Текст книги "Японский шаманизм (Фудзё Ко)"

3. Оракулы и праздники

Если сказать теперь слово «оракул», то сейчас же представят себе что-то величественное и, может быть, будут считать его совершенно особо статьей от выслушивания, просто ради времяпрепровождения, из уст m´iko слов своего отсутствующего товарища. Но такой взгляд надо считать много позднейшим, образовавшимся уже после того, как небо с течением времени ушло далеко в высь и боги сделались великими недосягаемыми существами. До этого же в маленькой общине более близкого крестьянину хранителя, чем бог деревни, храм которого и заметить-то даже трудно, не было. Поэтому-то относительно ежегодных атмосферных явлений и температуры и следующего в зависимости от них урожая, а также относительно свирепствующих эпидемических заболеваний, вообще относительно всех важных и неважных вопросов, которые крестьянин не мог разрешить самостоятельно, он обращался за помощью к этим словам. Кроме того, в деревне, где не было каких-нибудь специальных знаний, урожай или неурод посаженных злаков являлся самым насущным вопросом выше человеческих сил; и беспокойство крестьянина относительно будущего [было такое, что] мы даже не может представить себе. Так как, с другой стороны, верили, что бог заранее знает о всех предстоящих несчастиях, наряду с горячими просьбами посредством молений о вмешательстве его доброй воли, не переставали то и дело испрашивать намеков бога, действительны ли, в конце концов, принятые меры или нет. В настоящее время лица, молящиеся о чем-либо в синтоистских или буддийских храмах, с одной стороны, отшагивают по сто раз дорожку перед храмом (o-hakudo-maiŕi), а с другой – не забывают тянуть и жребий (mi-kuźi); не привыкнувшему европейцу это, может быть, покажется каким-то двусмысленным поведением, но наши предки молили заступничества и у заморских индийских богов не иначе, как в этом же роде.

Моление об урожае злаков, видимо, и в Китае, и в японской деревне совершается обычно в течение первых двух декад первого месяца. Придворный праздник tośigoi-no-matsuŕi («праздник моления о рисе») совершался во втором месяце, но в деревнях по большей части заканчивался в самом начале весны, видимо, из боязни помешать сельским работам, а может быть, и по каким другим соображениям. В Северо-Восточной Японии на снегу устраивают подобие рисового поля и проводят церемонию посадки рисовых ростков[49]49
  眞澄遊覽記


[Закрыть]; это называется священной церемонией m´itaue («обсадка августейшего, божественного поля»). В некоторых местностях она совершается в день riśśun, «установления весны», или около 6–7-го числа первого месяца, но в большинстве случаев это бывает 15‑го числа первого месяца или вечером накануне. Этот день (15-е число) в народе называют kośo:ŋatsu, то есть «малым первым месяцем», и все такие обряды, как tsunab’ik’’i «тягание за веревку», iśigasseŋ «сражение на камнях», kisoiwataŕi «соревнование в переправе», а также tsutsuŋaju «трубковая каша» и kurumijak’i «жаренье грецких орехов», то есть всевозможные обряды, необходимые для гадания о предстоящем урожае, тоже большей частью совершаются в данный день. Среди них найдутся, конечно, такие, которые уже совершенно утратили всякую связь с храмом и превратились просто в деревенскую игру, но кто же, как не бог, сможет ответить на столь неопределенный вопрос. Все они из года в год в определенный день совершались исключительно для того, чтобы узнать волю бога по поводу всевозможных вопросов повседневной жизни. Далее, того же 15‑го числа имеет место обычай запугивать топором плодовые деревья, спрашивая, дадут ли они плоды в данном году или нет; на это человек, стоящий сбоку, отвечает: «дам плоды, дам плоды»; такой обычай теперь уже утратил свою обрядовую силу и стал просто забавой, но, мне кажется, что первоначально это тоже было выслушиванием воли бога деревьев из уст человека с целью отгадать, каков будет в данном году урожай фруктов.

В противоположность современному человеку, отправляющемуся услышать мнение божества, безразлично когда, лишь только возникнет какой-нибудь вопрос, в противоположность этому в старину были установлены определенные дни, в которые человек испрашивал бога о всех важных делах данного года. Это обстоятельство заслуживает особого внимания и показывает, как постепенно изменялись древние синтоистские воззрения.

