаж, что его никто не помнит, к тому же Яшка очень противный сам по себе. Вот читайте:

Аня: У мамы лакей Яша. Мы привезли его сюда.

Варя: Видела подлеца.

Варя: Твоя мать приехала из деревни, второй день стоит в людской, хочет повидаться.

Яшка: Бог с ней!

Яшка (Фирсу): Надоел ты, дед… Хоть бы ты скорее подох!

Яшка (Раневской): Любовь Андреевна! Если опять поедете в Париж, возьмите меня с собой… Здесь мне оставаться положительно невозможно… Страна необразованная, народ безнравственный.

Это отрывок из пьесы, взятый писательницей Галиной Щербаковой в книге «Яшкины дети», в которой она ведет откровенный диалог с классиком, наполняя чеховские рассказы новым смыслом и содержанием, и проводит параллель с современностью. Посмотрите, как омерзителен и в то же время современен лакей Яшка со своей угодливостью к богатым и презрением к собственной матери. И какая-то патологическая, с душком предательства, ненависть к родине и подобострастие к загранице. Щербакова пишет, что лакейская дорожка – самый короткий путь карьериста в люди, она короче любых других путей для достижения успеха, власти, богатства. Не это ли мы наблюдаем в нашей жизни? И в интернете, и по телевизору, когда доморощенные нувориши из кожи вон лезут, демонстрируя лакейскую преданность к власть имущим и барское высокомерие и заносчивость перед простыми людьми – «плебсом». Обычно перед простым народом разыгрывается спектакль под названием «Хождение в народ» перед какими-либо выборами. Тогда можно с барского плеча подкинуть толику щедрот в виде подарков инвалидам или ветеранам ВОВ, которых и осталось-то раз-два – и обчелся. И благополучно забыть до следующих выборов, как Яшка родную мать.

Что касается нашего героя, то он по-прежнему большой начальник, как говорится, цветет и пахнет, чего и вам желает. А чего ему не цвести-то? Жизнь удалась, все схвачено, все под контролем. Дети выучены, пристроены на хорошие работы, удачно женились и вышли замуж под руководством ушлой тещи, образовался целый клан родственников, свояков, и свои люди уже не только в Якутии, но и по всему миру. Он теперь непотопляемый. Только вот самые близкие родственники не фонтан, подкачали. Старший брат, алкаш, пропал из виду (слава тебе, господи), сестра так и живет в деревне. В люди не выбилась, конечно, со своим мужем работягой. Зато детей наплодили, только это и умеют. Мать пока жива; говорят, все так же почитывает книжки, иногда держа их вверх тормашками. Он отправляет сестре энную сумму, на эти деньги они и живут. Никаких родственных чувств этот почти министр не испытывает ни к своей матери, ни к своим бедным родственникам. Он давно не был в родной деревне и не знает, что в здании администрации висит его портрет под вывеской «Наши известные земляки», а может, «Мы ими гордимся!» Там подросли уже другие холуи, так сказать, Яшкины дети.

Преступная любовь

Кажется, совсем недавно, лет десять тому назад в четырехкомнатной квартире в добротном «сталинском» доме с толстыми стенами кипела жизнь. Этот дом стоял в нашем дворе. Главой семьи была мама, энергичная, шумная, можно даже сказать, горластая; именно благодаря ей в доме был достаток. В советское время мать работала в торговле; была хваткой, предприимчивой, так что, когда времена поменялись, быстро сообразила и открыла свой магазин – один тут, в городе, и два в своем родном улусе. Отец – полная противоположность: немногословный, интеллигентный, сдержанный. И еще: он обладал очень редкой для мужчин своего возраста утонченной красотой и с возрастом становился даже лучше. Со стороны дедушки – а он был из сосланных во время Отечественной войны из Ленинградской области финнов – в нем текла древняя скандинавская кровь. Неудивительно, что мать, с ее простой (как говорится, такую можно найти в каждом балагане) внешностью очень любила красавца мужа и всегда сильно ревновала его. Кажется, что по этой причине из своих двоих детей она любила только сына, который внешне был похож на отца, к дочери же была всегда удивительно холодна и строга.

