Текст книги "Дождь в Токио"

– Это случилось, Майя, не прошло и пяти минут. Перед тобой стоит новое посмешище школы.

Она глядит в ответ большими растерянными глазами.

– Знала бы ты, что я сейчас чувствую! Никогда в жизни так не позорилась! Ещё и намеренно! – я не сдерживаю разочарованного стона. – Ладно, ерунда. Я сделала это для Аи. Иначе она решит, что я хочу увести её прекрасного принца. Знаешь, вы немного похожи. Нет, она не заменит тебя, но… Ая хорошо ко мне относится.

Сушилка гудит, и я повышаю голос:

– Не хочу, чтобы Кентаро всё испортил. Он такой тщеславный и самовлюблённый! Весь из себя дерзкий и важный – жуткая скука. Ах, посмотрите, каждый от меня без ума! Все млеют и пускают слюни, но я ничего не замечаю, потому что слишком крутой! Я – Кентаро, принц Токио.

В женском туалете тишина.

– Майя, у нас проблема. Он мне всё равно нравится.

Она это и так знает.

Выйдя из туалета, я ловлю приступ знакомого страха – магазинного страха. В какой стороне мой класс? Снежно-белые стены сюрреалистично одинаковые, нет ничего, что послужило бы ориентиром. Коридоры какие-то странные, будто за эти несколько минут здание успело измениться.

Умный верхний свет следует за мной по пятам, словно тюремный фонарь. В панике осматриваю одну дверь за другой, но кабинет № 36 как сквозь землю провалился.

Брожу по этому Бермудскому треугольнику уже минут двадцать. Ощущение, что я уменьшаюсь, а школа, наоборот, становится всё больше и больше. Уже собираюсь свернуться на полу калачиком, но тут с небес раздаётся божественный глас.

– Заблудилась?

Кентаро.

Он стоит на другом конце эскалатора, этажом выше меня.

От облегчения я готова с визгом броситься Кентаро на шею, но с большим усилием пытаюсь говорить как можно равнодушнее:

– Что ты здесь делаешь?

Он хмурится:

– Ну, за тобой пришёл. Я уверял госпожу Ноду, что ты мучаешься с особенно несговорчивой питто, но она очень беспокоилась и отправила тебя искать.

– Как мило, – бурчу я.

В ушах гудит от стыда.

– Это ты заявила всему классу, что мы обсуждали туалетные планы!

– Ничего лучше в голову не пришло! – шиплю я.

– Слышала когда-нибудь о молчании? Не надо много ума или таланта, чтобы ему научиться – но даже в небольших количествах оно творит настоящие чудеса! Обязательно попробуй.

– Очень смешно. По-моему, это был отличный отвлекающий маневр!

– Два вопроса: что у тебя за тайны, насколько это плохо и почему в качестве прикрытия выбрала человеческие экскременты?

– Это три вопроса.

– Ты – настоящая загадка.

– Одноклассники решили бы, что мы… ну… флиртуем.

– И?

– Я любой ценой хотела этого избежать.

– Погоди, ты боялась за репутацию… из-за меня? – Кентаро издаёт холодный смешок. – Одно надо признать, Малу, фантазия у тебя богатая.

– Вот как?

– Да. Я не флиртую с тобой, – он убирает волосы со лба. – Никто не подумал бы, что я флиртую с тобой. Кто по доброй воле подпишется на такие неприятности? Лучше вообще не буду разговаривать, чтобы ты не забивала голову настолько абсурдными идеями!

– Ничего не имею против! – шиплю я.

– Отлично, – Кентаро скрещивает руки на груди.

– Смотри-ка, разговариваешь со мной!

– Жду, когда ты наконец поднимешься.

– Поднимусь? Зачем?

– Ты совершенно безнадёжна! – кричит он, хватаясь за волосы. – Кабинет наверху, додзикко!

Спустя три мучительных часа начинается большая перемена. Не удостоив меня взглядом, Кентаро вскакивает и вылетает из класса. Я сижу в клубах пыли, чувствуя странную пустоту.

