Текст книги "Последний суд"

Первое, за что он уцепился, – ссылка на Высший суд. Евреи не верят в подобные вещи, сказал он, тогда что имел в виду отец? Возможно, отец и принял религию в последние дни, но только не христианскую. Значит, ссылка на Высший суд означала нечто материальное. Затем он уцепился за спрятанные бумаги, упоминаемые в письме, которые должны были вызволить его из беды. Сам Гартунг так и не смог до них добраться, но, очевидно, не получил их и никто другой. Артур посчитал, что бумаги и Высший суд как-то связаны. Чистое сумасшествие, на мой взгляд.

– Возможно. Не уверена.

– После этого Артур уехал, и с тех пор я получала от него лишь краткие отчеты о том, как продвигается его расследование. Он посвящал ему все свободное время. Он посещал архивы и писал в различные французские министерства с просьбой предоставить ему сведения об отце. Встречался с разными людьми, с историками, восстанавливая события того времени. И постоянно ломал голову, пытаясь догадаться, о каких бумагах писал отец.

Он был полностью поглощен этой идеей, говорил, что собрал огромную папку…

– Что? – внезапно спросила Флавия. Не то чтобы ее сознание до этого блуждало, хотя это было бы вполне извинительно, но последнее слово заставило ее собраться. – Папку?

– Да. Эта папка и письма отца и матери были главными его сокровищами. А почему вы спрашиваете?

Флавия задумалась. Во время осмотра квартиры они не нашли ни папки, ни писем.

– Я попрошу проверить все еще раз, – сказала она, но почему-то была уверена, что ничего не найдут. – Простите, я перебила вас. Пожалуйста, продолжайте.

– Боюсь, что больше мне нечего рассказать, – пожала плечами Хелен Маккензи. – Наши встречи и разговоры с Артуром были очень краткими и редкими. Я сумела вам как-то помочь?

– Не знаю. Возможно. Конечно, ваша информация нам пригодится, вот только вопросов после нашей с вами беседы стало еще больше.

– Например?

– Например, – пока это только предположение, которое может оказаться ошибочным, – каким образом с убийством связана картина. Вы, кажется, сказали, что Артур считал очень важной ссылку на Высший суд.

– Да, это так.

– Хорошо. Картин, объединенных темой суда, было несколько. Точнее – четыре.

– О-о.

– Вероятно, ваш сводный брат полагал, что в картине может быть спрятано какое-то свидетельство, Вот только…

– Да?

– В ней ничего не было. Значит, либо он ошибался, а вы были правы, считая, что он фантазирует, либо… конечно, это тоже всего лишь догадка, – кто-то успел забрать то, что в ней было спрятано. С другой стороны, Джона… курьер, который доставил картину, говорит, что мистер Мюллер был крайне взволнован, когда получил картину, но буквально через несколько минут разочаровался и сказал, что она ему больше не нужна. Подобное поведение можно объяснить только тем, что его интересовала не сама картина, а то, что в ней было спрятано. И этого там не оказалось. При осмотре квартиры мистера Мюллера мы не нашли никакой папки.

Флавия из последних сил боролась со сном и чувствовала, что сама начинает фантазировать, теряя ощущение реальности. Она встряхнулась и заставила себя сосредоточиться.

– Мы были бы очень признательны, если бы вы смогли зайти попозже и подписать протокол допроса, – сказала она. – Компания, в которой работал мистер Мюллер, обещала позаботиться о похоронах. Мы со своей стороны можем вам чем-нибудь помочь?

Миссис Маккензи поблагодарила, сказав, что ей ничего не нужно. Флавия проводила ее к выходу и вернулась передать содержание разговора Боттандо.

– Что еще за поиски сокровищ? – нахмурился Боттандо. – Ты говоришь об этом серьезно?

– Я просто пересказываю вам разговор. По-моему, в этом что-то есть.

– В том случае, если ссылка на высший суд имела конкретный смысл и если Мюллер расценивал это так же. Что весьма сомнительно. Хотя картину он зачем-то купил. – Боттандо поразмыслил с минуту. – Покажи-ка мне заявление мистера Аргайла. Оно при тебе?

Флавия порылась в папке и вручила ему листок.

– Вот тут он говорит, – сказал Боттандо, перечитав заявление, – что когда он принес картину и освободил ее от упаковки, то отлучился на кухню приготовить кофе. И за те несколько минут, пока он отсутствовал, настроение Мюллера кардинально изменилось. Когда Аргайл вернулся в комнату, Мюллер заявил, что хочет избавиться от картины.

