Текст книги "Наряд. Книга 1. Чёрное небо"

– 1-я гвардейская отдельная стратегическая территория.

– Да, верно.

– А почему вы начали с другого Карла?

– С какого другого Карла?

– Карла Сагана. Ну, в самом начале вы сказали, что когда-то был такой астроном.

– А… Я уже и забыл. Просто когда-то был такой американский астроном Карл Саган. В 1983-м году он разработал теорию о том, что если между США и Советским Союзом последует обмен ударами атомным оружием, то наступит длинная ядерная ночь, которая в свою очередь превратится в длительную ядерную зиму. Он высказал, по сути, простую мысль о том, что в результате обмена ядерными ударами возникнут крупные множественные пожары, прежде всего в городах, золу и сажу от которых взрывы выбросят в стратосферу. Всё дело в том, что стратосфера и атмосфера устроены по-разному. Зола и сажа, очутившиеся в стратосфере, оседают очень медленно. Саган и предположил, что возникнет ядерная зима из-за того, что солнце перестанет нагревать Землю, так как солнечные лучи перестанут достигать поверхности нашей планеты. Кстати, сначала Карлу Сагану, так же, как и Карлу Драннору, никто не поверил.

А потом уже наши учёные провели компьютерное моделирование по данному вопросу. После него всем, даже скептикам, стало ясно: невозможно развязать широкомасштабную атомную войну без угрозы уничтожить земной шар. Следовательно, пугать друг друга ядерным оружием Советскому Союзу и Соединённым Штатам стало абсолютно бесполезно, и спорный, конечно, с многих сторон, сложившийся к тому времени политический баланс был утерян. Вот так вот…

– Юрьевич, – вдруг спросил я неожиданно даже для самого себя, чувствуя, как сердце гулко забилось в груди, – а разрешите ещё один вопрос?

– Валяй.

– А вот если… ну чисто теоретически… просто там это… друг мой, Ильин, в нашем учебном центре мы спорили, если вот патрульный Альянса вдруг, ну из симпатии или жалости там, возьмёт и отпустит нашего оперативника, а это станет известно его начальству, ему за это что будет?

– Ну, – подчёркнуто серьёзно ответил Воронин, – зависит от былых заслуг. Конечно же, накажут, только как, вот в чём дело… Если в первый раз и на хорошем счету у начальства, то всё может закончиться всего-навсего написанием объяснительных и выслушиванием предупредительных бесед. Или понизят в звании. А если на этом попадаются в очередной раз, то военный суд. Там уже как повезёт. Могут, например, послать в штрафную роту охранять железные дороги от окурков. Или ещё что-нибудь в этом роде, я когда-то знал полный перечень всего, чем занимаются в Альянсе штрафники, но уже позабыл… Ну что, давай попробуем починить подъёмник?

– Давайте, – согласился я. С помощью перочинного ножа мы смастерили из верёвки ременную передачу и водрузили её на шкивы. Наступил решающий момент. Так же как и в прошлые разы, не мешкая, Воронин подошёл к рычагу и дёрнул за него.

На этот раз щелчков, как прежде, не последовало. Вместо этого в первые мгновения послышалось жужжание шкивов, а затем постепенно усиливающийся шум спускающейся сверху на цепи подъёмной платформы. То время, пока она спускалась, показалась нам целой вечностью, хотя, конечно же, это было не слишком долго. Максимум около трёх-четырёх минут.

– Ну что, как думаешь, двоих выдержит? – спросил меня майор.

– Вроде бы должна, – ответил я, осматривая спустившуюся платформу.

– Но вот вопрос, не билет ли это в один конец, а?

– Может быть, я съезжу один, а Вы подождёте?

– И что я буду делать, если ты там останешься? Как тебя потом спасать, даже и не знаю.

– Я тоже.

– Тогда сделаем так, – сказал Юрьевич, посмотрев на меня поверх очков. – Платформа спускалась около трёх минут, то есть, – он углубился в расчёты, – грубо говоря, десять этажей или, тридцать метров… В бочке ещё осталась верёвка?

– Да, – ответил я, – несколько мотков.

– Тащи, будем мерить.

Я принёс верёвку, которую мы, зная, что длина пачки сигарет 9 сантиметров, измеряли всю. Получилось 50 метров.

