Текст книги "Вячеслав Тихонов. Последний рыцарь экрана"

Как сложится – так сложится

Каждое поколение имеет свои взгляды на жизнь и на профессию.

Родители меня отговаривали, но я все равно стал тем, кем хотел, поэтому и сам я не предпринимал никаких попыток увести своих детей от их цели. Как сложится – так сложится.

Сейчас, конечно, все очень изменилось, если сравнивать с моим детством – все совсем, на мой взгляд, другое. И если я чувствовал, что моей дочке Ане трудно и она нуждается в моем совете, я всегда пытался ей подсказать. Но очень осторожно, без всякого давления. Во всяком случае, учиться хорошо я ее не заставлял – в ней самой это было. Уж не знаю от кого. Я учился как все – нужно что-то пройти по программе, ну и «проходили» мимо многих важных вещей.

Помню, однажды мы ждали Аню из школы к обеду. Она пришла, – чувствую, что-то не так. Я спрашиваю: «Аня, в чем дело?» – «Я получила тройку…» – и заплакала. Я взял ее на руки: «Аннушка, милая, подумаешь, троечку получила – завтра получишь четверку, пятерку. Зачем же плакать по этому поводу?» Правда, через пару дней она снова пришла из школы и с порога заявила: «Папа, бери меня на руки!» Но вот это стремление во всем быть лучшей – оно в ней всегда было.

Когда пришло время подумать, куда Ане пойти учиться, я стал приглядываться к ней, чтобы понять, каковы ее пристрастия. И обнаружил, что мои частые отлучки из дома сказались: в Аню проник вирус кино. А может, нашептал кто – не знаю. Но только она сказала, что хочет быть актрисой. Я не отговаривал – я просто старался не слишком этому содействовать, скажем так. Не подозревая о том, что вскоре наступит время, когда молодым будет очень тяжко и почти все они останутся без работы. Вне зависимости от того, талантливы они или нет.

Моя дочка – очень способная девочка. Высокая, с хорошей фигурой, неплохо поет, танцует. В десяти картинах снималась – кажется, в Белоруссии получила приз за лучшую женскую роль в фильме «Ночная бабочка». И если бы я запретил ей тогда волею отца, то неизвестно, какой бы счет потом она мне предъявила. Ведь и в моей жизни было нечто подобное.

Ему не хватает свободы…

В картине «Белый Бим Черное ухо» вот в чем сложность была. Мне нужно было за очень короткий срок подружиться со взрослой собакой. Причем не просто подружиться, а сделать так, чтобы у зрителей не оставалось никаких сомнений, что эта собака – моя. В «Семнадцати мгновениях…» у нас с партнершей была возможность за кадром обговорить нюансы немой сцены. А каково было искать общий язык с Бимом, который по жизни человеческого языка не разумеет? Я стал думать, как мне быть. Пса звали Стиф, мы его между собой прозвали Степкой. Ну, а по фильму – Бим. Он очень тосковал по своему хозяину, который сдал нам его на полтора года в прокат. Степку каждый день приводили на студию, чтобы он привыкал потихоньку к киношному миру. Он ложился у ног нашего кинолога, и взгляд у него был грустный. Хотя все старались как могли: кто колбаской угостит, кто сосиской, кто сладостями. Значит, мне идти этим путем было нельзя. А я любил наблюдать за собаками с детства, голубей буквально до института гонял. И здесь мне моя любовь к животным помогла. Я задал себе вопрос: чего же Степке не хватает? И ответил: ему не хватает свободы. Его все время держат у ноги, у киноаппарата. Тогда я попросил: «Дайте мне, пожалуйста, длинный поводок, и мы со Степкой пойдем гулять». И обернулся к собаке: «Давай, Степка, побродим!» Он потащил меня по каким-то дворам, закоулкам, свалкам, где читал своим чутким носом, какая там без него проходит жизнь. Погуляв с полчаса по округе, мы вернулись. И с тех пор каждый день, приходя на площадку, я первым делом говорил: «Степка, пойдем гулять!» Через некоторое время он стал ждать меня и, завидев, вскакивал и начинал вилять хвостом: дескать, вперед! И когда начались сами съемки – он по всей студии искал меня и всегда находил. А что такое студия: народу тьма, запахи самые разные, в том числе и неприятные – пыль, нафталин, пиротехника.

