Текст книги "Пункт назначения: Счастье"

Одиночество не является физическим отсутствием других людей, утверждает Джон. Это чувство возникает, когда человек не может разделить с другим человеком то, что важно для него. Если вокруг много народу (возможно, даже муж или жена, семья или коллеги), но он не разделяет с ними важных для них вещей, он все равно останется одиноким. Для того чтобы покончить с одиночеством, необходимо иметь ощущение «взаимопомощи и защиты» по крайней мере с одним человеком. В идеале с большим количеством людей. Такие выводы сделал Джон.

* * *

Я много думал об этом. Спустя несколько месяцев после последнего разговора с Джоном я продолжал обращать внимание на поддерживающие фразы, которые люди говорят друг другу все время. Мы говорим друг другу: «Только ты сам можешь себе помочь».

Все это заставило меня понять: мы не только делаем все больше вещей в одиночку. Начиная с 1930-х мы начали верить, что делать все в одиночку[130]130
  …мы начали верить, что делать все в одиночку…
  McKibben, Deep Economy, 96–104.


[Закрыть] – естественное состояние человека и единственный способ двигаться вперед. Мы начали думать, что сами позаботимся о себе. И все остальные пусть заботятся о себе сами, каждый в отдельности. Никто, кроме тебя самого, не может тебе помочь. Никто не поможет мне, кроме меня. Эти мысли настолько глубоко засели в нашем сознании, что мы даже бросаем их, как обычные фразы, людям, которые сильно подавлены. Как будто это может взбодрить их.

Джон доказал, что это является отрицанием человеческой истории и человеческой природы. Оно приводит нас к неправильному пониманию наших самых основных инстинктов. И такой подход к жизни заставляет нас чувствовать себя ужасно.

* * *

Вернемся назад, в 1970-е, когда впервые Джон стал задавать вопросы. Профессора считали, что социальные факторы совсем не относятся к делу (или это слишком сложно изучать), если пытаться выяснить, что происходит с мозгом при переменах настроения и чувств. Годы спустя Джон решительно доказал абсолютно обратное: они могут иметь решающее значение. Он основал школу иного понимания мозга, и она стала известна под названием «социальная неврология»[131]131
  …«социальная неврология»…
  Есть интересное обсуждение этой темы в: The Village Effect, pp. 4–18. Смотрите также: William Davies, The Happiness Industry: How the Government and Big Business Sold Us Well-Being (New York: Verso, 2016), 212–4.


[Закрыть]. Мозг меняется в зависимости от того, как мы его используем. Джон говорил мне:

– Понятие, что мозг статичен и постоянен, неверно. Он меняется.

Одиночество вызывает изменения в мозге. Исцеление от одиночества также изменяет его. Поэтому если не учитывать и мозг, и социальные факторы, которые вызывают в нем изменения, то невозможно понять, что происходит с ним на самом деле.

Наш мозг никогда не был островом. Он не является им и сейчас.

* * *

Все же есть явное опровержение всем этим доказательствам нашего изолированного состояния. Оно не давало мне покоя. Да, мы теряем один вид связи, но не приобретаем ли мы новый?

Я просто открыл Facebook. Вижу семьдесят своих друзей с разных континентов сейчас онлайн. Я мог бы поговорить с ними прямо сейчас. Собирая материал для книги, я постоянно сталкивался с этим противоречием. Я путешествовал по всему миру, изучая, насколько мы все разрозненны. Но стоило мне включить компьютер, и я видел, что связь между нами не была крепче ни в какой момент истории человечества.

Очень много было написано о нашей ментальной миграции в киберпространство и о том, что мы при этом чувствуем. Когда я начал углубляться в эту тему, я понял, что мы упускаем из виду очень важный момент. Интернет вышел на арену, пообещав нам связь с миром с самого начала, но в это время силы разъединения достигли своего пика.

Я по-настоящему стал понимать, что все это значит, когда посетил первый реабилитационный центр интернет-зависимых в Соединенных Штатах. Однако нам придется вернуться назад, чтобы увидеть, как все это создавалось.

* * *

Однажды в середине 1990-х молодой человек двадцати пяти лет вошел в кабинет доктора Хилари Кэш, расположенный недалеко от офисов «Майкрософт» в штате Вашингтон. После разговора ни о чем, положенного по этикету, он начал рассказывать ей о своей проблеме.

