Текст книги "Я всегда остаюсь собой"

– Это было в последний момент, – сказала она тихо. – Я не знала, что это будет последний раз. Я думала, что это просто очередная пицца и очередной фильм, что такого будет еще много…

– Откуда ты взяла браслет?

– У мамы был второй браслет, она прятала его в шкафу. А Илана взяла браслет у старшей сестры.

– Просто отлично.

– Да ладно тебе. Одна встреча всего.

Это не просто одна встреча. Это встреча, которая вселила в меня уверенность, что из этого может что-нибудь выйти. Встреча, которую я с тоской вспоминал после отъезда, встреча, из-за которой я позвонил тебе, когда меньше всего на свете хотел общаться с людьми.

– Это не встреча, – сказал я сухо. – Это обман доверия.

– Ой, да ладно, – ответила она. – Это было так давно. Я уже даже не помню, почему не смогла пойти.

– Наверное, тебе лучше сейчас уйти, – сказал я. – Если это действительно ты, конечно.

Сегодня, оглядываясь, я понимаю, что тогда был довольно отвратительным типом. Алхимики превращают свинец в золото, а я превратил свое одиночество в пассивно-агрессивное страдание. Это дешевле золота, но процесс требует приложения примерно того же количества энергии.

– Я ухожу, – сказала она.

– Прекрасно, – сказал я.

– Не сейчас. Вообще ухожу. В пустыню. Ребята, которых я знаю, переезжают туда, пытаются построить в Негеве новое поселение. Вчера мне предложили, и я решила поехать с ними. Об этом я и хотела с тобой поговорить. Но мне кажется, ты вряд ли захочешь присоединиться. А если и захочешь, то лучше будет, если ты не поедешь.

– Наверное, так.

Она подняла сумочку и пошла к двери.

– Пока, – сказала она. – Когда-нибудь увидимся.

– Да, – ответил я.

Так, секунду. Поселение в Негеве?!

– Или нет, – сказала она и закрыла за собой дверь.

И все. Может быть, проблема была в том, что мы так и не привыкли друг к другу. В любых отношениях приходит время, когда фраза «я люблю тебя» меняет смысл: от «ты вызываешь у меня романтические чувства» до «я привык к тебе – и от этого мне хорошо». Может быть, если бы мы достигли этого уровня, наши отношения продолжались бы.

Как я уже говорил, первый последний раз был приятнее, но зато второй был более искренним.

В третий последний раз, когда мы увиделись, ее застрелили.

А теперь выясняется, что и это не был последний раз.

Я знаю, у меня тоже напрашивается вопрос, когда я думаю об этих встречах. Первая первая встреча, и вторая первая встреча, и первая последняя встреча, и вторая последняя… Ответ на этот вопрос сейчас ясен и мне.

И этот ответ таков: да, у меня действительно дебильный способ считать встречи. Нужно навести порядок в воспоминаниях.

9

– Привет! Дан? Я тут.

– Тамар? Это ты?

– Да. Теперь это я.

– Привет…

– Мило, правда? С моим настоящим телом ничего не сравнится, но в этом ходить куда приятнее.

– Без сомнения.

– Ладно, не надо так пялиться. Я знаю, что это тело девушки, которая погибла.

– Спасибо. У тебя отлично получается портить красоту момента.

– Я знаю. Давай зайдем сюда, я хочу где-нибудь посидеть. И поговорить с тобой, естественно.

– Конечно давай.

Все, что нужно знать о Тамар, часть 1: она не оглядывается назад.

Когда мы возобновили отношения и после моего смелого и дурацкого звонка встретились в так называемом суши-баре, забегаловке на задах заправки в Шароне[14]14
  Шарон (Саронская долина) – район средиземноморского побережья Израиля к северу от Тель-Авива. – Примеч. перев.


[Закрыть], она уже почти вырвала из сердца всякое сожаление о том, что сделала.

Уже тогда, поедая роллы, с которых что-то капало, и какую-то странную кожу лосося, мы заговорили о жизненных принципах и попытках исправить себя[15]15
  А теперь по-честному: это она говорила обо всем этом настойчиво, пламенно, с глубоким внутренним убеждением. А я только подыгрывал, чтобы понравиться ей.
  Большую часть того, что я тогда делал, я не стал бы делать, если бы не хотел кому-нибудь понравиться.
  Если по-честному-2: ладно, если по правде, то и сейчас так же. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Мы оба были подростками. Она – старшеклассница, которой нравятся плохие парни, а я – парень, окруженный флером таинственности, который на самом деле просто проводит дни напролет в маленькой задней комнате за взломом браслетов. С ее точки зрения – она уже тогда так говорила – существует два типа сожаления.

