Текст книги "Злое наследие"

– Не рановато ли ты начал искать врагов среди ближайших родственников? Это дурная тенденция. Тебе бы посвятить внимание реальным проблемам.

– Я лишь хочу понять, что ты на самом деле задумал.

– Тебе странно, что меня беспокоит судьба Опорного? Средний мир кормит нас и снабжает половиной ресурсов, которыми мы пользуемся.

– Уверен, уж не настолько всё плохо, чтоб тратить своё внимание на Опорный, когда все наши силы нужны престолу Лучезарного. Решается его судьба, а значит, судьба обоих наших миров! – Аранеф внимательно посмотрел на Конгвера. – Ты хотел бы получить средний мир в лен?

– Почему бы нет. Хотел бы. И, думаю, справился б. Знаешь, в отличие от большинства, я понимаю его огромную значимость.

– Огромную, – хмыкнул Тейир.

– Даже Тусклый мир имеет своё значение.

– Допустим. Но мы же не кинемся его благоустраивать. Хоть и стоило бы. Например, просто вычистить его от бестий и оставить пустым.

– Мечтать можно сколько угодно, но бестии никуда не денутся, и они будут угрожать Опорному, разрушать его промышленность, торговлю, наносить ущерб сельскому хозяйству…

– Бестиям никогда не добраться до Лучезарного. Нам они совершенно не опасны.

– Однако, если они оккупируют Опорный, мы очень скоро это почувствуем. Есть товары, которые мы можем получить только оттуда.

До катастрофы ещё очень далеко. Опорный велик, народу там много. И мы всегда успеем поставить бестий на место, когда у нас найдётся для этого время. – Тейир оглянулся на Аранефа. – И всё же – что ты собираешься делать с семейством выскочки-торгаша и с его дочкой, бойкой Алкедой?

– Ничего не планирую, – поморщился принц.

– Сестра высказала предположение, – вмешался Гадар. – И мне оно показалось здравым. Идея касается того, как можно отстранить от прав наследования Алкединого сына.

– Что за предположение? – Аранеф выслушал пояснения младшего брата. – Любопытно. Ианея верно понимает закон, хотя меня и удивляет, почему она вообще им заинтересовалась. Да, её идея имеет право на существование, и мы можем затянуть не только церемонию высшего выбора, но и всё, что касается кандидатуры регента. С каждым днём тот факт, что Алкеда состояла в законном браке с покойным королём, забывается всё больше. И её мнимые права становятся более… мнимыми.

– Боюсь, чем дальше тянешь, тем менее бесспорной кажется твоя собственная кандидатура, – задумчиво проговорил Конгвер.

– Почему? Тебе следует высказаться яснее.

– Число желающих занять место регента будет лишь увеличиваться. Даже перспективы Алкеды зависят от её дальнейших действий – всё-таки она носит сына короля, и была его законной женой, в глазах многих это что-то да значит.

– Не больше, чем на самом деле есть. Она родит ребёнка, и на этом её значимость в политике сведётся к нулю.

А Бовиас? Почему он уехал из столицы именно сейчас? Что он задумал? Считаешь, у него нет планов на регентство и корону? А помимо планов есть ещё и широчайшие возможности, которые ему предоставит герцогиня Овеяния. Овеяние – очень богатое и могущественное герцогство. С ним считались все, даже наш отец.

Аранеф с полминуты обдумывал ответ, безотрывно разглядывая лица братьев, словно взвешивал всё, что знает о них, на внутренних весах. Это казалось сейчас самым важным – безошибочно оценить обстановку, очертить круг союзников и врагов, отделить от тех и других бесполезный балласт. Вот Гадар – он неглуп, с воображением, но слаб характером, пассивен и к тому же пьяница. Среди братьев он менее всех похож на отца: семейные черты заметны, но кожа смугловатая (слишком многое взял от южанки-матери), и солнечная рыжина волос чуть темнее, чем это прилично. Вполне может быть полезен, но необходимо сразу задавить его своим авторитетом.

