Текст книги "Скрипка дьявола"

– Я приехал прочитать лекцию, а оказываюсь втянут в расследование преступления! – воскликнул Люпо. – Идти в полицию? И как это делается? Понятия не имею. Я представляю себе, что, если мы появимся в полицейском участке и заявим: «У нас имеется информация относительно преступления», нет никакой гарантии, что нас выслушают.

– А мы и не будем так рисковать, – сказал Роберто. – У меня есть приятель, журналист из «Паис», я позвоню ему, и он скажет, какой инспектор из убойного отдела ведет расследование, чтобы мы могли обратиться лично к нему.

Люпо поднял руку, привлекая внимание официанта, чтобы тот принес счет.

– Не спеши платить, – сказал Роберто с лукавой улыбкой.

– Это еще почему? – возмутился Люпо. – Вы уже десять лет везде за меня платите, это больше чем гостеприимство, это начинает походить на оскорбление.

– Я хочу сказать, еще рано платить, – объяснил испанец. – Ведь Наталия обещала сказать, зачем ей масло. Так в чем дело, Наталия?

– Когда мы разговаривали о Сантори и о том, как она шпионила за Ане, я вспомнила, как Адиле, наша домработница-турчанка, рассказывала мне, что существует безошибочный способ выяснить, страдает ли человек от сглаза. Нужно капнуть две капли масла в стакан с водой. Если они останутся на поверхности, не соединившись, нам ничто не угрожает. Но если они сольются в одну, следует подумать о заклинании, которое освободит нас от колдовства.

– Я предпочту, чтобы ты этого не делала, – сказал Люпо.

– Мне казалось, ты не суеверен, – насмешливо ответила Наталия.

– Но вы суеверны, а я соприкасался с этой скрипкой. Представь себе, что капли сольются. Мы будем нервничать, пока я здесь, и все из-за какой-то глупости.

– Думаю, что на этот раз Арсен прав, – согласился Роберто. – Лучше не искушать судьбу.

– Как хотите, – сказала Наталия, ставя на стол бутылочку с оливковым маслом.

Француз расплатился за ужин, и трое друзей вышли на улицу, где, несмотря на время года, стало заметно холоднее, так что изо рта шел пар.

– У нас машина стоит на Гран-Виа, – сообщил Роберто. – Мы можем сразу же вернуться домой или поискать место, чтобы выпить напоследок.

– Я за то, чтобы выпить, – сказала Наталия.

– Ты не устал с дороги, Арсен?

– Нисколько. У меня только одно пожелание – чтобы место было не очень шумным. Единственное, что мне не нравится в Испании, – это обычай собираться поболтать в местах, где физически невозможно расслышать друг друга.

– Хорошо, – сказал Роберто, – тогда давайте отправимся в сторону улицы Рейна. Идти недолго, а там есть два заведения, где музыка не очень громкая, а кроме того, бармен готовит потрясающие коктейли.

Они начали подниматься к площади Кальяо, но на полпути Наталия вдруг воскликнула:

– Черт возьми! Ведь я оставила пакет с дисками в ресторане.

– Тогда беги за ними, – ответил Роберто. – Мы будем ждать тебя на этом углу.

– Нет, сейчас слишком холодно, чтобы вы торчали, как два чучела. Идите в сторону Рейны, а я вас догоню через пару минут.

Наталия рысью пустилась к ресторану, где в дверях столкнулась с официантом, который протягивал ей пакет с дисками.

– Я собирался вас искать, – сказал он.

Наталия, заглянув через плечо официанта, увидела, что стол, за которым они сидели, только начинают убирать. Она спросила:

– Ни чего, если я посмотрю, не забыла ли еще что?

– Чувствуйте себя как дома, – ответил он и посторонился, освобождая проход.

Наталия подошла к столу и, обернувшись к официанту, сказала:

– Простите, я задержусь не больше полминуты.

