Текст книги "Недетские истории"

Якутские хикимори, или Унесенные призраками

У Миши плохое зрение и килограммов десять лишнего веса, а это много для его возраста. Это уже ожирение, как говорит подростковый врач. И советует Мишиной маме отказаться от фаст-фуда, включать в рацион как можно больше овощей, фруктов и другой натуральной пищи. Ей хорошо говорить, но заставить пятнадцатилетнего парня, уже подсевшего на суши-пиццы-дошираки-колу, перейти на супы, каши и салаты – непосильная задача. Поздно читать мораль и лекцию о здоровом питании, когда вкусовые пристрастия определились и вошли в привычку. Когда с утра до вечера идет реклама этих продуктов по телевизору и интернету, а на каждом углу висят билборды с их изображением. Конечно, их рекламируют не толстяки с ожирением, а симпатичные стройные люди с белозубой улыбкой. Мальчик слушает мамино нытье, особо не вникая в ее слова, и по-прежнему игнорирует мамины супы и каши.

Но самое страшное даже не это, а то, что Миша все свое свободное время сидит перед компьютером. Оттого и лишний вес, мальчик совсем перестал двигаться. Как придет со школы, даже не раздеваясь, включает компьютер. Обедает, ужинает также перед ним. Друзей нет ни одного, в классе вообще ни с кем не общается, там его не любят и обзывают жиробасом, жиртрестом, задротом. Классный руководитель посоветовала обратиться за помощью к школьному психологу. Анна Николаевна отпросилась с работы и сходила в школу. Психолог оказалась молодой девушкой, очень серьезной и подкованной, она так и сыпала непонятными терминами, не объясняя их значения. Бедная женщина запомнила только несколько из них: синдром Аспергера, шизоидное расстройство и совсем страшное слово «хикимори». Хикимори, по словам психолога, живут в Японии на иждивении родителей и не работают. Услышанное повергло в шок – получается, ей придется содержать сына всю жизнь. А она все надеется, что сын закончит школу, поступит учиться на компьютерщика – эта работа как раз по нему, и будет ей помогать.

Почти все сказанное, к ее ужасу, действительно совпадало с поведением сына. Не выходит из комнаты – да, перестал общаться – да (на вопрос, как прошел день, буркнет что-то невразумительное, и все), стал хуже учиться – да, перестал интересоваться всем – да, да, да! У него даже выражение лица такое, словно он пребывает в другой реальности. От того смешливого маленького мальчика, который бежал ей навстречу, когда она приходила за ним в детский сад, не осталось ничего. Весь его вид говорит «отстаньте от меня! Все! Отстаньте!»

К отцу – бывшему мужу – обращаться бесполезно. Ему всегда некогда – дом новый в деревне строит, дети от новой жены еще маленькие. Скажет: «Сама виновата! Избаловала, не надо было покупать дорогой игровой компьютер». Да, конечно, виновата, всегда любила сына больше всех, шла ему навстречу; вот и технику ему купила, взяв кредит, который только недавно закрыла. Зарплата у нее небольшая, на вторую работу не хватает времени и здоровья. Все деньги, которые остаются после покупки продуктов и коммуналки, плюс алименты, тратит на сына, чтоб выглядел в школе не хуже других, чтоб не дразнили. Но, как оказалось, все равно дразнят. «Дело не в том, что он из деревни приехал, таких детей у нас много, а в том, что Миша сам не хочет участвовать в жизни класса, – сказала классная руководительница. – А в последнее время стал проявлять злобу по отношению к одноклассникам». Это она и сама заметила. Попробуй повысить на него голос, сделать замечание – может закрыться в своей комнате от нее на сутки и не разговаривать с ней долгое время, заставляя мать унижаться.

Придя домой, Анна Николаевна полезла в интернет и прогуглила слово «хикимори». Узнала, что психолог не преувеличила – действительно, такая проблема очень остро стоит в Японии; число нечастных, сползших в окончательную изоляцию от общества и годами не выходящих из дома, превышает более 850 тысяч. Причем первое поколение хикимори – люди старше 40 лет, их еще называют «унесенные призраками». И даже стоит проблема под кодовым названием «8050». Это когда восьмидесятилетние родители вынуждены содержать пятидесятилетних детей, не приспособленных к жизни. Вот что ее ожидает, и не только ее, наверное. Люди боятся выносить такую проблему на всеобщее обсуждение, боятся осуждения. Даже в такой развитой стране, как Япония, такое считается позором – ведь получается, что родители не смогли воспитать своих детей, значит, виноваты сами. Так, одна отчаявшаяся мать убила своего великовозрастного сына-тунеядца.