Тейир слишком легкомыслен и поверхностен. Ни на одной проблеме его сознание не задерживается надолго, лишь касается и уже скользит дальше, в поисках нового развлечения, оставляя заботы другим – пусть над ними кто-нибудь другой бьётся и ищет выход. Он красив до неприличия, что-то женственное проступает не только в чертах лица, но, кажется, даже в движениях тела, а уж кисти рук совершенны, как вся внешность Ианеи. Наибольший интерес проявляет к женщинам и поединкам (конечно, дерётся– то пусть кто-нибудь другой, Тейиру просто нравится наблюдать), и толку от него мало. Однако магия звучит и в его взгляде, она может показать себя в любой момент, и тут нужно быть внимательней. Существует ещё одна опасная вероятность: кто-нибудь умный может его перехватить и вдруг сумеет им управлять, так что лучше первым взять брата под свою руку. И под полный контроль.

Вот Конгвер, кстати, совершенно другое дело. С первого взгляда он тоже может показаться изнеженным, однако это ошибочное впечатление, очень и очень ошибочное. Предпоследний сын короля не просто умён, его мысли пронзительны и быстры, а идеи так безошибочны, что это иной раз пугает. Сила характера и след, оставленный магическим наследством короля, чувствуется уже во взоре, а твёрдая линия рта и крепкие скулы окончательно утверждают увиденное. Он может стать очень опасным соперником, и хорошо хотя бы то, что принц очень молод. Ему не хватает опыта, и он сам это понимает.

Вот кого нужно обязательно привлечь к себе. Можно пообещать ему Опорный мир в лен – кусок чрезвычайно лакомый, достойный любого принца, даже самого старшего и уважаемого. Но если согласиться с притязаниями Конгвера уже сегодня, он потребует обещанное сразу, а это может быть опасно. Если он получит Опорный, то, решив утвердить своё первенство, сможет опереться на него как в военном, так и в политическом смысле, и из опасного стать практически непобедимым. У этого брата есть способности, а значит, реальный шанс вознестись над всеми.

Самое страшное в политике – собственными руками создать себе проблемы. Такие труднее всего потом разруливать.

– Я не считаю, что у него есть подобные планы, я точно знаю, что это так. Но, думаю, он не рискнёт выступить первым.

– Я бы поспорил, – пробормотал Гадар.

– Ты что-то знаешь и о планах Бовиаса?

– Ничего не знаю. Но герцогиня Овеяния ведь дама суровая. И властолюбивая. Она не упустит ни своего, ни чужого – если только будет возможность…

– Мы говорим не о герцогине, а о принце! Нашем брате. Хоть и внебрачном.

– Все мы понимаем, что тут к чему. Влияние герцогини на сына довольно велико, и на события тоже. Я уверен: она сделает всё, чтоб впутать его в спор о власти. Как иначе столь могущественная женщина сможет получить больше влияния, чем сейчас?

– С Бовиасом я разберусь. – Аранеф самоуверенно вздёрнул подбородок. – Если придётся.

Конгвер задумчиво и вместе с тем бесстрастно взглянул на старшего брата. Взгляд был непроницаемый, словно нарисованный на холсте или исполненный в камне – ещё одно верное оружие принца, которое он только учился использовать. Все свои важные соображения, все выводы и намерения он умел оставить за стеной сознания, которое умело ничего не выдавать сторонним наблюдателям. Скептицизм и собственное мнение о ситуации он оставил при себе, как привык делать во всех подобных случаях. Лишь мысленно обозначил для себя тему, которую стоило в будущем рассмотреть повнимательнее.

Они с Аранефом оценивали друг друга примерно одинаково. Хотя старший собрал остальных братьев, которых признавал равными себе по происхождению, именно для того, чтоб узнать их мнение и обозначить собственное, он не собирался держаться слишком уж прямолинейно. Спросить: «Собираетесь ли вы признать меня регентом?» – означало бы допустить сомнения в безусловности своих прав и как бы давало собеседникам право ответить «нет». Но сын первой жены короля, уже давно покойной, не собирался предоставлять малейший шанс кому-либо другому.

По крайней мере, так, как сам понимал это.

