Текст книги "Наряд. Книга 1. Чёрное небо"

Спустя пять минут сборы были закончены.

– Юрьевич! – окликнул Мухин Воронина и кивнул головой в сторону воды. – Не забудь.

Около самого канала виднелись очертания небольшой кучки, состоящей из продолговатых предметов, которые я из-за тусклого освещения подземелья двумя свечами и газовой горелкой никак не мог опознать. Воронин подошёл к ним, взял один из них и стал крепить его на своей спине. И только когда он повернулся спиной к источникам света, чтобы наклониться над Михаилом Викторовичем для того, чтобы что-то ему сказать, я разглядел.

Все знают, что бывают зрелища и впечатления, которые не то чтобы шокируют, но всё-таки идут в разрез с окружающей нас реальностью, заставляя задать себе вопрос о том, не спим ли мы сейчас. В данном случае картина действительно была сюрреалистичной, ибо на спине Юрьевича было не что иное, как меч в кожаных ножнах, которые имели подобие портупеи, позволявшей крепить конструкцию на спине. «На кой ляд им мечи?» – пронеслось в моей голове. Немой вопрос уже был готов превратиться в обычный, но интуиция почему-то решительно захлопнула уже, было, открывшийся рот.

– …всё равно не умеет им пользоваться, – услышал я окончание крайней реплики короткого диалога Воронина и Мухина; эти слова были сказаны последним. Поняв, что диалог был посвящен вопросу о том, стоит ли тоже наделять меня в предстоящую маленькую экспедицию мечом, я всёрьёз задумался о том, не стоит ли мне помахать изо всех сил головой из стороны в сторону – именно так я будил себя в неприятных снах. В конце концов, я решил, что в дальних переходах вполне может существовать такая практика, ведь в узких коридорах не всегда было возможно воспользоваться огнестрельным оружием, без риска не повредить свои собственные барабанные перепонки.

Путь на север преграждала стена. На запад, через канал, который тёк с севера на юг, тоже. Подземный ручей с севера, как рассказал мне Александр Юрьевич, начинался маленьким водопадом, с верха которого я, когда был без чувств, и плюхнулся с бурным всплеском в воду канала внизу. С юга его путь пересекала массивная железная решётка, не препятствующая току воды, но успешно преграждавшая путь человеку. Поэтому если не считать трудного и неудобного форсирования водопада, то есть попытки проделать путь, которым я пришёл, в обратном порядке, для наших поисков у нас оставался только восток. Куда мы и пошли.

Я поделился своими мыслями касательно топологии подземелья со своим ведущим.

– Кстати, – задумчиво произнёс он, – есть ещё ход на восток возле водопада. Это немного увеличивает наши шансы на то, чтобы отсюда выбраться.

Немного успокоившись после всего пережитого, я попытался, было, разобраться со своим настроением. Горечь от провала первого самостоятельного выхода на поверхность компенсировалась необычайными событиями, на которые была столь бедна жизнь в учебном центре, поэтому я решил пока отбросить ненужные никому угрызения совести и приберечь их хотя бы тех пор, пока мы не найдём дорогу домой, в мой 72-й учебный центр. «В конце концов, ведь не по моей вине», – поставил я внутри себя точку терзаниям, сосредотачивая своё внимание на окружающих нас стенах. К тому же всё-таки пробралась в мой мозг мысль – «если бы я не потерял пистолет»… На этом месте я вздохнул, понимая, что некоторые яркие события в нашей жизни подобны кометам: иные из них, миновав нашу планету, снова через положенный промежуток времени вернутся; другие же исчезнут навсегда в необъятных пучинах космоса… К этому времени мы отошли от лагеря немногим более ста метров, хотя стоило обернуться, огоньки от свечей, казалось, были за несколько километров от нас.

Тем временем подземелье продолжало нас удивлять. Просторное и широкое настолько, что в одну шеренгу могли идти около пятнадцати человек, оно было загадкой, главная из которых заключалась в его предназначении. Потолок позволял шагать, не сгибаясь. Приятное обстоятельство, которое слегка портило то, что была опасность падения с потолка плиты, из тех, что там остались. Многие, половина или немногим более от общего количества, пережив подобный переломный пункт своей биографии, уже валялись на полу.