– Отлично, – сказал Воронин. – Если что, спустимся по ней вниз.

Мы смотали бечёвку в один большой моток, который я надел себе на плечо.

– Ну что, Дмитрий, вверх? – улыбнулся Юрьевич, становясь на платформу.

– Вверх, – сглотнул я, зная, что панически боюсь высоты.

– Знаешь что, давай оружие наизготовку. Мы наделали много шума.

– Хорошо, – сказал я, доставая свой пистолет.

– Дёргай! – скомандовал Воронин, и я дёрнул рычаг.

Платформа, уже с напряжением, так как на ней стояли два взрослых человека, устремилась вверх. Вцепившись левой рукой в цепь, я приказал себе не смотреть вниз, а сосредоточиться на факеле, который держал в правой руке. Приступ дурноты, вызванный увеличивающейся с каждой секундой высотой, никак не удавалось прогнать. Но всё имеет конец, и наступило мгновение, когда подъёмная платформа наконец-то остановилась.

Разумеется, не опыт, а скорее всего сердце подсказывало мне, что мы оказались не где-нибудь, а в моей родной Системе. Первым, что я увидел, был деревянный рычаг, точно такой же, как и внизу. Он был на потолке, и я бросил на него взгляд совершенно случайно. «Замаскирован так, что его можно увидеть только с платформы», – отметил я про себя. Радостный оттого, что не придётся спускаться вниз на верёвке, так как было логичным предположить, что рычаг служит для спуска подъёмной платформы вниз, я хотел, было, сообщить о своей находке Юрьевичу, как вдруг из мрака, до которого не мог достать свет догорающего факела, прозвучал окрик:

– Hands Up! Put Your Weapons on the Floor!55
  – Руки вверх! Положите ваше оружие на пол! (англ.)


[Закрыть]

– Всё-таки надо было затушить факел, – спокойно произнёс Юрьевич, осторожно кладя свой АКС-74У на поверхность платформы и поднимая руки вверх.

Глава VII
в которой главный герой и его спутник несколько неожиданно приближаются к тому, чтобы найти то, что искали; главному герою приходится уговаривать, нести факел, носилки и в самом конце главы прятаться вместе со всеми остальными

Вслед за ним я тоже положил свой ПМ на платформу и вместе с факелом медленно поднял руки вверх. «Может, дёрнуть за рычаг?» – пронеслось в моей голове.

– Гарвий, ты что ли? – вдруг донеслось из темноты, после чего вспыхнул сначала один, а затем ещё два коногона.

– Ганс, это свои, – облегчённо вздохнув, сказал я, узнав сержанта по голосу. – Мы можем опустить руки?

– Нет, – грозно ответил он.

Коротко посовещавшись со своими двумя патрульными, начальник патруля осторожно приблизился к нам. Ганс было его кличкой, настоящей же фамилии, впрочем, как и имени, я не помнил. Кстати, это было очень меткое прозвище, восходящее, скорее всего, к сказке братьев Гримм «Глупый Ганс»: сержант был невероятно исполнителен и дисциплинирован, но недалёк.

– Это подземный патруль нашего учебного центра, – шёпотом сказал я Юрьевичу, не опуская рук.

– Да я уже понял, – ответил тот.

Не теряя бдительности, то есть не сводя с нас дула своих автоматов, к нам приблизились патрульные. И они, и Ганс с нескрываемым интересом взирали на нас; мы представляли собой зрелище. В первую очередь, конечно же, факел, придававший происходящему какой-то средневековый флёр. Широченный моток бечевки на плече намекал на интересные вопросы и на не менее интересные ответы. Ну да это было ещё полбеды. Вскоре один из солдат (ни с одним из них я не был знаком, но обоих знал в лицо) заметил рукоятку меча Воронина, виднеющеюся из-за спины. Когда он посредством шушуканья передал своё наблюдение остальному патрулю, на нас вообще стали смотреть с открытыми ртами.

– Мы так и будем глядеть друг на друга? – спросил Воронин после паузы, в течение которой мы в полной мере ощутили себя идиотами, – опустите стволы, ребята, и посмотрите на мои документы. У нас раненый, и как я понимаю, мы нашли, или с вашей помощью найдём 72-й учебный центр. Нам всем стоит торопиться.