– Да, верно.

– Исходя из этого, мы можем предположить три вещи. Первое: он не нашел того, что искал, и, осознав свою ошибку, решил избавиться от картины. Второе: он нашел то, что искал, и забрал эту вещь, пока мистер Аргайл варил на кухне кофе.

– Но в этом случае, – возразила Флавия, – он не был бы так разочарован. Разве что в нем погиб великолепный актер.

– И третье предположение заключается в том, что истинная причина гораздо проще, прозаичнее и понятнее.

– Может быть, он плохо искал, – сказала Флавия. – Или мы плохо искали. Я думаю, нужно осмотреть картину еще раз.

– С этим предложением ты немного опоздала. Твой друг Аргайл уже едет с ней в Париж.

– Черт, совсем забыла. Так устала, что все вылетело из головы. Он отдаст ее Жанэ?

Боттандо кивнул.

– Должно быть, так. Я только очень надеюсь, что он не станет совать свой нос туда, куда его не просят.

— Как вы думаете, стоит мне еще раз взглянуть на картину? Может быть, после Базеля мне тоже заехать в Париж? Вы могли бы попросить Жанэ собрать для меня кое-какую информацию.

– Например?

– Например, сведения о Гартунге. Также неплохо было бы узнать, кому раньше принадлежала картина. Мы очень мало знаем об Эллмане. Вы могли бы попросить швейцарцев…

Боттандо вздохнул.

– Хорошо, хорошо. Что-нибудь еще?

Она покачала головой:

– Нет, пожалуй, все. Да, и пошлите, пожалуйста, Фабриано копию допроса миссис Маккензи. Я схожу домой, приму душ и соберу вещи. Самолет улетает в Базель в четыре часа, и я не хочу опоздать.

– Я сделаю все, о чем бы ты ни попросила, дорогая. Да, кстати…

– Хм-м?

– Не будь такой беспечной. Произошло уже два убийства, и я не желаю, чтобы тебя или даже мистера Аргайла постигла такая же участь. Береги себя. Ему я собираюсь сказать то же самое, когда он вернется.

– Не беспокойтесь, – успокоила генерала Флавия. – Я не чувствую ни малейшей опасности.

ГЛАВА 8

Несмотря на любовь к путешествиям на поезде, недоверие к воздушному транспорту и хроническую нехватку средств, Аргайл решил лететь в Париж самолетом. Это лишний раз свидетельствует, насколько серьезно он отнесся к возложенному на него поручению – настолько, что решился воспользоваться кредитом, предоставленным ему банком, прекрасно зная, что возместить долг сможет не скоро. В конце концов, его вынудили к тому ужасные обстоятельства, и раз банк готов поверить ему в долг, то кто он такой, чтобы оспаривать его мнение?

Джонатан страшно не любил самолеты, однако не мог не признать, что они перемещают в пространстве несколько быстрее, чем поезда: во всяком случае, к десяти часам он, как и собирался, был уже в Париже. Но тут-то и начали проявляться неудобства пользования воздушным транспортом, и «короткая однодневная поездка» начала угрожающе удлиняться из-за разного рода препятствий. Путешествуя поездом, вы покупаете билет и садитесь в вагон. Иногда вам приходится ехать стоя или тесниться в купе проводника, но вы едете. С самолетами все иначе. Если принять во внимание, что с каждым годом они все больше напоминают клеть для перевозки скота, то суета вокруг билетов кажется совсем уж чрезмерной. Проще говоря, все билеты на вечерний рейс на Рим оказались проданы. «Ни одного свободного места. Примите наши сожаления. Есть билеты на завтрашний рейс, ближе к обеду».

Проклиная аэропорты, авиалинии и всю современную цивилизацию в целом, Аргайл забронировал билет на следующий день, затем попытался дозвониться до Флавии, чтобы предупредить ее о задержке. Дома он ее не застал. Он заплатил еще и позвонил на работу. Незнакомый противный голос довольно холодно ответил ему, что она ведет допрос очень важного свидетеля и не может подойти к телефону. Тогда он позвонил парижским коллегам Флавии, чтобы известить их о своем приезде, но там ему сообщили, что ничего не знают ни о какой картине, и предложили подождать до понедельника: «Сейчас выяснить все равно ничего не удастся – все разъехались на уик-энд». Аргайл подозревал, что при желании можно было бы найти человека, который хоть что-нибудь знал, но такого желания у дежурного полицейского не было. Однако окончательно подкосил Аргайла отказ принять у него картину – «Это полицейский участок, а не камера хранения. Приходите в понедельник».