Джеймс родом из небольшого городка[132]132
  Джеймс родом из небольшого городка…
  Джеймс ненастоящее имя. Хилари попросила меня использовать псевдоним, чтобы сохранить его конфиденциальность.


[Закрыть], был всегда звездой в собственной школе. Он прекрасно сдал экзамены, стал капитаном одной из спортивных команд. Почти шутя поступил в Лигу Плюща и горделиво покинул родное общество. А потом он приехал во всемирно известный университет, и его охватил ужас. Впервые в жизни он не был самым умным мальчиком среди остальных. Он смотрел на то, как люди разговаривают, на традиции, в которых он должен был принимать участие, на странные общественные группы, которые создавались, и чувствовал себя абсолютно одиноким. Когда другие общались между собой, он уходил в свою комнату, включал компьютер и начинал игру под названием EverQuest. Это была одна из первых игр, где можно было играть с множеством анонимных игроков в киберпространстве. Таким образом он мог общаться с людьми, но это был мир с понятными точными правилами, где Джеймс снова что-то значил.

Джеймс стал пропускать лекции и консультации с тьютором, играя в EverQuest. Шли месяцы, и игра все больше и больше затягивала его. Он исчезал в электронном мире. Спустя время администрация университета предупредила его, что он не может продолжать в таком же духе. Но он по-прежнему возвращался к игре, словно это была тайная любовница, которой он был одержим.

Когда его исключили из университета, люди в родном городе были шокированы. Джеймс женился на школьной подружке и пообещал ей бросить играть. Он нашел работу с компьютерами и, казалось, медленно возвращался на свои рельсы. Однако когда он чувствовал себя одиноким или сбитым с толку, то испытывал настоящую ломку. Однажды вечером он дождался, когда жена уснула, выскользнул из спальни и включил EverQuest. Очень скоро это стало моделью поведения. Он превратился в тайного маниакального игрока. Как-то раз он дождался, пока жена уйдет на работу, и остался дома, сославшись на плохое самочувствие. Весь день Джеймс играл. Это тоже стало моделью. Со временем, как и в университете, работодатели сказали ему, что вынуждены его уволить. Молодой человек не мог сказать об этом жене, поэтому начал оплачивать счета кредитной картой. Чем сильнее становился его стресс, тем больше он играл.

К тому моменту, как Джеймс вошел в кабинет Хилари, все уже развалилось. Жена поняла, чем он занимается, и он был склонен к самоубийству.

Хилари не была специалистом проблемных отношений с Интернетом, потому что тогда, в 1990-х, их вообще не было. Но она принимала все больше и больше пациентов, как и Джеймс вынужденных проводить жизнь онлайн. Была женщина, зависимая от онлайн-чатов. На ее мониторе всегда было открыто не менее шести окон, и она представляла, что у нее романтические отношения или виртуальный секс сразу со всеми собеседниками. Был еще один молодой человек, который не мог бросить играть в онлайн-версию «Подземелье и Драконы». Такие пациенты все шли и шли[133]133
  ТК Хилари обсуждала это в своей книге: Video Games and Your Kids: How Parents Stay in Control (New York: Issues Press, 2008).


[Закрыть].

Хилари не знала, что делать, когда это началось.

– Сначала в большинстве случаев я действовала инстинктивно, – рассказывала она мне, когда мы обедали где-то на окраине Вашингтона. По лечению таких проблем не было справочников. Теперь, вспоминая своих первых пациентов, она говорила: – Мне казалось, что я видела тонкую струйку перед большим потоком. И этот поток превращается в цунами.

* * *

Я вышел из машины на лесной поляне. Меня окружали клены и кедры, слегка покачивающиеся на ветру. Из дома, напоминающего фермерский, ко мне бежала, тявкая, собачка. Откуда-то издалека доносились звуки других животных, но я не мог точно различить каких и откуда. Я стоял перед реабилитационным центром зависимых от Интернета и компьютерных игр под названием «reSTART Life», одним из основателей которого стала Хилари десять лет назад.

Чисто машинально, не задумываясь, я проверил телефон. Не было сигнала сети, и как-то внезапно я почувствовал отголоски раздражения.

Сначала двое пациентов показали мне центр[134]134
  Сначала двое из пациентов показали мне центр.
  Я изменил их имена, остальные данные остались без изменений.


[Закрыть]. Мэтью, худощавому молодому американцу китайского происхождения, было около двадцати пяти. Митчеллу, белому американцу, лет на пять больше. Он походил на красивого лысеющего монаха. «Вот спортивный зал, – объясняли они. – Мы здесь занимаемся со штангами. Это комната для медитаций, где мы учимся созерцать. Это кухня, здесь мы учимся готовить».