– У тебя точно суперспособности, – Ая садится рядом, протягивая рисовый пирожок онигири. – Сперва заставила ревновать всех девчонок в классе, затем почти довела госпожу Ноду до инфаркта, а теперь от тебя сбежал самый популярный мальчик в школе.

Молча кусаю онигири. Начинка из тыквенной пасты – моя любимая. Хоть какоето утешение.

– Скажем так, до меня начинает доходить, почему ты избегаешь общаться с людьми. Однако теперь я неплохо тебя знаю и понимаю, что ты хочешь, как лучше, – жуя, продолжает Ая. – Просто ведёшь себя неуклюже.

Рот у меня набит клейким рисом, и когда я улыбаюсь, зрелище получается не самое приятное.

Некоторое время мы молча уплетаем онигири. Спиной чувствую чужие взгляды и очень радуюсь, что присутствие Аи действует как щит. Никто не осмеливается приближаться к нам.

– Что значит додзикко? – спрашиваю я, проглотив третий по счёту онигири.

– Ого! Замечательно, Малу-чан! – громко смеётся Ая. – Я не сомневалась, что у тебя классное чувство юмора! Додзикко называют ужасно неловкого и беспорядочного человека, который вечно садится в лужу и спотыкается о собственные ноги.

– То есть полный идиот, – угрюмо уточняю я.

– Нет, совсем нет! У додзикко чистое сердце. Додзикко хочется поддерживать и защищать. Можно предположить, что ты очень важна человеку, если он называет тебя додзикко.

Я ошеломлённо хлопаю глазами.

– Перемена заканчивается, – очень, очень серьёзно замечает Ая. – Тебе не нужно в туалет? Сейчас есть возможность.

6
Кинцуги

Вечером четверга мы с Аей, Рио и Момо стоим на легендарном сибуйском пешеходном переходе. К нам присоединились одноклассники Хитоки и Мотоки. Мы все в школьной форме: хотя матроска по-прежнему кажется сумасшедшим маскарадным нарядом, мне в ней комфортно.

Позади течёт поток тысячи людей, спешащих со станции Сибуя, впереди – всемирно известный район, похожий на сон, сверкающий бриллиантами и ярким неоном. Мега-переход занимает шесть главных улиц, на которых обитают стеклянные гиганты, зеркальные башни и небоскрёбы. Повсюду вспыхивают броские надписи, каждое здание завораживает своим неповторимым шармом, каждое стремится быть ярче, ослепительнее и заметнее.

Рио на две головы ниже меня, поэтому привстаёт на цыпочки, когда хочет чтонибудь сказать. Я улыбаюсь: за последние дни очень привязалась к этой весёлой и болтливой девчонке-ниндзя.

Я наклоняюсь к Рио, и она драматически произносит:

– В этом месте переплетаются судьбы. Все возможности сливаются. Твоя жизнь может измениться навсегда, когда на светофорах загорится зелёный. Двести пятьдесят тысяч человек ежедневно пересекают этот перекрёсток. Приходи сюда, если кого-нибудь ищешь. Приходи сюда, если хочешь, чтобы тебя нашли. Все дороги сходятся на переходе Сибуя – таков закон природы Токио.

Хироки и Мотоки воодушевлённо аплодируют. Оба говорят мало, но вьются вокруг нас, будто пьяные пчёлы.

– Сколько можно болтать? – стонет Момо. – Светофоры загорелись зелёным уже сотню раз, а судьба пьяно поёт где-то в караоке, пока ты стоишь и треплешь языком!

Ни капли ни смутившись, Рио указывает на пёструю толпу:

– Справа от тебя статуя Хатико, символ Сибуи. Японский пёс породы акита-ину каждый день ждал хозяина у вокзала. Он умер, но Хатико каждый день приходил сюда и ждал его – целых девять лет. Хатико быстро стал известным, люди со всей страны приезжали в Токио, чтобы увидеть необычного пса. Теперь он символизирует вечную верность, а его статуя – излюбленное место встречи для всего города.