Вообще, когда, в какой период возникло мнение, что в десятом лунном месяце, называемом kam´inazuk’’i, то есть «месяцем без богов», все боги отправляются в провинцию Идзумо? Нечего и говорить, что с того времени, как стало осуществляться учение Hirata Acutane о «ежеутреннем поклонении богам», боги стали мыслиться как бы хозяевами, постоянно обитающими в глубине преторов (haiden) деревенских храмов; но в древности боги считались лишь «как бы пребывающими» (ńozai) в храмах, а ни в коем случае не «присутствующими» (genzai); храмы были лишь местами празднования бога или вратами, через которые бог появляется, но никогда не местами его жительства. Сюда являлись только для встречи бога в дни определенных годичных праздников, в остальное же время боги мыслились обычно пребывающими на вершинах высоких гор или в еще более высоких сферах. Идея, что бог такой-то годы, будь то Kasuŋa или Suwa, распределил дух свой (bunrei) по сотням тысяч храмов, разбросанным по всем провинциям, и круглый год вмешивается в жизнь деревни, такая идея, по-видимому, вовсе не была исконной древней идеей. Иначе становится совершенно непонятным происхождение обрядов вроде otab’iśo («место путешествия бога») и m´ijuki («шествие божества»); кроме того, ko:ŕiŋ-iśi («камень сошествия бога») и ko:ŕiŋ-zuka («курган сошествия бога»), на которые ставят m´ikośi («носилки бога») в дни праздников, становятся чем-то странным. По моему мнению, дождливый скучный месяц начала зимы называется «месяцем без богов» (kam´inazuk’’i) не потому, что боги отправляются в провинцию Идзумо, а, вероятно, потому, что его первоначально считали тем временем, когда боги, закончив все свои обязанности по отношению к данному селению, возвращались на покой в свои основные жилища. Такая вера до сих пор еще существует в культе бога гор и бога полей. С наступлением десятого месяца, 8-го или 10-го числа (числа варьируют в зависимости от местности) боги полей уходят и становятся богами гор; а в следующую весну во втором месяце боги гор вновь сходят в селения и превращаются в богов полей. Эта вера широко распространена по провинциям. В горных деревнях и теперь еще в эти два сезона бывают соответствующие праздники, в которых сохранились всевозможные старинные обычаи. Так, например, наклеивают у входа в дом или же ставят у протоков рисовых полей изображение лошади, оттиснутое на белой бумаге, для того чтобы бог мог пользоваться этой лошадью при своем приходе или уходе. Изображение лошади, выставляемое во втором месяце, обращено мордой направо и называется deŋoma «лошадь выезда», а в десятом месяце лошадь смотрит налево и называется iŕiŋoma «лошадь возвращения»; и это несомненно имеет тесную связь с данной верой.

«Первый день коня», то есть так называемый hacumia второго месяца, в настоящее время является праздником в честь Inaŕi (божество риса), но, по-видимому, это был праздник радости по поводу kam´iaŕiźuki («месяца с богами»), противоположного «месяцу без богов»; бог гор и бог полей вовсе не ограничиваются только двумя Jamacum´i (бог гор) и O: tośi (бог злаков), и таким образом данный праздник, я думаю, был торжеством в честь всех богов данного селения. Ясно, что в деревнях, занимающихся преимущественно земледелием, более почитается весеннее изображение коня, тогда как в горных селениях, промышляющих почти исключительно рубкой леса, предпочтение отдавалось зимнему празднику. До сих пор в таких горных местах, как Ќiso (в провинции Śinano) и провинции Ko:śu:, сохранилось много обрядов, имеющих отношение к празднику бога гор.