Бросив трубку, Джонатан вернулся к кассам аэропорта, отменил бронь на следующий день и забронировал билет на понедельник. Только после этого он поехал искать гостиницу. По крайней мере здесь ему повезло: администратор гостиницы, где он обычно останавливался, угрюмо признал, что у них есть свободные номера, и с явной неохотой согласился заселить в один из них Аргайла. Заполучив в свое распоряжение номер, Джонатан первым делом засунул картину под кровать – не самое надежное место, но гостиница не принадлежала к разряду тех, где имеются сейфовые комнаты.

Усевшись на стул, Аргайл задумался, как убить время до понедельника. Он снова позвонил в офис Флавии, но на этот раз ему сказали, что она уже ушла. Однако дома он ее также не застал. В общем, денек выдался тот еще.

Чуть позже он столкнулся с новым препятствием, когда явился в галерею Жака Делорме расспросить о картине. Учитывая, сколько неприятностей он претерпел от этого француза, Аргайл считал себя вправе рассчитывать на его помощь. Несколько тщательно продуманных фраз он заготовил еще в самолете и скрупулезно перевел на французский, желая донести их до адресата в неизмененном виде. Нет ничего хуже, чем выражать негодование, путаясь в падежах. Он не доставит Делорме удовольствия похихикать над его гневной речью из-за неправильно употребленных предлогов. Французы придают слишком большое значение подобным мелочам, в отличие от итальянцев, которые относятся к ошибкам иностранцев гораздо терпимее, во всяком случае, не осыпают их язвительными насмешками.

– Вы оказали мне медвежью услугу, – ледяным тоном начал Джонатан, войдя в галерею. Делорме радостно бросился ему навстречу. Первая ошибка. Должно быть, фразеологический словарь что-то наврал. Нужно будет написать издателю жалобу. Судя по реакции Делорме, тот воспринял его слова как искреннюю благодарность.

– О какой услуге вы говорите?

– Я говорю о картине.

– А что с ней такое?

– Как она к вам попала?

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Потому что картина, судя по всему, краденая и имеет отношение к серии жестоких убийств. А я по вашей милости контрабандой вывез ее из страны.

– Но при чем же тут я? – возмутился француз. – Я ни о чем вас не просил. Вы сами предложили. Это была ваша собственная идея.

В самом деле, галерейщик прав.

– Как бы там ни было, – продолжил Аргайл, – мне пришлось привезти ее обратно, чтобы сдать в полицию. Поэтому я хочу знать, каким образом она попала к вам в руки. Хотя бы для того, чтобы знать, что отвечать, когда меня спросят об этом в полиции.

– Сожалею, но ничем не могу вам помочь. Откровенно говоря, я просто не помню.

Какое все-таки интересное выражение «откровенно говоря», думал потом Аргайл, вспоминая разговор. Это выражение давно уже стало своеобразным заменителем фразы «Не надейтесь услышать правду». Подобное вступление, как правило, означает, что следующую фразу нужно понимать в прямо противоположном значении.

Политические деятели очень любят этот оборот и часто им пользуются. «Откровенно говоря, экономика страны никогда еще не была такой стабильной». Подобное заявление означает, что если год спустя в стране сохранится хоть какая-то экономика, он будет крайне удивлен. То же и с Делорме. Говоря откровенно (если понимать это выражение в его переносном смысле), он отлично помнил, откуда у него появилась картина, и Аргайл деликатно указал ему на это.

– Вы лжете, – сказал он. – Вы выставляете в галерее картину и не знаете, откуда она у вас появилась? Все вы прекрасно знаете.

– Не стоит так огорчаться, – сказал Делорме отеческим тоном, взбесившим Аргайла. – Я действительно не знаю. Но я готов согласиться, что не хотел ничего знать.

Аргайл вздохнул. Ему следовало быть более осмотрительным.

– Говорите, как есть. Чего уж там.

– Я знаю, кто принес картину. Человек сказал, что действует от имени клиента. За очень приличные комиссионные он попросил меня организовать доставку. Что я и сделал.

– И не стали задавать никаких вопросов?

– Он убедил меня, что в моих действиях нет ничего противозаконного.