В фильме видно, что Бим относится ко мне как к хозяину, а я в кадре делаю вид, что совсем на него не обращаю внимания. Но я точно знал, что вот сейчас заверну за угол – и он помчится за мной.

«Они сражались за Родину»

«Они сражались за Родину» – еще одна большая картина Сергея Бондарчука, в которой мне удалось поработать. По сюжету мой герой, Николай Стрельцов, убегает из госпиталя после бомбежки не в тыл, не домой, а на фронт и разыскивает свою часть, которая отступает. Находит и, счастливый, становится в строй, не будучи способным воевать, потому что он оглох. У Шолохова написано: «Он мучительно заикался». Это легко написать, но как это перенести на экран? Я стал работать над ролью задолго до съемки, работать, искать это заикание. Дочка из школы придет домой, а я ей говорю: «Ну к-к-как, Аня, т-тебя сегодня с-с-спрашивали?» Вначале она смотрела на меня странно. Когда это повторилось: «Ну как – ты сы-сыта или е-е-еще?» – она спросила: «Папа, а чего ты со мной так странно разговариваешь?» Когда стала заикаться сама, прекратил эти домашние эксперименты.

А как-то взяли меня и на отрицательную роль. Это было в фильме «Две жизни». Положительного героя играл Николай Рыбников, а князя Нащекина, ярого врага революции, доверили мне. Эта роль по драматургическому слою, по сложности характера мне нравилась больше. В финале мой герой бежит из революционной России, и мы встречаем его уже за рубежом, в ресторане. Он работает официантом. Тогда эта роль считалась отрицательной, но сейчас, после стольких переосмыслений в нашей жизни, она мне таковой не кажется. Князь Нащекин видится мне одним из тех патриотов, которые так же болели за родину и хотели ей процветания, но оказались по другую сторону баррикады и были вынуждены бежать. А больше отрицательных ролей мне действительно не предлагали.

В целом я, конечно, считаю, что мне все-таки повезло в профессии. Мне достались очень интересные работы – и историческая тема, и современный материал, и литературная классика. Просто сейчас хотелось бы участвовать вот в этой нашей сложной жизни, участвовать именно своим оружием – не на демонстрациях и трибунах, а бороться искусством. Говорить о том, что происходит (хотя точно сказать, что происходит, сейчас не сможет никто). Для этого нужно время. Нужно отойти лет на пятьдесят, и тогда точно все встанет на свои места, и можно будет оценить, что же происходило в конце XX века. Где правда? Кто делал ошибки? Кто, наоборот, делал благо? И тогда появятся правдивые книги, фильмы, история восстановит истину.

Сейчас наша жизнь протекает бурно. Найти себе роль или человека, с которого ты бы хотел сделать характер, можно. Вот, допустим, академик Сахаров. Я на него не похож. Возраст – да. Я бы сделал что-то «по мотивам» характера и жизни этого великого ученого, который, в какой-то степени, своими делами, может быть даже, предотвратил гибель России. Но нет драматургии. Таких ролей еще никто не написал. Но они будут написаны, я в это верю. И будут их играть другие актеры…

Я не стремился быть богатым

Бога-а-атый? Это определение несвойственно людям моего поколения. Какие бриллианты, боже мой?! Внуки мои – два бриллианта. И дочь – бриллиант! Украшениями я никогда не интересовался. Даже кольцо обручальное золотое потерял. И с тех пор не ношу и не очень беспокоюсь. Когда мы работали в кино, у каждого была ставка, о деньгах не думали. Богатым я никогда себя не ощущал и не жалею об этом. Мне жаль тех людей, у которых полные карманы денег. Я им не завидую. Им труднее, а мне легче жить. У меня есть пенсия, все нормально. Было время, не скрою, когда приходилось сдавать макулатуру и стеклотару. Я это делал тогда, чтобы на эти деньги купить что-то для маленькой дочки. Было время после развода, когда мне негде было ночевать, и я жил у друга. Денег не было, большой зарплаты тоже, и занять было не у кого.