– Так, нарушители есть ещё? – спросил Ганс.

– Есть, – ответил я, пародируя ответом медленную интонацию его вопроса. – Слушай, кончай играть в солдатиков! Проверь документы и пошли, поможешь.

Несколько секунд Ганс соображал так, что казалось, вот-вот, и его голова начнёт скрипеть. Наконец он ответил:

– Согласно уставу подземной гарнизонной службы, я должен отвести всех, показавшихся мне подозрительными, в комендатуру Центра. Поэтому я конвоирую туда и вас, и тех, кто там ещё у вас остался, сейчас мы идём за ними. Вы покажете. А руки пока можете опустить вниз.

– Проведи опознавание. Посмотри документы, – снова посоветовал Гансу я.

– Опознавания они могли узнать у тебя, Гарвий. А любые документы можно подделать. Вы всё равно кажетесь мне подозрительными, а тебя здесь вообще не должно быть, – ответил он спокойно и упрямо.

– Вот чурбан, – тихо прокомментировал я. – И ведь не уговоришь!

– Ладно, – ответил ему майор.

Повинуясь кивку Ганса, один из солдат поднял наше оружие и после этого вопросительно уставился на рукоятку меча майора.

– Скажу сразу, – Воронин решительно посмотрел по очереди на всех патрульных, – меч я не отдам. Без него при определённых обстоятельствах я не смогу защитить ни свою, ни ваши жизни. И все вы будете при передвижении слушаться моих советов, если, конечно, хотите дожить до ужина. Я имею в виду, до вашего. Да, и поставьте на предохранитель мой автомат. Я успел его снять.

Несмотря на то, что это было сказано хоть и серьёзной, но обыденной интонацией, без угрожающих или зловещих ноток, солдаты и Ганс переглянулись и заметно побледнели.

– Самое главное, – продолжил Александр Юрьевич, – это тишина. Не разговаривайте, и ступайте не просто тихо, а как никогда, тихо. О любом подозрительном шуме, вдруг случится кому услышать что-нибудь, чего не услышу я, немедленный доклад. Усекли?

– Ага, – закивал головами моментом ставший серьёзным патруль.

– Тогда вперёд.

Спускаться вниз решили в два захода: сначала Воронин с Гансом, затем я с бойцами. Сержант с опаской зашёл на платформу, после чего Воронин дёрнул за рычаг.

– Слушай, – спросил меня один из солдат, после того как они скрылись внизу, – куда мы сейчас спустимся?

– Тебя как звать? – сквозь зубы спросил его я.

Конечно, дистанция между курсантами и солдатами была небольшой, но она была.

– Егор.

– Сейчас сам увидишь, Егор. Честно, мы сами удивлены, и не только я, но и они тоже. Ты такого раньше не видел, это я тебе обещаю.

– А я тебя знаю, – сказал второй. – Ты Дима Гарвий… Ну и гонял же ты нас в том наряде по столовой, помнишь, когда дежурным был?

– А, Колычев, – ответил я. – То-то я думаю, что мне лицо твоё знакомо.

– Слушай, а сам ты как тут очутился? – спросил Колычев.

– Я бежал от патруля на самостоятельном выходе, – важно ответил я. – А они – от «кротов». А туда попал, – я махнул рукой вниз, – по коллектору. Получил травму головы, потерял сознание, а они меня нашли.

К этому времени платформа вернулась обратно. Мы вошли на площадку, и я в свою очередь дёрнул за рычаг. Мы плавно начали спускаться вниз.

– Слушай, – не вытерпел Колычев, – ну меч-то зачем?

– Скоро сам узнаешь, – с пафосом ответил я.

Спустя три минуты мы были внизу. Так же как и я, когда пришёл в себя, ребята стали удивлённо осматриваться по сторонам.

– Зажигай новый, – сказал мне Александр Юрьевич, наблюдая за тем, как угасает факел. После того как он, так же как и его предшественники, спустя некоторое время весело захрустел огнём, мы двинулись обратным маршрутом. То есть, вышли из комнаты с деревянным мельничным колесом и подъёмником. Здесь Воронин, не обращая внимания на удивлённые взгляды солдат, произвёл прослушку, и от развилки в виде буквы Y мы направились к развилке, на которой ваялись разбитые шестерёнки.