– А есть ли что-либо противозаконное в его действиях, вас не интересовало.

Делорме кивнул:

– Это были его проблемы. Я сверился со списком картин, находящихся в розыске, и убедился, что его полотно там не числится. Для меня этого было достаточно. Я перед законом чист.

– А я – нет. Я увяз в этом деле по уши.

– Примите мои сожаления. – Делорме развел руками. Он изобразил сочувствующее лицо так натурально, что на миг Аргайлу показалось, будто он и впрямь говорит то, что думает. Наверное, не такая уж черная у него душа. Просто он не очень честный человек.

– Я полагаю, – надменным тоном сказал Аргайл, – что вы чертовски хорошо понимали или по крайней мере догадывались, что дело обстоит нечисто. Вам нужно было избавиться от сомнительной вещи, и вы взвалили эту миссию на меня. Не очень красивый поступок.

– Я же говорю, что жалею о нем. Кстати, свои обязательства я выполнил – отправил ваши рисунки в Калифорнию.

– Спасибо.

– Видите ли, мне позарез нужны были деньги. Я попал в очень трудное положение. Благодаря картине мне удалось отсрочить на некоторое время выплату долга. Поверьте, меня толкнуло на этот поступок отчаяние.

– Вы могли продать свой «феррари».

Страсть Делорме к крошечным красным автомобилям была хорошо известна в среде торговцев картинами. Аргайл никогда не понимал, что за радость – иметь машину, в которую с трудом втискиваешься.

– Продать «ферра…». О, шутка, понимаю, – ответил француз после секундного замешательства. – Нет, деньги нужны были срочно.

– И сколько вам заплатили?

– Двенадцать тысяч франков.

– За доставку?! И после этого вы сможете поклясться на Библии, стоя перед судьей, что, дескать, да, господин судья, я понятия не имел, что с картиной что-то не так?

Делорме отвел глаза:

– Ну…

– И, как я теперь понимаю, вы страшно торопились побыстрее вывезти картину из страны. Почему?

Делорме потер кончик носа, хрустнул костяшками пальцев, потом снова потер кончик носа.

– Ну, видите ли…

Аргайл терпеливо ждал.

– Я вас слушаю.

– Владелец… то есть человек, который действовал от имени владельца… его арестовали.

– Час от часу не легче.

Делорме улыбнулся нервной улыбкой.

– Кто был этот человек? Надеюсь, его имя еще не испарилось из вашей памяти?

– Ну, если вы так настаиваете, его звали Бессон. Жан-Люк Бессон. Торговец картинами. Насколько мне известно, он всегда был абсолютно чист перед законом.

– И как только этого безупречно честного человека схватили парни в голубой форме, вы тут же постарались избавиться от вещественного доказательства вашей с ним связи. Конечно же, у вас не возникло никаких подозрений относительно этого человека. Вы просто избавились от картины на случай, если нагрянет полиция.

Делорме окончательно стушевался:

– Они приходили.

– Кто? Когда?

– Полиция. Примерно через час после того, как вы забрали картину. Полицейский потребовал отдать ему «Сократа».

– И вы сказали, что в глаза его не видели.

– Я не мог так сказать, – резонно заметил владелец галереи. – Бессон признался, что отнес картину ко мне. Нет, я сказал, что отдал ее вам.

Аргайл смотрел на него, открыв рот.

– Вы… что? Вы сказали: «Мне ничего не известно, я знаю только, что одна темная личность по фамилии Аргайл хочет контрабандой переправить картину в Италию»?

Призрачная улыбка констатировала, что он не ошибся в своих подозрениях.

– А вы рассказали им о Мюллере?

– По-моему, они сами уже все знали.

– Как звали полицейского?

– Он не представлялся.

– Опишите мне его.

– Молодой, в управлении по борьбе с кражами произведений искусства я его никогда не видел. Лет тридцати с небольшим, темно-каштановые волосы, очень густые, небольшой шрам…

– Над левой бровью?

– Да. Он вам знаком?

– Знаком, но не в качестве полицейского. Он показывал вам удостоверение?

– Ах, нет. Точно, не показывал. Но это еще не значит, что он не из полиции.

– Нет, только на следующий день он пытался украсть у меня картину на железнодорожном вокзале. Если бы это был полицейский, он просто предъявил бы мне удостоверение и препроводил в участок. Кажется, вам здорово повезло.

– Почему?