С этого дня женщина целенаправленно стала искать статьи на эту тему. Информации было предостаточно, но ни один психолог или психиатр не давал дельного совета. И только в той же Японии такую молодежь отправляют в специальные учреждения закрытого типа, где они проходят лечение и реабилитацию, естественно, без всяких телефонов и компьютеров.

А тут что делать, к кому бежать? У нас ведь не Япония, здесь родители (если они не богачи) не в состоянии содержать великовозрастных детей бесконечно, и она не сможет. Начнутся скандалы, ругань, ненависть друг к другу… Наверное, ей не надо было переезжать в город. Муж был категорически против. Ему, заядлому охотнику и рыбаку, в каменной квартире всегда было душно, не хватало воздуха и простора. Прожив всего год в городе, он вернулся в родное село, а через год они тихо развелись. Теперь он женат, у него двое мальчишек-погодков, которых он с самого раннего детства приучает к труду. Они и лед с отцом заготавливают, и двор от снега расчищают, и за скотиной ходят, и в огороде главные помощники. Ездят на рыбалку, а подрастут, отец будет брать их и на охоту. И не болеют, не простужаются постоянно, как городские дети; худенькие, но крепкие, никакого лишнего веса. И школа в селе совершенно новая, недавно построили, дети все учатся в одну смену, а после уроков – кружки, секции, консультации. И все бесплатно. Петя и Вася занимаются в секции вольной борьбы, бегают на лыжах, увлекаются фотографией. Интернет тоже есть, куда ж без него? Но отец не разрешает сидеть допоздна, все в меру. Петя и Вася занимаются в секции вольной борьбы, бегают на лыжах, увлекаются фотографией. Интернет тоже есть, куда ж без него? Но отец не разрешает сидеть допоздна, все в меру.

Как пишут умные люди, причины такого ухода от жизни в изоляцию, сначала частичную, потом и полную – разные. Кто-то поссорился с девушкой, кого-то дразнят в школе, как ее Мишу, кому-то не дается учеба и он конфликтует с учителями, кто-то недоволен своей внешностью. Так постепенно копится злоба, весь мир кажется враждебным, ему хочется отомстить. В новостях часто рассказывают об ужасных событиях, которые происходят в школе или в другом учебном заведении.

Анна вспоминает свое детство. Родители оба работали, дети, а их было четверо, росли сами по себе. Никто им не читал нотаций, они сами, без принуждения, делали уроки, бегали в библиотеку за книжками или в кино, убирались в доме и во дворе, у каждого были свои обязанности. И ничего – все выросли, выучились, работают. А ведь жили бедновато, Аня всегда донашивала вещи старших сестер, первые свои унты купила, уже будучи студенткой заработав в стройотряде. А про шубу и говорить нечего. Свою первую хорошую шубу она получила в подарок от мужа. Помнит, как радовалась, зарываясь лицом в пушистый мех, как берегла ее.

Сыночек же в последнее время вообще ничему не радуется, стал каким-то эмоционально обедненным. А она-то думала: вот переедем в город, поближе к культуре, цивилизации. И учителя в городе лучше, и магазинов много… Магазинов, конечно, много, одни торговые центры везде. А сколько раз они были в музее? А в библиотеке или в театре? Правда, в первое время ходили в кино, вместе или по отдельности. Посещали и кафе – вот и вся культурная жизнь. Теперь сидят дома, вернее в комнате, каждый в своей, даже не разговаривают. «Да – нет, да – нет» – вот и все общение. У одной коллеги сын бросил учебу в Москве и тоже сидит дома, работать не хочет, продолжать учебу здесь также не спешит. Семью такие люди, как правило, не заводят – кто будет терпеть такого мужа? И таких много: сын, дочь, племянник… Современные Обломовы. И нет никакой программы помощи таким людям, потому что многие родители молчат, им стыдно признаться, что вырастили такое никчемное чадо. Или боятся, что чадо наложит на себя руки (и такое случалось, и не раз).