– Это просто гигантская паутина, – шёпотом пояснил я патрулю, таращившемуся на неё с должным изумлением, когда мы проходили место, где она была. За что получил осуждающий взгляд ведущего нас майора.

После того как, добравшись до шестерёнок, мы свернули влево, Воронин произвёл, пожалуй, самое долгое и тщательное прослушивание из всех сделанных до сих пор.

– Вроде бы спокойно, – прошептал он, и, повернувшись к патрулю, едва заметно улыбнулся уголками губ:

– Почти пришли.

Те молча закивали. За время нашего совместного перехода дистанции и приоритеты взаимоотношений изменились. Хоть и под прицелом, но именно Александр Юрьевич вёл всю группу, изредка делая шёпотом замечания мне или ребятам, у которых от загадочных стен, бывших прямо перед нашими глазами, давным-давно уже мерцали от возбуждения глаза.

Стараясь не шуметь, мы прошли по железному мостику и повернули направо. Должны были уже появиться огни лагеря, но их не было.

– А… – начал, было, я, но осёкся о взгляд обернувшегося майора Воронина.

Мы пришли на место лагеря. Вокруг всё выглядело так, словно здесь вообще никогда не было никакого лагеря. Я растерянно освещал факелом окружающее пространство. Патруль в недоумении остановился. Вдруг за их спинами возникли две тени. Словно из ниоткуда. Как это произошло, осталось непонятным даже мне, ожидавшему что-нибудь в подобном роде.

Мгновение, и дула двух пистолетов Макарова упёрлись в затылки солдат. Это был Капитонов, у которого даже усы тряслись от напряжения. Стоя лицом к Воронину, я заметил, что он усмехнулся и покачал головой. Ещё одно мгновение, и дуло АКС-74 сильным ударом воткнулось в затылок Ганса. Тот зашатался и из последних сил не упал. Из его глаз, видимо от боли, брызнули слёзы.

– Руки! – тихо прошипел Мухин. – Оружие бросили!

Послышался стук упавших на пол автоматов.

– Да ну не так же, дурни, – поморщился Воронин. – Я же просил соблюдать тишину!

В это время Михаил Викторович замахнулся своим автоматом, но на секунду замер, раздумывая, вероятно. над тем, стоит ли ударить прикладом Ганса по затылку.

– Миша, – укоризненно урезонил его Александр Юрьевич, – ну что ты с них возьмёшь? Ну, обыкновенные пацаны.

– Кто, кто, я спрашиваю, кто дал вам право конвоировать офицера? – всё так же тихо, но с такой интонацией, что даже у меня внутри загулял холодок, спросил сержанта Мухин.

– Ну? – он подошёл вплотную к Гансу.

– Э…

– Вы видели документы?

– Нет… Э…

– Ну так посмотрите, посмотрите документы, – он подозвал к себе жестом сержанта и солдат, доставая из нагрудного кармана бумаги. Те, увидев такие же, как у Воронина, рукоятки мечей и у Мухина, и у Капитонова, только осторожно молча переглянулись.

– Гарвий, – прошептал он мне, – добавь света.

Патрульные склонились над бумагами, у меня же не было никакой возможности дотянуться для того, чтобы что-нибудь увидеть. Мешал факел.

– Юрьевич, это патруль 72-го учебного центра? – спросил Михаил Викторович.

– Да.

– Я так и подумал… Молодцы! Всё-таки вам это удалось! Правда, я засомневался, подумал, что ты просто не мог забыть просигналить встречные.

– Виноват, урок вежливости для ребят…

– Так они настолько тебя допекли? Это надо уметь. Кстати, времени мы даром не теряли, погляди! – он отошёл в сторону и выволок из тьмы носилки.

Самодельные, из какого-то доисторического брезента, чудом не истлевшего, но всё же носилки.

– А верёвки взяли за углом, свисали с потолка? – спросил майор.

– Ага.

– Мы там слышали звук.

– Да ну? – побледнел Михаил Викторович. – Саныч, пошли за Андрюшей, – обратился он к Капитонову. – Кстати, ваш с Гарвием суп, – он протянул Воронину термос. – Медлить нельзя, выпьете по дороге, Иващенко хуже. Пульс… Как ты там говорил, Владимир Александрович?