– Потому что после того, как его постигла неудача со мной, он отправился к Мюллеру, зверски пытал и убил его. Потом пристрелил еще одного человека. Наверное, вам не пришлось бы по нраву подобное обращение.

К великому удовлетворению Аргайла, Делорме смертельно побледнел, хотя, по мнению Джонатана, это была слишком ничтожная месть, учитывая бессовестное поведение галерейщика. На этой мажорной ноте Аргайл покинул Делорме.

Примерно в то же время, когда Аргайл открывал для себя неприглядные стороны человеческой натуры, Флавия приземлилась в базельском аэропорту и пристроилась к длинной очереди, намереваясь обменять деньги и купить карту города. Она рвалась в бой – кровь ее кипела и требовала деятельности. Мысль о том, что ей необходимо найти гостиницу, принять душ, переодеться и пообедать, лишь на миг мелькнула у нее в голове. Сначала – работа, потом – остальное. Она надеялась управиться со всеми делами в Базеле за один день и тем же вечером махнуть в Париж, чтобы взглянуть еще раз на картину. Бессмысленное стояние в очереди никак не входило в ее планы, но с этим ничего поделать было нельзя.

Желание Флавии посетить Швейцарию укрепилось после тщательного изучения материала, собранного карабинерами. Как и обещал Фабриано, карабинеры методично собирали информацию, они умели это делать. Но Флавия не могла ждать, когда из Швейцарии придет ответ на их официальный запрос, – они всегда присылали кучу бумаг, но по прошествии очень долгого времени. Никто их в этом не винил; все знали, что по-другому они работать не умеют.

Сначала Флавия хотела позвонить на квартиру к Эллману и предупредить о своем визите, но затем передумала. Жаль, конечно, если экономки Эллмана не окажется дома, но, в конце концов, это будет не такой уж большой потерей времени – всего пятнадцать минут на такси.

Остановив машину на нужной улице, Флавия вышла и огляделась. Вдоль дороги тянулся длинный ряд однообразных блочных зданий, судя по архитектуре, построенных лет тридцать – сорок назад. Дома выглядели несовременно, однако были удобны для проживания, а улица содержалась в безупречной чистоте – впрочем, как и все остальное в Швейцарии. Это был не самый богатый, но вполне респектабельный квартал.

Флавия вошла в подъезд – тоже очень чистый и респектабельный; на стенах висели напоминания жильцам плотнее закрывать дверь подъезда и крышки мусорных баков, чтобы туда не забирались кошки.

Флавия зашла в лифт, застеленный ковром, и нажала кнопку пятого этажа.

– Мадам Руве? – спросила она по-французски, когда дверь отворилась. В последний момент она успела заглянуть в свой блокнот, где было записано имя экономки.

– Да?

Женщина была лет на десять моложе своего хозяина и совсем не походила на экономку – в дорогом модном костюме и очень привлекательная. Ее внешность немного портил узкий поджатый рот.

Флавия рассказала о цели своего визита и предъявила удостоверение служащей итальянской полиции. Она приехала из Рима, чтобы задать ей несколько вопросов в связи с гибелью мистера Эллмана.

Экономка без слов впустила ее в квартиру. Она не стала спрашивать: «А вы не находите, что уже слишком поздно?» или «Почему с вами нет сопровождающего из швейцарской полиции?» или «Есть ли у вас письменное разрешение на допрос?»

– Вы прилетели из Рима сегодня? – только и спросила она.

– Да, – ответила Флавия, осматриваясь по сторонам и пытаясь уловить атмосферу дома. Скромная обстановка, ничего выдающегося. Обычная современная мебель, преимущественно ярких расцветок. Всего две репродукции популярных картин. В маленькой гостиной доминировал огромный телевизор. Квартира была тщательно убрана, но едва ощутимый специфический запах выдавал присутствие в доме кошки.

– Я прилетела всего час назад, – сказала Флавия. – Простите, что свалилась вам на голову без предупреждения.

– Ничего страшного, – успокоила ее мадам Руве.

Смерть хозяина в должной мере опечалила ее. Мадам Руве деловито внесла скорбь по работодателю в распорядок дня, поместив ее где-то между походом в магазин и глажением белья.

– Чем могу быть полезна? – спросила она. – Известие о гибели мистера Эллмана потрясло меня.

– Не сомневаюсь, – кивнула Флавия. – Такое ужасное событие. Вы, конечно, понимаете, что мы хотим собрать как можно больше информации, чтобы разобраться в случившемся.