Конгвер возразил бы ему, если б считал себя верным сторонником старшего брата. Но он сомневался, что им удастся поладить в будущем, столь смутном и нервирующем, что даже лучшие друзья рисковали смертельно рассориться. Что уж говорить о родственниках, которые сближены не потому, что у них общие интересы, душа звучит в одной тональности или хотя бы мысли на одной волне. Увы, зачастую судьба делает роднёй людей, которые в иных обстоятельствах ни за что не сошлись бы, а так вынуждены делать вид, будто исполнены друг к другу глубокой любви.

На месте Аранефа он бы пригласил всех братьев, начиная со старшего, разумного домоседа, который тоже мог сыграть серьёзную роль в политической ситуации, если б захотел. Отец держал самого старшего сына в стороне от двора, поэтому то ли вынужденно, то ли искренне тот предпочитал свой двор, скромное графство в Оскарде, дарованное ему давным-давно. Говорят, там очень любят своего господина – то есть при случае принцу будет на кого опереться. А поскольку раньше он никогда не ввязывался в интриги, трудно предположить, на что старший представитель семьи может быть способен, какой из него противник.

Далее: с ходу снимать со счетов решительного и холодного Бовиаса, а также суровое семейство его матери, по мнению Конгвера, было опрометчиво и даже опасно. Она – дама решительная и злая, кому угодно покажет небо в алмазах. И самого младшего из братьев вряд ли разумно будет высокомерно игнорировать. Он не блистал интеллектом, интересы его, как и у Тейира, ограничивались собственной красотой, успехом у женщин и развлечениями попроще, но самоуверенности и тщеславия у этого юноши хватило бы на десяток принцев. Достаточно было крохотного толчка, чтоб он радостно ввязался в великосветские интриги, и, хотя на успех рассчитывать не может, при желании наведёт такого шума, что в поднятой пыли затеряются более искусные ходы других участников.

Однако Конгвер промолчал. Ему подумалось, что если Аранеф с самого начала так поверхностно смотрит на ситуацию, вряд ли он по-настоящему близок к успеху. И вряд ли из него сразу получится лучший регент для Лучезарного. Высший выбор отложен самое меньшее на полгода, и кто-то должен управлять страной в это время. Впервые принц серьёзно задумался над тем, кто помимо и даже лучше Аранефа справился бы с этой задачей. Возможно, Бовиас. Или самый старший брат, который успешно распоряжается своими землями, а значит, имеет какой-никакой, но опыт.

Себя Конгвер тоже пытался оценить с этой точки зрения. И пришёл к выводу, что, пожалуй, справился бы. У него опыта нет, но есть готовность учиться, а также цепкость. И, пожалуй, маломальская сообразительность.

Пока он был далёк от того, чтоб всерьёз ввязываться в борьбу. Но уже не отрицал такой возможности.

– Я считаю, тут даже не следует ни о чём объявлять, – сказал Аранеф. – Я разошлю лордам приглашение на совет и займусь самыми неотложными делами. Думаю, госпожу Алкеду стоит отправить в один из закрытых монастырей, где она сможет в покое и полной безопасности произвести на свет королевского сына.

– Если она поедет, – рассмеялся Тейир.

Что ей останется делать, если она получит приказ регента? Я не собираюсь спрашивать мнение этой дамы. Меня заботит только благополучие будущего ребёнка.

– Думаю, ты предпочёл бы, чтоб его вовсе не было.

Аранеф обратил на Тейира пронизывающий взгляд, однако не достиг цели – младший принц был слишком поверхностным человеком, чтоб его могла зацепить такая мелочь, как взгляд. Да, отец умел смирять его, лишь разок посмотрев, но Аранефу всё-таки было далеко до отца.

– Какая разница, что я предпочитаю или нет. Обстоятельства нужно принимать такими, какие они есть. Когда мальчик родится, он будет принят в семью. И если Пламя изберёт королём его, в чём я сильно сомневаюсь, трон будет ожидать его совершеннолетия. А обоими мирами буду управлять я. Уж никак не какой-то торгаш или его смазливая дочка.

– Она действительно очень хороша, – снисходительно похвалил Тейир.