Вскоре мы нашли непонятную конструкцию, которая привлекла наше внимание на несколько минут. Из стены, нависая над громадным, ссохшимся от времени деревянным корытом, по углам, скреплённым коваными железными уголками, выходила труба. Она была тоже из дерева, прямоугольная, такого диаметра, что в неё было можно засунуть голову, но не более того.

– Смотри, Дима, – сказал Воронин, приседая на корточки перед корытом, – видишь уголок? – Он потрогал массивный железный угол рукой, освещая его коногоном. – Обрати внимание на гвозди.

– Квадратная шляпка, – подивился я, видя такое впервые. – Они тоже кованые?

– Да. А это значит… Этому корыту лет двести пятьдесят, наверное. Если не больше.

– Так кто же это строил, Александр Юрьевич?

– Можешь называть меня просто Юрьевичем, Дима… А кто всё это строил, это очень и очень хороший вопрос, – ответил мне Воронин, поднимаясь с четверенек и продолжая путь.

– Как думаете, а что это такое?

– Твоя версия? – улыбнулся он.

– Вентиляция?

– Я тоже так сначала подумал… но зачем тогда корыто? Для того чтобы собирать в него воду? То есть, с помощью всей этой конструкции добывали воду. Возможно.

– Юрьевич, – смелея, спросил я, – а по званию Вы?..

– Майор, – ответил тот, сбавляя шаг и останавливаясь: мы подошли к развилке. Налево ход сужался и пролегал, вероятно, через одно из ответвлений канала, так как оно было гораздо уже своего родителя. Поверх него лежала продолговатая железная плита, игравшая роль мостика. Направо на полу, до этих пор, если не считать упавших плит, гладком, вдалеке лежали валуны, а посередине хода виднелась опорная стойка. Путь прямо преграждала стена.

– Ну, что, – сказал Воронин, глядя на меня поверх очков, которые он надел в начале пути, – пойдём-ка сначала, дядя Дима, направо?

– Направо, так направо, – подтвердил я, невольно гордясь титулом «дяди»».

Мы дошли до стойки, за ней в потолке увидев ещё одну конструкцию, не менее примечательную, чем предыдущая.

– А вот это уже точно вентиляция, – сказал Юрьевич, задумчиво глядя на громадную полую трубу-мачту, выступавшую из потолка. Изначально она, по-видимому, состояла из нескольких компонентов, вращающихся посредством верёвок, в обилии отходивших от главной части, осматриваемой Ворониным, к механизмам, располагающимся вдоль стен.

– Интересно, – в задумчивости задал он вопрос, ни к кому конкретно не обращающийся, – вон ещё не превратились в труху деревянные лопасти… верёвки это, конечно же, передача… но чем они всё это приводили в движение? Тут, – он пошёл к агрегату у одной из стен, – всё разрушено… И растащено, явно растащено, опять-таки, кем и зачем? – Я только и мог, что пожать плечами.

– Смотрите-ка, Юрьевич, факел! – удивлённо воскликнул я, увидев прикреплённое к стене древнее орудие освещения. – И ещё один! Давайте подожжём?

Мы замерли, стараясь определить, если в системе хоть какой-нибудь сквозняк. Он был, и довольно ощутимый. Я попробовал достать факелы из их держателей. Те не без труда, но поддались.

– А, давай… – начал, было, Воронин, но тут же замер и изменился в лице. Тут же и я услышал этот, не похожий ни на один из других, звук. Мгновенно потушив и свой, и мой коногоны, майор оттащил меня за стойку механизма, и мы замерли в кромешной тьме. Послышался шорох – это Юрьевич обнажил свой меч. Я почувствовал, как у меня выступает пот на моём украшенном шишкой лбу.

Мы замерли, стараясь не дышать. Звук удалялся. Тихое, мерное клацанье, именно клацанье, которое было трудно сравнить или описать, надо было только слышать. Прошло около пятнадцати минут после того, как звук стих; только после этого мой ведущий спрятал в ножны на спине меч, и разрешил включить свет.