Он отошел, и Наталия, делая вид, что проверяет, не осталось ли чего на стульях, села за стол, взяла бутылочку с маслом и капнула две капли в единственный стакан, наполовину наполненный водой.

Капли не только мгновенно слились в одну, но и приняли вид вызывающего тревогу зеленовато-желтого глаза, из которого вырвали зрачок.

Стакан принадлежал Арсену Люпо.

17

В это самое время не так далеко оттуда инспектор Пердомо, сидя у себя дома в кабинете, просматривал на экране компьютера основные электронные газеты, пытаясь понять, не просочились ли в прессу какие-нибудь важные данные расследования. К его удивлению, прессе уже были известны все подробности.

ЗА УБИЙСТВОМ АНЕ ЛАРРАСАБАЛЬ МОГУТ СТОЯТЬ ИСЛАМСКИЕ ТЕРРОРИСТЫ, —

гласило большинство заголовков. Упоминалось и о его переводе в центральный аппарат УДЕВ, хотя это произошло всего несколько часов назад; при этом приводился его краткий послужной список, завершавшийся хвалебным отзывом на дело, которое он вел в Эль-Боало.

«Во всяком случае, в этот раз обошлось без вранья», – сказал он себе, ища другие интересовавшие его новости, относившиеся к расследованию убийства Мануэля Сальвадора.

Квартира тонула в полумраке, единственным источником света был экран компьютера, но Пердомо вдруг почувствовал, что за спиной у него кто-то стоит, и вздрогнул. Это оказался потихоньку пробравшийся в кабинет Грегорио, который подглядывал сзади, наполовину спрятавшись за оконными шторами.

– Грегорио! Как же ты меня напугал! Ты давно тут? Почему ты прокрался молчком?

– Мне хотелось узнать, насколько близко я могу подойти, чтобы ты меня не заметил, – ответил мальчик, очень довольный, что удивил отца.

Пердомо поманил его к себе и нежно обнял.

– Тебе интересно играть? В последнее время ты мало занимаешься музыкой, как я слышу.

– По правде говоря, играть одному иногда не так интересно, как играть вместе с кем-то.

– Разве у тебя нет приятеля, с которым ты мог бы играть? Пригласи его как-нибудь домой, и играйте дуэтом.

– Я иногда играю с Начо, но мне быстро надоедает, потому что он играет хуже меня.

– Тебе нужен кто-то, кто мог бы тебя стимулировать, верно? Например, если хочешь продвинуться в теннисе, то ищешь кого-то, кто играет лучше, хотя он заставит тебя побегать.

– Вроде того.

– А твой учитель? Ты не можешь играть с ним вдвоем?

– Могу, конечно, только он тоже играет на скрипке и всегда берет себе более трудную партию, ту самую, которую хотелось бы сыграть мне.

– И что тебе нравится играть вдвоем?

– Ты видел фильм «Хозяин морей»?

– Нет. Это о чем?

– Об одном корабле из британской армады, который преследует французских корсаров в эпоху Наполеона. Капитан судна, это Рассел Кроу, играет на скрипке, а корабельный врач, его друг, на виолончели, и они развлекаются вдвоем, играя квинтет Боккерини.

– Квинтет вдвоем? Как это может быть?

– Не знаю, но вот это мне нравится играть: «Квинтетино» Боккерини из «Хозяина морей».

Посомневавшись, стоит ли говорить, Пердомо все-таки решился:

– Твоему отцу поручено поймать человека, убившего Ане.

– Отлично! – радостно воскликнул мальчик, словно ему сообщили, что его любимая команда заключила контракт с лучшим футболистом сезона.

– Это значит, мне придется общаться со множеством музыкантов, вот я и смогу спросить их, не может ли кто аккомпанировать тебе в твоем «квинтете на двоих».

– Но сначала ты должен посмотреть одну вещь, папа. И пообещай, что не будешь сердиться.

Серьезное лицо Грегорио казалось совсем взрослым. Пердомо представил себя директором банка, который собирается сообщить клиенту, что отказывается предоставить ему кредит.

