Текст книги "Недетские истории"

Мои детские страхи

Кто из нас в детстве не боялся темноты? Или привидений? Говорят, что страх темноты унаследован нами от далеких предков – как сохраняющий жизнь код поведения, который предупреждает человека о возможной опасности, сигнал «Будь осторожен!» Детские страхи – это естественное явление, через них проходит каждый человек. Я, к примеру, до сих пор боюсь темноты, а в детстве это была какая-то фобия.

Но тут, конечно, стоит сказать, что и ребенком я была необычным. Наши предки саха про таких говорят – «аһаҕас эттээх», что в буквальном переводе означает: с открытой плотью (кожей). Это люди с тонкой душевной организацией, которые могут видеть и слышать непознанное, в том числе привидения – абаасы. Впервые родители узнали об этом, когда мне исполнилось четыре года. Тогда мы только что приехали в одну деревушку Хангаласского улуса, он в те времена назывался Орджоникидзевским. Отец наш был председателем колхоза и поднимал сельское хозяйство. Мы почему-то постоянно переезжали с одной деревни в другую: Едяй, Синск, Чкалов, ТитАрыы… Случай произошел в Синске. Сразу по приезде, отца вызвали к коневодам, а нам дали какой-то дом. Я его совсем не помню, но, по словам мамы, это был добротный с виду почти новый дом с большой усадьбой, хотоном и другими постройками.

Мама со старшими детьми и со своим братом, нашим дядей Вовой, немного прибрались и готовили ужин в летней кухне. Лето было уже на исходе, начало быстро смеркаться. В те годы в деревнях не было электричества, то ли отключали к вечеру, так что была зажжена керосиновая лампа. Мама уложила нас спать, а сама осталась сидеть на кухне с братом. Кажется, у него были какие-то семейные проблемы. Они разговаривали, как вдруг раздался громкий детский плач. Это плакала я, буквально захлебывалась в рыданиях. Сначала никто ничего не понял. Что случилось? Заболел животик? Кто-то из братьев обидел? Меня, бьющуюся в истерике, дядя вынес на руках на кухню, и только тогда я смогла сказать причину плача: в той комнате абаасы, не ходите туда, она хочет нас съесть! Вслед за нами, напуганные моим громким плачем, выскочили и остальные дети. Дядя с мамой, взяв свечу, обошли весь дом, но никого не увидели. И все же, никто не хотел идти спать в страшную комнату, тем более что я, показывая пальцем в темные углы, не переставала кричать и плакать. Так и просидели до утра на кухне при свете керосиновой лампы. Впоследствии мама говорила, что, если бы тогда с нами не было дяди Вовы, она бы точно сошла с ума. Мы только что переехали в эту деревню, в которой никого не знали, куда идти с пятью детьми на руках? Только под утро, когда начало светать и закукарекали первые петухи, утомленные бессонной ночью домочадцы улеглись спать. Мама вышла на улицу и увидела странную картину. К нашей ограде вплотную подошли две дородные женщины, видимо, соседки, и, вытягивая шеи, совершенно не скрывая острого любопытства, пялились в окна дома. Увидев маму, начали отступать и скрылись в своем доме.

Через какое-то время приехал отец. Мама рассказала ему о беспокойной ночи, моей истерике и поведении соседок. Куда, мол, ты нас привез и оставил одних? «Мы не останемся тут ни дня!» – заявила она. Они с папой пошли в сельсовет и стали требовать другое жилье, причем там почему-то никто не удивился, никто не спросил, почему они не хотят жить в том доме, а молча дали другое жилье. Устроившись на новом месте, стали с тревогой следить за моей реакцией, но я вместе со своими сестрами беспрекословно улеглась в постель и крепко заснула. Только потом родители узнали историю того дома. Несколько лет тому назад в этот только что отстроенный дом заселилась молодая семья из «пашенных» синских русских. Но по какой-то причине – возможно, дом был построен на плохом месте, или же не был соблюден ритуал при его строительстве – все пошло не так. Хозяйка, молодая женщина, стала чего-то бояться, плохо спала, потеряла интерес ко всему, мужу такое поведение жены не понравилось, и он по совету родственников взял и побил ее: мол, нечего отлынивать от работы и так далее. И однажды, придя с работы, обнаружил жену висящей в хотоне. Жить после случившегося там мужчина просто не смог (рассказывал, что ему не дает житья призрак жены с веревкой на шее), бросил все и уехал восвояси. Некоторое время дом пустовал, затем сельсовет поселил туда другую семью, и, к ужасу селян, история повторилась: вторая женщина тоже без каких бы то ни было видимых причин взяла и повесилась в том же хотоне. Ее муж также не стал жить в плохом доме, но дом недолго пустовал – заселили семью, приехавшую из другой деревни. И что вы думаете? И эту несчастную женщину постигла такая же участь. По идее, дом этот нужно было или сжечь, или снести, но туда по– прежнему не переставали селить приезжих, сделав чем-то вроде временной гостиницы. Но никто там, конечно, долго не жил. По рассказам селян, теперь уже три женщины по очереди или даже все вместе приходили к ночующим и заставляли последовать их примеру.