Потом мы сидели в лесу, сразу за центром, и разговаривали. Мэтью рассказывал о временах, когда чувствовал себя одиноким:

– Я прятал свои чувства и использовал компьютер как средство побега.

С подросткового возраста он стал одержимым игрой «Лига легенд».

– В нее играют командами по пять человек, – рассказывал он. – Все выступают вместе для достижения общей цели, и у каждого свои задачи. Это очень сложно… Я чувствовал себя счастливым, средоточившись на игре.

До прихода в центр он играл по четырнадцать часов в день. Он всегда был худощавым. Потом похудел еще почти на четырнадцать килограммов, потому что не хотел прерывать игру даже для того, чтобы поесть. Он говорит:

– Я просто просиживал за игрой почти все время.

Рассказ Митчелла немного отличался. Он с детства избегал одиночества, вызываемого трудной домашней обстановкой, и собирал всевозможную информацию обо всем, что могло его заинтересовать. Ребенком он складировал кипы газет у себя под кроватью. В двенадцать лет Митчелл открыл для себя Интернет и начал распечатывать все, что находил полезного, в огромных количествах, «пока не падал в обморок». Он никогда не умел регулировать свои умения поиска информации, например говоря себе: «Все, я узнал достаточно». Когда он получил место разработчика ПО, ему давали задания, от которых он чувствовал себя подавленным. Ему казалось, что он бесконечно ползает по кроличьим норам в Интернете. В любое время у него было открыто по три сотни вкладок.

Казалось, что я очень хорошо понимал Мэтью и Митчелла. Типичный представитель западного мира[135]135
  Типичный представитель западного мира…
  Sherry Turkle, Reclaiming Conversation: The Power of Talk in a Digital Age (New York: Penguin, 2015), 42.


[Закрыть] в XXI веке смотрит на телефон через каждые шесть с половиной минут. Подросток отправляет в среднем около сотни SMS в день. 42 % из нас никогда не отключают телефон. Никогда.

Когда мы ищем объяснение тому, почему все изменилось, нам постоянно говорят, что причина главным образом внутри самих технологий. Мы говорим о том, как каждый e-mail, приходящий на наш адрес, понемногу снижает у нас дофамин. Мы говорим, что в самих смартфонах есть что-то, вызывающее зависимость. Мы виним девайсы. Пока я находился в реабилитационном центре зависимых от Интернета и размышлял над своим опытом его использования, мне стало интересно, есть ли другое и более правдоподобное мнение на этот счет.

Хилари рассказывала, что у всех людей, которых они лечат в центре, есть нечто общее. Они все переживали тревогу или депрессию, пока не погружались в зависимость. По ее словам, для пациента интернет-зависимость – средство «убежать от тревоги за счет того, что это отвлекает. Для 90 % пациентов это так».

До того как появлялась интернет-зависимость, они чувствовали себя потерянными и одинокими в окружающем мире. А потом мир онлайн предлагал этим молодым людям то, чего они так жаждали, но не могли достичь в окружающем мире. Например, цели, которые имеют значение, или статус, или общество. Хилари рассказывает:

– Очень популярны игры с множеством игроков, где один становится частью гильдии, то есть команды. В ней он должен заработать свой статус. Плюс здесь в том, что эти парни говорят: «Я часть команды. Я знаю, как общаться со своими парнями». Суть в фанатичной приверженности к своей группировке. Как только человек с этим сталкивается, то может погрузиться в альтернативную реальность и полностью потерять понимание того, где он находится. Для него становятся наградой трудные задачи, возможность сотрудничества, община, к которой он принадлежит и где у него есть статус. Он можете контролировать здесь больше, чем в реальном мире».

Я много думал об этом. И о том, что вынужденному использованию Интернета предшествовали депрессия и тревога. Хилари поясняла, что вынужденное использование Интернета было порочной попыткой избавиться от боли, которую они уже переживали и которая частично была вызвана чувством одиночества. Что, если это относится не только к людям, находящимся в центре реабилитации, но и к очень многим из нас?