– Я запрещаю кому-либо оказывать этой даме внимание! Иначе она может вообразить о себе невесть что. Впрочем, неважно, что она о себе вообразит. После завершения церемонии дама отправится в один из трёх монастырей по своему выбору, и на этом всё… Ну, что ещё, Гадар?!

– Я. – Принц решил, что Ианее не стоит лгать, проще исполнить её просьбу, получить отказ и со спокойной совестью передать его по назначению. – Должен передать просьбу сестры. О землях. Она хочет получить Диэдим.

– Зачем?

Полагаю, тоже желает чем-то владеть. Иметь собственные доходы, место, где можно развернуться. Она вправе рассчитывать на свою долю. – Гадар и теперь струсил сказать правду, предвидя, как вспыхнет старший брат, и какой шквал возмущения всех присутствующих, скорее всего, обрушится на того, кто заговорит о претензиях сестёр первым. И тогда уж поздно будет упоминать, что сам он считает их претензии излишними. – Её положение требует надёжного финансового основания.

– В какой-то степени так. – Аранеф почему-то оглянулся на внимательно слушавшего Конгвера. – Передай сестре, что я охотно дам ей земли и доходы с них… Как приданое. Возможно, она имеет на примете подходящего жениха. Если же нет, думаю, я смогу подыскать кого-нибудь для неё. Так и передай. Конгвер – за кого ты планируешь отдавать Лару?

– Если и соберусь выдавать её замуж, то только для блага общего дела. А не потому, что это удобно или пора.

– Может быть, так и разумнее. Значит, пока ограничимся тем, что ускорим свадьбу второй сестры и поспешим пристроить Ианею. Я подумаю, какое приданое лучше ей дать. Возможно, не Диэдим, а владения, которые будут удобно расположены рядом с владениями её будущего мужа.

– Я бы посоветовал обратное. Куда разумнее держать знать под контролем и, даже увеличивая её доходы, не давать ей большей власти. Особенно если речь пойдёт о муже нашей сестры, которому блистательность перспектив может затмить глаза и ударить в голову.

– В твоих словах есть резон. Я их обдумаю.

Покидая особняк Аранефа, Гадар сознательно замешкался, пока собирался, и сумел перехватить Конгвера буквально в дверях. Тот, поколебавшись, позволил взять себя за локоть и отвести в сторону. Едва отдавая себе отчёт в том, что его подталкивает уязвлённое самолюбие, которое на этот раз исстрадалось от поведения старшего брата, принц удерживал собеседника в стороне от прислуги, которая, конечно, слушает во все уши, поскольку фанатично предана своему господину и обо всём ему доложит.

– Тебе не кажется, что Аранеф уже решил – именно он будет регентом и потом королём?

– Уверен. – Конгвер задумчиво всматривался то в лицо Гадара, то в его скрещённые на груди руки, в беспокойные длинные пальцы, обжимающие рукава на локтях.

– Самое меньшее половина из нас не признаёт его особые права, причём на первом же шаге. Сомневаюсь, что Аранеф справится. Как полагаешь? Не спеши отвечать!.. И, кроме того, мне кажется, ты почти уверен, что госпожа Алкеда откажется ему подчиняться.

– Я считаю, что отец мачехи, как и любой из крупных финансистов и коммерсантов, может стать серьёзной проблемой. Деньги – это власть, а у родителя королевской вдовы их достаточно, и он всегда сможет прибегнуть к кредиту. Он умеет уговаривать коллег, и ему легко достанутся деньги, которых я не сумел занять.

– Ты предполагаешь, отец Алкеды тоже может задуматься о найме солдат?

– Если пожелает, то сможет. Вопрос в том, решится ли он зайти так далеко.

– Ты не уверен, решится ли?

– А кто вообще может быть уверен? Думаю, сейчас и сам старик сомневается. Согласись, для человека его положения трудно совершить такой шаг, который раз и навсегда поставит крест на его прошлой жизни. И всё это ради весьма сомнительных возможностей.

– Это трудно не только для коммерсанта, – задумчиво ответил Гадар.