– Я не могу ничего обещать. Могу только сказать, что бы ты мне ни показал, я буду сердиться гораздо меньше, чем ты на меня, когда я отказываюсь выполнять твои капризы.

Грегорио повел отца в свою спальню и, достав из футляра скрипку, продемонстрировал гриф инструмента, отклеившийся от корпуса в результате удара, который пришелся точно по колковой коробке.

Пердомо несколько секунд стоял с открытым ртом, не в состоянии сказать ни слова.

– Но что случилось? Ты использовал скрипку как спортивный молот? Вот почему я тебя не слышал в последнее время!

– Значит, ты не сердишься, что я уронил ее на пол?

– С каждым может случиться. Ну и я думаю, ты ждешь, что я отдам ее в ремонт, верно?

– Да, конечно, – сказал мальчик не очень уверенно. – Но должен тебе сказать, папа, это недешево.

– Пусть это тебя не беспокоит.

Видя, что сын хочет еще что-то сказать, но не решается, Пердомо спросил:

– Скажи-ка, а это не уловка, чтобы я купил тебе новую скрипку?

– Нет, папа.

– Тогда почему у меня странное ощущение, что ты рассказал мне об этой поломке не все?

– Это произошло в метро.

– Я говорил тебе, что не против, чтобы ты ездил в метро, во всяком случае, когда ты не один. С кем ты ехал?

– Ты не понял, папа. Я не ехал в метро. Я играл. Пердомо ответил не сразу, потому что не был уверен, что хорошо расслышал, и попросил Грегорио повторить, что он сказал.

– Погоди, погоди, мой сын тринадцати лет играл в мадридском метро, чтобы ему бросали монетки? Когда это было?

– Это было не ради денег, а на спор. Ты согласен, что когда Джошуа Белл…

– Кто?

– Скрипач-виртуоз из Штатов. У него страдивари. И он решил сыграть в метро в Вашингтоне, чтобы выяснить, сколько народу остановится его послушать. Он только что три дня подряд собирал полный концертный зал в Бостоне, несмотря на то что билеты стоили по сотне евро. Но в метро около него почти никто не остановился.

– А что был за спор? С кем ты спорил?

– С двумя приятелями из колледжа. Я говорил им, что причина, по которой люди не останавливались, не в том, что они не любят скрипку. Они не останавливались, потому что Джошуа Белл выбрал пьесу Баха, в которой нет ни ритма, ни мелодии, – «Чакону». Если бы он сыграл «Размышление» из «Таис» или какую-то другую, более известную вещь, около него собрался бы народ, как около меня.

– Невероятно! Значит, ты преуспел там, где виртуоз потерпел неудачу? И это в Испании, где самая классическая музыка – это «Пакито-чоколатеро»!

– Если ты мне не веришь, посмотри на фотографию, которую сделал Дани моим мобильником.

Грегорио вытащил из кармана телефон и показал снимок, на котором был виден мальчик в окружении по меньшей мере тридцати человек.

– Погоди минутку. Твоим мобильником? Давно ли у тебя мобильник?

– В первый день нам удалось собрать шестьдесят семь евро. И мы вернулись в другой раз, и вот тогда у меня упала скрипка.

Пердомо чуть не расхохотался, но сдержался и напустил на себя серьезный вид.

– Все, что я вижу здесь, – это мальчик, но он очень далеко. Откуда мне знать, что это ты?

Грегорио заметно расстроился из-за того, что отец не поверил в его успешное выступление:

– Папа, ну посмотри на одежду! Ты эту куртку, красную с белым, видел на мне сотни раз!

Увидев вполне ожидаемую реакцию мальчика, Пердомо дал волю веселью:

– Скажи, какую вещь ты выбрал, чтобы превзойти этого скрипача?

– Я вспомнил, как ты всегда говорил, что «Битлз» были как Шуберт двадцатого века. А поскольку у нас в гостиной стоят все твои диски, я их прослушивал, чтобы найти привязчивую мелодию.