В ТЕЧЕНИЕ НЕСКОЛЬКИХ ЛЕТ УЧЕНЫЕСОЦИОЛОГИ ПРОВОДИЛИ ОПРОС СРЕДИ ВСЕХ СЛОЕВ НАСЕЛЕНИЯ США. ОНИ ЗАДАВАЛИ ОДИН ПРОСТОЙ ВОПРОС: СКОЛЬКО У ВАС ЕСТЬ ЗНАКОМЫХ, КОТОРЫМ ВЫ МОЖЕТЕ ДОВЕРЯТЬ? ОНИ ХОТЕЛИ УЗНАТЬ, К СКОЛЬКИМ ЛЮДЯМ ЧЕЛОВЕК МОЖЕТЕ ОБРАТИТЬСЯ В КРИТИЧЕСКИЙ МОМЕНТ ИЛИ ПОДЕЛИТЬСЯ СВОЕЙ РАДОСТЬЮ. КОГДА ОНИ НАЧАЛИ ИССЛЕДОВАНИЕ НЕСКОЛЬКО ДЕСЯТКОВ ЛЕТ НАЗАД, СРЕДНЕЕ КОЛИЧЕСТВО БЛИЗКИХ ДРУЗЕЙ ДЛЯ АМЕРИКАНЦА СОСТАВЛЯЛО ТРИ ЧЕЛОВЕКА. К 2004 ГОДУ САМЫМ ТИПИЧНЫМ ОТВЕТОМ БЫЛО «НИ ОДНОГО».

Интернет зародился в мире, где уже многие люди утратили чувство взаимосвязи. К тому моменту крушение продолжалось не одно десятилетие. Возникновение паутины предлагало им пародию того, что они теряли: друзей на Facebook вместо соседей, видеоигры вместо полезной работы, обновление статуса вместо положения в обществе. Комик Марк Марон[136]136
  Комик Марк Марон…
  Marc Maron, Attempting Normal (New York, Spiegel and Grau, 2014), 161.


[Закрыть] однажды написал, что «каждое обновление статуса – лишь простая вариация единственной просьбы: пожалуйста, признайте меня».

Хилари рассказывала мне:

– Если общество, к которому человек относится, не здорово, то каждый его индивидуум тоже будет не здоров. Поэтому я часто об этом думаю в последнее время. А потом, – она посмотрела по сторонам, пропуская волосы сквозь пальцы, – чувство разочарования.

Она пришла к мысли, что мы живем в обществе, где люди «не имеют достаточно взаимосвязей, чтобы быть здоровыми». По этой причине мы не можем отложить свои смартфоны или отключиться от сети. Мы говорим себе, что так много времени проводим в киберпространстве потому, что когда мы там, мы на связи и подключены к головокружительной вечеринке с миллиардом людей.

– Это такой backspace, – сказала Хилари.

Она совсем не против технологий. Она есть на Facebook, и ей нравится. Но это не то, что нам нужно в душе, считает она.

– Связь, которая нам нужна, – она жестом указала на меня и себя, – та, где мы видим лицо друг друга, прикасаемся, обоняем и слышим друг друга… Мы общественные существа. Мы должны быть связаны друг с другом заботой и любовью, а когда между нами экран, их нет.

Разница между интернет-общением и реальным общением немного похожа на разницу между порнографией и сексом. Первая устраняет основной зуд, но никогда не удовлетворяет. Хилари посмотрела на меня, потом взглянула на мой телефон на столе:

– Технологии с экраном в качестве посредника не дают нам то, что действительно требуется людям.

* * *

Незадолго до моего отъезда из реабилитационного центра Митчелл, тот, который напоминал монаха, сказал, что хочет мне кое-что показать.

– Просто удивительная вещь происходит вот тут, – говорил он мне, пока мы шли. – На дереве есть яйцо паука. Вы согласитесь, что это оно, если смотрели мультфильм «Паутинка Шарлотты». В конце фильма появляются паучки. Они вытягивают маленькие нити и ускользают по ним. То же самое происходит и здесь! Всякий раз, когда налетает сильный бриз, вы видите, как нити выстреливают с вершины дерева.

Он простаивал здесь часами с другими пациентами центра и обсуждал эту паутину. Он посмотрел на одного из парней и улыбнулся.

В другой ситуации это показалось бы мне сентиментальным до тошноты. Посмотрите, интернет-наркоман переключается от мировой паутины на радости созерцания настоящей и живое обсуждение ее с другими людьми! На лице Митчелла светилась настоящая радость, и это меня остановило. Мы оба долго смотрели на нее. Он, не отрывая глаз, тихо сказал:

– Это так интересно, но я никогда не замечал такого раньше.