Первый, «правильный», – это раскаяние, сожаление ради исправления. Ты понимаешь, что совершил дурной поступок, и хочешь исправиться. Это сожаление, которое очищает и позволяет тебе измениться, учит просить прощения, когда это нужно, находить трещины на стене твоей души и заделывать их по одной шпателем, с помощью кислотной силы искренней сердечной боли.

А второй вид она назвала «сожалением слабаков».

Это сожаление о том, что ты не сказал именно вот этих слов во время спора, нытье о том, что ты не успел «больше сделать для себя» или «путешествовать» или что ты не признался в любви тогда, когда еще было можно. Все эти мелкие и неприятные вещи, дороги, по которым мы не пошли, решения, которых не приняли. Когда люди хотят заставить себя действовать, они говорят себе, что лучше сожалеть о том, что сделали, чем о том, что не сделали.

Но чтобы преодолеть ощущение, что ты что-то упустил, не нужно пытаться проглотить всю жизнь разом, пройти все дороги, говорила она. Это невозможно. На пороге смерти, за мгновение до того, как грязный потолок превратится в ничто, – она помахала пальцем, – когда мы будем подводить итог тому, что мы сделали, а что нет, сколько раз мы сделали такой выбор, а могли бы сделать другой, – мы всегда будем чувствовать, что мы в минусе, потому что жизнь – только одна, а жизнь, которую мы могли бы прожить, включает тысячи тысяч маршрутов.

Нет, сказала она. Ни у кого не получается победить сожаление попытками объять необъятное, пережить все на свете, всегда делать правильный выбор.

Вместо этого она привыкла проверять решение, подкреплять его так, чтобы все остальные возможные варианты даже не было смысла рассматривать. Она называла это противосожалетельной мышцей.

В четырнадцать лет она решила отучить себя сожалеть. Делать все больше и больше вещей, значимых и нет, и не оглядываться назад, не думать «что было бы, если бы…». Просто отдаваться происходящему и воспринимать каждый поступок так, как будто он единственный.

Она начала с малого. Решить, с какой ноги выйти из дома с утра, прочесть одну книгу, а не другую, съесть на ужин салат, а не яичницу, встречаться с Авигдором из параллельного класса, хотя рядом с ним ей немного неудобно. Когда мы встретились в первый раз, она уже была в процессе. Решения не были важны сами по себе, они были только фоном. Главное было не возвращаться к ним, не обдумывать их второй раз: решено – значит решено.

Два месяца учиться столярному мастерству, покрасить волосы в фиолетовый цвет, целую ночь не спать и слушать экспериментальную музыку, пройти всю Израильскую тропу[16]16
  Израильская тропа – пеший маршрут сложной траектории, пересекающий весь Израиль с севера на юг. Длина – ок. 1000 км. – Примеч. перев.


[Закрыть], взяв с собой только один свитер. Постепенно она накачивала эту мышцу. Принимала все более и более странные и судьбоносные решения. Это сработало. Например, когда она решила бросить все и переехать в Негев года на полтора. Я думал, что, когда она вернется, мы снова сможем быть вместе, но она прислала мне записку и исчезла. Это она тоже делала без сожаления, как выяснилось. Что-то во мне до сих пор пылало гневом оттого, что она ушла. Чувствовалось, что быть со мной для нее было лишь упражнением для накачки мышцы. Только через долгое время я понял, что это палка о двух концах: она не сожалеет о том, что бросила меня, но не сожалеет и о том, что была со мной.

– Ну так вот. С чего ты хочешь начать?

– Ты знаешь, кто ты такая?

– Да. У меня есть сумка с документами и письмами, на них написано ее имя. Я Кармен Уильямсон.

– Американка?

– Я бы предположила, что она из Колумбии или Ямайки. Кажется, я видела открытку с Ямайки на ее столе, когда обменялась. Было темно, так что точно не знаю. И еще что-то такое было у нее в квартире.

– У нее в квартире? Подожди, давай начнем сначала. Так что случилось, когда ты обменялась?