Если хорошенько поисследовать те местности, где дни прихода и ухода богов точно определены и где в эти дни бывают праздники, то, я думаю, там непременно найдется и древний обычай оракула. Деревня M’iomote-mura (в уезде Iwa-Fune-guŋ провинции Ećiŋo) лежит глубоко в горах, чем нисколько не уступает знаменитому селу Goka-no-śo: провинции Хиго. В праздник бога гор, совершаемый в данной деревне 12‑го числа десятого месяца, положительно существует старинный обычай «призывания бога» (k’am´iorośi). Согласно путевым впечатлениям доктора естественных наук господина Миядзима в его бытность студентом, в этот праздник из окрестностей Огуни приглашали jamabuśi для совершений молебствия, для роли же m´iko выбирали хорошего взрослого мужика, непременно из жителей данной деревни. Ему дают в руки bonten, и толпа окружала его тесным кольцом, причем произносился наговор с припевом ho: i-ho: i, от чего m´iko наконец засыпал. Тогда, подняв его, задаются всевозможные вопросы по поводу разных дел[50]50
  См. Tōkyō Jinruigakkai Zasshi, n^o 126.


[Закрыть]. По словам господина Миядзима, этот обычай, видимо, встречался и в горных селениях провинции Удзэн, находящихся недалеко от Миомотэ. В этой же Миомотэ есть еще обряд призывания душ покойников, называемый źakeŋcuk’i, который совершается так же, как и предыдущий, и отличается от него только другим наговором. Bonten, который дают в руки m´iko, есть не что иное, как большой gohei, и является самым необходимым предметом, без которого не может обойтись k’am´iorośi («призывание бога»). Среди провинциальных храмов, утративших древнее значение оракула, найдется много таких, в которых gohei считается «носителем божества храма» (śintai), но его нельзя объяснять в смысле слова hei, то есть «подношения». На островах Рюкю этот предмет называют guhi: (яп. gohei) или еще ummo:śi[51]51
  沖繩語典


[Закрыть]. Это ummo:śi, вероятно, должно бы соответствовать японскому оmmo:śi (августейшее и божественное изрекание) и, исходя из того факта, что в глуши японских центральных провинций и острова Śikoku слова «праздник», «празднование» называют словом mo:śi, как, например, праздник бога гор называется jama-mo:śi; исходя из этого рюкюское слово ummo:śi имеет значение того предмета, посредством которого можно сноситься с богами.

Верования островов Рюкю гораздо ближе стоят к японским, чем это обычно принято думать; по этому поводу думаю поговорить еще особо.

Другим примером, подтверждающим, что оракул имел тесную связь с ежегодными празднованиями, является обычай ićinen-kannuśi (одногодичного kannuśi) в храме M’ihoźinźa провинции Идзума. Хотелось бы спросить у лиц из этих мест, насколько еще сохранился этот обычай в настоящее время, но лет 150 тому назад он был еще в полной силе. Согласно книге Shokokushūyūkidan[52]52
  諸國周遊竒談


[Закрыть], в данном храме чествуются два божества – M’ihotsuh’ime-no-m´ikoto и Kotośironuśi-no-m´ikoto – и, кроме постоянного kannuśi – Jokojama O: sum´i-no-kam´i – есть еще так называемый ićinen-kannuśi[53]53
  一年神主


[Закрыть], выбираемый заранее за три года из мужчин от 12–13‑летнего до самого престарелого возраста, принадлежащий к населению M’iho, состоящему из 300 домов. Ежегодно на пороге девятого и десятого месяцев данному лицу и постоянному kannuśi бывает откровение во сне. И если этот сон бывает подряд три года, то этим самым определяется «одногодичный kannuśi», который должен будет приступить к своим обязанностям еще через три года. В доме, на который пал выбор, производится полная чистка от konomu и обмывание соленой водой. Butsudaŋ отдается на хранение в буддийский храм, и запрещаются все буддийские обряды, для жен же на время менструаций выстраивается особое изоляционное помещение, называемое taja. «Одногодичный kannuśi» в течение этих трех лет живет на рис и деньги, приносимые в храм лодками, прибывающими из разных провинций. Начиная с последнего дня года, предшествующего его службе, он начинает очищаться, купаясь в море. Но вот наступает и день праздника, 10-е число третьего месяца. Котел, употребляемый в храме для judate, наливают почти полным водой и нагревают его до точки кипения, и затем, посадив в него нового kannuśi в чистых одеждах и с ebośi на голове, «варят». Я думаю, что это последнее выражение означает приведение в сильное соприкосновение с водяными парами, выходящими из котла до потери сознания и тождественно обычаю toiju или же равносильно обычаю, практикуемому в селении Mmeźu провинции Ямасиро в «секте парильщиков» muśi-ko:[54]54
  蒸講