Существуют какие-то невидимые границы, маяки и буи в человеческом общении. Так иногда, только глядя на человека, мы понимаем, что можно ему сказать в тот или иной момент времени, а что нет. Так и я, как и тогда, когда впервые увидел мечи, почувствовал, что спрашивать сейчас товарища майора о том, кого или что могли мы встретить, не стоит. Даже несмотря на то, что из всех членов нашедшей меня группы именно он благодаря своему мудрому и доброму характеру был мне ближе всех остальных.

Александр Юрьевич не спеша достал из своего бокового внешнего кармана штанов небольшую фляжку и отвинтил крышку.

– Хочешь пить? – спросил майор, протягивая её мне.

– Да, – ответил я, чувствуя, что в моём рту и вправду давно пересохло. После пары глотков я вернул флягу, в которой был холодный чай, её хозяину.

– Знаешь что, Дима, – сказал он мне, в свою очередь, отхлебнув, – давай-ка мы с тобой вернёмся обратно к развилке и пойдём всё-таки налево.

Глава VI
в которой главный герой освещает факелом мрачные стены и загадочные глыбы, находит относительно крепкую верёвку и борется со страхом высоты

После того как мы вернулись к перепутью, Юрьевич сделал мне знак остановиться.

– Ну что, попробуем поджечь? – он достал из кармана зажигалку.

– Давайте – ответил я, подставляя факел.

В первые мгновения казалось, что древнее орудие освещения не примется и так и останется совершенно бесчувственным к огню. Но постепенно с какой-то грациозной плавностью огонь охватил весь факел целиком.

– Смотри-ка, – сказал Воронин, – практически не дымит.

Никогда раньше в той жизни, на поверхности, я не задумывался над тем, какая громадная разница между светом от фонаря и светом, к примеру, обыкновенной свечи. Насколько уютнее последний, который живой игрой своего пламени относится к себе, словно к одушевлённому существу. Мы невольно повеселели, погасив свои коногоны, и залюбовавшись настоящим, живым огнём.

– Теперь будешь отвечать за освещение, Дима, – улыбнулся Юрьевич. – Посвети-ка сюда. Он достал из бокового кармана фонендоскоп и, сосредоточенно приладив его к ушам, начал прослушивать сначала стену, потом пол.

– Вроде, тихо, – сказал он, аккуратно пряча прибор обратно в карман. – Ну, пошли, – и мы, стараясь как можно тише ступать по гулкому железу, перешли по мостику канал. Сразу за ним ход сужался так, что двоим ещё можно было идти плечом к плечу, третий бы не поместился. Вскоре мы подошли к ещё одной развилке; первый ход шёл далее прямо, второй же под острым углом по отношению к тому пути, которым мы пришли, вёл практически в обратную сторону, на юг, или, если точнее, на юго-восток, под сильным наклоном уходя вниз. На полу мы увидели громадные шестерёнки. Их было несколько, каждая из них разного диаметра, но разбиты были все.

– Запоминаем шестерёнки, Дима. Кстати, как думаешь, твой Центр по уровню выше или ниже нас?

– Честно, не знаю, – ответил я.

– Мне кажется, что выше… Так что давай спустимся вниз по этому ходу, посмотрим, но далеко отходить не будем, вернёмся и пойдём прямо, – и мы пошли по штреку, который вёл вниз. Я ступал первым, освещая факелом путь, а Юрьевич следовал за мной, беспрестанно прислушиваясь. Оба мы старались при движении производить как можно меньше шума.

Так мы прошли минут пять. Ход перестал спускаться, плавно превратившись в горизонтальный. Я уже, было, внутренне посетовал на его однообразность, как вдруг заприметил впереди себя нечто вроде белых верёвок по бокам штрека. Воронин, увидев их одновременно со мной, прикосновением руки остановил меня. Вокруг нас царила абсолютная тишина, если не считать мерного потрескивания факела. Однако Юрьевич снова достал свой фонендоскоп и повторил операцию прослушивания.

– Что это, товарищ майор? – на этот раз набрался смелости я.

– Это, Дима, паутина, – он взял из моих рук факел и поднёс их к тому, что я сначала принял за скопление белых верёвок.