Меня это тронуло, и я пообещал себе сделать выводы из этого случая.

Когда я был уже в десяти минутах езды от центра, ощутил, как меня кольнуло чувство одиночества, и заметил, что вернулись мои телефонные рефлексы. Я сразу же просмотрел электронную почту.

* * *

Сейчас, когда мои родители приезжают в свои родные места, где связи между людьми были такими прочными в их детстве, они находят, что и их родина превратилась в еще один Эдгвэер. Люди кивают друг другу и закрывают двери. Такое отчуждение распространилось по всему западному миру. Джон Кейсиоппо, который так многого поведал нам об одиночестве, очень любит цитировать биолога Э. О. Уилсона: «Люди должны принадлежать роду». Пчела сходит с ума, потеряв улей. Так же и человек сходит с ума, потеряв связь с обществом.

Джон открыл, что мы, даже не намереваясь, стали первыми людьми, разрушившими свои общины. В результате очутились в одиночку в саванне, которую не понимаем, а потом удивляемся собственной грусти.

Глава 8
Причина третья: уход от значимых ценностей

Почти в тридцать лет я стал очень полным. Частично моя полнота была вызвана побочным эффектом антидепрессантов, а частично – жареными цыплятами. Я до сих пор могу по памяти перечислить все места в Восточном Лондоне, где подавали жареных цыплят. Они стали главным продуктом моего рациона. «Чиккен Коттидж», «Теннесси Фрайд Чиккен» с логотипом мультяшного улыбающегося цыпленка, держащего ведро жареных куриных ножек. Кто бы знал, что каннибализм мог бы стать эффективным маркетинговым инструментом? Мой любимый магазин назывался ярко – «Чиккен, Чиккен, Чиккен». Их горячие крылышки были моей Моной Лизой.

Однажды в канун Рождества я зашел в местный KFC. Один из работников кафе, увидев меня, засиял от радости.

– Йоханн, у нас есть кое-что для тебя! – сказал он.

Другой повернулся и посмотрел на меня, словно чего-то ждал. Откуда-то из-за печи он достал рождественскую открытку. Под их выжидательными улыбками я вынужден был открыть ее. Рядом с надписью «Лучшему нашему клиенту» были пожелания каждого из сотрудников.

Я больше никогда не ел в KFC.

Большинство из нас понимают: что-то неладное творится с нашим рационом. Не все становятся чемпионами по потреблению жира, как я, но все больше и больше людей питаются неправильно. Это подрывает наше здоровье. Изучая депрессию и тревогу, я начал понимать, что подобное происходит и с нашими ценностями. Поэтому многие приобретают эмоциональные болезни.

Первым это обнаружил американский психолог Тим Кассер, поэтому я отправился познакомиться с ним и послушать его историю.

* * *

В детстве Тим приехал жить в центр болотистой местности с открытыми пляжами. Его отец был менеджером в страховой компании. В начале 1970-х его отправили в местечко под названием Пинеллас Каунти, что находилось на западном побережье Флориды. Район был мало застроен, и для ребенка на улице было полно места для игр. Однако это место вскоре стало одним из самых быстро развивающихся во всей Америке, и это все разворачивалось перед глазами Тима.

– К тому моменту, как я уехал из Флориды, – рассказывал он, – она превратилась в совсем иное место с точки зрения физического окружения. Больше нельзя было ехать вдоль пляжей и смотреть на воду, потому что везде были жилищные товарищества и высотки. Районы, где раньше были открытые просторы с аллигаторами и гремучими змеями, превратились в кварталы и торговые центры.

Как и других детей, Тима влекло к торговым центрам, возникшим на местах пляжей и болот. Там он часами играл в «Астероиды» и «Пришельцев из космоса». Вскоре он заметил, что его неудержимо тянет к игрушкам, которые он видел в рекламе.

Это напоминает мне Эдгвэер, откуда я сам. Мне было восемь или девять, когда открылся торговый центр «Броудволк Центр». Помню, как я бродил среди витрин и смотрел не отрываясь на вещи, которые хотел купить, пребывая в триллерском трансе. Я жаждал зеленый пластмассовый игрушечный «Кастл Грейскалл», крепость, где обитал герой мультфильма Хи-Мен, а еще «Кеэ-э-Лот», дом анимешных созданий по прозвищу Мишки Кеэ. Однажды в Рождество мама проигнорировала мои намеки и не купила мне «Кеэ-э-Лот», и я был подавлен несколько месяцев. Я ныл и тосковал по тому куску пластика.