[Закрыть] – когда они хватают прохожих и парят их над огромным котлом; впрочем, этого примечания в тексте нет. Во всяком случае, лишь только прекращается дыхание, как его извлекают из котла и кладут на грубые рогожи внутри храма, после чего он скоро начинает подавать признаки жизни. Тогда его помещают перед претором (haiden), дают ему в руки gohei, и все распростираются перед ним ниц. Старые и молодые мужчины и женщины, явившиеся на этот день из ближайших провинций, толпятся около него. Кто позапасливее, тот приносит с собой походную тушечницу с кистью, и ждут только, чтобы можно было записать оракул. И действительно, вскоре «одногодичный kannuśi» начинает, потрясая gohei’ем, передавать народу одно за другим откровения бога относительно урожая злаков на данный год, эпидемических заболеваний и пр. По окончании предсказаний, он тотчас же валится и засыпает; тогда его укладывают на рогожи, и через некоторое время он совершенно приходит в себя, переменяет одежды и возвращается домой. Но и помимо праздника всякий раз, как кто-нибудь пожелает испросить оракул, он обращается к этому «одногодичному каннуси». При этом каждый раз производится только что описанная церемония «опускания в котел»; плата за это полагается 7 ŕo: – 2 bu[55]55
  神名帳考證土代附考


[Закрыть].

Еще до сих пор во время деревенских праздников, весьма часто из среды 50–80-летних прихожан храма (так называемых uźiko), по жребию или по очереди выбирается из года в год распорядитель храма, которого обычно называют to: ja, to:ńiŋ или to: baŋ[56]56
  頭屋; 頭人; 當番


[Закрыть]; он или отправляется в храм, где исполняет главную роль во время праздничных церемоний или же встречает и чествует божество у себя на дому. Иногда же на главную роль пускают маленьких мальчиков или девочек, предварительно проведя над ними очищение, – что некоторыми считается остатками человеческих жертвоприношений (h’itom´igoku:). Но и то и другое доказывает, что в старину было в обычае выбирать m´iko из среды самого населения. Некоторые, может быть, усомнятся в моих словах, видя, что эти m´iko только молчат и не говорят ничего подобного на оракул, но первоначально на обязанности joŕimaśi (то есть лица, в которое вселилось божество) помимо разговоров с прихожанами от лица божества лежала еще обязанность принимать их благочестивое угощение в качестве заместителя божества или самого божества.

Это ясно уже из того, что данный факт всегда имел место в день праздника. Праздник храма Temmaŋgu: деревни Аотани-мура (в уезде Цудзуки-гун провинции Ямасиро) бывает теперь 26 октября, а до эпохи Мэйдзи он совершался 26‑го числа восьмого месяца. Число tōńiŋ’ов в настоящее время трое, тогда как раньше было только два человека. За пять дней до праздника бывает, как говорят, o-ide («выход бога»); в этот день все tōńiŋ’ы собираются в очередном доме, ставят gohei по числу празднуемых богов и подносят им божественное угощение (рис), священное вино, kaŋam´i-moći, фрукты, зелень и рыбу; затем сажают в центре маленькую девочку, называемую wakago («молоденький ребенок»), и все вместе пируют, распивая священное вино[57]57
  山城綴喜郡誌


[Закрыть].

Праздник храма G’ion-śa в Томоноцу провинции Бинго начинается 7-го числа шестого месяца по лунному календарю и заканчивается 14‑го числа. Как во время «выхода божества» (m´ijuk’i), так и во время «возвращения» (kaŋko:) впереди процессии на лошади едет мальчик лет десяти, повязанный платком, которого с предыдущего месяца заставляли очищаться. Его называют śi (尸), как то мы видим в книге «Фýдзоку тоидзё котаэ-сё»[58]58
  風俗問狀答書


[Закрыть]. Иероглиф śi, вероятно, подобран здесь для передачи японского слова joŕimaśi. Праздничный обычай провинции Тоса, весьма сходный с данным, не особенно давно был описан в 10‑м номере журнала «Фудзоку Гахо»[59]59
  風俗画報