– Да. Но коммерсанту в первую очередь будет от чего затрепетать… Уж не подумываешь ли ты тоже собрать армию и.

– Ну, куда мне! Я не заблуждаюсь на свой счёт.

– Этим ты сильно опережаешь остальных представителей королевской семьи. Каждый из братьев думает, будто он – самая лучшая кандидатура на роль регента. И может, и сёстры этим грешат. Только не думай, что я хочу убедить тебя попробовать.

– Вряд ли хоть кто-нибудь из братьев станет предлагать мне подобное, по крайней мере, искренне. Нет, я лишь выбираю подходящую сторону.

– Мне казалось, ты уже выбрал сторону Аранефа.

– Куда там. Полагаю, Аранефу я кажусь бесполезным союзником.

– Он не смотрит на нас как на союзников, братец. Союзник – это равный. Ни в ком из нас он не видит равных себе.

– И тем не менее ты собираешься держаться его?

– Собираюсь, – ответил Конгвер. И про себя добавил: «Пока». – Что ж. Ты полагаешь, Ианея согласится выйти замуж?

– Она устроит скандал. И я считаю несправедливым, что весь этот шквал негодования и упрёков обрушится на одного меня. Хотя я всего лишь вестник.

– Понимаю. Она хочет не брака, конечно. Но чего же она хочет?

– Ианея надеется заявить о своих правах, таких же, как и наши с тобой. Ну давай, расскажи мне о месте женщины, словно я сам его не знаю!

Конгвер хмыкнул и сделал знак своему слуге, который уже начал проявлять беспокойство, стоя у дверцы экипажа, готовый открыть её в любую минуту.

– Зачем же. Место женщины, как и место мужчины, определяется положением в обществе, а не в семье. И что Ианея планирует делать – помимо намерения заполучить себе Диэдим?

– Если бы я знал. Она сдержанная. Только, уверен, принцесса откажется прямо сейчас выходить замуж, да ещё по чужому выбору. А Аранеф не умеет правильно уговаривать. Только приказывать горазд… И подобный приказ может спровоцировать сестру на какую-нибудь резкую выходку.

– Сообщи ей про предложение брата. Обозначь его именно как предложение. Такой вариант будет достаточно мягким?

– Надеюсь, что да.

– И я рад буду твоей помощи, если ты захочешь мне её оказать.

– Да я бы и рад. Но.

– Но?

– Не рискну пойти против Аранефа.

– Думаю, и не придётся.

Глава 2
Опорный

Старый замок, давным-давно построенный на развалинах огромной, когда-то знаменитой, крепости, дважды порушенной и восстановленной лишь частично и кое-как, выглядел уныло. Теперь территории защищала всего лишь захудалая провинциальная крепостца, приподнявшаяся над окружающими скалами ровно настолько, насколько это совершенно необходимо.

Замок напоминал старого нищего, который когда– то был смелым удачливым солдатом, но промотал все награбленные и накопленные сокровища, лишился дома, а теперь вынужден клянчить медяки на прокорм, и даже баек его никто не желает слушать. В прежние времена сюда хотя бы съезжались крестьяне – на большие ярмарки дважды в год. Теперь и этого нет. Твердыня хирела, лишённая прежней значимости, хотя князь пока не забывал выделять средства на ее ремонт и жалованье солдатам. В остальном же это место всё больше начинало смахивать на ссылку для неугодных.

Пустой была неизменная степь у подножия холма, увенчанного отремонтированными развалинами. Всегда та же лента дороги, летом сухой, зимой грязной, больше похожей на полосу крутого серого киселя, окаймлённой остатками пожухшей и полёгшей травы. Та же кромка обтёсанных ветром и временем холмов, повыше этого, диких. Редкие купы деревьев в стороне, там, где жители не управились свести остатки леса. Да крестьянские хозяйства – их теперь по пальцам двух рук можно пересчитать. Здесь никогда ничего не менялось и почти ничего не происходило.

Роннару начинало казаться, что он вязнет в этой жизни, как в болоте.