– Я оказалась в кабинете. Сидела за ее рабочим столом, в комнате была полная темнота. Несколько секунд я привыкала к темноте и только потом поняла, что обменялась.

– О’кей. А потом?

– Она ученый, или преподаватель, или что-то такое. Это было понятно с самого начала. На столе у нее полно бумажек, на стене – доска, сплошь в формулах. Я не особо внимательно вглядывалась, тем более в темноте не поймешь, что там написано. Я попыталась обменяться обратно. Но очевидно, мой браслет уже давно перестал работать. В свое время я пыталась обменяться в мое настоящее тело, а когда не получилось, подумала, что Ламонт меня заблокировала. В ее роли я обменивалась при помощи какого-то браслета с брюликами, который они мне дали. В любом случае я попыталась обменяться обратно и не смогла.

– Может оказаться, что браслет у тебя как раз работает, но ты пыталась обменяться уже после того, как тело Ламонт застрелили. Нельзя обменяться с мертвым.

– Да. Фантастика, а? После того как мы поговорили, я стала читать об этом в интернете…

– Секунду. Давай по порядку. Что было после того, как ты попыталась обменяться обратно?

– Стала искать, как выйти из комнаты. Зажгла свет, увидела на стуле ее сумку. Поняла, что, видимо, на какое-то время мне придется остаться в этом теле, и тогда я взяла эту сумку и стала в ней рыться. На документах и одном письме было ее имя, и я решила забрать сумку с собой. В ней еще были телефон, ежедневник, весь исписанный. На столе лежала связка ключей, ее я тоже взяла. Попыталась выйти, но дверь оказалась заперта.

– Снаружи?

– Сначала я так и подумала. Перепробовала все ключи из связки, но ни один из них не подошел. Я хотела выпрыгнуть из окна, но оказалось, что этаж слишком высокий. Стала искать по комнате – нет, ничего. В конце концов нашла ключ, он был спрятан.

– Спрятан?

– Под большим стеллажом с документами.

– Может, он просто завалился туда?

– Он был приклеен к шкафу снизу липкой лентой.

– А-а, о’кей.

Все, что нужно знать о Тамар, часть 2: то, что другие люди называют правилами, она определяет как рекомендации.

Речь не о правилах дорожного движения или о запрете красть, а о нормах поведения, которые сами собой разумеются и в соответствии с которыми мы действуем, совершенно не задумываясь об этом.

Тамар всякий раз заново задумывается, решает, подходят ли ей эти нормы, делает выбор. Политкорректность, нормы правильного употребления сарказма, идея, что в какие-то моменты можно высказать симпатию, отвращение или презрение, а в какие-то – нет, застольный этикет и запрет смеяться над определенными вещами. Все это лишь рекомендации.

Долгое общение с Тамар может постепенно разрушить невидимые преграды, которые ты возводишь в себе ради общения с окружающими и самим собой. Как радиоактивное излучение, которое искажает вещи, я иногда чувствовал, что тону в аутентифицирующем[17]17
  Аутентификация – процедура проверки подлинности. – Примеч. ред.


[Закрыть] излучении: оно расставляло во мне какие-то вещи по местам. Может быть, именно поэтому я остался. Она была собой – и это опьяняло.

– Когда я вышла, то увидела, что снаружи на двери написано ее имя. Так что это, видимо, ее кабинет. Доктор Кармен Уильямсон.

– Доктор! Ну ты даешь.

– Можно я напомню, что это женщина, которую несколько часов назад убили у тебя на глазах?

– Ты права. Мне жаль. Я-то думал, что женщина, которую убили на моих глазах, воскресла примерно час назад, когда позвонила мне. Совершенно сбивает с толку.

– Но ту женщину убили.

– Ты права, ты права. Извини.

– Короче говоря, я попыталась тебе дозвониться. Ты не отвечал. Тогда я решила поехать к ней домой. Почти час я ходила по улицам в теле, которое мне не знакомо, на каблуках, которые я не привыкла носить, и искала это место. И каждые двадцать минут звонила тебе. Ты не отвечал.