Я подошёл ближе и широко распахнутыми глазами уставился на удивительные толстые полупрозрачные нити, переплетённые между собой с обоих концов прохода. Очевидно, ранее они представляли собой единое полотно, пока не помешали кому-то или чему-то пройти.

– Вокруг тихо, но пошли лучше обратно к шестерёнкам… – сказал мой спутник. – Держи факел.

Мы вернулись обратно и пошли по штреку, который вёл прямо. Впрочем, вскоре ход завернул налево таким образом, что мы стали двигаться на запад. Это не понравилось моему ведущему. Он хмуро смотрел на свой компас и недовольно качал головой из стороны в сторону. Мы шли довольно долго. Сначала я не понимал причин его недовольства, но когда услышал шум падающей воды, дошло и до меня. Вскоре мы вышли к каналу.

– Ну вот, – сказал Юрьевич, – мы вышли к водопаду. Кстати, именно здесь, – он показал на поверхность канала, недалеко от места падения воды, – мы тебя и нашли.

– Мы пришли из того самого хода, про который вы мне говорили?

– Да, – вздохнул он. – Пошли обратно, Дима. Пойдём по штреку, который ведёт вниз. Конечно, можно снова пройти через наш лагерь, но зачем… К тому же намочим ноги. Не слышишь?

– Что? – после паузы спросил я, так ничего и не услышав.

– Голоса наших. Кстати, они тоже слышат нас и знают, что это мы. Ладно, не будем отвлекаться на пустяки, пошли.

По дороге Воронин загрустил. Мы оба отлично понимали, что вероятность того, что это диковинное, такое странное подземелье имеет выход в Систему, находясь в которой уже было более-менее реально пытаться найти учебный центр, была крайне мала. Значит, придётся подниматься вверх на поверхность по коллектору, для того чтобы потом выйти на Систему с помощью точки заброса, которую придётся искать впятером в условиях, когда один из нас ранен настолько тяжело, что находится без сознания и может умереть в любую минуту. Притом в местности, полной взбесившихся по непонятной причине патрулей Альянса. Всё это оставляло не так уж и много шансов на успешный исход предприятия. Хотя оставался ещё путь направо, к непонятным клацающим звукам, которые, как начинал догадываться я, издавало то же самое существо, которое имело самое непосредственное отношение к гигантской паутине.

– Дима, в Системе около Центра в последнее время не происходило ничего необычного? Никаких там… наблюдений, эксцессов, слухов, пусть глупых?

– Нет, – ответил я, догадываясь, что раз у нас никогда не было всякой подобной чертовщины вроде белых полупрозрачных верёвок, смахивающих на паутину, то логично предположить, что Система не имеет соприкосновения с лабиринтом этого необычного подземелья, выход из которого мы сейчас пытались найти.

Мы снова вернулись обратно к шестерёнкам и опять пошли по штреку, сходящему вниз. Прошли паутину. После неё шли долго, сосредоточенно, время от времени останавливаясь для того, чтобы мой ведущий смог «прослушать» окружающее нас пространство.

Спустя около полтора часа, отсчитывая от обломков разбитых шестерёнок, мы пришли к новой развилке. Два хода, образуя подобие буквы Y по отношению к штреку, которым мы пришли, уходили в скрытую мраком неизвестность. Мы остановились, Юрьевич поправил свой автомат, висящий на правом плече, и произвёл процедуру прослушивания. К этому времени я почувствовал сильный голод и усталость, однако старался держаться, равняясь на моего спутника, который если и испытывал нечто подобное, то ничем не выказывал этого.

Посовещавшись, мы направились направо. Вскоре штрек устремился вверх, и, конечно же, идти стало значительно труднее. Зато воодушевился Воронин, наверное, мы на самом деле были всё-таки очень глубоко относительно поверхности, раз он приободрялся всякий раз, стоило только нам начать хоть немного подниматься. После двадцати минут непрекращающегося подъёма мы остановились для очередной прослушки, после чего решили немного отдохнуть. Юрьевич достал сигареты и посмотрел на часы.

– Полдень… угощайся, – протянул он пачку мне.