Дочь Валя, когда была маленькой, сильно обижалась на родителей, иногда в голову закрадывалась мысль: уж не удочерили ли они ее? Хотя внешне была похожа на свою бабушку по материнской линии. И очень завидовала другим детям, когда видела, как тепло и любовно относятся к ним родители: обнимают, целуют, гладят по головке, дают разные милые домашние прозвища. Например, ее близкую подругу домашние называли Көмүс (Солнышко. – Авт.) или Сыллыый (Кровинушка. – Авт.). Ее же всегда называли полным именем, не Валечка, Валюшка, а только Валентина. Ей казалось, что, если в один прекрасный день ее не станет, никто из родителей не проронит и слезинки. Когда подросла и стала более-менее разбираться в отношениях между людьми, поняла, что главным в жизни матери был муж – только он был смыслом ее жизни, светом в ее окошке. А ее родные дети всегда были на втором плане. Отец же, человек по натуре холодный, любил только свое спокойствие, лишь бы его не трогали, не мешали, не нервировали… При этом он любил вкусно покушать, хорошо одеваться, ну и чтоб в доме было чисто, уютно, пахло вкусной едой… Он никогда не сюсюкал с детьми, у них даже нет ни одной фотографии, где бы он держал детей на руках.

Тем не менее со стороны семья казалась почти идеальной: непьющий отец, хлопотунья-мать, послушные дети… Гостей отец особо не жаловал, поэтому у этой семьи в доме никогда не бывало деревенской родни, как, к примеру, у соседей; никто не приезжал из родины матери, хотя тогда была жива ее мать.

Но однажды все изменилось. Мать спешно собралась и уехала в деревню. Ее не было целую неделю или больше того. Как потом оказалось, умерла бабушка. Странно, что отец не поехал с ней. В город мать вернулась не одна, с ней была девочка лет пятнадцати. К безмерному удивлению детей, девочка оказалась их сводной сестрой – старшей дочерью мамы, которая до поры до времени жила у бабушки. В комнате девочек поставили еще одну кровать, и девочки приобрели сестер. Поначалу они чурались друг друга, тем более что сестра росла в деревне, говорила только по-якутски, потом потихоньку сблизились, все-таки в них текла одна кровь, родила одна женщина. Ее появление внесло в жизнь домашних новую волну; жизнь, до этого скучная и серая, заиграла новыми красками. Аля стала для Вали самым родным человеком – подругой, с которой можно было поговорить обо всем, у нее был свой свежий взгляд на жизнь.

Осенью Аля пошла в одиннадцатый класс в школу и вскоре стала там настоящей звездой. Не прошло и трех месяцев, как почти все мальчики параллельных классов бегали за ней. Сестра была похожа на мать, но в то же время совсем другая, очень жизнерадостная и женственная, без той угловатости, присущей девочкам подросткам. У нее была уже оформившаяся, ладненькая фигурка, длинные густые волосы и симпатичное лицо с милыми ямочками на щеках. Но дело было не только в ее внешности – от Али шел какой-то свет, который притягивал к ней людей. Сестра и завидовала ее успеху, и гордилась ею. Между тем и атмосфера в доме изменилась к лучшему, отец все чаще стал выходить из своей комнаты, интересоваться делами детей и даже иногда шутить.

Тот год пролетел как-то очень быстро. На выпускной бал отец вдруг расщедрился, дав денег на роскошное белое платье, оно было почти как свадебное. Аля была прелестна и напоминала собой только что распустившийся цветок сарданы. Все радовались за нее. Все, кроме мамы, в которой как будто начисто отсутствовало материнское начало. Окончив школу, Аля поступила в колледж. На вопрос сестры, почему туда, а не в какой-то институт, сказала, что хочет поскорее стать на ноги и уйти из дома. Сейчас, когда Валя вспоминает о том разговоре, запоздало понимает, что в словах сестры была несвойственная ей горечь. Тогда же она не обратила внимания на это, как и на то, что сестра сильно изменилась, стала какой-то рассеянной. Прежде живая, веселая, стала вдруг раздражительной, замкнулась в себе. Валя тогда как раз влюбилась в одного соседского мальчика и часто торчала во дворе, чтобы лишний раз увидеть его. Наивная детская влюбленность, от которой вскоре не осталось и следа. Ее кумир, как оказалось, был далек от того образа, который она себе вообразила в мыслях – ругался матом, курил и даже попивал.