– Прости, я был в полиции и отключил звук телефона. Я…

– Я нашла ее дом. Зашла, походила там, попыталась понять, кто она такая. У нее чистый, убранный дом. Мебель довольно дорогая, книги – девяносто семь процентов из них я не читала, большинство из них – по-английски. На кухне – большая картина: закат на берегу. В углу написано: «Негрил». Негрил – это пляж на Ямайке. Поэтому я думаю, что она оттуда.

– Или ездила туда на экскурсию и привезла сувенир.

– Или просто подумала, что картинка красивая, и все. Поди знай. Ничего не понятно. Я еще просмотрю все ее документы, но потом.

– Да, нам нужно будет выяснить о ней побольше и узнать, кто она такая. Я бы поставил на Бразилию. Оттенок кожи…

– Прекрати так на меня смотреть. Я явно останусь в этом теле, поэтому уважай меня и его.

– Ну ты можешь вернуться в свое собственное тело.

– Сейчас нет шансов. Да и причин.

– Итак, ты была у нее в квартире – и…

– Да и все, в общем-то. Я пыталась дозвониться тебе еще несколько раз. Приготовила у нее на кухне поесть – странноватое ощущение. Теперь, когда я знаю, что она мертва, ощущение еще более странное. Я стала читать…

– И?

– И тут наконец дозвонилась. И узнала, что в Ламонт стреляли. Я решила посмотреть, что пишут об этом в интернете, но пароля к ее компьютеру у меня не было. Тогда я спустилась, нашла какое-то интернет-кафе для туристов и посидела там. Это полное безумие, Дан. Но для меня это все меняет. Если Ламонты пытались меня убрать, то теперь они думают, что я мертва, а я могу спокойно жить дальше.

– А вернуться в свое собственное тело ты не хочешь?

– Ты с ума сошел? Речь об убийцах. Чем плохо быть в этом теле? Играть роль других женщин – это моя профессия.

– Но ведь ты ничего о ней не знаешь.

– Разве это так уж важно?

– Она ученая. Ты не знаешь, чем она занималась…

– Всему свое время. А что ты рассказал полиции?

– То, что случилось.

– Понятно, идиот. Ты обо мне им рассказал?

– И да и нет.

– Ты всегда умел выражаться однозначно.

– Я не рассказал им, когда был у них. У меня не было доказательств. Мне показалось просто… просто опасным рассказывать им.

– Отлично.

– Но позже я позвонил им анонимно и кое-что рассказал. Что в теле мадам Ламонт была не мадам Ламонт, а другая женщина по имени Тамар Сапир, которая до этого обменялась с ней. Я намекнул, что целью убийства было удалить тебя с арены, чтобы никто не знал, что вы обменялись.

– И это анонимно?

– Да.

– Какой героизм.

– Можно и без цинизма.

– Но теперь они обнаружат, что я не умерла. Теперь я в опасности.

– Это было до того, как я узнал, что ты жива. За десять секунд до того, если точнее. Хреновый у тебя тайминг, я должен сказать. Кроме того, они бы все равно узнали об этом.

– Нет, не узнали бы. Я теперь Кармен Уильямсон.

– Речь не только о тебе, понимаешь? Если кто-нибудь будет знать, что мы знакомы, он поймет, зачем ты приходила именно ко мне, и тогда в опасности будем мы оба. Ламонт захочет убрать нас обоих. Это по крайней мере один из вариантов развития событий.

– В смысле?

– У меня было время подумать об этом, пока я ехал…

– Почему ты взял такси? Это наверняка стоит как самолет. Что, в Иерусалиме нет никого, с кем ты можешь обменяться на час?

– Тамар…

– Да, хорошо. Я знаю. Ты не любишь обмениваться. Ладно, проехали, проехали.

Все, что нужно знать о Тамар, часть 3: она все еще не знает, что я не могу обмениваться.

С ее точки зрения, я не люблю это делать. Будто бы я считаю, что это делает все ненастоящим, или заставляет нас отрываться от чего-то в нас, или любая другая хрень, которую я смог подать в обертке из достаточно умных слов.