– Спасибо, – искренно поблагодарил я, взял сигарету и с наслаждением закурил.

Затем мы допили чай из фляги майора.

– Окурок сюда, Дима, – сказал Воронин и протянул мне железный портсигар, который служил пепельницей.

Факел догорал.

– Зажигать второй будем, Александр Юрьевич? – спросил я, отбрасывая потухший.

– Пока нет, – ответил он. – Давай перейдём на наш свет.

Мы включили коногоны.

– Кто знает, может, пригодится потом… – после паузы задумчиво заметил майор.

Мы двинулись дальше. Без огня факела стало сразу как-то необъяснимо тяжелее и тревожнее. Причём, как подметил я, не только мне. После отдыха мы прошли совсем недолго, как ход закончился продолговатой залой, которая была построена так, что как будто бы были объединены три ранее отдельные друг от друга комнаты. Мы принялись за её исследование. На западе имелся ход. Войдя в него, мы обнаружили, что он заканчивается тупиком – круглым гротом, на полу которого валялась неизвестно как здесь очутившаяся железная вагонетка.

– Хм, – сказал Юрьевич, затем извлёк из правого нагрудного кармана своей формы цифровой фотоаппарат, для того чтобы её сфотографировать.

– Не знаю зачем, – объяснил он, – но всё же. Кстати, надо будет на обратном пути не забыть снять конструкции для вентиляции и сбора воды. – Затем майор произвёл ещё несколько снимков кладки плит, используя вспышку. Вернувшись в залу, мы обошли её по периметру. Мне удалось найти ещё один факел.

– Смотри, – сказал Воронин, тыкая пальцем в потолок, в котором зияла продолговатая дыра. – Как думаешь, что там? Проём имеет форму колодца, или там сразу же края и верхний этаж?

– Товарищ майор, может быть, зажжём, раз их у нас снова два? – кивнул я на свою ношу. – Может быть, нам тогда хватит света, и мы что-нибудь сможем увидеть?

– Ну, раз два, тогда давай. Тут ты, конечно, прав: коногонами её не осветить.

После того как занялся факел, мы увидели, что дыра поднимается вверх как минимум на три-четыре метра.

– Не нравится она мне, – нахмурился Юрьевич. – Пошли. Лучше держаться от неё подальше. Точно такая же недалеко от нашего лагеря, – пояснил он. – В которую мы и провалились. Просто фантастическое везение, что никто ничего не сломал, но Андрюша, четвёртый член нашей группы, после падения потерял сознание.

– Вы пережили очень опасное падение, – осторожно заметил я.

– Да, – согласился Александр Юрьевич. – После него Андрей так и не пришёл в себя. Ему ещё очень удачно повезло приземлиться на меня и Капитонова.

– Вы не ушиблись?

– Левое бедро превратилось в один сплошной синяк, стёр локти. Словом, пустяки.

Больше ничего примечательного, кроме хода на восток, не было. Быть он, конечно-то, был, но из-за массивной железной решётки, преграждавшей путь, воспользоваться им было совершенно невозможно. Более того, спустя метров пять от первой, вверху, так как штрек был восходящим, была и вторая решётка, на вид такая же массивная и внушительная.

– Да… – сказал Юрьевич, видимо, для доклада фотографируя решётку. – А ну-ка? – он спрятал фотик и подёргал её изо всех сил. Потом осмотрел.

– Не вижу вариантов. А ты, Дима?

– Я тоже, – ответил я, в свою очередь дёрнув решётку, простоявшую здесь, трудно было сказать, не один десяток или не одну сотню лет.

Вернувшись к развилке, похожей на литеру Y, мы вошли в единственный оставшийся неисследованным ход. Спустя несколько десятков метров он оканчивался продолговатой огромной комнатой, из которой слышался шум воды.

– Оба-на! – воскликнул Юрьевич, доставая для съёмки фотоаппарат, после того как осмотрелся вокруг. Затем взял у меня факел и, не говоря ни слова, направился в противоположный конец грота. Если в начале зала ещё был потолок, в конце его не было – до него просто не доставал свет.