Каждый раз, когда в семье вспоминали эту историю, мама говорила, что мой дар, возможно, спас нашу семью от нежелательных последствий или даже смерти одного из нас. Так я оказалась на особом положении: со мной не спорили и потакали, что не самым лучшим образом сказалось на моем характере. Затем наша семья переехала в Покровск, отца назначили заведующим отделом культуры (видимо, на этот раз нужно было поднимать культуру). Помнится, мы жили в двухквартирном доме по улице Орджоникидзе, которая сейчас называется улицей Братьев Ксенофонтовых. О моем даре почти никто не вспоминал, я ничего не видела и не слышала, но странным образом появилась фобия: я, как черт ладана, боялась фотографироваться. Поэтому у меня почти нет детских фотографий, на редких семейных вид у меня надутый, недовольный, как будто вот-вот расплачусь, и видно, что кто-то из взрослых держит меня сзади. Одно время я даже думала: уж не взяли ли меня на воспитание? Я, наверное, об этой фобии забыла бы давным-давно, если бы не мой старший брат Толя, который почему-то постоянно об этом напоминал, третировал, доводил до слез. И это обстоятельство также стало чем-то вроде семейного анекдота. Мол, нашла чего бояться. Сейчас, анализируя те свои детские страхи, вспоминаю, что на самом деле это был страх смерти. Нацеленный объектив фотоаппарата воспринимался как источник опасности, а каждый кадр, каждая фотография, по моему мнению, отнимала у человека месяцы или даже годы жизни. Кто мог мне такое внушить или где я могла слышать такое, об этом история умалчивает.

Смешно признаться: я и до сих пор не люблю фотографироваться, никогда никому не дарила и не дарю свое фото на память, не выставляю на своей странице в истаграме. Однажды даже был такой смешной случай во время моей работы в школе. Пришел известный в городе фотограф, чтобы запечатлеть выпускников девятых и одиннадцатых классов. Когда подошла очередь моего 9 «б», я построила их, как положено, а сама взяла и ушла домой. Не дождавшись меня, на место учителя в серединке посадили самого высокого мальчика. А потом, когда фотографии были получены и розданы, краем уха услышала разговор: чей-то брат, увидев снимок, выдал: «Ну, у вас учитель какой-то дебил». – «Так это не учитель, а такой же ученик!» – «А почему учитель не сфотографировался с вами?» И действительно, почему? Я не могу объяснить, почему я убежала, ведь не страшилка какая-то, молодая тогда была, симпатичная, модно одетая.

Кроме того, я верю в непознанное, вижу вещие сны. Последнее обстоятельство не сильно радует меня, вернее, я предпочла бы их не видеть совсем. Чаще всего это не очень хорошие сны, предупреждающие о чем-то плохом. Так, мне приснился мой старший брат за неделю до своей гибели в новом черном костюме, в котором мы его похоронили. Он неожиданно вылез из угла моей комнаты и стоял там, очень печальный, махнул рукой и исчез, оставив на полу большое пятно крови. Встав поутру, я заикнулась было сестрам, что сон странный приснился, но на меня замахали руками: надоела, мол, со своими снами, вечно тебе что-то снится! В жизни он редко носил костюмы, если не сказать вообще не носил, и погиб страшной смертью, получив двадцать ударов ножом от сайсарского отморозка по прозвищу Шакал.

Мои детские страхи остались со мной, но, как ни странно, они не мешают и никогда не мешали мне жить, не стали причиной каких-то комплексов. Наверное, страхи страхам рознь, бывает, что внутренние демоны мешают человеку развиваться и расти, но это уже другая история.