Как большинство детей того времени, я проводил по крайней мере по три часа в день перед телевизором. Обычно даже больше. В летние каникулы я отрывался от телевизора, только когда шел погулять по «Броудволк Центру». Не помню, чтобы мне сказали это прямо, но я считал, что счастье заключается в способности купить как можно больше из того, что выставлено там в витринах. Думаю, если бы кто-нибудь спросил меня тогда, что такое счастье, я бы ответил: «Гулять по «Броудволк Центру» и покупать все, что хочется». Я постоянно спрашивал отца, сколько зарабатывает знаменитость, которую видел на экране. Он старался угадать, а потом мы с восторгом обсуждали, на что могли бы потратить все эти деньги. Это превратилось в немного связывающий нас ритуал фантазийных растрат.

Я спросил Тима, слышал ли он когда-нибудь в Пинеллас Каунти, где он рос, что говорят о счастье с иной позиции, чем покупка и обладание вещами.

– Думаю, нет. Во всяком случае, пока рос, – сказал он.

Полагаю, в Эдгвэере были люди, которые руководствовались другими ценностями, только, по-моему, они мне никогда не встречались.

Когда Тим был подростком[137]137
  Когда Тим был подростком…
  Тим пишет о своем отношении к музыке Леннона в книге Lucy in the Mind of Lennon (New York: OUP, 2013).


[Закрыть], его тренер по плаванию, уезжая на лето, подарил ему маленькую коллекцию музыкальных записей. В ней были альбомы Джона Леннона и Боба Дилана. Слушая их, он понимал, что певцы стараются выразить то, чего он нигде больше не слышал. Он стал задумываться, а не прячутся ли под их стихами намеки на другой образ жизни. Но ему не с кем было это обсудить.

Только когда Тим поступил в Вандербильтский университет (очень консервативное заведение на юге), до него очень медленно стало доходить, что обо всем этом нужно глубже задумываться. В 1984 году он проголосовал за Рональда Рейгана, но начал очень серьезно задумываться над вопросом подлинности.

– Я спотыкался обо все вокруг меня, – рассказывал он мне. – Думаю, я задавался вопросами буквально обо всем. Я не просто задавал вопросы о ценностях. У меня возникало много вопросов о себе, о природе реальности и ценностях общества.

Ему казалось, что его везде окружали пиньяты[138]138
  Пиньята – мексиканская игрушка. Она имеет большие размеры, полая внутри, изображает животных или геометрические фигуры. Ее наполняют разными угощениями и сюрпризами для детей.


[Закрыть], а он хаотично на них натыкался.

– Честно говоря, думаю, что проходил эту стадию своего развития очень долго, – добавил он.

В старшей школе Тим стал много читать о психологии. Приблизительно в это время он начал осознавать нечто странное.

На протяжении нескольких тысяч лет философы[139]139
  На протяжении нескольких тысяч лет философы…
  R. W. Belk, «Worldly possessions: Issuesand criticisms,» Advances in Consumer Research 10 (1983): 514–9; Tim Kasser andAllen Kanner, eds., Psychology and Consumer Culture: The Struggle for a Good Life in a Materialistic World (Washington, DC: American Psychological Association, 2003), 3–6.


[Закрыть] говорили, что, если вы переоцениваете роль денег и собственности или представляете свою жизнь с точки зрения других людей, вы не будете счастливы. Это были ценности Пинеллас Каунти и Эдгвэера, и они были ошибочными. Об этом говорилось много лучшими умами из когда-либо живших. Тим подумал: возможно, это так и есть. Но никто и никогда не проводил научных исследований, чтобы узнать, правы ли были все эти философы.

Осознание этого заставило его начать проект, которому он собирался посвятить следующие двадцать пять лет своей жизни.

* * *

Все началось с простого опроса в классах старшей школы. Тим предложил его как способ измерения степени реальной важности для человека вещей и денег по сравнению с другими ценностями. Например, совместное с семьей времяпрепровождение или попытка сделать мир лучше. Он назвал опрос «Индексом устремленности»[140]140
  Он назвал опрос «Индексом устремленности».
  Tim Kasser, Th e High Price of Materialism (Cambridge: MIT Press, 2003), 6–8; Kasser and Ryan, «A dark side of the American dream: Correlates of financial success as a central life aspiration,» Journal of Personality and Social Psychology 65, no 2 (1993): 410–422.