– Смотри, – сказал он, подсвечивая объект своего внимания факелом.

Это было (честно говоря, первые секунды я даже не сообразил и тупо пялился, стараясь понять) некое подобие лифта. То есть, была шахта, обшитая коваными листами железа с трёх сторон. Эти листы были соединены массивными уголками, намертво прикреплёнными к стене. По бокам шахты стояли две железные балки. Наподобие шпал, только гораздо крупнее. Они восходили вверх, в необозримую высь, потому что было не видно, что же там, наверху. Слева от конструкции был рычаг. Громадный, массивный деревянный рычаг.

– А подъёмная платформа, вероятно, наверху, – сказал Воронин и передал мне факел. Затем, не мешкая ни секунды, дёрнул за рычаг. Конечно, глупо было что-либо ожидать и надеяться хоть на грамм, но на мгновение механизм ожил. Что-то щёлкнуло вверху, затем сбоку от нас в стене, а потом посередине комнаты. И стихло.

Причину звука сверху нас скрывал мрак. Мы обернулись назад. Посередине комнаты стояла, без сомнения, самая удивительная конструкция из всех виденных нами до сих пор. Сквозь восточную часть комнаты буквой C протекал ручей, который приводил в движение деревянное колесо с лопастями, как это было в доисторических водяных мельницах. Помимо всего этого имелась сложная деревянная постройка, простиравшаяся высоко вверх, гораздо выше, чем хватало света. Звук, донёсшийся из середины комнаты, безусловно, был рождён в её недрах где-то вверху.

Оставалась стена, покрытая зелёною слизью, впрочем, как и все стены этой комнаты. Откуда сверху по ним стекала вода. Достигая пола, она попадала в маленькие каналы, вырытые по периметру зала. Те, в свою очередь, впадали в большой канал. Его поток имел достаточную силу, чтобы приводить в движение колесо, которое, как я уже говорил, и по виду, и по принципу действия напоминало мельничное.

– Хм, – сказал Юрьевич, показывая мне, куда светить. – Погляди, Дима, – произнёс он, – видишь на стене царапины?

– Да, – ответил я.

– А вот это уже интересно, – сказал он, подробно фотографируя их. – А звук был явно отсюда, – он указал мне на продолговатую плиту, отличавшуюся от остальной фактуры стены, и принялся изучать её руками. Он давил её так и так, но плита никак не хотела покидать своего места.

– Товарищ майор, – сказал я, указывая на пол, – смотрите! В левом углу стены было что-то вроде каменной плиты, на которой в изобилии валялось множество выточенных из известняка продолговатых камней, как бы вжимая её в пол.

– А ну-ка, – сказал Воронин и принялся сбрасывать кирпичи с плиты, но я приостановил его, чтобы закончить работу. В тот самый момент, когда крайний камень был сброшен с плиты и она, перестав чувствовать на себе вес, поднялась, в стене что-то щёлкнуло. Панель, которую мой ведущий безуспешно пытался сдвинуть руками, ушла вбок сама, и нашему взору открылась потайная ниша. Осветив её, мы обнаружили внутри два шкива, один большего, другой меньшего размера. Внизу были остатки истлевшей, видимо от времени, ременной передачи. Александр Юрьевич ещё раз дёрнул за рычаг. Маленький шкив стремительно закрутился, но, видимо, не встретив должной нагрузки, затих; одновременно с этим послышались щелчки из тех же, что и ранее, мест.

– Ты понял? – спросил меня ведущий.

– Да, – ответил я, – нам нужна верёвка.

– Ты помнишь те свисающие с потолка бечёвки справа от первой развилки? – спросил он меня.

– Помню, – ответил я, про себя вспомнив, что на то, чтобы добраться туда и обратно, нужно не менее трёх часов.

– Послушайте, товарищ майор, – сказал я, – а может, обыкновенный ремень? Разрежем, например, мой вдоль на две части, а?

– Об этом я уже подумал, – ответил он. – У тебя есть нитки с иголкой?

– Нет…

– Вот и у меня нет. А без них как мы скрепим его концы? Хотя покажи свой.