Настало время признать, что и у нас существует проблема якутских хикимори – несчастных созданий, унесенных призраками виртуальной реальности. Помогите им, помогите их родителям, пусть все знают, что такая проблема может коснуться каждой семьи. Это обратная сторона цивилизации.

Розы от Джейхуна Кямалова

В те далекие времена судьба занесла меня в поселок городского типа со смешным названием Кзыл-шорик в Казахстане. Тогда пятнадцать союзных республик еще не разбрелись по национальным квартирам и были единой страной, большой и дружной. Это был большой винодельческий совхоз с огромными виноградными садами, здесь производили полуфабрикат шампанского и отвозили в Алма-Ату. Моего соседа звали Шамиль, он работал водителем в совхозе. Перед тем, как отправиться в рейс, он заезжал домой, сливал немного вина в ведро и доливал воды. К вечеру к его дому с трехлитровыми банками тащились любители натурального сухого вина. Все в поселке знали, что Шамиль (как и все водители) крал вино, разбавляя водой прямо в канистре, но никому до этого дела не было. Так было принято. Кто работал в пекарне, тащил домой сахар, муку, дрожжи; кто в винограднике, естественно, виноград. Хотя после основного сбора, в котором участвовали все от мала до велика, и которая для школьников была обязательной практикой, виноградники открывали для всех и разрешали собирать остатки.

В поселке в основном проживали уйгуры, но было полно других национальностей – всех не пересчитать. Казахи, русские, украинцы, крымские татары, дунгане, греки, ассирийцы и весь Кавказ в разнообразии: азербайджанцы, армяне, осетины, дагестанцы, лакцы, чеченцы. Последние, наряду с крымскими татарами, были высланы из родины во время Великой Отечественной войны. Все жили дружно, никаких этнических конфликтов не было и в помине. Хотя все дети, кроме уйгуров и казахов, вынужденно учились в русских классах, все знали родной язык и дома разговаривали только на нем. Школа носила имя казахского классика Мухтара Ауэзова и была большой, просторной, с большим пришкольным садом, в котором по весне благоухала сирень.

Так получилось, что в школу эту я приехала в феврале (вообще, почему-то именно в этом месяце мной овладевает охота к перемене мест или работы, и это уже стало закономерностью). Мне дали шестые и седьмые классы, но на самом деле я вела уроки почти во всех классах – постоянно кто-то или заболевал, или уходил в учебный отпуск. Классы были русскоязычные, хотя собственно русских было один, два, и обчелся. В национальных классах часов русского было очень мало, он изучался как иностранный. Встретили меня очень хорошо, я была единственной якуткой не только в поселке, но и по всему району, потому внимание к моей персоне было преогромным. В то время по телевизору шел какой-то сериал по роману чукотского писателя Юрия Рытхэу с северной экзотикой. Большинство предполагало, что Якутия и Чукотка – одно и то же, все спрашивали, ездила ли я на оленях и каково это – спать в яранге, разве не холодно? И говорили: знаем-знаем ваших народных артистов, это Маргарита Суворова, которая поет «Якутяночку», и Кола Бельды с песней «Увезу тебя я в тундру». Под конец, устав отрицать или объяснять, что это вовсе не наши артисты, я со всеми соглашалась, лишь бы отстали.

Сирень там пахнет бесподобно. Окна нараспашку, так как никаких комаров там нет, и можно спать, не боясь, что кто-то залезет. Конечно, не все было радужно, с продуктами была напряженка. Очередь за сливочным маслом в Алма-Ате напоминала очередь в Мавзолей к Ленину, мясо продавалось только на рынке. Зато было вдоволь овощей, фруктов – урюк, например, скармливали животным.