[Закрыть]. В нем все было довольно просто. Людей спрашивали, насколько они согласны с такими утверждениями: «важно иметь в собственности дорогие вещи» или «важно изменить мир к лучшему».

Одновременно с этим людям задавали много других вопросов. Один из них – счастливы ли они или страдают (или страдали) от депрессии и тревоги.

Первая предварительная часть исследования Тима заключалась в опросе 316 студентов. Когда он получил результаты[141]141
  Когда он получил результаты…
  Kasser, «A dark side…» 410–422; Kasser, High Price of Materialism, 10.


[Закрыть] и подсчитал их, он был шокирован ими. Материалисты, считавшие, что счастье приходит с накопительством собственности и высокими статусами, имели более высокую степень депрессии и тревоги.

Тим понимал, что это просто первый выстрел в темноте наугад. Следующим шагом его большого исследования стал поиск клинического психолога. Он должен был оценить 140 человек в возрасте восемнадцати лет и определить, переживают ли они депрессию и испытывают ли тревогу. Сложив результаты, они получили то же самое. Чем больше подростки ценили возможность приобретать вещи[142]142
  Чем больше подростки ценили возможность приобретать вещи…
  Kasser and Ryan, «Further examining the American dream: Differential correlates of intrinsic and extrinsic goals,» Personality and Social Psychology Bulletin, 31, 907–914.


[Закрыть], тем больше они страдали от депрессии и тревоги.

Тогда возник вопрос. Такое происходит только с молодыми людьми? Чтобы выяснить это, Тим опросил сотню жителей Рочестера, находящегося в северной части штата Нью-Йорк. Это были люди разных возрастных групп и экономического положения. Результат был тот же.

Тим очень хотел выяснить, что происходит и почему.

Следующим его шагом было проведение более детального исследования, которое должно было определить, как эти ценности влияют на нас с течением времени. Он отобрал 192 студента. Они должны были вести подробный дневник настроения. В нем дважды в день надо было записывать, как часто они переживали разные эмоции, например счастье или гнев. Кроме того, там надо было фиксировать, как часто они сталкивались с физическими симптомами, например болью в спине. Когда Тим подсчитал результаты, то снова обнаружил более высокий уровень депрессии среди материалистов. Однако здесь вскрылся еще более важный момент. На самом деле оказалось, что материалисты переживают более трудные времена изо дня в день сразу на всех фронтах. Они чувствовали себя менее здоровыми и более рассерженными. Тим начал понимать: что-то есть в сильном желании материальных ценностей[143]143
  …что-то есть в сильном желании материальных ценностей…
  Kasser, High Price of Materialism, 11–2, 14.


[Закрыть], что на самом деле влияло на повседневную жизнь участников эксперимента и снижало ее качество. Они испытывали меньше радости и больше отчаяния.

* * *

Почему так было? Что могло бы здесь происходить? Существует два вида мотивации к действию для человека. Первый называется истинными мотивациями[144]144
  Первый называется истинными мотивациями…
  Pink, Drive, 1–11, 37–46; Junger, Tribe, 21–2.


[Закрыть] – это то, что мы делаем просто потому, что оно нам нравится, а не ради получаемой выгоды. Когда ребенок играет, им двигают истинные мотивации: он делает это, потому что ему нравится. Как-то на днях я спросил пятилетнего сына моего друга, почему он играет.

– Потому что мне нравится, – ответил он. А потом он наморщился и добавил: – Ты глупый.

Он убежал, притворившись Бэтменом. Истинные мотивации остаются с нами всю жизнь, а не только в детстве.

В то же время существует набор противоположных ценностей[145]145
  В то же время существует набор противоположных ценностей…
  Я впервые узнал об этом различии в блестящей статье Джорджа Монбио / George Monbiot: see. Смотрите: http://www.monbiot.com/2010/10/11/the-values-of-everything/, as accessed December 1, 2016. Для ознакомления, как впервые внутренние и внешние мотивации были обнаружены, я рекомендую страницы 1–11 из: Pink, Drive.


[Закрыть], которые называются внешними мотивациями. Это то, что мы делаем не ради удовольствия, а потому что получаем что-то взамен: деньги, восхищение, секс или высокий статус. Джо, о котором вы читали в одной из глав, каждый день ходил на работу в магазин красок по исключительно внешним причинам. Он ненавидел свою работу, но ему нужно было платить за жилье, покупать наркотики, чтобы пережить день на этой же работе, иметь машину и одежду, которые, по его мнению, вызывали уважение людей к нему. У нас у всех есть подобные мотивы.