– Я знаю историю Хатико, – улыбаюсь я. – Она правда очень трогательная.

– Вот, Малу уже слышала эту историю! Теперь мы наконец пересечём проклятый переход? – ноет Момо.

Ая втискивается между нами.

– Оставьте мою бедную сестру в покое! – она прижимает меня к себе. – Это особый миг в жизни Малу. Перейдя перекрёсток, она превратится из гайдзин в начинающую токийку.

Хироки и Мотоки снова впадают в полуобморочный восторг. Не удивлюсь, если из глаз у них посыплются розовые сердечки.

– Малу, готова сделать Токио своим новым домом? – радостно спрашивает Ая.

Из ушей у меня сейчас полетят конфетти. Как же я счастлива! Впервые за целую вечность чувствую себя своей. Вместо привычных страхов и неуверенности – лёгкость. Мне хорошо и весело: ещё несколько дней назад это казалось невозможным. Приятная щекотка в животе означает одно: надежду.

Скольжу взглядом по огромным рекламным вывескам (крокодил в цилиндре жуёт жвачку, а хомяк прыгает в его благоухающую пасть, таблетка для потенции обещает настоящие чудеса, гамбургер в штанах танцует под жёлтым логотипом) и воодушевлённо кричу:

– Я готова!

В эту секунду светофоры вспыхивают зелёным.

Думаю о воде, бурной воде, хлынувшей отовсюду. Мои шаги затопляют землю, я – часть движения, часть чего-то огромного, текущего со всех сторон. Краткий миг единства, когда пересекаются пути людей, синхронно двигающихся в десяти разных направлениях – это чистое волшебство. А затем мы снова расходимся, и от потока остаётся лишь тонкая струйка из отставших пешеходов. Переход Сибуя снова высыхает, на светофорах загорается красный.

– Вау! – шепчу я.

– А я говорила. Это место особенное, – Рио раскидывает руки в стороны, будто желая обнять весь Токио.

– Наша жизнь не изменилась, – ворчит Момо.

– Изменилась, теперь Малу одна из нас, – улыбается Ая.

От счастья хочется рыдать.

Момо моё духовное путешествие совершенно не интересует:

– У меня живот урчит.

– Начинается дождь, – встревает Мотоки, почуяв шанс провести с девчонками больше времени.

Над нами действительно сгущаются тёмнофиолетовые тучи.

– Пойдём в торговый центр? – предлагает Хироки.

– Вы думаете о том же, о чём и я? – с заговорщическим видом шепчет Момо.

И все хором восклицают:

– Колд Стоун! Колд Стоун!

Мы снова пересекаем сибуйский переход, на этот раз двигаясь к станции. Запах близкой летней грозы, пронизанные неоном сумерки, рёв рекламных машин и смех новых друзей – это мгновение я никогда не забуду.

– Завидую, вы всю жизнь живёте в самом классном городе на свете, – вздыхаю я, пока на языке тает божественное шоколадное мороженое.

Рай найден, и это Cold Stone – необыкновенный магазинчик мороженого. Здесь продаются не только самые безбожно вкусные лакомства (Берри-Берри-Берри-Гуд, Чизкейк Фантази и мой абсолютный фаворит Джёман чоколайт кейк), у каждого сорта своё музыкальное сопровождение. Делаешь заказ, ложечки стукаются друг о друга и писклявое сопрано исполняет захватывающий дух вокальный номер.

– Западу тоже есть, что предложить, например, вкусную еду! – замечает Хироки, с наслаждением облизывая руки.

– У нас нет Колд Стоун. Нужны ещё аргументы?

Все единодушно качают головами.

– Париж и принц Уильям! – кричит Момо. Нос у неё перепачкан мороженым.

– С удовольствием променяю Эйфелеву башню на Токийскую, а британскую королевскую семью на покемонов.