В пятом классе был у меня ученик с ангельской внешностью, двоечник и хулиган Джейхун Кямалов, азербайджанец по национальности. Как-то в классе был контрольный диктант, который он ухитрился написать, делая ошибку в каждом слове, за что получил огромный кол. Слово «сирень» он писал по-разному – то «серень», то «серен», то вообще «церень», и ни разу правильно. Не говоря уже о более трудных словах. А на следующий день в школу пришла его мать – женщина неопределенного возраста, одетая в длинный фланелевый халат, из-под которого выглядывали теплые джурабы с галошами. Галоши были там самой популярной обувью, их носили везде – и в магазин, и в баню, как говорится, «во саду ли в огороде»; а джурабы, если кто не знает – это традиционные кавказские носки толстой вязки. Женщина держала в руках тетрадь с злосчастной единицей, а рядом, потупив очи долу, стоял сын. Завидев меня, женщина глубоко вздохнула, дернула мальчишку за ухо – и полился страстный, полный гнева и боли, монолог матери-страдалицы, где в ход пошло все: слезы, сморкания в платок, трагическая мимика, темпераментная жестикуляция. Мне не удавалось вставить ни слова, ни полслова. Мальчик уже хитро поблескивал глазами и пытался вырваться из цепких рук матери, но не тут-то было! Мать, дергая его то за ухо, то за руки, грозила ему каким-то дядей Фатихом, который, как я поняла, где-то в отъезде, но, как только приедет, оторвет ему не только ухо, но и всю бестолковую голову. «Ты держись, – сказала мне завуч Тамара Хабибуллаевна, – то ли еще будет перед экзаменами, и вообще не бери в голову, тут у нас принято устраивать спектакли перед новыми учителями».

Так я начала заниматься с Джейхуном вне уроков. Каждый день, пока не приходили уборщицы и не выгоняли нас из школы. Коллеги, заглядывая в класс, говорили: что, мол, на него тратить время, кетменем махать пойдет – там грамотность не нужна, или сядет за баранку. Учение и вправду шло туго. Мальчик, от природы живой и подвижный, не хотел заниматься дополнительно и вздыхал, поглядывая в окно, через которые врывался чудесный, ни с чем не сравнимый запах сирени. И тут неожиданно для себя я начала рассказывать ему о себе, о Якутии, о Севере… Мальчик сразу встрепенулся, перестал смотреть в окно и вздыхать. Он тоже много чего рассказал о себе: отец пропал без вести год назад, дядя Фатих – это его брат, который помогает им, довольно суровый человек; мама тоже чуть что хватается за ремень, но он всегда успевает выскочить в окно… Так, разговаривая на посторонние темы, мы потихоньку-полегоньку усваивали азы русского языка. Начинать надо было чуть ли не с первого класса, он не различал звонкий согласный от глухого, гласный от согласного…

Однажды, придя в класс, я увидела цветы – целую охапку прекрасных темно-бордовых роз, которые стояли в обыкновенной стеклянной банке. Оказалось, их принес Джейхун. Я, конечно, поблагодарила его. Через два дня на столе красовался уже другой букет. И это тоже Джейхун, сказали дети. Ну, думаю, завтра скажу, чтоб больше не приносил. Однако назавтра Джейхун не пришел в школу. Полная смутного беспокойства, я потопала к нему домой. У ворот увидела его мать в том же халате, в тех же джурабах. Оказалось, что мальчика покусала соседская собака, причем сильно, наложили два шва и сказали, чтобы пока полежал в больнице. «А как же сосед? Зачем натравил на ребенка собаку?» – возмутилась я, но женщина устало махнула рукой: «Да сам виноват, воровал в его саду розы, а сосед выращивает их для продажи. Хорошо хоть самые дорогие сорта у него растут в глубине сада, а то бы заставил заплатить». Так вон оно что. «Оой, это он мне же приносил! – призналась я, – я и не знала, что он ворует». Неожиданно женщина улыбнулась, ее усталое лицо со скорбными складками сразу помолодело, и стало видно, что на самом деле она еще совсем молода. «Да вам-то я только благодарна! Мальчик впервые в жизни сам, без палки, стал делать домашние задания».

Через неделю мой неугомонный ученик, хромая, пришел в школу. И снова принес мне букет, на этот раз просто сирени, зато из собственного сада. Мама разрешила, сказал он.

С тех пор утекло много лет. Я забыла многое и многих, иногда удивляюсь, когда со мной здороваются незнакомые люди – как потом оказывается, мои бывшие ученики; но Джейхуна Кямалова я отлично помню, он мне запомнился восседающим на заборе – так мы возвращались из школы: я по улице, он на заборе.