Представьте, что вы играете на пианино. Если вы играете для себя, потому что вам это доставляет удовольствие, тогда вами движут истинные ценности. Если вы играете в баре, который ненавидите, только для того, чтобы заработать достаточно денег на жилье и не быть выброшенным на улицу из квартиры, тогда вас толкают на это внешние ценности.

Противоположный набор мотиваций существует в каждом из нас. Никем не могут двигать только одни или только другие.

Тим начал задумываться, а не поможет ли более глубокое изучение этого конфликта раскрыть нечто важное. Поэтому он начал длительное наблюдение за группой из 200 человек. Он попросил их раскрыть свои планы на будущее. Затем они вместе разобрали, какие из них являются внешними целями (продвижение по службе, улучшение жилищных условий), а какие истинными (стать хорошим другом, более любящим сыном или более хорошим пианистом). Потом он попросил их вести подробный дневник настроений.

Тим хотел узнать, делает ли человека счастливым достижение внешних целей. И как это можно сравнить с достижением истинных целей.

Когда Тим провел подсчеты[146]146
  Когда Тим провел подсчеты…
  Kasser and Sheldon, «Coherence and Congruence: Two Aspects of Personality Integration,» Journal of Personality and Social Psychology 68, no. 3 (1995): 531–543.


[Закрыть], результаты почти испугали его. Никто из людей, достигших целей, вызванных внешними мотивациями, не испытал никакого прилива повседневного счастья. Они затратили массу энергии, преследуя свои цели, а когда достигли их, чувствовали себя так же, как и вначале. Продвижение по службе? Сногсшибательный автомобиль? Новый iPhone? Дорогое ожерелье? Они не добавят счастья ни на грамм.

А люди, достигшие целей, вызванных истинными мотивациями, стали намного счастливее, менее подавлены или встревоженны. Они работали над своими целями и чувствовали, что становятся, например, хорошим другом не потому, что хотят чего-то взамен, а потому, что это правильно. И они получали большее удовлетворение от жизни. Стать хорошим отцом? Танцевать ради простого удовольствия? Помочь другому человеку просто потому, что это правильно? Все эти поступки заметно увеличивают ваше счастье.

Однако все равно большинство из нас чаще всего проводит время в гонке за внешними ценностями. За теми самыми вещами, которые нам ничего не дают. Наше общество построено так, чтобы заставить нас думать таким образом. Получайте высокие баллы. Находите самую высокооплачиваемую работу. Поднимайтесь по карьерной лестнице. Выражайте свое благосостояние через машины и одежду. Вот как можно заставить себя чувствовать прекрасно.

Тим обнаружил, что общество, говоря нам о том, как добиться достойной жизни, практически всегда лжет. Чем больше это изучалось, тем яснее становилось. 22 различных исследования[147]147
  22 различных исследования…
  Helga Dittmar et al., «The Relationship Between Materialism and Personal Well-Being: A Meta-Analysis,» Journal of Personality and Social Psychology 107, no. 5 (ноябрь 2014): 879–924; Kasser, High Price of Materialism, 21.


[Закрыть] за прошедшие годы доказали, что чем более материалистическими и внешнемотивированными становятся люди, тем в большую депрессию впадают. 12 исследований показали: чем более материалистическими и внешнемотивированными становятся люди, тем сильнее их охватывает тревога. Аналогичные исследования, вдохновленные работой Тима и использующие те же самые приемы, недавно проводились в Британии, Дании, Германии, Индии, Южной Корее, России, Румынии, Австралии и Канаде. Результаты во всем мире продолжают оставаться такими же.

* * *

Почти все мы перешли от здоровой пищи к нездоровой. Фактически так же мы отвернулись от истинных ценностей к мнимым, как это выяснил Тим. Все эти массово производимые жареные цыплята выглядят как пища. Они готовятся для тех, кто существует для того, чтобы нуждаться в пище. Тем не менее такая еда не дает нам того, что должна, а именно питания. Вместо этого она наполняет нас токсинами.

Точно так же материальные ценности, якобы указывающие нам путь к счастью, выглядят как настоящие. Они взывают к той части из нас, которая нуждается в руководстве на протяжении всей жизни. И все же они не дают нам того, что нужно, – пути к достойной жизни. Вместо этого они наполняют нас психологическими токсинами. Нездоровая пища калечит наши тела. Нездоровые ценности калечат наши души.