Но углубляться в этот вопрос ей было совершенно не нужно. Видимо, за всю жизнь она успела повидать столько чудаков, что кто-то, кто не хочет обмениваться, не выглядел на этом фоне особенно вызывающе. Она старалась уважать меня и встречаться со мной всегда в своем теле. То есть за исключением тех случаев, когда это не так…

– Первая версия – это что Ламонт или кто-то, кто работает на Ламонта, пытался убрать тебя, потому что в тот момент, когда ты исчезнешь, они могут продолжить быть вместе. Если эта версия верна, то тот, кто знает, что мадам Ламонт сейчас в твоем теле, в опасности, а в данный момент это в том числе мы с тобой. Вторая версия – это что на самом деле пытались убить Кейтлин Ламонт, а не тебя. Просто ее неправильно идентифицировали. Если дело в этом, то известие, что в ее теле была ты, подвергнет опасности настоящую мадам Ламонт – и твое тело. А также тех, кто знает, что вы обменялись. То есть снова нас с тобой.

– Короче, нас грохнут в любом случае. Есть еще версии?

– Сейчас нет. Как мне кажется.

– О’кей. Значит, в свое тело я не вернусь.

– Тамар, ты в теле женщины, которая была убита вместо тебя, это немного… ты знаешь…

Все, что нужно знать о Тамар, часть 4: ей не нужно твоего одобрения. Может быть, ты сам захочешь похвалить ее, а может, начнешь предъявлять ей претензии. Ее это не интересует.

Может быть, дело в том, что, когда ты не оглядываешься назад, ты не видишь ни тех, кто остается махать кулаками в облаке пыли, которое ты подняла, ни тех, кто смотрит на тебя с блеском в глазах. Может быть, дело в том, что одобрение кого-то со стороны должно включать и бесконечный душевный процесс, в котором ты представляешь себя глазами других и судишь себя по стандартам, которые ты изобретаешь за них.

Люби ее, ненавидь ее – ей без разницы.

– Короче, вначале ты не рассказал им, что я была в ее теле, потому что не хотел подвергать нас опасности, пока мы не поймем, что происходит?

– Типа того. На случай, что это как-то обнаружится или что у них есть свой человек в полиции.

– Ты смотрел много фильмов, а?

– У меня было много свободного времени в жизни.

– Тогда почему, черт возьми, потом ты рассказал им?

– Потому что так было правильно. Потому что если это Ламонт послал убийцу, то он должен быть арестован и поплатиться за это.

– Последовательность – не твоя сильная сторона.

– Сказала девушка, которая решила зарабатывать обменами.

– Это всего лишь передача на ТВ.

– Я имел в виду Ламонтов.

– Это было только один раз.

– Скорее, в одном направлении.

– Так что мне сейчас делать? Пойти в полицию?

– Сейчас нам нужно подумать, как защититься.

– Меня защищать не нужно. Теперь я какая-то другая женщина. Это в прошлом.

– Сделаешь одну маленькую ошибку, и…

– Ты не веришь мне, вот что. Думаешь, что в полиции тебя будут охранять?

– Да нет, это же понятно. Если человек действительно хочет спрятаться, то полиция никогда его не найдет. Он целеустремленный, сосредоточенный, а они просто делают свою работу.

Все, что нужно знать обо мне: я не доверяю полиции. Я перестал доверять ей уже давно.

– Как думаешь, ты сможешь сам узнать, кто действительно убил меня?

– Нет. Я не тщеславный. Я просто считаю, что тебе лучше быть поосторожнее, пока полиция не выяснит, кто это был.

– А кто будет меня защищать до того – ты?

– Да.

– Хмммммм.

Все, что нужно знать о Тамар, часть 5: умеет она передать свои чувства четко, в точку, не сказав при этом ни слова. Иногда она может заткнуть тебя одним взглядом под определенным углом и сжатыми губами. Разница между «Правда? Ты именно это сейчас сказал?» и «Это была одна из самых милых вещей, которые я когда-либо слышала» – примерно пять миллиметров движения подбородком.

– И еще кое-что.

– Что?

– Кармен Уильямсон. Что-то тут не стыкуется. Зачем ей было сидеть в темной комнате с запертой дверью?

– Хочешь начать анализировать ее? Оставь бедняжку в покое. Она заплатила цену нашего с мадам Ламонт обмена. Как подумаю об этом, сразу тошнит. Она умерла из-за меня.

– Если на то пошло, то умерла она из-за Ламонт или, если поточнее, из-за снайпера в доме напротив. И все-таки кое-что здесь мне кажется странным.

– Да ничего тут странного. Дай мне сорок восемь часов, и я изучу биографию Кармен и подготовлюсь к дальнейшим событиям. Учись не зацикливаться на прошлом, Дани.