Что вообще могло ему тут светить? Положение десятника, максимум – командира сотни. И какова будет его жизнь? Ему придётся заучивать и придумывать всё новые ругательства, срывать голос на подчинённых, иногда выводить солдат в сражения, иногда – отражать нападения в стенах. Однако по факту куда больше внимания предстоит уделять состоянию сапог, доспехов и мечей, разбирать ссоры и жалобы, наказывать и терпеть наказания. И неудержимо тупеть.

С другой стороны, он знал, что торопиться ему некуда, впереди жизнь намного более длинная, чем у обычных людей. Однако его окружали те, чей естественный жизненный срок – самое большее лет девяносто, причём последняя треть жизни уже не может быть активной. Да и вероятнее, что большинство поумирает задолго до старости, едва успев попробовать, что такое зрелость. И Роннар как-то невольно начинал смотреть на жизнь их глазами, потому что, даже зная свой срок, ты не можешь его чувствовать, и поневоле поддаёшься общему настрою.

А устойчивость бытия, его скудость на новости, которую большинство окружающих так ценило, Роннара, наоборот, угнетала до тошноты. Ощущение своей незаурядности словно в спину подталкивало, лишало покоя: он-то – не все! Он-то – особенный! Конечно, каждый человек, хоть раз задумывавшийся о собственной жизни, мнит себя выдающимся, и тут парень ничем не отличался от других. Вот только его аргументы звучали весомее.

При мысли о своей необычности он начинал всерьёз рассматривать возможные варианты действий. Здесь, в захудалой Хотиме, ловить нечего. Но что искать в далёких краях, в других областях, под властью других князей? вряд ли какой-нибудь правитель рад будет с ходу взять его к себе и сразу сделать… Кем? Кем вообще он хотел бы стать? Какую жизнь вести? Он и сам не знал.

Воспитанная армейской службой привычка повиноваться долго сдерживала инициативу. Он всё откладывал и откладывал окончательное решение, тем более что на осторожные вопросы: может, его отправят в патруль, а может, в разведку? – начальство реагировало мрачно и резко. Мол, сиди на месте, не дёргайся, таково распоряжение самого тиуна. А с распоряжениями княжьих наместников не спорят. Самое большее, что он мог позволить себе – посетить трактир в ближайшей деревеньке, построенный с явным расчётом на солдат из замка, иначе б зачем в такой крохотной деревеньке такое большое заведение?

Встреча в трактире с давним другом, в отличие от него служащим в разведывательных частях, была приятным сюрпризом, хотя Роннар на это отчасти рассчитывал, и даже денег взял с запасом. Как и все, друзья заказали по порции обеда, хлеба взяли по буханке, а сидр и эль на столы подавался сразу большими кувшинами, и каждый наливал себе столько, сколько требуется, чтоб утолить жажду.

– Ну-ка, что сегодня готовится на обед? – Аригис, тоже довольный, что наконец-то встретился с добрым приятелем, улыбался вовсю.

– Бобовая похлёбка, пирог с потрохами, кровяная колбаса, – перечислила хозяйка, которая, засучив рукава, усердно мешала поварёшкой в огромном котле, вмурованном в печь.

– Что – зарезали телёнка?

– Именно так. Отличный крепенький телёнок, тебе понравится, солдатик. Плати монеты.

– Здесь хорошая телятина, – сказал Роннар, отламывая кусок хлеба от выложенной на стол буханки. – У местных полная свобода выпасать скот где угодно и окашивать лучшие луга на холмах. И, кстати, только в этом месяце есть возможность попробовать свежее мясо. Позже будет только копчёное, да ещё солонина. Таковы уж привычки у здешних – скот режут весной. Осенью – редко и мало.

– Что ж. Пожалуй, доплачу. Хочу попробовать и печёнку в масле, и жаркое.

– Не лопни. И не протрать всё жалованье. Местные рвут с солдат столько денег, сколько смогут. Из других источников им живой монеты не добыть.

– Ничего, мне хорошо заплатили. Как всегда.

– Ну, рассказывай.