Запасная

Мама готовилась к юбилею, закупала продукты, вернее, заказывала родственникам и знакомым – чтобы все было натуральное, вкусное, свежее. Чтобы никто потом не говорил: было мало еды или что еда была невкусная, заранее приготовленная, морс и то разбавленный и так далее. Заранее заказала банкетный зал, договорилась с популярным тамадой, вместе с ним утверждала список приглашенных артистов. Заказала пригласительные, обзванивала заранее, чтобы узнать, кто придет, кто нет. Потратила все накопленное или почти все. От волнения и хлопот стала плохо спать.

Кристина, как могла, помогала маме, отец вообще абстрагировался, он был против всей этой суеты. Сначала мать обижалась, ругала его, но потом махнула рукой. В глубине души Кристина была на стороне отца: она тоже не любила помпезные мероприятия. Тоже говорила маме: «Давай отметим в семейном кругу, зато летом вы с папой съездите отдохнуть, куда хотите». Но мать ни в какую не соглашалась, заказала себе вечернее платье в ателье, хотела блистать в нем. Смешно, но в списке гостей в первых рядах фигурировали дальние родственники, некоторых из которых Кристина и в глаза не видела, зато они все занимали какой-то пост или вели бизнес. Ну а самые близкие, например, родная сестра матери, простая селянка, была внизу списка. Ее дети вообще не удостоились приглашения. Девушка была как-то на таком одном сборище и знала, как все на самом деле будет. Сначала будут возносить поток восхвалений и дифирамбов юбилярше, потом накинутся на еду и выпивку, тамада будет беспрерывно тараторить в микрофон, мешая общаться, начнется концерт звезд эстрады (каждая песня за конскую цену), затем – игры, конкурсы, шутки, отдающие пошлятиной. Самые первые почетные гости уйдут после первого стола, если вообще придут. Мать самолично отправится их провожать и будет долго и нудно благодарить их (спрашивается, за что?). А бедный папа, интроверт по натуре, не любящий привлекать внимание к своей скромной персоне, будет весь вечер чувствовать себя не в своей тарелке. И ведь не встанешь и уйдешь, не гость все-таки.

Многие гости, насытившись, уткнутся в свои телефоны, и каждый, игнорируя тамаду с его играми и песнями, займется своим делом. Вот и вся комедия.

Кристина до сих пор не может забыть свой день рождения. Ей исполнилось тринадцать, и она попросила родителей дать ей деньги на кафе, где она хочет посидеть с подружками. Ну, а дома можно только торт заказать вечером. Она тогда тоже волновалась, суетилась, переживала. Придут, не придут? Что подарят? Позвала Полину, Леру и Айту, самых крутых девчонок из их класса. Она всегда хотела дружить с ними. Приготовила даже каждой небольшие милые сувенирчики. Они пришли, конечно, но с опозданием на сорок минут, сказали, ходили в кино. Потом, проголодавшись, вспомнили, что их пригласили на день рождения. Подарок никто не принес. «Извини, Крис, забыли, но подарок за нами!» – сказала Полина, которую она тогда обожала. Но, конечно, никто потом и не вспомнил… Почему она тогда не порвала с ними? И пошла на день рождения Айты, с букетом цветов, с подарком в красивой коробочке.

И даже когда узнала, что ее за глаза в классе называют «Хвостя» за то, что всегда бегает хвостиком за этими тремя девочками, она не ушла от них. Может, потому, что они ее сами не отпускали. То Айта, то Лера, иногда Полина звали ее погулять. Она всегда с радостью откликалась и бежала то на каток, то в кино, то еще куда. С ними, если они были только вдвоем, было весело, а вот стоило им собраться всей компанией, ее место было всегда сзади всех. А в девятом классе подруги ее предали. Подставили так, что с ней случился нервный срыв и она не захотела жить. Спас ее отец, который вернулся домой раньше времени. Ее откачали и хотели положить в психушку, но мать забегала, подключила все свои связи, и ее выписали на долечивание домой. Родители перевели ее в другую школу, где дети были попроще и человечней. В ее новом классе приоритеты были совсем другие, ценились знания и личностные качества, но совсем не дорогие шмотки и обеспеченность родителей. И классный руководитель оказалась замечательным психологом. Как говорится, нет худа без добра. Кристина считает, что эти два года были лучшими годами в ее жизни. Она поняла, что прежде была всего-навсего «запасным аэродромом», ее звали только тогда, когда кто-то не мог или не хотел, ею бессовестно пользовались, а потом и вовсе опустили ниже плинтуса. За ее счет самоутверждались. И, самое главное, в этом есть и ее вина. Почему, как собачка, бегала за этими девочками и мирилась с пренебрежительным отношением? Разве ей было комфортно с ними – самовлюбленными, эгоистичными и наглыми? Конечно же, нет. Как так получилось, что она – далеко не дурочка, не уродина, единственный, любимый ребенок в семье – добровольно стала, так сказать, запасным человеком? Какой морок напал на нее?