Я передал ему факел и достал из штанов ремень, хотя мне уже стало ясно, что без иглы с нитками на шкивы его не приспособишь никак.

– Да уж, – ответил я, свыкаясь с необходимостью перехода, после того как водрузил ремень на место и забрал обратно орудие освещения.

Мы уже сделали несколько шагов по направлению к выходу, как вдруг я увидел.

– Смотрите, Александр Юрьевич, – сказал я, поднося факел. В диаметрально противоположной части комнаты была точно такая же плита. В противоположность первой, она была отжатой, то есть на ней не было не единого камня.

– А что если? – начал я…

– А давай, – быстро сообразив, поддержал меня Юрьевич, и прежде чем я успел передать ему факел, подобрал в обе руки по кирпичу и положил их на плиту. Последовал знакомый щелчок сзади нас. Обернувшись, мы увидели, что на этот раз открылась не ниша, а целый потайной ход в западной стене. Мы переглянулись.

– Подожди, дай я послушаю, – сказал, доставая свой фонендоскоп, майор.

Убедившись в аудиальной безопасности окружающей нас системы, мы вошли внутрь потайного тоннеля. Александр Юрьевич, осмотрев отошедшую вбок панель, задумчиво сказал:

– Давай-ка, Дима, сюда положим парочку-другую кирпичей.

Поняв, что таким образом мы обезопасим себя от самопроизвольного возвращения на место панели, я, передав ему факел, быстро принёс несколько кирпичей, которые мы вместе разложили на полу таким образом, что стало возможным идти вперёд, не опасаясь быть пойманными, словно мыши в мышеловку.

Вначале ход вёл вперёд «лесенкой», а потом закончился небольшой комнатой. Левая стена была голой, если не считать старой деревянной бочки в углу. Так показалось в первую минуту, но потом мы заметили в ней нишу, в которой покоилось нечто, завёрнутое в полуистлевшее тряпьё. Справа и сзади были стол, стул, деревянные полки, на которых валялись какие-то пузырьки. Зато к дальней стене примыкало то, что заинтересовало Юрьевича больше всего. По тому, как он сердился в поисках своих очков, было заметно, что он немного возбуждён. Издали это напоминало сундук, громадный сундук таких размеров, что на нём вполне мог бы улечься человек среднего роста. Но при освещении оказалось, что это никакой не сундук.

Это был камень, чёрный громадный камень, обработанный со всех обозримых сторон необычной резьбой. Чего только не было на нём! Диковинные символы, рисунки, руны, чертежи, созвездия и схемы. Глаза Воронина заблестели. Он поочерёдно доставал то фотоаппарат, то записную книжку, чтобы что-то записать или срисовать. Я же просто освещал по его команде интересующие его участки, которые он внимательно осматривал то сквозь, то поверх своих очков. Затем мы справа от камня нашли ножи. Похожие на кукри, но с каким-то вычурным профилем, они, скорее всего, носили ритуальный характер и были сделаны из материала, который мне прежде никогда не доводилось видеть.

– Обсидиан, – заметив мой интерес, произнёс Александр Юрьевич.

Около получаса понадобилось на то, чтобы Воронин полностью всё сфотографировал и сделал необходимые ему записи в своей записной книжке. С каждой минутой этого получаса мне почему-то становилось всё тревожнее и тревожнее; словно какие-то невидимые чёрные потоки, исходившие от этой мистической глыбы, подавляли меня. Затем мы исследовали деревянные этажерки и не нашли ничего интересного, кроме необычайно тонкой работы статуэтки, вырезанной из слоновой кости, изображавшей получеловека-полузмею. Та была небольшой настолько, что почти умещалась в ладони.

– Нахаш, – сказал Юрьевич, осматривая статуэтку со всех сторон. – А я думал, что это всё бабушкины сказки, – и спрятал статуэтку в свой карман.

– А теперь, дядя Дима, смотри. – Он воспользовался респиратором, извлёк из левого кармана штанов медицинские перчатки и, чертыхаясь, потому что они никак не хотели его слушаться, в конце концов, их надел. – На всякий случай надень-ка, Дима, респиратор и ты, – сказал он мне.