– И что произойдет за эти сорок восемь часов?

– Ну понятно же. Мой доблестный рыцарь меня защитит. Он же найдет моего убийцу. Но потом. Ну правда, друг: делать две вещи одновременно – это слишком много.

– Тамар, послушай…

– Ты был мне нужен, чтобы доказать, что я не Ламонт. Я уже не хочу бороться за это. Тело Ламонт убито. Она решила, что лучше убрать меня, но не обмениваться обратно. Я просто буду дальше жить под именем…

– Как ты заплатила в интернет-кафе?

– Что?

– Когда ты пошла читать в интернете, что произошло с Ламонт, как ты заплатила?

– Карточкой.

– Чьей?

– Блин.

– Ламонт?

– Блин, блин, блин. Да, я… Я уже выучила ее номер наизусть…

– Это те маленькие оплошности, о которых я говорил. Если кто-нибудь следит за использованием ее карточки, он поймет, что погибла не ты. Он поймет, что застрелили не того, кого хотели, даже если на первый взгляд это не так. Ты не в безопасности.

– Полиция…

– Дай мне семьдесят два часа. После этого пойдем в полицию вместе.

– Двенадцать часов.

– Семьдесят два. Не надо рисковать, Тамар, послушай меня.

– Нет. Сорок восемь часов. Как я и сказала вначале, через два дня я буду знать о ней все. Вот увидишь.

– Ладно, договорились. Сорок восемь часов. Дура.

– Идиот.

Все, что нужно знать о Тамар, часть 6: она никогда не будет моей, я не хочу, и у меня нет сил ухаживать за ней, я знаю, что она исчезнет из моей жизни, как только вся эта эпопея закончится.

Это не отменяет того факта, что целью последнего разговора было остаться рядом с ней еще на несколько часов.

Этой цели я достиг, у нас теперь еще сорок восемь часов вместе. Позвоните домой, отправьте телеграмму, сообщите своей семье радостные новости.

– Ладно, тогда… У тебя можно остаться переночевать? – спросил я.

– Ты прозрачнее, чем обертка от гамбургера, знаешь? – Она допила свой кофе большим глотком.

– Да поздно уже.

– Пойдем, пойдем. У нее там есть диван. Надеюсь, что тебе будет удобно.

10

Пока мы поднимались в лифте на этаж, где была квартира Кармен Уильямсон, я смотрел на Тамар в профиль. Тело, которое у нее теперь было, – высокое, точеное, шоколадного оттенка и с ванильным ароматом. На ней была тонкая коричневая юбка и зеленоватая блузка, в которых она выглядела очень женственно и элегантно, и она об этом, конечно, знала. Весь вечер, с тех пор как мы встретились, я с трудом сдерживал желание пялиться на нее. Гордая осанка и острый взгляд принадлежали Тамар, но новое тело, которое принимало эти позы, и зеленые глаза с золотистым блеском – они были от Уильямсон. Кармен, кем бы она ни оказалась, была высокой ухоженной женщиной, и следы ее утонченной женственности остались в ее теле, независимо от того, кто в нем находился.

Душа Тамар придавала этому телу нахальства и хулиганства, как капельки бренди меняют вкус шоколада с трюфелем. При всех моих чувствах к Тамар, я жалел, что не успел познакомиться с изначальной хозяйкой этого тела. То, как ворот дизайнерской блузки облегал ее шею, изысканные духи, черные волосы на плечах, эти глаза – все, я пропал, – ох, эти глаза. Какая душа отражалась раньше в этих глазах!

Когда лифт остановился на десятом этаже, Тамар поспешно вышла, под ее ногами стучали каблуки Кармен Уильямсон. Она приблизилась к одной из дверей, достала связку ключей из сумочки, вставила ключ в замок, быстро повернула – и дверь открылась. Это выглядело совершенно естественно. Как будто она действительно живет в этой квартире, а не приходит сюда во второй раз в жизни. Она зашла в дом маленькими шагами, не оглядываясь, и велела мне закрыть за нами дверь. Тамар вообще не оглядывается (см. «Все, что нужно знать о Тамар, часть 1»).

В квартире было темно. Постепенно очертания предметов стали проясняться, но тут Тамар нажала на выключатель и зажгла в кухне свет. При свете было видно, что это просторная квартира-почти-студия. Кухня и гостиная были одной большой комнатой, здесь же мог переночевать гость. Две стены почти целиком покрывали книжные полки, и только две маленькие двери сбоку давали понять, что в квартире были еще спальня и ванная.