– У вас гораздо больше времени! Мы в Японии днями напролёт занимаемся зубрёжкой, – возражает Мотоки.

– И ночами напролёт работаем, – добавляет Хироки. – Переработку точно изобрели японцы.

– Плюс ко всему в Европе нет землетрясений! – вмешивается Рио.

На Шлараффенланд пала тень.

– Родители говорят, что Токио сейчас слишком часто трясёт.

– В новостях об этом не упоминали, – замечает Мотоки, впервые посерьёзнев.

– И всё же у меня странное чувство, – это уже шепчет Рио. – Вдруг произойдёт дайсинсай? Ну, большое землетрясение.

Рио даже жаль, потому что остальные явно сердятся из-за её несдержанности. Говорить при посторонних на эмоциональные или личные темы в Японии запрещено, но я всё равно не понимаю, каким образом Рио перешла черту. Её наказывают молчанием, таким суровым и унизительным, что становится больно.

– Не пугай гостью, Рио-сан! – шипит Ая. Формальный суффикс сан вместо дружелюбного чан заставляет всех затаить дыхание.

– Уверена, она не хотела ничего дурного, – пытаюсь успокоить её я.

Ая прожигает меня гневным взглядом:

– Не лезь, Малу! Ты сделаешь только хуже!

Невероятно, но на помощь приходит Момо:

– Ая-чан, ты уже приготовила подарок икемену?

Все заметно расслабляются.

– Почти, ещё не закончила.

– Это из-за меня, – винюсь я. – По вечерам Ая учит меня шить.

На губах сестрицы мелькает улыбка. Миссия выполнена.

Рио тоже осмеливается вставить слово:

– Кентаро точно признается тебе в любви, когда увидит, сколько труда ты вложила в подарок!

Ая невозмутимо посасывает пластиковую ложечку.

– Или ещё лучше, сделает тебе предложение прямо на глазах у всей школы! – во взгляде Рио столько мольбы, что сердце обливается кровью.

Наконец Ая примирительно отвечает:

– Спасибо, Рио-чан, надеюсь, ты права.

– Вы уже видели его новые рисунки? Он так талантлив! – восторгается Момо.

– Что он рисует? – интересуюсь я, чтобы поддержать разговор.

– Мангу, – отзывается Хироки.

– Японские комиксы?

– Проявите снисхождение, она не ведает, что говорит! – смеётся Ая.

– Кентаро – одарённый мангака. Так называют художников, создающих мангу, – объясняет Момо. – Он выиграл уйму конкурсов, а значит, скоро выпустит собственную серию. Манга безумно популярна в Японии, её читают все, от мала до велика.

– Успешного мангаку почитают как рокзвезду, – добавляет Рио.

– Некоторые люди всю жизнь выстраивают вокруг любимой манги! Я, например, обожаю «Инуясю» и «Тёмного дворецкого»!

Слушаю Момо в пол-уха, думая, что за последние три дня мы с Кентаро не перекинулись ни словом. Даже хуже: он игнорирует меня, будто я – пустое место. Во время уроков сидит на самом краю парты и, как только звенит звонок, бежит прочь из класса, словно спасаясь от чумы или холеры.

– О нет, уже так поздно! Малу-чан, пора домой, скоро ужин.

– Ужин?! – мученически вздыхаю я. Слишком много калорий за вечер.

– До завтра, Ая-чан! До завтра, Мамару-чан! – кричат остальные, вставая и кланяясь, и машут, пока мы с Аей не выходим из кафе.

По линии Яманотэ нам ехать какие-то две остановки, но Ая всё равно успевает погрузиться в сверхъестественный глубокий сон. Этой удивительной способностью обладают все японцы: только двери поезда закрываются, как они засыпают, иногда стоя или опустив голову на плечо незнакомого попутчика. Японские поезда отличаются от немецких: прибывают всегда вовремя, очень чистые, приятно пахнут. А ещё это настоящий оазис спокойствия. Никто не болтает по телефону, не слушает громкую музыку, не чавкает жвачкой. Разговаривают японцы шёпотом, наклонившись к уху собеседника и прикрыв рот рукой.