А через несколько месяцев у Али стал явственно выпирать живот. Мать, вне себя от ярости, так и эдак выпытывала, кто заделал ей ребенка, чтобы бежать жаловаться, но сестра упорно молчала. Она целыми днями лежала на кровати, отвернувшись к стене, забросила учебу и совсем перестала улыбаться, а по ночам рыдала в подушку. В доме застыла тревожная тишина. Мать разговаривала с детьми сквозь зубы, а они недоумевали – «господи, мы-то в чем виноваты?» Отец снова перестал выходить из своего кабинета, по крайней мере видели его дети очень редко. Потом случилась беда: бедную сестру увезли на скорой… Говорили, она что-то выпила, случился выкидыш. Еще несколько месяцев она провела в психушке из-за попытки суицида. Из-за несчастной любви, сказали врачи…

– Ты меня никогда не поймешь и, возможно осудишь, – как-то обронила она, когда ненадолго вернулась домой. Валя же, наивная школьница, по-прежнему ничего не понимала. Думала: полюбила какого-то парня, а он ее бросил. Жалела сестру, и они, обнявшись, плакали. Потом случилось страшное. В тот день, как назло, дома никого не было, и она смогла завершить задуманное. После ее смерти какой-то злой рок начал преследовать семью. Через год не стало отца – обширный инфаркт. Затем тяжело заболела мать, потерявшая смысл жизни. Она просто перестала сопротивляться болезни, и через какое-то время не стало и ее. Валя, еще студентка, осталась одна с братом школьником на руках. Пришлось срочно переводиться на заочный, чтобы сводить концы с концами.

Пазл сложился позже. Открыл глаза братишка, который, видимо, что-то подсмотрел, что-то услышал, слышал разговоры родителей, тогда как сестра, обрадованная тем, что ей ничего не запрещают, жила своей жизнью, приходила домой поздно вечером и заваливалась спать. Потом и у нее открылись глаза на прошлое. Взгляд отца, брошенный на Алю, когда та прихорашивалась перед зеркалом – далеко не отеческий, чисто мужской – так смотрят на любимую женщину, но не на дочь. Нервозность матери и ее глухая ненависть к старшей дочери, так сказать, сопернице. Что это было? Преступная страсть или роковая любовь, которая, как поется в песне, нечаянно нагрянула и «снесла крышу»? Причем у них у обоих. Зная Алю, ее независимый, сильный характер, Валя была уверена, что жертвой она не была, не могла быть. Это была любовь, когда все сошлось в такой тугой узел, что выход, казалось, был только один…

Может, Вале просто не хочется думать, что это был инцест. Ее родные ушли, и она, несмотря ни на что, их любит. Каждого по-разному, но любит. Но больше всех она скучает по своей дорогой сестре, по Але, Алечке. Прости нас, если можешь.

История Бледной Поганки

Этот барак – одноэтажное деревянное общежитие постройки 50-х годов прошлого века, вросшее в землю по самые окна – чудом уцелел среди элитных новостроек. Гадкий утенок среди прекрасных лебедей, которые свысока взирали на него затененными евроокнами. И не только здания, но и жильцы нового высотного дома с презрением смотрели (так сказать, гребовали) на тех, кто доживал или, вернее, выживал в этом бараке. Наиболее активные даже писали во все инстанции, чтобы барак убрали с глаз долой, ибо он портит ландшафтный дизайн, но городским властям он, видимо, не мешал, так как стоял на задворках и с улицы его не было видно.

Жильцы барака были под стать своему жилью – пьющие, опустившиеся люди или одинокие старики. Правда, не все. Одна семья, мать и дочь-подросток, не относились ни к тем, ни к другим. Мать работала в какой-то организации то ли архивариусом, то ли еще кем. Дочь Лиза по состоянию здоровья училась дома. Семья была очень бедной, и это бросалось в глаза. Почти половина мизерной зарплаты Ираиды Аркадьевны уходила на дорогие лекарства и другие процедуры, от которых польза была – как от козла молоко. Просить женщина не умела, да и не хотела.

Девочка с возрастом становилась все худее и была похожа на дистрофичных ленинградских детей, вывезенных в блокаду через Ладогу во время войны. Под глазами черные круги, губы синие, а кожа бледная, сухая, как у старушки. Сказывалось плохое питание: макаронные изделия да картошка, изредка – в день зарплаты – яблоки или бананы. На другое денег катастрофически не хватало. К тому же ей не хватало свежего воздуха, она редко выходила на улицу, а в доме все пропахло сыростью и тем отвратительным запахом гниения, который присущ всем старым зданиям.