Сейчас Кристина, сама дипломированный психолог, работает с детьми и подростками. Часто в проблемах подростков видит родительскую вину. И, как ни странно, больше вины матерей, чем отцов: это гиперопека, или перекладывание на детей, особенно на девочек, своих нереализованных амбиций, или родительский диктат. Такие супермамочки не понимают, что ребенок – не их собственность, а отдельная личность со своими предпочтениями. Тут, как Тарас Бульба, нельзя рубить сплеча: мол, я его (ее) породил и сделаю с ним, что хочу. Она старается выпроводить таких мамаш, чтобы без посторонних побеседовать с подростками. Вчера, например, приводили девочку-восьмиклассницу с депрессией, и причина крылась в том, что мать записала ее на танцы. Дочь безропотно ходила несколько лет, а в этом году наотрез отказалась. «Столько денег коту под хвост! Костюмы за свой счет, поездки тоже, а сколько нервов, времени потрачено! – кричала мать. – Я в свое время мечтала о сцене, завидовала тем, кто хорошо танцует! Это же ей нужно, не мне!» Дочь же призналась потом, что хореограф не обращала на нее внимания, ставила всегда сзади всех, и не потому, что не любила ее, просто у нее нет никаких данных, нет гибкости, артистичности. Девочка это поняла давно, но мать и слышать не хочет, вбила себе в голову, что это пригодится ей в жизни. А она не хочет связывать свою жизнь с танцами, она хочет стать ландшафтным дизайнером, любит рисовать. И таких историй великое множество… И как трудно убедить родителей отказаться от своих амбиций и позволить детям дать возможность самим выбирать кружки по интересам; общаться не свысока, а на равных; всегда знать, чем живет, чем дышит твой ребенок.

А ее собственная мать? Она тоже знать не знала, что у дочери на уме, ей было достаточно того, что двоек нет, троек мало, по вечерам дома… Кристина неоднократно слышала от нее, что та всего в жизни добилась сама. Как иногда, приехав на учебу после каникул, вынужденно ночевала в аэропорту, так как общежития сразу не давали, как всегда завидовала городским однокурсникам… И так далее и тому подобное. Да, мать всегда завидовала всем – это Кристина запомнила хорошо. Завидует до сих пор, хотя вроде бы все у нее есть: хорошая работа, квартира, дача, машина. Но, к сожалению, не как у других – тех, у кого коттедж, квартиры в Москве или в Питере. Ее муж не министр, даже не замминистра и никогда никаким начальником не будет. Да и дочь подкачала, простой психолог, тоже не министр, и даже не замужем до сих пор, у других вот уже куча внуков, одни разговоры о них… Мать, конечно, не хочет никакую кучу, да и вообще маленькие дети ее раздражают, но вот если бы дочь удачно вышла замуж за сына какого-нибудь местного олигарха или министра, то ей было бы чем гордиться перед приятельницами. «Только не приведи в дом какого-нибудь нищеброда из деревни!» – часто говорит она. Кристина откладывает деньги на первоначальный взнос и скоро сможет приобрести свое жилье через ипотеку, и в свою квартиру приведет того, кого полюбит, у матери не спросит. Ну, а пока, у нее нет молодого человека. С кем попало встречаться, чтоб, не дай бог, не сказали, что «вот позор, никому не нужна», не собирается. Она давно уже не зависит от чужого мнения.

Инфернальная Люська

Когда я училась в девятом классе, забеременела одна одноклассница, девочка из неблагополучной семьи. В тот год в школе было очень холодно, и нам разрешали сидеть в пальто, поэтому об этом узнали только тогда, когда ей предстояло вот-вот родить. В те времена это было из ряда вон выходящее событие, просто ужасный кошмар. Девочку выгнали из школы, ребенка отдали дальним родственникам. Мы, конечно, быстро бы забыли об этом инциденте, если бы не наши учителя. Да-да, именно они не давали нам забыть этот случай.