За окном тянется бесконечный токийский горизонт, неукротимый и гипнотический. Ая блаженно посапывает у меня на руках. Рядом мужчина достаёт из портфеля пухлый фолиант и листает в поисках закладки. Краем глаза замечаю, что у него в руках манга.

Эта лихорадка обошла меня стороной. В немецкой школе любителей манги вечно травили. Никому в голову бы не пришло сказать, что японские комиксы – классные. Дико слышать, что Кентаро так почитают из-за этого чудаковатого хобби. И всё же интересно, над чем он работает?

Завтра последний день, когда мы с джедаем сидим за одной партой. Я страшно злюсь на него, хотя и понимаю, что виновата сама. Кентаро с надменностью и упорством строит из себя неприступную крепость – по-моему, это какое-то ребячество. Да, я наговорила несусветной чуши, но не хотела вызвать такую враждебность. Мне больно, что он ведёт себя так холодно. Озорная ухмылка, язвительное замечание, оскорбление – я обрадовалась бы всему. Положа руку на сердце, надеюсь, что он даст мне ещё один шанс.

С другой стороны, теперь ничто не мешает любовному счастью Аи. Пусть Кентаро сделает ей предложение на глазах у всей школы, и все будут рады.

Пассажир рядом восхищённо хихикает. Пытаясь заглушить шум помех в голове, я снова кошусь на него. Обнажённая грудь, тентакли и похожие на сосиски космические корабли – увиденное вгоняет в краску! К счастью, объявляют нашу станцию: только порноманги моему уставшему мозгу не хватало.

И вдруг – будто почувствовав, что мы прибываем на станцию, Ая пробуждается от глубокого сна и бросается к двери так быстро, что я изумлённо качаю головой.

– Правее! Да, именно так!

Вспышка!

В прошлой жизни Братто Питто точно был итальянской кинодивой, потому что позирует он невероятно: взгляд томный, уши драматически навострены, спина выгнута, хвост трубой, лапа на носике, кончик языка высунут, клычки блестят, безволосый зад покачивается.

– Я нашла своё призвание! – воодушевлённо объявляю я. – С сегодняшнего дня создаю моду для лысых котов.

– Почему нет, – отвечает Ая, делая ещё снимок. – У тебя талант!

Я лопаюсь от гордости, хотя красный плащ, сшитый мной для Братто Питто, невероятно уродлив. Инициалы Б.П. криво-косо сверкают на ткани (они выложены из страз, половина которых уже отвалилась).

– Мяу, – жалобно канючит Братто Питто, подбежав к миске. – Мяу-у-у!

– Никогда не забывает потребовать гонорар, – подмигивает Ая.

Она готовит для радостной горгульи уже третий ужин, а я уютно устраиваюсь на диване и наливаю нам по чашечке чая.

– Хочу кое-что тебе сказать, – после недолгого колебания произносит сестрица, садясь в кресло напротив. – Чтобы ты поняла, почему я сегодня так разозлилась.

– Это не обязательно! – встревоженно вскрикиваю я.

– Мы отлично проводили время, пока Рио не затронула очень щепетильную тему. Это очень грубо. И очень необдуманно.

– Ничего, я не в обиде. Но спасибо за заботу.

– Отец Хироки погиб во время землетрясения. Это произошло давно, в 2011 году. Его отец находился в Фукусиме, когда началось землетрясение Тохоку. Его убило цунами. Ужасная трагедия.

– Ч-что? – лепечу я.

– Я хорошо помню те дни, хотя была совсем маленькой. Хироки несколько недель не ходил в детский сад.

– Я даже подумать не могла! По Хироки и не скажешь…

– Конечно. Он не хочет обременять нас своим горем. Со стороны Рио очень бестактно в открытую говорить о собственных страхах – и не потому, что мы не считаемся с её чувствами, просто никогда не знаешь, как на это отреагируют другие. Переживания и боль, через которые ежедневно проходят люди, часто остаются за кулисами.