[Закрыть], но наиболее старым его описанием является, по-видимому, помещенное в рукописной книге «Суиэн Сэкива»[60]60
  醉莚昔話


[Закрыть] годов правления Хорэн (1751–1763). Приведу это описание целиком. «Во время праздников различных храмов провинции Тоса, в течение семи дней, производят очищение двух девочек от 10 до 12–13 лет. Утром в день праздника их пудрят белилами, одевают в красивые светлые одежды, kannuśi читает им в уши текст очищения, затем их сажают на лошадей и пускают впереди процессии. Их называют g´o:źi[61]61
  行事


[Закрыть]. Другими словами, это заместители (kataśiro[62]62
  形代


[Закрыть]) божества. Пока носилки божества ходят по селению, то есть в течение целого дня или полудня, g´o:źi спят непробудно. Как бы прихожане и праздные люди ни били в литавры и барабаны, как бы ни плясали и громко ни орали, g´o:źi абсолютно не просыпаются. Когда праздник кончается, возвращаются в храм, kannuśi снова читает в уши им текст очищения и тогда они впервые пробуждаются ото сна. Так бывает обычно в тех же случаях, когда g´o:źi почему-нибудь не засыпает, говоря, что этому есть причина, kannuśi читает текст два или три раза, после они засыпают, как обычно. С какого времени это завелось – неизвестно. Один синтоист из Эдо, прослышав про это, сказал, что это весьма чудесное явление, о существовании которого в других провинциях ему не приходилось слышать. Хотя в Киото во время праздника Fuźinomoŕi тоже женщина следует верхом на лошади, но, как говорят, просто в качестве прислужницы, но не как заместительница божества[63]63
  土佐國群書類從, кн. 59‑ая.


[Закрыть]. В книге «Тосю Энгакуси»[64]64
  土州淵岳志


[Закрыть] говорится, что вышеназванный синтоист есть Ясуи Харуми и что это рассказывал Тани Сигэто: си. В этой же книге говорится, что если смыть белила, то g´o:źi просыпаются ото сна. В журнале же «Фýдзоку гахо» говорится, что на лбу их пишут иероглиф 大 dai «большой». На оба эти пункта необходимо обратить внимание. Слово g´o:źi означает собою должность прислуживания богам, вроде Накатоми, Имбэ и Урабэ[65]65
  См. 夏山雜談, кн. 1‑ая.


[Закрыть], и примеров, когда g´o:źi чествуют, как богов, в maśśa весьма много, хотя бы всем известные g´o:źi при храмах Хиэ, Хакусан, Хикосан, Котохиро и др.

Празднования богов на островах Рюкю, описанные в книге «Рюкю Дзиряку»[66]66
  琉球事畧


[Закрыть], уже цитированной Бакином в его «Юмихаридзуки», и других книгах носят весьма мистический характер, но в общем это тоже, видимо, явление божества, вселившегося в шаманку с целью принять деревенское угощение. «Праздник, называемый k’im´itesuŕi, непременно бывает в десятом месяце. Во всех отдаленных уездах или островах одновременно появляется или бог Ko:źin[67]67
  慌神 пишут еще 新神 и читают Aragam´i или Aragaŋ.


[Закрыть], являющийся один раз в семь лет или бог Ko:źin, являющийся один раз в 12 лет. С восьмого или девятого месяца данного года на вершинах гор, в качестве предзнаменования, появляется облако, называемое awoŕi. (Слово awoŕi, вероятно, то же, что японское amoŕi «сошествие с неба»). В десятом месяце, когда бог обнаружит себя, шаманки, князь и сановники, все они с песнями и ударяя в бубны встречают бога. Местом прибытия божества считается двор княжеских палат, где ставят больше 20 больших зонтов. Кроме того, иногда обнаруживает себя бог гор; двух мальчиков, следующих за ним называют źiro: и goro:; кроме того, иногда является бог моря, называемый Woraćik’ira. Появление всех этих богов будто бы положительно видели. Таков, например, житель той страны, обозначенный именем Ќimmammoŋ». Из этого видно, что с наступлением новых веков все это стало лишь преданием о старине, а ни в коем случае не обычаем, имевшим место в определенные годы, благодаря чему к рассказу и примешался мистический элемент; первоначально же, как мне кажется, шаманка, вероятно, принимала богоподобный вид и исполняла роль заместительницы божества. До тех пор, пока под сильным влиянием буддизма не развилась идея, что боги вселяют свои души в идолов, этот обычай, видимо, был широко распространен по разным восточным странам. Стоит взглянуть хотя бы в «Тогоку Ёти Сёран»[68]68
  東國輿地膀覽