– Пульс неумолимо учащается, а его напряжение падает. Подозреваю анаэробную инфекцию, командир, – ответил док. – Пока что несоответствия пульса с температурой нет… но всё равно медлить не стоит.

– Вот-вот, – сказал Мухин и развернулся к патрулю. – Давайте бумаги, прочли?

– Так точно, товарищ подполковник, – вытянулся в струнку Ганс, а вслед за ним и два его солдата.

«Что же они там такое прочли?» – невольно задал я себе вопрос, с удивлением наблюдая произошедшую в них перемену; своим видом они напоминали перетрусивших в край щенков из-за того, что на них только что рявкнул бульдог. Нескрываемое возбуждение, уважение, граничащее с раболепием, сквозило в их взглядах, позах и движениях. Теперь, хоть и с запозданием, они попытались реабилитироваться:

– Товарищ подполковник! – начал Ганс, опираясь на энергичные кивки головами своих бойцов. —Товарищ майор, – эти слова предназначались Воронину, – товарищ майор, – эти Капитонову, – виноваты, простите, пожалуйста, мы же не со зла, мы… по инструкции… вот ваш автомат, товарищ майор… и твой пистолет, Дима…

– Юрьевич, что скажешь? – спросил Михаил Викторович майора Воронина, занимавшегося прослушкой.

– Расстрелять, – ответил тот, устало улыбаясь, – холостыми патронами на первый раз… – Дима, открой, пожалуйста, термос и начни приём пищи.

– Извинения принимаются, – по-прежнему холодным тоном сказал Мухин. – До учебного центра далеко?

– Товарищ подполковник, от подъёмника, – начал Ганс, но его перебил Воронин:

– До подъёмника мы добирались около двух часов, командир. Думаю, носилки на нём поднимем без затруднений.

– От подъёмной лебёдки, – продолжил сержант, – немногим более часа.

– Так вы там ещё и подъёмную лебёдку нашли? – спросил Мухин.

– И починили, – улыбнулся Юрьевич.

– Значит, в нашем случае как минимум три с половиной часа, – подытожил Михаил Викторович и ушёл с Капитоновым за раненым.

– Возьми, Дима, – сказал Александр Юрьевич, протягивая мне аккуратно сложенный, сделанный из тонкой ткани транс. – Можешь сложить в него свои вещи.

– Товарищ майор, а с верёвкой что?

– Пока неси, – пожал плечами тот.

Сборы были быстрыми. Я уложил так и не успевшую до конца высохнуть одежду в транс, приладил его на себя, помог Воронину полностью уничтожить следы стоянки. Конечно же, всё это время, испытывая невыразимое чувство голода, я косился на термос.

– Давай, давай, не стесняйся, – подбодрил майор, вторично пригласив меня к угощению, – и угости ребят.

Я открыл термос и, аккуратно отхлебнув, передал его Гансу. Казалось, такого ароматного супа я не ел ни разу за всю свою жизнь. Мне вспомнился рассказ, который я читал когда-то давным-давно. В нём его герой, мастерски описывая испытываемый им долгий голод, аллегорически, конечно, говорил, что иногда, смотря на продукты, он практически чувствовал их духовное воплощение. Так и я, сделав глоток горячей пищи, почувствовал, что несмотря ни на что, я всё-таки безумно люблю жизнь. Безусловно, в ней хватает и сложностей и всяких неприятностей, но разве стоит постоянно о них думать и вспоминать?

Вернулся Мухин с Капитоновым. Они принесли раненого на носилках. Тем временем термос, наконец-то обойдя всех нас, попал к Воронину. Тот сделал последний глоток. Если бы он не запрокинул голову, когда пил, а посмотрел на нас, то увидел бы четыре пары глаз, полных неподдельного восхищения и уважения.

– Вперёд! – скомандовал Мухин, беря на пару с Капитоновым носилки.

– Ну, Господь Бог, помоги! – попросил док.

– Давайте мы понесём, товарищ подполковник! – тихонечко попросил Ганс.

– По очереди, – так же тихо ответил тот. – И товарищ майор, – он оглянулся на Воронина, – в этой очереди не участвует!