К примеру, кто-то из учителей, если класс не был готов к уроку или кто-нибудь из мальчишек бывал уличен в курении, любил выговаривать: «Вместо того чтобы учить уроки, можете только беременеть!» Мы пристыженно молчали, хотя какая в том была наша вина, до сих пор непонятно. Но в то время спорить с учителями было не принято. Это были небожители. К весне учительница биологии и по совместительству завуч по воспитательной работе собрала старшеклассниц после уроков на беседу о нравственности. Тогда я впервые услышала из ее уст слово «проститутка»; до этого считала, что оно матерщинное и его нельзя вслух произносить. Завуч долго нам читала нотацию о вреде ранней половой жизни, о венерических заболеваниях, потом сказала, что «если мы будем раньше времени бегать за мужиками, то будем, как Люся К., которая с пятого класса бегала на танцы, не слушалась учителей, и кончилось это все ранней беременностью». И вообще, добавила она, таких женщин называют проститутками.

Надо сказать, что ее имя было на слуху в нашем небольшом поселке, и я потом несколько раз видела эту женщину, вернее, девушку; знала и ребенка, которого она родила от женатого мужчины, который работал – на минуточку! – педиатром в районной больнице. Время от времени эту Люську выгоняли из поселка на 24 часа. Обычно такое случалось, когда в милицию прибегала очередная обманутая жена, поймавшая мужа на адюльтере, часто соперницей таких жен была Люся. Впрочем, этих мужчин можно было понять: с первого взгляда эта девушка поражала всех, не только мужчин, но и женщин, яркой, экзотической красотой. Она была смешанной крови – эвенкской и… впрочем, точно про вторую половину ее крови не могла сказать даже ее мать, уборщица совхозной конторы. Мать ее, кстати, тоже поражала с первого взгляда, но далеко не красотой: сильно косоглазая, смуглая до черноты, всегда неряшливо одетая. У нее был целый выводок детей-погодков, которые все, как один, были похожи на мать. Наверное, был и муж, Люськин отчим.

А на Люську можно было только любоваться – ее иссиня-черными густыми волосами, несеверным оттенком кожи, миндалевидными раскосыми глазами и словно выточенной из слоновой кости фигуркой, стройными ножками. И это еще не все: во всех ее движениях присутствовала какая-то неуловимая дикая грация, которую никакой тренировкой и танцами не приобретешь – она есть от природы либо нет. Даже одежда – простое застиранное платьице или короткая видавшая виды мини-юбка, скромное пальтишко – сидели на ней не так, как на других женщинах. А ее шикарные волосы, подхваченные простой аптечной резинкой, смотрелись лучше изысканных причесок, которые делали поселковые модницы в парикмахерской. В общем, не каждый мужчина мог устоять против роковой Люськиной красоты. Взрослые девушки с завистью рассказывали, что она может прийти в сельский клуб в разгаре танцев, просто постоять в уголочке и в результате увести за собой самого видного парня. Правда, желающих жениться на ней как бы тоже не было. Хотя по характеру она была тихой и скромной, никогда не отвечала ни на какие оскорбления в свой адрес, хотя ее не только оскорбляли, но несколько раз били обманутые женщины.

Она непременно возвращалась обратно, к своей матери-клуше. Если мне не изменяет память, нигде не работала, жила себе потихоньку, изредка наведывалась в клуб на танцы. Потом по поселку разносилась весть, что ей снова дали 24 часа. Сейчас мне кажется, что Люся родилась слишком рано. Родись такая красавица лет так на тридцать позже, наверняка стала бы известной фотомоделью (на мисс ей бы не хватило роста, тогда вообще народ был невысокого роста), имела бы кучу поклонников, денег. Может, по-прежнему уводила бы чужих мужей, но никто бы ее за это не бил. Очень жаль, что такая красота осталась без признания и в конце концов где-то сгинула. Никто из моих бывших земляков не знает, где она, что с ней, некоторые и вовсе не помнят ее. Куда-то подевалась и ее дочь, которой, к сожалению, не досталось ничего от мамы – девчонка, белобрысая и белесая, была как две капли воды похожа на детского доктора. Хочется думать, что красавица Люська не пропала, а вышла замуж, забрала с собой дочку и живет себе припеваючи где-то у теплого моря. Почему непременно у моря? Ну, наверное, потому, что именно, там, у какого-нибудь моря, была бы к месту ее экзотическая восточная красота.