[Закрыть], чтобы увидеть, что и в Корее – вплоть до наступления того периода, когда уже стали строить маленькие храмики в честь богов, обитающих на вершинах гор, – по деревням просто в определенный день устраивали праздник, возжигая ароматы и играя на музыкальных инструментах, чтобы этим встретить являющегося бога.

Подобными же примерами в нашей стране могут служить Fuźi-Sengen и Kombu-Zao:. Их деревенские храмы являются в высшей степени примитивными по своей архитектуре, ибо первоначально они были просто показателями того, что данное место есть священное, куда сходит бог, и по той же, вероятно, причине есть масса священных рощ без всякой храмовой постройки и помимо известной горы Мива. Итак, с наступлением позднейших веков, хотя в святилищах храмов (śindeŋ) иногда и встречаются изображения божества (m´iśo: tai), но это большею частью или статуи самых обыкновенных людей в обычном одеянии, или в виде всадника. Конечно, по ним нельзя судить о представлении богов нашими предками; иногда еще можно найти буддийские статуи вроде M’ida, Jakuśi и др., отожествляемых с данными богами, а кроме того, в весьма многих синтоистских храмах находится только gohei, из чего я по крайней мере узнаю насколько несостоятелен взгляд современных людей, рассматривающих храм, как постоянное обиталище божества.

Надо обратить внимание на тот факт, что по сравнению со столь примитивной архитектурой сельских храмов праздники в них были весьма пышны и торжественны. Японцы тоже в своей религиозной жизни не были каким-то примитивным народом; они только не придавали такого большого значения пышности храмов, как в Индии и других странах, а весь центр тяжести переносили на праздники четырех времен года. Исходя из этого нетрудно представить себе, насколько была важна в старину роль принятия праздника в качестве представителя божества. Мы должны обратить особенное внимание на эту колоссальную метаморфозу.

Храм O: kuńitama-źinźa селения Футю: провинции Мусаси является одним из главных старинных храмов провинции, и его знаменитый ночной праздник, совершаемый 5-го числа пятого месяца, известен под именем Kurajam´i-matsuŕi[69]69
  暗闇祭


[Закрыть] («Праздник полной тьмы»). В час прохождения носилок божества тушатся абсолютно все огни в селении, и в этот промежуток времени исполняется мистическая церемония. В конце периода Buŋka (1804–1817) некий Отиаи Нихэи (вероятно, предок прокурора бакалавра юридических наук г. Отиаи) из Эдо с улицы Суидо: мати в части Усигомэ, притаившись за временной постройкой для m´ikośi, подсмотрел эту церемонию. Потом он по секрету рассказывал, что «какой-то человек, по всем данным священнослужитель храма, принимает на себя в эту ночь роль бога Rokuśom´o: ziŋ и сидит в центре временного помещения. В это время, держа что-то в руках, совсем как при подаче обеда, кто-то простирается ниц на дощатой веранде tabiso и, объявив: “Ёкояма Гэн’эмон подносит угощение”, удаляется; затем, явившись снова, поклоняется у входа во временное помещение и говорит то же самое, и так 75 раз…»[70]70
  十方菴遊歴雑記, II часть, 3^й отдел.


[Закрыть].

Вышеназванный Ёкояма – это старинная фамилия, снимающая большую усадьбу перед воротами храма Rokuśom´o:źiŋ и живущая в ней. В старину, когда он держал харчевню, он впервые дал приют богу данного храма и по этой причине имеет исключительное право ежегодно подносить богу угощение во временном помещении. Из этих последних слов, в общем, можно предположить, что прежде он был передатчиком воли божества.