– Уже за одно то, что выбрал «Битлз», ты заслуживаешь награды!

– Я играл «Восемь дней в неделю», очень живо.

В ответ Пердомо начал напевать песню, отбивая ритм ладонями: «Ain’t got nothin’ but love, babe, eight days a week»[11]11
  «Я жду от тебя лишь любви, детка, восемь дней в неделю» (англ.).


[Закрыть].

Грегорио почувствовал себя неловко оттого, как мало изящества было в движениях отца:

– Довольно, папа.

Пердомо заверил мальчика, что на этой же неделе они решат вопрос со скрипкой, но сначала заставил его пообещать, что тот больше не станет демонстрировать свои музыкальные способности в метро.

– Несколько месяцев назад группа неонацистов убила мальчика в Легаспи. А кражи и нападения происходят каждый день.

– Но все время становится все больше камер, папа, – ответил ему сын. – И скоро начнут действовать патрули с собаками. Мне кажется, я в метро в большей безопасности, чем на улице.

– Тебе только тринадцать, Грегорио. Мальчик тринадцати лет в наше время не может чувствовать себя в безопасности нигде. Тем более со скрипкой, какую мы, возможно, тебе купим.

Мальчик пришел в восторг от мысли, что наконец станет обладателем хорошего инструмента. Пердомо не стал говорить, что теперь у него есть прекрасный повод позвонить Элене Кальдерон.

18

Результаты вскрытия тела Ане Ларрасабаль подтвердили первые предположения Пердомо, сделанные в тот вечер, когда он осматривал еще неостывшее тело скрипачки. Причиной смерти послужила церебральная аноксия, вызванная удушением с помощью предплечья, а токсикологические анализы не выявили ничего значимого. Однако изучение под микроскопом арабских букв, которые убийца написал кровью на груди жертвы, дало действительно интересные результаты, и криминалисты попросили инспектора зайти к ним, чтобы прокомментировать их ему лично.

– Как всем известно, – начал объяснять сотрудник отдела, вкладывая слайды размером со страницу в негатоскоп, – у арабов не только совершенно отличный от нашего алфавит, но они к тому же пишут справа налево. Это определяет общий характер письма и способ начертания каждой буквы. Всего существует восемнадцать основных форм букв, которые несколько варьируются в зависимости от того, связаны они с предыдущей буквой или последующей. В результате получается двадцать восемь букв алфавита, которые могут сочетаться с одной, двумя или даже тремя точками, расположенными над или под каждым знаком, но здесь нам важно, каким образом перемещается перо по бумаге.

Слайды уже были закреплены вертикально на белой матовой поверхности, и криминалист включил флуоресцентную лампу, чтобы просматривать изображения.

– Чтобы составить слово «Iblis», которое по-арабски значит «дьявол», убийца должен был употребить пять знаков. Вот слово целиком.

Оно состоит из букв:

На этом слайде мы видим увеличенную первую букву, «син»:

Араб написал бы ее следующим образом: начав с крайней правой точки двойного «v», затем вывел бы большое «U», не отрывая пера, одним движением.

Криминалист помогал объяснению, рисуя в воздухе указательным пальцем букву «син» так, как она должна быть написана. Пердомо заметил, что в этом странном окружении, создаваемом белым нереальным светом лампы, у криминалиста, в то время как он объясняет, голова слегка покачивается вверх и вниз, словно плавник дельфина. Так как он очень редко моргал, глаза его напоминали рыбьи, и это создавало впечатление, будто смотришь на какое-то существо в аквариуме.

– При изучении под микроскопом обнаружилось, что эти буквы написаны слева направо, как это сделал бы западный человек, – заключил эксперт.

Фосфоресцирующий свет негатоскопа начал мигать, несомненно, из-за плохого контакта, и криминалист наградил аппарат крепким ударом по верхней части.

– Могу я посмотреть изображения, полученные с помощью микроскопа? – спросил Пердомо, отметив, что удар подействовал. Примерно так же его отец в свое время награждал тумаком старенький черно-белый телевизор, когда у того сбивалась настройка.