В последнее время девочка и вовсе боялась выходить даже в коридор, так как его облюбовали для своих тусовок подростки из нового дома напротив. В их доме везде были домофоны, стояли видеокамеры, да и жильцы первых этажей выгоняли их оттуда и грозили полицией. А тут, в этой хибарке, можно было безнаказанно пить пиво, курить не только сигареты, но и что покрепче. Жильцы барака в расчет, естественно не принимались: кто они вообще – отбросы и биомусор. Была бы их воля, они бы вообще взорвали эту халупу вместе с ее никчемными обитателями. Ведь она просто портит вид! Эти сытые подростки понятия не имели о милосердии и о доброте, их объединяло одно – крайняя жестокость по отношению к слабым, забитым и бедным, плюс абсолютная бездуховность и безнравственность. С такими же мыслями они готовы были поддержать, особо не вникая в смысл, любые протестные настроения, ходили на все митинги, если платили деньги, можно и бесплатно, лишь бы были «драйв» и «движуха». Зачем-то ненавидели полицию, хотя по большому счету особо и не сталкивались с ней. Так, на всякий случай.

Когда им становилось скучно, то они (по понятиям своей дворовой культуры, по законам стаи) находили так называемого козла отпущения, чтобы было над кем издеваться. Так, предыдущего такого «козла» они довели до того, что тот сначала попал с нервным срывом в больницу, а потом и вовсе пропал, говорили, что перешел в другую школу. Задрот, как они его называли, толстый и противный. Как же они его мучили. Жаль, что ушел из их школы. Их долго таскали к завучу по воспитательной работе, социальному педагогу. Но вмешался Витькин папаша, большой начальник из мэрии, и их оставили в покое.

И тут им на глаза попалась эта бледная поганка, которая выползла из своей вонючей норки, чтобы, видите ли, погреться на солнышке на завалинке барака. Мать-то они заметили давно, та тоже идеально подходила для травли: худосочное создание со странной подпрыгивающей походкой, нелепо одетое по моде столетней давности, в очках с толстыми линзами. У них в школе была похожая училка когда-то, но ее давно выперли на пенсию. Но все-таки она взрослая женщина, может нажаловаться в полицию, а вот над ее дочкой сам бог велел стебаться. «Ну пачиму ты страшная такая? Ну пачиму?» – таким дурацким вопросом, сопровождаемым улюлюканием и оглушительным хохотом, встретили они бедную девочку, которая, не подозревая, что, согласно их плану, с этого дня она выбрана в качестве очередной жертвы, вышла посидеть на своей завалинке. Лиза, не привыкшая к какому-либо сопротивлению, хотела юркнуть обратно, но ей отрезали путь. Противные подростки, гнусно ухмыляясь, окружили дрожащую от страха девочку, продолжая издевательства. Особенно старался юркий мальчишка невысокого роста: он вбирал воздух, как будто обнюхивая Лизу, и делал вид, что ему дурно от ее запаха, закатывал глаза и орал дурным голосом: «Она обгадилась, люди! Фуу, как от нее несет!» Остальные угорали, давились от смеха и валились прямо на грязный, заплеванный пол барака (ими же, кстати, заплеванный) в своих модных шмотках, так им было смешно и весело!

Наконец кто-то из жильцов соизволил выглянуть и, увидев происходящее, вызвал полицию. Или сделал вид, потому что никакая полиция так и не приехала. Подростки нехотя разошлись. Назавтра стая стервятников снова приперлась в барак в надежде продолжить свой мерзкий спектакль. Однако девочка не выходила, они даже постучались в дверь. На шум и ор выглянула старушка-соседка и матом заорала на них, сзади нее с топором в руках стоял ее старик.

Из старушечьего крика поняли одно: Лизу вчера увезли в больницу, а по ним плачет тюрьма или детская колония. Компания на время затаилась и перестала тусоваться в бараке. К тому же учителя в школе совсем озверели и пугали ОГЭ, ГИА, ЕГЭ и прочей дурацкой аббревиатурой. Родители тоже запретили бездельничать и собираться где не надо. Впрочем, не угрозы подействовали на них, просто без козла отпущения, которая то ли куда-то уехала, то ли и вовсе отбросила коньки, было неинтересно, да на улице стало тепло – можно проводить время на Оржанке или площади Ленина. Сдался им этот вонючий барак!