– Да что тут можно рассказывать! Всё по– прежнему. Только ещё хуже. Ты ведь знаешь, что творится в мире. Так вот, могу тебе сказать, что разгуливающие по деревням слухи либо близки к истине, либо приуменьшают масштабы беды.

– Так рассказывай, рассказывай. Подробнее. Где твой отряд был на этот раз?

– Драготина и Вейфе Мятла. Прошли по самой границе с Иоманой, но даже на полшага не заступили. Я интересовался у командира, а потом ещё, по возвращении, у старшего, почему бы не попробовать там почистить. Но мне только по лбу постучали, мол, ещё князь будет тратить на Иоману время, солдат да деньги! Думай, мол, что говоришь, там ведь уже всё захвачено. Спасать, мол, нечего.

– Бред какой-то.

– А то! Я им говорю, мол, бестии ж на границе Иоманы не остановятся. Они ж дальше пойдут, так что, им и Драготину и Мятлу оставлять, что ли? А потом и прочие области? Чем князь в результате управлять– то будет? А меня послали, мол, не твоего солдафонского ума дело.

– Эй, служивые! Похлёбку берите! Ах, хороша похлёбочка!

Пришлось самим сходить за мисками. Похлёбка была густая и пахла завлекательно, и неважно, что больше всего там плавало всякой зелени, надёрганной на огороде, а бобов и телятины – поменьше, чем хотелось. Но ведь простецкая, в общем-то, еда радовала язык, а большего от неё не требовалось. Ворочая ложкой, Аригис причмокивал и с удовлетворением вздыхал: он истосковался по домашней вкусной пище, приготовленной с выдумкой и удовольствием, ведь солдат кормят сытно, но пресно, однообразно, скучно.

– Служивые, пирог готов! Разбирай!

– Чё ты мне корку суёшь? Свиньям своим будешь корки скармливать! Начинку давай!

– Заплати сначала, потом будешь указывать. Эй, служивые! Вы, да, вы. Берите свою порцию. Печёнку сейчас принесут, она почти готова.

– Э, а почему им первым? Чем я хуже? И к печи раньше подошёл!

– Потому что эти бойцы заплатили сполна, значит, им первым и положен кусок. Чего морду кривишь, солдат? Когда вынешь монету, тогда будешь лакомиться. Давай, давай, плати!.. Берите ребята, берите! Потроха сочные, с чесночком – лучше не найдёте.

Из куска пирога Роннар выковырял всю начинку прямо на тарелку (корку получил пёс, терпеливо ждавший у стола своей удачи), сверху бросил кусок жаркого, который ему отрезал друг от своего ломтя. Они оба никогда по-настоящему не голодали, просто их отношение к еде было очень разным. У Роннара – равнодушное, практичное, у Аригиса – восторженно-гурманское.

– Значит, Иоману решили оставить на произвол судьбы?

– Получается, так.

– А люди оттуда ушли? Область-то большая, плодородная. Населённая.

– Крестьяне-то? Разве ж они оставят свою землю? Не-е, только с головой и шкурой. Они врастают в свои пашни и покосы, и уже никуда. Знаешь же, каково это племя.

Роннар задумчиво смотрел на друга, а тот, хоть и жевал, глаз не опускал.

– Знаю. Так Иомана – действительно очень большая область. Там есть три форта, кажется. И небольшой замок.

– Не замок. Так, городище. И форты были, да. Все три оставлены вчистую, даже резервы не вывезли. Один заняли бестии – это я слышал точно, из первых рук: от беженцев, которых мы приняли на границе.

– Заняли, значит. Ты же знаешь, что бестии никогда не остаются в занятых укреплениях. Они их грабят, даже разрушают. Но потом всегда уходят.

– Это да.

– А мы тут сидим, значит. И будем сидеть, потому что князь экономит войска и не бережёт земли.

– Ты к чему клонишь-то? Если себя имеешь в виду, то ведь ясно, почему князь предпочитает держать тебя в стороне от всех событий и строго под присмотром.

– Если он вообще знает о моём существовании.

– Знает, разумеется.

– Распоряжения насчёт меня отдавал тиун. Или кто-то из помещиков, доверенных людей князя.