– Вы уже знаете, кто убил его?

– Пока мы можем только строить предположения. Есть некоторые догадки, но… нам нужны факты. Как я уже сказала, в настоящий момент мы занимаемся сбором информации.

– Конечно, я постараюсь помочь, хотя и не представляю, кто мог желать смерти мистеру Эллману. Он был таким добрым, щедрым, милым человеком. Так любил свою семью и ко мне относился очень хорошо.

– У него была семья?

– Сын. Откровенно говоря, беспутный человек. Пустой и очень жадный до денег. Вечно являлся сюда с протянутой рукой. Никогда не имел приличной работы. – Лицо ее приняло неодобрительное выражение при воспоминании о сыне Эллмана.

– А где он сейчас?

– Уехал в отпуск. В Африку. Вернется завтра. Обычная история – его не бывает именно тогда, когда он нужен. Вечно бросается деньгами – чужими, конечно. А его бедный отец не умел сказать «нет». Я бы сумела, будьте уверены.

Беседа ненадолго прервалась: Флавия записала сведения о сыне и его местонахождении. Кто знает? Жадный до денег сын – мертвый отец. Завещание. Наследство. Самый древний мотив преступления.

Все так, но почему-то Флавию не отпускало ощущение, что это дело не решится столь просто. Похоже, деньги в нем играли второстепенную роль. А жаль: это сильно упростило бы ее работу. Даже мадам Руве отнеслась к подобному предположению скептически: она недолюбливала сына хозяина, однако не считала его способным убить родного отца. Уже хотя бы потому, что Эллман-младший был абсолютно бесхребетным.

– А где его жена?

– Она умерла восемь лет назад от сердечного приступа, мистер Эллман тогда собирался уйти на пенсию.

– Если не ошибаюсь, он занимался экспортно-импортными операциями?

– Да, он получал не так много, зато был честен и усердно работал.

– В какой компании он работал?

– «Йоргсен». Она торгует запчастями. У них сеть магазинов по всему миру. Мистер Эллман часто летал в командировки, пока не вышел на пенсию.

– Ваш работодатель увлекался живописью?

– Бог мой, нет, конечно. А почему вы спрашиваете?

– У нас есть предположение, что он приехал в Рим купить картину.

Мадам Руве с сомнением покачала головой:

– Нет, это совсем на него не похоже. Другое дело: руководство компании иногда просило его выполнить отдельные поручения в разных странах.

– В каких, например?

– В Южной Америке. Он летал туда в прошлом году. Раза три-четыре в год ездил во Францию. Кстати, ему звонили оттуда за день до отъезда в Рим, и у них состоялся долгий разговор.

Так, нужно проверить, с кем Эллман контактировал во Франции. Флавия записала название компании – «Йоргсен».

– Скажите, а мистер Эллман запланировал поездку в Италию до этого звонка?

– Не знаю. Он ставил меня в известность только перед отъездом. Так было заведено.

– А вы, случайно, не слышали, о чем был разговор?

– Ну… – женщине не хотелось, чтобы у итальянки сложилось впечатление, будто она имеет привычку подслушивать разговоры хозяина, – совсем чуть-чуть.

– И?..

– Да ничего интересного. Мистер Эллман больше молчал. Я только слышала, как он спросил: «Насколько важен вам этот Мюллер?» и…

– О-о, вот как, – перебила ее Флавия, – Мюллер. Он сказал «Мюллер»?

– Да, я уверена.

– Это имя вам что-нибудь говорит?

– Ничего. У мистера Эллмана было так много контактов по бизнесу…

– Но вам приходилось слышать это имя раньше?

– Нет. Потом он выразил уверенность, что справится с поручением, и упомянул какую-то гостиницу.

– «Рафаэль»?

– Возможно, что-то в этом роде. Он мало говорил, больше слушал.

– Понятно. Вы не знаете, с кем он говорил?

– Нет. Боюсь, ничем не смогла вам помочь.

– Напротив, вы нам очень помогли.

Мадам Руве просияла и улыбнулась.

– А откуда вы знаете, что звонили из Франции?

– Он сказал, что проблему нужно было сразу решать в Париже, тогда все было бы гораздо проще.

– Ах вот как.

– А на следующее утро он объявил, что уезжает в Рим. Я посоветовала ему не переутомляться, а он ответил, что, возможно, это его последняя командировка.