Но занять как-то все же пришлось… у самого себя. Когда я снимался в картине «Две жизни», мне предложили купить машину. Поставили в очередь на «Москвич» 407-й модели, а Пырьев мне сказал: «Внеси деньги и покупай». Я думаю: что делать, я в списке, а денег-то нет! Пошел к замечательному нашему директору студии им. Горького Григорию Ивановичу Бритикову, рассказал ситуацию и спросил: «Может быть, можно за всю мою работу в «Двух жизнях» получить все деньги сразу, купить машину, а потом сниматься бесплатно?» Он поверил мне, разрешил. Вот так я впервые купил машину.

А того друга, у которого я ночевал, уже нет. Много ушло друзей. Смотришь на телефон и думаешь: «Чего же ты молчишь?» И мне позвонить некому. Нету их, тех людей, на которых я мог бы опереться в этой жизни. Одиночество… Есть одиночество физическое, но есть еще и духовное. Я сейчас живу воспоминаниями того доброго, что было в моей жизни, в детстве с родителями, в юности и потом уже в работе. А теперь почти все близкие по духу мне люди ушли, а я еще задержался.

Да, мне очень жалко людей, которые богаты и сверхбогаты. Как они называются? Олигархи, миллиардеры? Я им сочувствую. Ставишь себя иногда на их место и думаешь: «Ну вот был бы у меня, допустим, миллион долларов, и зачем? Пенсии мне хватает, есть дочь, внуки…» Нынешним звездам я не сочувствую – им труднее, очевидно, живется, хочется больше и больше. Покупают для пиара или чего-то еще всякие ненужные вещи, но мне это ни к чему.

Я богат тем, что много людей смотрели, смотрят и, надеюсь, будут смотреть те небольшие картины, в которых я работал.

Слава… Никакой славы ни тогда, ни сейчас я не чувствовал и не чувствую, и меня это не интересует. Меня устраивало, что картину «Семнадцать мгновений весны» с удовольствием смотрят. Да, узнают на улице, но это лишь значит, что на данном этапе я выполнил свою миссию. И мне было радостно на душе. Не надо мне никакой славы, лишь бы была работа, лишь бы были здоровы мои внуки и лишь бы в нашей жизни было все как идет, по нарастающей, с улучшением, с ускорением. Чувствуется, все лучше становится жить. Может, с чем-то я и не согласен, но поступательное движение есть. И этим живешь и дышишь.

Потребности мелькать на телеэкране, на обложках журналов у меня нет, так зачем же встречаться с теми, кто потом мои слова перепутает, переврет? Не говорю уж о том, что вопросы практически все задают одинаковые.

Но я не имею права ругать современность и восхвалять то, что было. Я и в советское время собирал бутылки, чтобы хоть как-то протянуть до зарплаты. Может, читатели не поверят, но процентов за использование образа Исаева-Штирлица я ниоткуда не получаю, живу на пенсию. Она хоть и невелика, но ничего – не жалуюсь, тем более что за лечение (а в последний раз я два месяца на больничной койке провел) из уважения к моим годам и заслугам перед Россией денег с меня не спрашивают. Спасибо государству за заботу. Я не стремился быть богатым, но и бедным себя не ощущал. Я этим не озабочен.

Так что все нормально, жизнь идет своим чередом. Я ведь из простой семьи, из рабочей, у меня и отец простой, и дед. И женщины, среди которых я жил, тоже трудились очень много. Видимо, эту рабочую закваску я и впитал в себя. Она во мне существует, хотя и князей дважды пришлось играть. Но все равно во мне лежит уважение к людям, которые меня окружали, к людям с рабочими руками и очень доброй душой.