Криминалист вручил ему несколько фотографий размером в страницу, на которых можно было различить текстуру крови.

– Видишь? – сказал криминалист. – Плотность краски (в данном случае это собственная кровь жертвы) уменьшается слева направо, а не наоборот. По мере того как обмакнутый в кровь палец движется по коже этой бедняжки, он мажется меньше, из-за того что кончается краска.

– Другими словами, убийца не араб, – в изумлении воскликнул инспектор.

– Мое личное мнение, что кто-то хотел нас надуть, заставить поверить в то, что убийство – дело рук фанатика-исламиста.

– Из этого же следует, что убийство не было спонтанным, а хладнокровно задумано хитрым преступным умом.

– Не таким уж хитрым. Убийца совершил ошибку, написав это слово слева направо.

– Это единственная его ошибка, потому что вы не нашли больше ни одной улики: ни волос, ни отпечатков пальцев, ни волокон одежды.

– Ошибаешься, инспектор, ведь он оставил след, который я тебе продемонстрировал, а именно свой образ действий. Очень немногие могут искусно задушить человека с помощью предплечья, – сказал криминалист, выключив свет в комнате и погасив лампу. – Я разговаривал с судебным врачом (еще до того, как ты включился в расследование), и он сказал мне, что неопытный душитель наверняка стал бы сжимать руками горло. Это не только причиняет жертве страшную боль, но всегда вызывает неистовое сопротивление с ее стороны и обычно заканчивается разрывом гортани и переломом подъязычной кости. Тогда бы у нас были частицы кожи и даже крови убийцы под ногтями скрипачки. Вместо этого убийца использует предплечье, чтобы пережать сонную артерию и яремную вену, не прекращая доступа воздуха, и провоцирует сначала церебральную ишемию, а затем смерть.

– Скажи мне, по мнению врача, можно понять, был убийца левшой или правшой?

– Нет, и нельзя узнать, мужчина это или женщина: чтобы пережать кровоток, не нужно обладать большой силой. Чтобы ты понял, скажу, что при удушении нужно нажать на гортань с силой более пятнадцати килограммов; чтобы блокировать яремную вену, достаточно двух килограммов давления, а чтобы проделать то же самое с сонной артерией, около пяти. Но несомненно, человек, которого ты ищешь, занимался боевыми искусствами и, возможно, уже убивал раньше тем же способом.

19

Вернувшись к себе в кабинет после визита к криминалистам, Пердомо обнаружил, что его дожидается младший инспектор, Вильянуэва. Сразу же после появления Пердомо в УДЕВ у них состоялась краткая напряженная беседа, и с тех пор они не обменялись ни словом. Вильянуэва был среднего роста, лет сорока пяти, с буйными, совершенно седыми волосами. Он всегда носил кричащие галстуки, словно восполняя этим отсутствие индивидуальности. Пердомо считал его законченным приспособленцем и был убежден, что, пока он пользуется покровительством комиссара Гальдона, Вильянуэва не только не осмелится ставить ему палки в колеса, но еще и попытается сделать вид, что готов служить инспектору верой и правдой.

Во всяком случае, на словах.

Бывший конфидент Сальвадора держал в руке папку с рабочими записями и уликами, которые группа убитого инспектора успела собрать до его трагической гибели.

– На днях я обещал тебе сотрудничество, Пердомо. К тому же меня вызывал Гальдон, – сказал он мелодичным голосом, в котором слышалась покорность.

– Я не просил Гальдона нажимать на тебя. Мне хватит, и даже с избытком, того, что ни ты, никто другой из людей Сальвадора не будете лезть и мешать мне.

Младший инспектор двинулся к дверям, но его задержал голос Пердомо, решительный и звучный, как молоток судьи при вынесении приговора:

– Минутку. Что за чертовщина на этом листе?

Инспектор достал из папки машинописную страницу с десятком фамилий, среди которых одна была женская, причем вписанная от руки.