Подружка

Настоящая дружба – одна из самых важных составляющих нашей жизни. Без нее жизнь становится неинтересной и скучной. Любому человеку важно, чтобы рядом был тот, который бы верил в тебя, всегда поддерживал, искренне радовался твоим успехам, приходил на помощь в трудную минуту. Настоящая дружба всегда бескорыстна. Счастливы люди, которые дружат с самого раннего детства и сохранили свою дружбу на всю жизнь.

К сожалению, это не всем удается, сейчас мы чаще всего дружим с теми, с которыми ежедневно сталкиваемся на работе или живем рядом. И как только жизнь разводит нас в разные стороны, наступает охлаждение. И мы понимаем, что это была не дружба, а просто хорошие знакомые, приятели или товарищи. Настоящая дружба, как и любовь, встречается, к сожалению, реже. Обычно – в детстве, когда ребенок, выйдя из младенческого возраста, начинает общаться со сверстниками.

У меня была такая подруга в детстве, мы даже жили в одном доме, так что дружить было очень удобно. Наша семья только что переехала в этот заполярный поселок из другого северного района – Абыйского. Поселку Дружине – районному центру – угрожало подтопление, и было решено перенести центр на другое место. И нашего отца перевели редактором районной газеты в другой северный поселок. Квартиру дали в только что отстроенной деревянной двухэтажке, в которой еще лежали на полу деревянные стружки и приятно пахло деревом. Наутро мы со старшей сестрой стали устраиваться, наводить порядок в нашей комнате, и вдруг в окне нарисовалась чья-то физиономия (наша квартира была на первом этаже) и начала корчить рожи. Братья тут же выскочили на улицу, чтобы проучить дерзкую девчонку. Во дворе никого не было, только одна женщина-якутка колола дрова. Увидев наших братьев, девочка, на вид совершенно русская, издала вопль: «Мамааа! Мамочкааа!» Женщина, к нашему удивлению, оказалась ее мамой. Так произошло наше знакомство с Катей, моей первой настоящей и самой любимой подружкой детства.

В Кате текли, соревнуясь друг с другом, две крови: эвенкская (материнская) и русская от отца, коренного москвича. Что странно, родители оба были спокойными, немногословными людьми, а Катька была настоящим «электровеником», той еще оторвой, с шилом в одном месте. Зато с ней было всегда интересно, в ее голове постоянно зрели какие-то идеи, замыслы. Даже зимой мы ходили в лес и строили там снежную крепость, не говоря о других временах года. Вообще, нам очень повезло, что мы выросли на селе, где совсем рядом были лес и река, и мы в любую погоду проводили время на улице. Помню: сначала в подъезде слышался оглушительный грохот (это Катя спускалась по лестнице), потом стукоток в нашу дверь: выходите, мол, навстречу новым приключениям. И мы с сестрой с радостью выбегали во двор. Сейчас я поняла, что было главным в моей подружке детства: в ней был особенный талант, который особенно ценится в дружбе – она умела зажигать, увлечь, пусть это была пока только игра.

Потом произошло одно событие. Новость прозвучала, как гром среди ясного неба – Катя уезжает из нашего поселка. Насовсем. Катиной матери предложили хорошую работу в поселке близ Якутска. Как это? Почему? А как же мы? С кем мы будем играть в прятки, городки, ножички? С кем будем ходить в лес, на речку, кататься на санках с горы? Кто будет темными вечерами рассказывать «страшные случаи» в летней кухне, когда так уютно трещат дрова в печурке, а за окном надоедливый осенний дождь? Кто будет каждый день стучать в нашу дверь и звать на улицу? Ведь только с ней, с Катей, любая игра становилась интереснее и превращалась в приключение, и серый ненастный день казался солнечным. Но разве нас, детей, кто-нибудь спрашивал? Ее родители быстро собрались, сели на пароход «Механик Кулибин» и увезли нашу Катю в город. Мы с сестрой Розой долго, пока могли различать Катю на палубе, махали ей рукой. «Кулибин» развернулся, дал прощальный гудок и вскоре скрылся за поворотом реки. Мы остались сиротливо стоять на берегу.