Кухня была начищена до блеска, почти вся металлическая, с мраморной столешницей посередине. Как видно, Кармен Уильямсон любила готовить и читать. Но кроме тарелки, из которой Тамар поела в свой первый приход, в раковине не было больше ничего. Столешница блистала чистотой, а на столике, который стоял у дивана в гостиной, не было ни одной книги. Такое впечатление, что ты пришел покупать площадь в элитном жилом комплексе и попал в квартиру, выставленную на продажу в качестве образца. Иллюзия дизайна, который был выполнен по индивидуальному проекту, но без реального отпечатка личности. Без подтверждений того, что здесь вообще кто-нибудь жил.

Тамар открыла холодильник и достала оттуда бутылку красного вина. Поставила ее на стол и начала что-то искать в кухонных шкафах.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Ищу бокалы. Мне нужно выпить бокал красного перед сном, – сказала она. – Это был совсем безумный день. Хочешь за компанию?

– Не уверен. Это ее дом. И вино ее. Ты действительно хочешь просто взять…

Она нашла нужный шкаф, вынула два бокала и поставила на столешницу.

– Ой, ну перестань уже, – сказала она. – Это просто «принцип приемлемой последовательности», и все. А кроме того, если я должна быть Уильямсон, то я буду Уильямсон. Если мне придется задумываться над каждым движением, я навсегда останусь человеком, который обменялся с Уильямсон по ошибке.

Когда обмены вошли в повседневную жизнь законопослушных граждан по всему миру, это неизбежно привело к появлению нового вида судебных слушаний. Богословие вынуждено было придумывать новые объяснения, в отношениях между людьми все изменилось, в спорте ввели новые четкие ограничения (иначе возникают вопросы вроде: «Можно ли приравнять к допингу повышенную мотивацию, когда при участии в соревнованиях в твоем теле находится кто-нибудь другой?»), а в юриспруденции сложилась новая отрасль, целью которой было ответить на трудные вопросы, которые принесли с собой обмены.

Когда вы обмениваетесь с другим человеком, все его имущество тут же становится вашим – и наоборот? Если да, означает ли это, что вы вольны спалить дом того человека, в теле которого находитесь, а ему ничего не останется, кроме как примириться со свершившимся, когда он вернется в свое тело? Если нет, как далеко можно зайти, упорствуя в обратном? Можно ли подать в суд на человека, который носил вашу одежду, пока был в вашем теле? Вы понимаете, к чему я клоню. Нам еще повезло, что в обменах участвовали только люди, а не животные. Иначе ситуация усложнилась бы еще в тысячу раз.

Очень скоро выяснилось, что никто не согласится обменяться, если не сможет полноценно жить в новом теле или если для обмена нужно будет заключать драконовский детальный контракт: что можно делать, а чего нельзя. И поэтому, хотя многие обменивались постоянно и это регулировалось договором (например, чтобы добраться до работы – это, видимо, было самым частым типом обмена), возникла необходимость в появлении юридического термина, который определял бы, как приемлемо пользоваться имуществом человека, в теле которого вы оказались. Этот термин – определение ему было дано в прецедентном судебном решении по делу «Ваксман против Лангзама» – звучал как «принцип приемлемой последовательности».

Идея была следующая: чтобы жизнь сохраняла логическую преемственность, при обмене вы должны принять на себя несколько вещей. Вы имеете право надевать одежду другого человека, а он – вашу. Вы имеете право съесть яблоко, которое найдете у него, а он вправе зажигать свет в вашем доме. Вы можете спать в его постели, а он – взять ваш плед для пикника, когда пойдет в парк. Но для более крупных денежных расходов лучше использовать вашу личную карточку (ее номер вы наверняка выучили наизусть), хотя, если найдете денежку в кармане, можете пользоваться. Короче говоря, можно пользоваться тем, что позволит поддерживать приемлемый уровень последовательности в жизни.

Что значит «приемлемый уровень»? О, отличный вопрос. Это слово обеспечивает прекрасный заработок десяткам тысяч адвокатов по всему миру. Благодаря этому понятию были куплены тысячи домов, автомобилей, стиральных машин и декоративных тропических рыбок. Большинство людей понимают, что где-то есть граница, что четкого определения у нее нет, но примерно понятно, где она пролегает. Это люди, ведущие себя приемлемо. А для всех остальных существуют суды.