Затем он подошёл к нише и извлёк оттуда её содержимое, положив его на стол. Я освещал факелом так, чтобы ему было всё видно. Это был человеческий скелет. Ребёнка, потому что то, что он меньше, чем скелет взрослого человека, было заметно даже моему неопытному взгляду.

– Посвети и посмотри, – сказал сквозь респиратор Юрьевич, показывая пальцем на череп. Я поднёс факел ещё ближе. Верхняя часть черепной коробки отсутствовала. Я невольно покосился на ножи.

– Возьми фотоаппарат, – произнёс майор, ткнув пальцем на свой карман, в котором тот лежал, – и сфотографируй. Умеешь?

– Ага, – я достал камеру и произвёл несколько снимков скелета и черепа.

– Теперь висок… Правый висок!

– Хорошо, – ответил я, и только после нескольких снимков заметил, что на правом, то есть том, который фотографировал, виске, видны остатки следов бывших когда-то колотых ран.

Мой спутник наклонился над ними:

– Раз, два, три… девять… тринадцать! – торжествующе произнёс он и тут же добавил совсем тихо и горько: – Ну, конечно же, тринадцать, сколько же ещё?

После этого Воронин завернул и положил останки на своё место, снял перчатки и респиратор. Он действовал неторопливо только на первый взгляд: стоило присмотреться и тут же становилось ясно, что каждое движение рассчитано, лаконично и вместе с тем эффективно. Мне невольно пришла на ум мысль о том, насколько мало знаю я, равно как и этого человека, так и то, чем он занимается и интересуется в этой жизни.

– Девочка, – сказал он, наблюдая за тем, как я, в свою очередь, снимаю респиратор. – Лет десять максимум, а скорее всего, восемь-девять… Давай покурим?

– Я бы с удовольствием.

– Только не здесь, – поморщился Александр Юрьевич, видимо, испытывая те же ощущения, что и я. – Ну что? – он принялся оглядываться по сторонам. – Мы здесь всё осмотрели?

– Бочка, – подсказал я. – Товарищ майор, подержите факел, пожалуйста.

Сообразив, что так будет удобнее всего, прежде чем в неё заглянуть, я включил свой коногон. Моя внимательность была вознаграждена: на дне пустой ёмкости я обнаружил несколько мотков бечёвки.

– А вот и верёвка, Юрьевич, – обрадовался я, доставая один из них наружу.

– Действительно… – он попробовал её на крепость. – Молодец. Пошли.

Покинув комнату и выйдя в зал с подъёмником, мы убрали сначала из проёма, а потом и с каменной плиты кирпичи. Таким образом спрятали вход в таинственную комнату – как только последний кирпич был убран, потайной вход исчез так же стремительно, как и появился.

– Пусть покоится с миром, – сказал Воронин, доставая сигареты.

– Юрьевич, собрался с духом я, – мне всегда было интересно, а почему такое странное название – Миф-Драннор?

– Потому что, – задумался он и выпустил дым из ноздрей.

– Я понял. Извините за вопрос.

– Да нет же. Я просто думаю, как это тебе покороче рассказать, – улыбнулся он, как будто вспомнил о чём-то ещё, хорошем и приятном. – Расскажу, как смогу. Когда-то был такой астроном, которого звали Карлом Саганом. Но вот только речь совсем не о нём. А о его коллеге, которого тоже звали Карлом. Конечно, фамилия у него была совсем другая – Драннор. Именно он первым, опираясь на данные Electronic Orbital Beholder и собственные теоретические расчёты, выдвинул гипотезу о том, что на севере бывшей территории России есть участок суши, который на самом деле не контролируется Глобальной системой электронного наблюдения. Конечно же, сразу Альянс ни во что не поверил, учёного высмеяли, а всю его теорию назвали мифом. Так над ней и смеялись, называя её в прессе, в их прессе, «мифом Драннора», пока она не подтвердилась реальностью, причём не только на бывшей территории нашей Родины. Ну а само словосочетание, я имею в виду «Миф Драннора» прижилось, со временем потеряв свою крайнюю букву… На самом деле город называется Вертоград, или, если использовать наше военное наименование, то, как ты, наверное, знаешь…