Я же не могу быть иным, какой я есть – такой есть. Такими были мои предки, которых я помню, и я таким остался. Я иду вместе со всей страной, которая живет, растут наши дети, и, надеюсь, все будет о’кей!

«Русская тайна»[1]1
  «Русская тайна/Восстание 1993 года» – фильм Вячеслава Тихонова, рассказывает о судьбе русского народа, русского человека в контексте российской действительности последнего десятилетия. Подробно освещаются события кровавой осени 1993 года. Редкая хроника, многочисленные интервью с деятелями оппозиции того периода. Фильм, после драматических, порой трагических эпизодов, заканчивается финалом, преисполненным веры и надежды.
  Фильм-лауреат V Международного кинофестиваля «Золотой Витязь»: картине присужден приз им. А. Сидельникова «За лучшую режиссуру». – Прим. ред.


[Закрыть]

Ровно два года жизни отдал я этой картине, производство ее шло настолько тяжело, что порой казалось – мне и моим товарищам по съемочной группе никогда уже не закончить ее… Тяжело было и в материальном плане, и в физическом смысле (это был воистину каторжный труд!): исходный материал по фильму был снят огромный, и надо было еще и сориентироваться в этом море разливанном, многократно просмотреть отснятое и отобрать, наконец, самое необходимое, тяжело было и в концептуальном подходе… В последнем, я думаю, именно и заключалась главная трудность: события девяносто третьего года были еще слишком свежи в памяти. А, как известно, по-настоящему понять смысл события, его место в жизни народа, страны можно, только отойдя по времени от события на некое расстояние, успокоившись сердцем и рассудив все по законам мудрости и красоты… Находясь же внутри события или близ него, сделать это чрезвычайно сложно.

Считаю, что мне и моим товарищам удалось в фильме почти невозможное: пластически осмыслить события, в которых незадолго до этого мы принимали непосредственное участие… Более того, думаю, что мы стали первыми – именно в масштабном кинематографическом осмыслении роли и значения этих событий в судьбе народа и страны… Собственно, прошедшие четыре года показали, что фильм до сих пор не устарел. Люди, насколько я знаю, до сих пор смотрят «Русскую тайну», и сердце мне подсказывает, что ее еще достаточно долго будут смотреть…

Я из другой эпохи…

Сейчас я живу внутренней болью, которую не могу в себе преодолеть, о своих внуках, о дочке Ане. Дай бог, чтобы внуки нашли свое место в жизни.

Да, вот сижу на даче, нянчу внуков да телевизор смотрю. Что-то мне там, безусловно, нравится, что-то нет… Включаю чаще всего каналы «Культура» и «Спорт». Смотрю «Культурную революцию» Швыдкого. Симпатично и умно. А почему нет? Он очень профессиональный человек. Он интересно берется за разные темы… У Михаила Ефимовича отлично получается, хотя, конечно, не все выпуски равноценные – это неизбежно, когда программа регулярная. Так что, когда министр культуры предстает и в неминистерском амплуа, мне кажется, это только ему в плюс. Гораздо хуже обратная ситуация: телеведущий или артист идет в политику, путая трибуну с эстрадой.

Картины предпочитаю старые, с прекрасными характерными актерами – современные не люблю. Свои фильмы пересматриваю. Они все любимые. Особенно люблю «Дело было в Пенькове» – с этого фильма меня начали узнавать люди.