Прекрасный летний день уже не радовал, не хотелось ни на речку, вообще никуда. Во дворе раскачивались никому не нужные пустые качели, куда обычно выстраивалась целая очередь. Никогда уже мы не будем качаться, взлетая высоко-высоко и распевая во весь голос модные тогда песенки. Без Кати все стало сразу как будто пусто. Опустел двор без ее звонкого голоса. Опустел дом; в ее окнах скоро будут мелькать другие чужие лица. Это была моя первая большая потеря. Кто придумал слова, что, дескать, незаменимых нет – это неправда, есть незаменимые! Катю мне так никто и не смог заменить. Я очень долго скучала по ней. И она тоже, в первые же свои зимние каникулы Катя прилетела и, забросив вещи к родственникам, прибежала к нам. Мы с сестрой и братом как раз наряжали елку при свете свечки, свет часто уходил в то время. Тихонько скрипнула дверь, и кто-то вошел, но мы не сразу заметили это, поскольку каждый хотел повесить лучшую игрушку в виде сказочной избушки или прикрепить на макушку елки звезду, и стоял шум. Наконец кто-то, выйдя в коридор, обнаружил в темноте Катю. Мы не кинулись друг другу в объятия, не поцеловались, как это делают наши дети, по-современному раскрепощенные и свободные, мы просто стояли и смотрели друг друга. Это потом, перебивая друг друга, будем делиться своими новостями.

Она приезжала несколько раз, мы писали друг другу. Катя как-то очень быстро взрослела, хотя была младше меня на год, рано начала интересоваться мальчиками. Кроме того, выросла настоящей красавицей, зеленоглазая, белокожая, она совсем не была похожа ни на родителей, ни на старшую белобрысую сестру. Конечно же, ей не давали проходу мальчики и бегали за ней целыми толпами. Чем она очень гордилась, все ее письма были об этом.

И каким талантливым учителем стала бы она, если бы не ушла так рано. Судьба приготовила ей до обидного мало – всего 19 лет. Как бы предчувствуя это, она торопилась жить, чувствовать, пробовать… Она в тот год проучилась на подготовительных курсах в пединституте Комсомольска-на-Амуре, там познакомилась с молодым военным из Армении и вышла за него замуж. И приехала к родителям на каникулы…

В тот злополучный год ее родители вернулись в родное село. И Катя приехала к ним из Комсомольска-на-Амуре, муж должен был приехать позже, чтобы познакомиться с ее родителями. А потом они должны были поехать к его маме в Армению. Какая интересная жизнь ждала бы их – молодых, красивых, влюбленных друг в друга! Но этому не суждено было сбыться. Помню: я собирала чемодан, готовясь к отъезду в Якутск, мои каникулы кончились. Тут пришла Катя и позвала в кафе. Я не соглашалась, мотивируя тем, что рано вставать, она долго уговаривала, но так и не уговорила. Это была наша последняя встреча. В тот вечер Катя домой не вернулась. И, что самое страшное, ее так и не нашли. До сих пор. Пропала в маленьком поселке, где почти все друг друга знали, как будто канула в Лето, притом вместе с другой девушкой. Их видели в кафе, а как ушли и, главное, с кем, никто не заметил. Их искали, конечно, приходили и к нам, но безрезультатно. И это в середине 70-х, когда таких преступлений практически не было, тем более на селе! Катин молодой муж не поверил, что так можно взять и пропасть в селе, и приехал, тоже искал… Так и уехал, бедный. От моей любимой подружки не осталось даже могилы. Катя не успела родить и не оставила после себя свою кровинку. Не осталось ничего, кроме редких черно-белых фотографий.

Если бы можно было повернуть время вспять, я бы пошла с ней в то злополучное кафе и не позволила бы ей, замужней, пойти с кем-то неведомо куда. Ведь кто-то их все-таки увел из кафе и убил! Возможно, это были речники, которые часто ездили по Лене в летнее время, или какие-то другие проезжающие. Но говорят же, что человек полностью не умирает, пока о нем помнит хотя бы один человек. В поселок моего детства я не езжу, сейчас проезд туда самолетом почти как до Москвы, а раньше стоил 23 рубля. Говорят, там все изменилось до неузнаваемости, лес теперь далеко, речка обмелела… Снесли нашу деревянную школу. Сельский клуб, куда мы бегали на танцы в десятом классе (нас выгоняли, но мы все равно каким-то образом пролезали), тоже снесли. Не знаю, жива ли наша старенькая деревяшка по улице Ойунского. Но иногда мне снится двор моего детства, где все осталось по-прежнему, во сне я знаю: возле летней кухни меня ждет меня моя маленькая верная подружка…