– Рио не знала, что случилось с отцом Хироки?

– Нет. Рио перешла в нашу школу два года назад.

– Теперь понятно, – шепчу я. – Можно вопрос?

– Разумеется.

– А чем я тебя разозлила?

Помешкав, Ая отвечает:

– Рио быстро осознала, что совершила ошибку. Увидела это в языке наших тел. Обычно мы решаем конфликты невербально, чтобы не разрушить общую гармонию. Знаю, ты не хотела обострить ситуацию, однако твои слова чуть не привели к открытой ссоре.

– Я и впрямь настоящая додзикко, – расстроенно признаю я.

– Чушь! Просто будь собой, – улыбается Ая. – Такой ты мне особенно нравишься.

Спустя полчаса я лежу на футоне, уже готовая ко сну, и листаю фотографии Братто Питто. На девяносто шестой картинке меня вдруг охватывает тоска. Я предусмотрительно открываю дверь, чтобы коту не пришлось скрестись и мяукать. Но Братто Питто нет. Наверное, он сейчас осаждает ото-сана, единственного члена семьи, ещё не подавшего ему ужин. Что за рафинированный сердцеед!

Думаю о сегодняшнем дне: в кои-то веки всё прошло не слишком плохо… И, как по команде, меня переполняет чувство вины. Нельзя быть счастливой без неё. Это невозможно. Неправильно. Если кто и заслужил счастье, то это она. Она заставляла людей смеяться, делала мир лучше – я же просто существую. И вопреки всему, я здесь: развлекаюсь, получаю новый опыт, проживаю прекрасные мгновения. Это нечестно.

Вытаскиваю из-под подушки голубое карманное зеркальце.

– Майя, ты тут?

Тишина.

– Майя?

– Тебе тоже не спится?

От испуга я швыряю зеркальце через всю комнату.

– Прости! – Харуто в страхе закрывает лицо руками. – Я не хотел!

– Всё в порядке, – заикаюсь я. – Входи.

Увидев осколки зеркала, он вздрагивает:

– Это из-за меня?

– Нет, – торопливо успокаиваю я Харуто, вымученно улыбаясь. – Зеркало давно разбито.

– П-почему ты не купишь новое?

Ответить я не успеваю – Харуто самозабвенно кланяется и обещает:

– Я поговорю с Аей, если у тебя нет денег. У неё целая коллекция зеркал!

Очарование Харуто – оружие, на которое требуется лицензия.

– Не нужно! Это зеркало дорого мне как память. Оно означает…

– Я знаю, что это значит, онэ-сан. Ты слышала о кинцуги?

– Нет, – смущённо отвечаю я. Впервые в жизни меня назвали старшей сестрой.

– В Японии чинят сломавшиеся вещи с помощью золота, делая их ещё ценнее. Пусть они больше не идеальны, зато хранят историю и воспоминания.

Я теряю дар речи. Харуто десять лет или все двести?

– Я починю зеркальце, если ты доверишь его мне. У нас в школе есть курсы по кинцуги.

Харуто снова кланяется. И тут я начинаю рыдать.

– Пожалуйста, не плачь! – обеспокоенно вскрикивает Хару.

– Я плачу, потому что очень тронута, – икаю я.

Малыш озадаченно мигает.

– Вот, возьми, – я ползаю по полу, собирая осколки.

– Аригато годзаимас. Спасибо за доверие, – Харуто принимает зеркало почтительно и осторожно, будто бесценное сокровище.

– А почему ты не спишь? Раскроешь секрет? – спрашиваю я.

Он сконфуженно чешет в затылке.

– Не стесняйся.

– Что делать, если нравится девочка, которая не должна нравиться?

Глаза у меня лезут на лоб от изумления.

– Сумимасэн! – извиняется Харуто, покраснев до корней волос. – Я не хотел тебя смущать.