– Это люди, которые были связаны с этим делом. От следователя до судебного врача и его помощников, включая людей моей группы.

– Ты хочешь сказать, группы Сальвадора? Или ты считаешь себя его преемником?

– Пердомо, черт возьми, давай кончим дело миром, нам еще столько работать вместе.

– Это мы еще посмотрим. Что это за женщина в конце списка? Ты написал только телефон, но непонятно, из какого она отдела.

– Милагрос Ордоньес, ясновидящая, – ответил Вильянуэва, поглаживая свой галстук фисташкового цвета, который не остался бы незамеченным даже в сельве Амазонки.

– Ты что, меня разыгрываешь? Сальвадор использовал экстрасенсов при расследовании?

– Я хочу, чтобы ты знал, что я играю с тобой честно. Я не обязан был тебе говорить, даже Гальдон об этом не знает.

Пердомо недоверчиво покрутил головой, не отводя взгляда от написанной фамилии.

– Этого только не хватало! Мало того что эти фрики, как чума, заполонили все средства коммуникации, теперь они еще пролезают к нам в полицию.

– Ордоньес нельзя отнести к фрикам, – возразил Вильянуэва. – Она не всегда может сообщить нужную информацию, но в тех случаях, когда она говорила, что у нее есть данные, они всегда оказывались надежными.

– Не морочь мне голову, Вильянуэва, я на таких вещах собаку съел!

– Я-то тут при чем? Это Сальвадор консультировался с ней, когда следствие заходило в тупик.

– Ты хочешь сказать, что эта сеньора была вовлечена еще в какие-то расследования? В какие же?

– Не могу тебе сказать, Сальвадор не распространялся по поводу своих отношений с ней. Он никогда не позволял никому из сотрудников УДЕВ присутствовать на своих встречах с этой сеньорой.

– Тогда откуда ты знаешь, что он обращался к ней в связи с делом Ларрасабаль?

– Потому что три дня назад у него сломалась машина, и он попросил меня отвезти его к дому ясновидящей. Но не дал мне ее увидеть. Оставил меня дожидаться его на улице, и это длилось около часа.

– У него не было с ней любовной связи?

– Не думаю. Он любил расфрантиться, когда собирался покорять кого-нибудь, а тут был небрит и в рубашке, на которую смотреть страшно.

Пердомо заглянул в папку, которую отдал ему Вильянуэва, и вытащил еще один документ: разорванную надвое и склеенную скотчем партитуру, вложенную в пластиковый файл, чтобы не повредить отпечатков. На ней были написаны от руки следующие ноты:

– А это что?

– Это обнаружили в артистической скрипачки, когда мы туда пришли.

– Где?

– В корзине для бумаг.

– Криминалисты видели?

– Да. Там нет отпечатков жертвы, ноты написаны пастой биковской авторучки, бумага обычная.

– А ноты? Из какой вещи?

– Откуда я знаю? Мне никто об этом не говорил. Я могу идти?

– Нет. Что ты выяснил относительно смерти Сальвадора?

– До сих пор явного подозреваемого нет, хотя случай не вызывает сомнений: если скрипачку убила какая-то исламистская группа, а тип из мастерской, подложивший бомбу Сальвадору, араб, то понятно, что с ним расправились, чтобы он не занимался расследованием.

– Эти два убийства не связаны. Я разговаривал с криминалистами, и они мне сказали, что исламский след в деле Ларрасабаль – фальшивка. Этого я тоже не обязан был тебе говорить.

– Спасибо за информацию, мы квиты. Могу идти?

– Да. Но меня беспокоит эта ясновидящая. Обычно эти шарлатаны просят, чтобы полиция предоставила им какую-то вещь, принадлежавшую жертве. Если Сальвадор консультировался с ней по делу Ларрасабаль, боюсь, как бы у нее не осталась какая-то улика.

– Знаешь, это довольно просто узнать. Почему бы тебе не позвонить ей?