Принцип приемлемой последовательности обрел еще большую значимость, когда стали случаться приступы. В таком случае – как, например, в процессе «Сальник против Гибсона»[18]18
  Нда, можно подумать, что я сам понимаю, о чем говорю. На самом деле мне знакомы всего три прецедентных решения. Два из них я уже упомянул, а третье – «Вудз против Кэмпбелла». Смысл третьего решения я не очень-то помню. Там речь о чем-то связанном с транспортом. – Примеч. авт.


[Закрыть] – закон позволяет тому, кто оказался в вашем теле, пользоваться многими вещами, в том числе вашим имуществом, чтобы выйти на связь с тем, кто оказался в его теле, и вернуться обратно (не говоря уж о том, чтобы просто выжить и понять, где он находится). Ведь понятно, что и вы хотите точно того же[19]19
  И это мы еще не говорили о том, как, черт возьми, опознать умершего. В целом закон исходит из того, что, если кто-то хочет доказать, что умерший на самом деле не тот, кем его считают, именно на него ложится бремя доказательства, он должен найти тело, в котором находится этот мнимый покойник. – Примеч. авт.


[Закрыть].

Случай Тамар уже сейчас был мечтой каждого адвоката и кошмаром каждого судьи. Потому что приступ произошел тогда, когда она была не в своем теле. Кроме того, она может оказаться косвенно виновата в смерти Уильямсон, потому что снайпер целился в Тамар. Точнее, может быть, в Тамар. Это еще необходимо доказать. Так или иначе, пока что Тамар находилась в юридическом лимбе. Когда нужно будет выяснить, кому какое тело принадлежит и какие выводы относительно имущества Уильямсон, мадам Ламонт и самой Тамар из этого следуют, кто-то будет просиживать в бюро ночи напролет и стричь купоны со всей этой запутанной истории. Тем, что Тамар вообще не хочет возвращаться в свое тело, она только осложняет дело. Но пока принцип приемлемой последовательности на ее стороне.

– Налей и мне тоже, – сказал я.

В кармане у меня зазвонил телефон. Я посмотрел на экран. Гиди.

Телефон я перевел в беззвучный режим, снова положил его в карман.

Не сейчас, Гиди, не сейчас. Я уже позвонил в полицию, успокойся. И кстати, это спутало нам все карты, спасибо тебе большое.

– Кто там? – спросила она, наливая вина в бокал, стоявший передо мной.

– Нервные клиенты. Хотят срочно отправить посылку, наверное, – сказал я. – Я все время говорю им, что после рабочего дня не отвечаю, но они все равно пытаются.

– Лехаим[20]20
  Досл.: «За жизнь». Традиционный тост на иврите. – Примеч. перев.


[Закрыть]. – Она подняла бокал.

– Лехаим.

Мы выпили вина и одновременно поставили бокалы на стол.

– А теперь что будем делать?

– По крайней мере, в ближайшее время тебе нужно быть Кармен Уильямсон, мы же договорились, – сказал я. – Попытайся вести себя как она, делать то, что она делала, выяснить, кто она такая. А мне нужно кое-что проверить.

– Наверное, пока я останусь тут, в ее квартире.

– Э, нет. Это нехорошо. Это нетипично для нее: получается, что она вдруг стала вести себя иначе. Кто-нибудь может…

– Прекрати истерику. Я позвоню завтра и скажу, что заболела, и это вызовет гораздо меньше подозрений, чем если я приеду в ее лабораторию и вообще не буду понимать, о чем все кругом говорят. Мне нужны базовые сведения о той, кого я изображаю. Не гони волну, ладно?

– У нее своя лаборатория?

– Я погуглила ее. Она ученая, пытается найти средство от приступов. Математик. Приехала в Израиль, чтобы участвовать в исследовании, которое здесь проводят.

– И у нее самой были приступы? Парадоксально.

– С ней ничего такого не случалось до сегодняшнего дня. Я читала интервью с ней. Она стала этим заниматься, после того как с ее школьной подругой произошел приступ. У нее самой приступов никогда не было, по крайней мере на тот момент, когда напечатали эту статью, полгода назад.