– Неужели ты думаешь, люди правителя тут самодеятельностью занимаются? Нет уж. Они все получают указания с самого верха. И по поводу тебя, конечно, указания были.

Принесли кровяную колбасу и пиво: крепкое, густое, сваренное с первого отцеживания ячменного солода. По трактирной зальце, казавшейся тесной, потому что сюда набилось слишком много народа, ходили изумительные запахи запечённого мяса и лепёшек, недавно вынутых из печи. Многие солдаты, получив свои порции, вышли во двор, чтоб устроиться на сене или на брёвнах, сложенных для удобства постояльцев, но Роннар с другом предпочли остаться в доме. И теперь они могли побеседовать спокойно – вряд ли кто– то стал бы их слушать.

– Я не понимаю, зачем князю держать поборника в крепости, где никогда ничего не происходит. Поборников в княжестве по пальцам рук можно пересчитать, если по одному расставить для охраны крупных городов – это в нынешней-то сложной ситуации – и то хватит ли на все? А на посёлки и деревеньки, где могут появиться бестии, поборникам тем более не разорваться. Но если часть из них сажать в захудалый форт и держать там под замком, словно казну, так ситуация только усугубится.

– Под замок посадили только тебя. Я-то ведь действую. Хоть и не так, как хотел бы и считал бы правильным. Могауд тоже в разведотряде.

– Даже один поборник, выбывший из строя, – серьёзная потеря. По нынешним временам. К тому же, ты сам сказал – действуешь иначе, чем считаешь нужным. Уверен, других поборников тоже не отпустят в Иоману, даже если они сами туда засобираются. Тоже ограничат их усилия одной или двумя крохотными областями, которые защищать якобы проще.

– Для тебя-то самого, может быть, такое затворничество – удача.

– Ты о чём?

– Слышал о Годтвере? Хоть что-нибудь?

– Самый знатный из поборников?

– Кроме того, один из самых опытных. А ещё он недавно напал на Илдрефа и убил его. Илдреф, молодой поборник из Остреборхского княжества, был, конечно, бестолковщиной, но он один из нас, и со временем набрался бы опыта. Стал бы полезен. Да и не о том речь, хорош ли был погибший или плох – он погиб. Потом Годтвер расправился со стариком Кинебелом. Про него ты тоже, думаю, слышал.

– Который Кинебел?

– Тоже остреборхский.

– Слышал. И как на происшествия отреагировал князь?

– Сам же знаешь, Годтвер происходит из влиятельного и богатого семейства. Он племянник князя. По слухам, своему младшему брату, который удачно женился на девице из очень богатой семьи, князь должен примерно четверть своих владений. Поэтому правитель никак не отреагировал и продолжает молчать, вроде отговариваясь тем, что это внутренние дела поборников.

– Так. А сам убийца чем объяснил свои поступки?

– Тем, что он не убийца. Что он преследует одну цель – сделать институт поборничества по– настоящему крепким. Освободить от балласта. Мол, если умрут старые, слабые и бесполезные поборники, им на замену придут молодые и энергичные.

– Сам-то не боится скоро оказаться балластом?

Ходят слухи, что это не вся правда. Есть же мнение, что королевским престолом Лучезарного на поборников отпущено строго определённое количество магии, которая нас поддерживает. И до Годтвера были те, кто считал, что если таких, как мы, станет меньше, то и магии на каждого по факту будет приходиться больше. В результате поборники станут сильнее, неуязвимее. Могущественнее.

– Ты в это веришь?

– Вопрос тут в другом: во что верит остреборхский громила. Думаю, в нынешние трудные времена парень решил позаботиться о своей шкуре.

– Бестии так и лезут в Опорный мир, а Годтвер уничтожает тех, кто смог бы встать с ним плечом к плечу в бою против них. И это, считаешь, хорошая забота о своей шкуре?

– Ну, представь себе, как он рассуждает: других поборников могут отправлять в соседние области или княжества, в действующую армию – мало ли куда. А если он вроде как загребёт себе больше магической силы, чем ему полагается сейчас, сможет драться эффективнее. И с большей вероятностью выживет.