– Не позволяй кому-то решать, кто тебе может нравиться, а кто нет. Это только твой выбор. И ни в коем случае не упускай свой шанс, если тебе отвечают взаимностью. Настоящая любовь – это большая редкость.

– Ты такая умная, старшая сестрёнка, – почтительно шепчет Харуто.

Ха! Знал бы он…

– Кто та счастливица?

Харуто неопределённо пожимает плечами.

– Твоей избраннице очень повезло, – говорю я, ероша волосы Харуто. – Действуй, братишка! Гамбаттэ!

– Молодец, Малу-сан.

Нода-сенсей читает мою домашнюю работу и одобрительно кивает. Из-за увеличительной лупы её правый глаз кажется огромным, отчего она выглядит немного безумно.

– Твои знания японского языка быстро улучшаются. Это действительно впечатляет.

Спасибо Ае, написавшей за меня реферат. Настал решающий день, поэтому мы не хотели рисковать.

– На перемене пересаживайся обратно к Ае, если хочешь.

Бинго.

Я с триумфом смотрю на Кентаро. Тот отводит взгляд.

– Ещё раз спасибо, Кентаро-сан, что предложил на первое время посадить Малу-сан рядом с собой. Это очень заботливо с твоей стороны. Сама я до такого бы не додумалась.

– В этом не было нужды. Малу отлично справилась сама.

Нет. Невозможно. Теперь я понимаю, что Кентаро для меня сделал, и получаю от совести удар кулаком.

– Теперь начнём урок, – меняет тему госпожа Нода. Значит, заметила мой внутренний апокалипсис. Клак-клак-клак – стучит трость, когда учительница подходит к доске.

– Эй, – шепчу я.

Кентаро делает вид, что не слышит.

– Давай поговорим на переменке?

Только теперь я обращаю внимание, что Кентаро рисует. Глубоко вздохнув, пододвигаюсь чуть ближе:

– Над чем работаешь?

– Тихо! – шикает он.

Стиснув зубы, я возвращаюсь к несуществующим пометкам в тетради. Не мне винить Кентаро. И почему я вела себя с ним так по-детски?

Карандаш, не отрываясь, скользит по бумаге. Кентаро рассержен – и чертовски красив. Тёмные кудри отливают синевой, кожа чиста и красива, как снег. А эти губы! Снова чувствую тепло и покалывание в каждой клеточке тела…

Не отвожу взгляд от рисунка – и вдруг мир переворачивается с ног на голову. Над огнями города, на крыше, стоит юноша. А ниже, на парящем полумесяце сидит девушка и с улыбкой смотрит на него. На голове у неё розовая шляпа.

В животе урчит. В бэнто ока-сан сегодня положила жареные шарики из кальмаров – ненавижу их. Мельком смотрю на часы: до начала урока десять минут.

– Я куплю себе поесть.

Ая не отвечает. Всю перемену они с Рио и Момо анализируют какого-то корейского певца: хорошо с ним встречаться или плохо. Мне самой не до разговоров. Все мысли лишь о Кентаро, его рисунке и о грандиозных глупостях, которые я наворотила. Джедай проявил доброту, пытался помочь, а я повела себя ещё более странно, чем тёмная материя в космосе. Странная материя – так меня надо называть.

За едой я иду одна. Надеюсь, сегодня белые лабиринты школы Кото меня не поглотят. Увы, меняющая форму школа – лишь первый уровень в этой игре на выживание. Токио уже подготовил для меня следующее испытание: в каком автомате что продаётся?

Первая попытка заканчивается провалом. Видимо, я наткнулась на аптеку, потому что вместо снэков автомат выплёвывает коробку пластырей. Второй автомат – что-то вроде магазина электроники на четырёх колёсах. Кроме спутанных проводов смотреть тут не на что. На третьем автомате красуется многообещающая картинка с круассанами, но какую бы кнопку ни нажму, ничего не происходит, лишь роботизированный голос что-то лопочет и лопочет.

Опасаясь, что из демонической машины повалит дым, я сдаюсь и опечаленная (а также почти умирающая от голода) бреду обратно в класс.