Однажды они увидели знакомую фигуру с подпрыгивающей походкой. От фигуры, одетой во все черное, веяло каким-то безысходным горем. Увидев их, женщина остановилась и вдруг закричала страшным голосом. Это был крик без слов, не крик даже, а вой – так воет волчица, потерявшая детенышей. Женщина уже не боялась своих мучителей, она уже вообще ничего не боялась.

И даже циничные, безмозглые подростки это почувствовали и поспешили ретироваться. Фигура в черном еще долго кричала им вслед проклятья… Через год барак снесли, жильцов куда-то переселили. А через какое-то время на месте бывшего барака появился очередной магазин.

***

Психологи уверены, что школьная травля оставляет след на всю жизнь. Часть самооценки человека, даже если он преуспел в жизни, навсегда остается там, в 7-м или 8-м классе. Где вслед неслись смешки и издевательства. Поэтому ни в коем случае нельзя игнорировать факт травли, или, как принято говорить, буллинга. Нужно почаще разговаривать с детьми, в том числе и о том, что такое буллинг. Почему некоторые дети становятся изгоями? Почему над ними издеваются? Почему некоторых игнорируют, как будто их нет (это тоже относится к буллингу)? Если ребенок доверяет родителям, он обязательно расскажет, кого в классе травят. И пусть это не ваш ребенок, все же нужно об этом рассказать или классному руководителю, или написать в ватсап-группе родителей. Ведь зачастую жертвы не говорят дома о своих проблемах, держат все в себе.

Помнится, был такой случай в одной из школ города, в который мне пришлось вмешаться. Это случилось в 5-м классе. Так оказалось, что в одном классе лидером оказался мальчик с хулиганскими задатками, который стал самоутверждаться за счет самых маленьких и тихих мальчиков. Он со своей свитой окружал их, всячески издевался и заставлял говорить на камеру гнусности – например, «скажи, придурок, признайся, что ты голубой». И это в 5-м классе! Классный руководитель преподавала географию, приходила в класс раз в неделю, так как была занята профсоюзной работой в школе – слова директора, и вообще, была матерью-одиночкой – слова завуча. Только при чем тут это, мы так и не поняли. Ведь зарплату за классное руководство она не забывала получать. Тем более это были дети, которые только что окончили начальную школу и перешли от одного учителя к разным, к тому же классы по каким-то соображениям взяли и перемешали. Переход в среднее звено – это тоже стресс для детей, и им, особенно в первые две четверти, требуется особое внимание. Так вот эти мальчики, ставшие жертвами хулигана, тоже ничего не рассказывали дома. Только одна из мам потом сказала, что мальчик стал нервным, плохо спал, очень похудел, часто был в подавленном состоянии. А потом ей позвонила бабушка одноклассницы и рассказала обо всем, что творится в классе. Мол, внучка каждый день рассказывает ей, что сегодня было в классе, и ей очень жаль этих мальчиков, над которыми издеваются. Какая нормальная мать, услышав такое, не побежит в школу? Конечно же, она созвонилась со второй родительницей, пригласила в качестве группы поддержки меня, социального педагога и родственницу, и мы пошли в школу. В ближайшую субботу был созван малый педсовет с приглашением всех заинтересованных (классного руководителя, учителя начальных классов, психолога, завуча по воспитательной работе, всех родителей и детей). Состоялся непростой разговор, временами на повышенных тонах, но в конце концов обе стороны пришли к единому мнению, что такое поведение нужно пресекать в самом начале. Буллеры (агрессивные мальчики) попросили прощения у наших мальчиков, причем они плакали, так что это было сделано не ради проформы – они на самом деле раскаивались, что бывает редко. И их родители согласились, что поведение их сыновей недопустимо. Не было понятно только поведение завуча по учебной работе, которая своим противным пронзительным голосом утверждала, что такое бывает, и прочие глупости вроде того, что классный руководитель одна воспитывает детей (!!), и, мол, родители сделали из мухи слона.

Нет, это как раз тот случай, когда родителям обязательно нужно вовремя вмешаться и встать на защиту своих детей. Говорю это как социальный педагог со стажем работы. После этого педсовета те мальчики оставили в покое наших мальчиков, даже близко не подходили. Учитель начальных классов обещала, что будет курировать атмосферу в классе и поможет классному руководителю наладить отношения между детьми. И это нужно не только жертвам, но и тем, кто занимается травлей, потому что безнаказанность порождает беззаконие, и такое поведение подростков рано или поздно приводит в колонию для несовершеннолетних, а затем и в места не столь отдаленные.