– Миша… – начал, было, возражать тот, но тут же был прерван подполковником:

– Дискуссию по этому поводу мы продолжим в другое время. Это приказ.

– Слушай, – на ходу я осторожно приблизился к Колычеву, – в бумагах-то что?

– Ты знаешь, откуда они? – прошептал он.

– Знаю, из Мифа.

– А ты знаешь, кто Мухин?

– Не…

– Отставить разговоры! – грозно скомандовал подполковник, возможно, расслышав свою фамилию. – Гарвий, пройди вперёд колонны. Будешь освещать дорогу.

Мне пришлось пока остаться ни с чем.

За мной шёл Воронин, затем Мухин с Капитоновым несли носилки; шествие замыкал патруль. Сначала мы дошли до поворота. Затем по мосту – до разбитых шестерёнок, потом вниз до паутины. Поочередно мы менялись, но нести носилки было нелегко из-за того, что необходимо было ступать тихо и одновременно стараться избежать любых колебаний раненого. Со мной в паре был Колычев; он был силён и толков, однако к тому времени, когда мы достигли подъёмника, я порядком выдохся. Недалеко от развилки в форме буквы Y догорел факел, и мы перешли на коногоны.

– Посмотри, Викторович, – сказал Александр Юрьевич, обращая внимание Михаила Викторовича на царапины на стене возле подъёмника, когда мы пришли.

– Они не могут забраться наверх?

– Точно.

– Кстати, а вон в той стене потайник, о котором я тебе рассказывал.

– Давай тоже взгляну, быстро?

– Пусть ребята поднимутся, я покажу, – ответил Воронин тихо, следя за тем, чтобы солдаты не подслушали разговор. – Забрать бы ножи, но они тяжёлые… – Он в очередной раз привычными движениями водрузил на себя фонендоскоп и принялся за прослушивание. Неожиданно его брови взмыли вверх, а лоб покрылся сетью морщин. Почувствовав неладное, все мы замолкли и, собравшись полукругом вокруг акустика, насторожились в ожидании новостей.

– Хм, – задумчиво произнёс Юрьевич, после того как минули не одна и не две, а около полутора десятка минут. Затем снял с себя прибор и обвёл нас взглядом.

– Что там? – не вытерпев паузы, спросил командир.

– Не уверен, но похоже на выстрелы. Сейчас тихо, ничего нет, но в самом начале прослушки цапанул парочку. Хотя…

– Капитонов! – рявкнул Мухин.

– Я, командир! – отозвался Владимир Александрович.

– Проконтролируй подъём носилок.

– Есть!

«Неужели в последний раз», – думал я, поднимаясь вверх на ненавистном подъёмнике. После того как мы все поднялись, майор Воронин поколдовал над рычагом, извлёк его ручку из гнезда и спрятал под камнем рядом:

– Так будет лучше, – сказал он. – Дима, давай сюда свою верёвку. – И после того, как я передал ему моток, спрятал её вслед за рычагом на том же самом месте.

– Пять минут, – объявил привал Мухин. – Чего притихли? – спросил он патруль, говоря на тон выше. – Кстати, а на вашего наземного оперативника, – он посмотрел на меня, – лучше надеть повязку… Как Андрюша, Саныч?

– Пока держится, – пощупав пульс, ответил Капитонов.

Ганс завязал мне глаза моим же платком, и мы двинулись дальше. Конечно, с проводником было путешествовать вслепую гораздо удобнее, чем с патрулём. Прошло минут сорок, как вдруг с меня резким рывком сорвали повязку, предварительно зажав ладонью рот. Это был Мухин. Воронин, только что снявший фонендоскоп, делал отчаянные знаки; все действовали слаженно и бесшумно. Несколько мгновений так и стоял я с открытым ртом, пока, наконец, не дошло и до меня.

В небольшом расширении, примыкавшему к штреку, по которому шли, мы спрятали носилки, накрыв их тонкой невесомой чёрной тканью. Несколько её кусков мгновенно извлёк из своего транса Воронин. Теперь их было не так-то просто обнаружить, даже если осветить в упор из фонаря. Далее спрятались вокруг них сами, по двое под одно полотно. Потушили весь свет. Насколько возможно тише передёрнули затворные рамы оружия и замерли в ожидании врага.