«И не ошибся», – подумала Флавия.

– Что он хотел этим сказать? – спросила она вслух.

– Не знаю.

– А мистер Эллман был богатым человеком?

– О, нет. Он жил на пенсию. Этого ему хватало, но никаких излишеств он себе не позволял. К тому же он очень много отдавал сыну. Гораздо больше, чем следовало. Неблагодарный. Вы можете себе представить: в прошлом году, не получив очередного чека, он набрался наглости и заявился прямо сюда, требуя денег, да еще кричал на отца. Я бы на месте мистера Эллмана выставила его вон. Но мистер Эллман только кивнул и обещал выслать деньги в ближайшее время.

Мадам Руве очень не одобряла сына хозяина.

– Понятно. А давно он принял швейцарское гражданство?

– Не знаю. Он приехал в Швейцарию в сорок восьмом году, но когда принял гражданство, я не знаю.

– Вам что-нибудь говорит имя Жюль Гартунг? Он умер некоторое время назад.

Женщина задумалась, потом покачала головой:

– Нет.

– У мистера Эллмана был пистолет?

– Да, по-моему, был. Я заметила его однажды в ящике стола. Он никогда не доставал его, и ящик был все время заперт. Я даже не знаю, настоящий ли это был пистолет.

– Могу я взглянуть на него?

Мадам Руве указала на комод в углу комнаты. Флавия подошла и открыла ящик.

– Ничего нет, – заметила она. Экономка пожала плечами.

– Это так важно?

– Возможно. Но сейчас меня больше интересуют счета и документы мистера Эллмана.

– Могу я узнать почему?

– Потому что мы должны составить список знакомых мистера Эллмана, его коллег по бизнесу, друзей, родственников. Мы должны всех опросить. Например, нам необходимо установить, с кем он был знаком в Риме. Часто ли он туда ездил?

– Ни разу, – уверенно заявила экономка. – Ни разу за те восемь лет, что я работала на него. Не думаю, чтобы у него там были знакомые.

– И тем не менее кто-то там его ждал.

Экономка проводила Флавию из гостиной в небольшую квадратную комнатку, где умещались лишь письменный стол, стул и шкафчик для бумаг.

– Все находится здесь, – неодобрительно поджав губы, сказала мадам Руве. – Шкаф не заперт.

Тут мадам вспомнила о своих обязанностях и пошла готовить кофе. Флавия хотела было отказаться, но потом вспомнила, как мало ей удалось поспать. Пока она не чувствовала усталости, но кто знает, как организм проявит себя в следующую минуту. К тому же ей не хотелось разбирать бумаги под любопытными взглядами экономки.

Первым делом она занялась шкафом. Бланки налоговых деклараций, счета за газ, телефон (ни одного за переговоры с Римом), электричество. Письма к арендодателям – квартиру Эллман снимал. Все эти счета свидетельствовали о добропорядочности убитого и среднем уровне достатка.

Ежемесячные банковские уведомления также не представляли большого интереса. Эллман жил по средствам, в долги не влезал, и, судя по цифрам, его доходы были именно таковы, какими он их представлял в налоговых декларациях.

Тем удивительнее показался Флавии один документ. Это был годовой банковский отчет о состоянии счета за прошлый год. Согласно этому документу, некая компания, связанная с финансовыми операциями, ежемесячно переводила на счет Эллмана пять тысяч швейцарских франков. Название компании Флавии ничего не говорило. Флавия уставилась в потолок, подсчитывая, сколько это получается в год. Шестьдесят тысяч швейцарских франков – немалая сумма. В налоговой декларации ничего такого не значилось. Флавия продолжила поиски и наткнулась на чековую книжку Эллмана. Несколько чековых квитков, выписанных на имя Бруно Эллмана. Весьма солидные суммы. Должно быть, Бруно – это сын.

Вернулась мадам Руве.

– Бруно Эллман – сын вашего хозяина?

Женщина кивнула:

– Да.

– Он возвращается в Базель завтра? Или самолет приземлится в Цюрихе?

– О нет. Он прилетает в Париж. Из Парижа он улетел три недели назад и туда же возвращается.

«Ну вот, еще один повод съездить во Францию», – подумала Флавия. Внезапно она почувствовала страшную усталость и, спускаясь по лестнице, без конца зевала. Все так же зевая, она купила билет в спальный вагон на поезд, отправляющийся в 12.05 в Париж, а в 12.06 уже спала беспробудным сном.