Когда начались бесконечные конкурсы красоты, в первое время я интересовалась и все выискивала похожий типаж. Но, увы, ни одна победительница, ни одна просто конкурсантка не была даже близко похожа на инфернальную Люську. Всем не хватало ее оригинальной, пронзительной красоты, хотя среди них было немало по-настоящему красивых девушек. И жестокое слово – проститутка – совсем не подходило к ней. Она просто родилась не в то время, не в том месте, не в той семье.

Ритка

Еще одна такая девочка училась в моем классе в 90-х. Звали ее Ритка (имя изменено. – Авт.). Она ничем не отличалась от одноклассниц, училась на твердые четверки, правда, характер был у нее очень вспыльчивый. Семья на первый взгляд была вполне благополучной, но, как оказалось, только на первый взгляд, там тоже были свои погремушки. Когда девочка перешла в девятый, родители с большим скандалом развелись. Кто-то кого-то уличил в измене – поймал прямо с поличным, или что-то в этом роде. Я тогда жила в том же микрорайоне, что и школа, и там всегда было, как в деревне – все обо всем знали. Отец ушел, дети – Рита и ее младший брат – остались с матерью. И без того сложный характер девочки стал еще хуже, она стала хуже учиться, грубила учителям, прогуливала. Кое-как дотянули до конца года. Рита сдала экзамены благодаря сердобольным учителям и забрала документы, поступила в училище. Училась вроде нормально, иногда по старой памяти заглядывала в родную школу, заходила в мой кабинет. Рассказывала, что мать неожиданно выскочила замуж за мужчину намного моложе себя и перестала к ней придираться, предоставила полную свободу. А ведь ей было всего пятнадцать тогда. Видимо, тогда и начались первые загулы, потому что через год она бросила учебу и как бы вышла замуж, как говорят, по залету. Брак продлился от силы год, не более. Рита, подкинув ребенка матери, стала отрываться по полной: нигде толком не училась и не работала, жила гражданским браком с разными мужчинами (причем разных национальностей), родила еще двоих. Хорошо, мать с молодым мужем каждый раз брали внуков на воспитание.

Не раз ее фамилия всплывала в криминальной хронике. Ее неоднократно видели пьяной, ловили на воровстве, ее постоянно искала милиция. Мне было жаль ее. Мне не хотелось воспринимать ее как алкоголичку с криминальными наклонностями, перед глазами сразу всплывала другая картина: шестой класс, где я работаю классным руководителем. Стоят лютые холода, я же, живущая совсем рядом со школой, хожу на работу в сапожках. Остальные учителя ходят в унтах, на плечи накинуты неизменные пуховые шали, которые придают всем без исключения старушечий вид. Я же хочу хорошо, модно выглядеть – подаю, так сказать, пример своим ученицам. Ну, это я так думаю, а дети, и особенно Рита, добрая душа, думали, что у меня нет унтов, и мерзнут ноги. Как-то, сижу после уроков в классе и еще что-то дописываю, заполняю классный журнал, и краем глаза вижу: девочки что-то мнутся, не уходят, шепчутся, чем-то шуршат. И тут мне торжественно преподносят огромный сверток. Подарок. С изумлением раскрываю и вижу большие женские унты с небольшими залысинами, на два размера больше моих, зато с красивой бисерной вышивкой. «Родители нам разрешили, а Риткин отец их заново подшил», – радостно объявляют девочки. От неожиданности я сначала рассмеялась, потом растрогалась, под конец вернула их обратно. К великому их огорчению. Мои маленькие смешные и добрые дети! Этот случай я помню, как будто это было вчера: нашу деревянную старенькую школу, на месте которой давно выросли коттеджи, маленькую девочку с бантиками в черных волосах, протягивающую мне газетный сверток, ее чистый, по-детски доверчивый взгляд.

Ну а напоследок скажу: недавно я нашла Ритку в истаграме, сейчас у нее все хорошо. Благодаря поддержке родных, которые от нее не отказались, жизнь у нее наладилась (правда, ей пришлось отсидеть). Дети с ней и, судя по всему, любят ее. Дай-то Бог.