На полпути я резко торможу. Мимо только что прошёл джедай!

– Кентаро! – кричу я. Руки влажные и холодные, как рыбья чешуя.

Кентаро останавливается.

– М-можешь, пожалуйста, помочь?

– Вряд ли. Ни в коем случае не хочу возбудить подозрения, что мы флиртуем.

Уел.

Я уже собираюсь уйти, как вдруг он оборачивается ко мне:

– Что случилось? Снова заблудилась?

– Нет. В смысле, возможно. Весьма вероятно, – голос у меня срывается. – Но дело не в этом.

– А в чём?

– Я голодная.

Кентаро приподнимает правую бровь:

– И?

– Автоматы выглядят одинаково. Разговаривают на загадочном инопланетянском языке. Кнопок на них больше, чем на космическом корабле. Непонятно, из люка выскочит еда или чудовище с Марса.

Сердце рвётся из груди.

– Я влипла.

– Понятно, – ухмыляется Кентаро. – Хочешь, чтобы я показал автомат с сэндвичами?

Я энергично киваю.

– Хорошо, пойдём.

Молча шествуем по коридору. С ума сойти, все на нас смотрят. Повсюду слышны шепотки, будто я прогуливаюсь с суперзвездой. Джедай не обращает на это внимания. Как всегда, от него веет крутостью и спокойствием.

– Позволь представить тебе автомат с сэндвичами, – с торжественным жестом Кентаро демонстрирует мне волшебную коробку в человеческий рост.

– И что теперь?

– Додзикко, как бы ты выживала без меня? – качая головой, вздыхает Кентаро. – Какой сэндвич тебе нужен? С сыром и беконом? С тунцом? С курицей в соусе терияки?

– Да, – отвечаю я.

– Какой? – раздражённо переспрашивает он.

– Все три, пожалуйста.

Кентаро громко смеётся. Но поняв, что я говорю серьёзно, издаёт изумлённое: «Ага».

Я заворожённо наблюдаю, как Кентаро вбивает на панели математический код. Затем камера сканирует его лицо. Загорается зелёный свет. Через секунду раздаётся звук вылетающих продуктов – плонг-плонг-плонг.

– Вот. Расти большой и сильной, – он протягивает мне гору сэндвичей.

– Спасибо. Ой, стоп. Ты заплатил за меня… своим лицом?

Кентаро пожимает плечами.

– Это было необязательно, – не унимаюсь я.

– Знаю.

– Значит, ты снова со мной разговариваешь?

– Я никогда не хотел с тобой не разговаривать. Это у тебя во время нашей беседы случился нервный срыв. Братто Питто – неужели забыла?!

Я пристыженно смотрю себе под ноги.

– Я вот тоже помню, – продолжает Кентаро. – Травмирующий опыт.

– Прости. Всё гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд.

– Как и всегда, – кивает он.

– Всё равно спасибо, что добровольно подписался на такие неприятности.

– Опять хочешь поссориться, додзикко?

– Нет, я серьёзно. Спасибо, что сел рядом со мной, – я баюкаю сэндвичи на руках, как гигантского ребёнка. – И спасибо, что показал, как работают японские автоматы с едой.

– Могу показать тебе ещё больше.

В шоке смотрю на него.

– Я говорю о Токио. Покажу тебе Токио, если хочешь.

Никогда не видела Кентаро таким неуверенным. По крови бежит адреналин.

– Х-хорошо.

– Что ты делаешь завтра вечером?

– Х-хорошо, – каркаю я. В голове у меня крутится только это слово.

– В шесть часов у Хатико?

– Хорошо.

– Хорошо, – отвечает Кентаро.

– Хорошо.

Предохранители у меня горят.

Кентаро сладко улыбается:

– Хорошо.

– Подожди! – кричу я, когда он отворачивается.

– Что?

– М-можно незаметно пойти за тобой? – бормочу я. – Понятия не имею, где наш кабинет.