Вообще, я все острее чувствую, что из другого поколения, другой исторической эпохи, – сложно мне привыкать к новой реальности…

Иногда езжу с дочкой на рынок – правда, стараюсь замаскироваться, чтоб не узнали. Часами наблюдаю за своими четырехлетними внуками-близнецами и должен сказать, что это самое интересное занятие. Родители назвали их в честь обоих дедов (отца моего зятя звали Георгием). Пока Славка и Жорка – поскольку в одно время родились, от одних папы с мамой! – одинаковые разбойники, и говорить, передалось ли им что-нибудь от меня, рано. Если проявится, то гораздо позднее, в работе, но я пытаюсь понять, к чему же их тянет, а еще гоню от себя тягостную мысль, что жить в наше время мальчишкам – да и девчонкам! – очень опасно.

Когда родные в городе, мы остаемся с котом Масиком, который умирает, я его поддерживаю, сколько могу. Вот он ко мне идет, хороший, старичок мой. Я за ним ухаживаю, стараюсь помочь. Собака моя белая Степка умерла. Видимо, по возрасту, а может, кто-то помог в этом плане. А Масик со мной остался. И вот мы с ним коротаем вдвоем здесь на даче время.

Александр Володин как-то сказал: «Жизнь – это такое воспоминание». Но это ощущение – оно не из молодости… Когда человек уходит из активной жизни, страшно, если ему нечего вспомнить. К счастью, у меня есть что и, главное, пока еще есть с кем, хотя все меньше. Нету моих друзей, с которыми я работал, дружил и делал фильмы. Дай бог, чтобы они пожили, эти фильмы, и люди получали радость от искусства, от жизни. Начинаешь вспоминать молодость, прошлое, все, как было, где твои друзья. А их нет… К сожалению, время очень быстро прожито. Обрываются корни, которые держат нас. А когда все отомрут – падает человек. Таня Лиознова в больнице сейчас, очень плохо себя чувствует, не ходит… Грустно. Мы с ней относительно часто перезваниваемся, вспоминаем наших актеров, с которыми вместе работали. Некоторых, к сожалению, нет уже. Женя Евстигнеев, Ростислав Плятт, Юра Визбор… Было удобно, комфортно, мы работали трудно и с удовольствием. Хоть и пятьдесят лет после института, все равно учишься, все равно наблюдаешь, что-то пересматриваешь. Вообще, если это качество исчезает, все – надо уходить. Меня в этом смысле Бог миловал: мне всегда было интересно с партнерами по съемочной площадке. А потом, опять же, оставались воспоминания, которые приятно «проживать», сидя вот тут, у камина.

Журналисты сокрушаются: «Ишь какой! Объявил, что все уже в жизни сказал и больше интервью не дает…» Вы только не подумайте: никому я претензий не предъявляю. Понимаю – такая профессия: если написать просто, как есть, будет неинтересно – значит, чтобы разжечь интерес публики, что-то эдакое нужно добавить. Впрочем, на дутые «сенсации» я уже давно внимания не обращаю, а чтобы успокоиться, вспоминаю своих предков: как тихо, мирно, по-доброму жили они в доме, где когда-то я рос и воспитывался.

Не знаю, сколько мне отмерено

…Увы, у меня нет желания больше сниматься в кино. Ну, если снимать взялся бы Ростоцкий или Бондарчук (царствие им обоим небесное!), я бы, конечно, не стал и сценарий читать, но сейчас другой кинематограф, и в картинах, которыми нас порой мучает телевидение, я для себя роли не вижу. Наверное, пришло время других фильмов, другой на дворе век, и молодежь уже смотрит, как друг за другом гонятся, как стреляют, душат и убивают, – повсюду кровь и насилие. Мешает это невообразимо – очень трудно смотреть, когда с экрана в тебя целятся. Мы делали фильмы для того, чтобы люди, посмотрев их, понимали, как хорошо, как прекрасно на свете жить, а сейчас, наоборот, страшно после таких картин становится. Господи, не дай бог к кому-то залезут в дом, кого-то похитят, убьют… ну разве это искусство?..

Нет, не хочется предавать, не хочется делать что-то недостойное ролей, которые уже сыграны. Не хочется падать – всеми предыдущими ролями планка поднята слишком высоко. Пришло новое поколение, их интересует совсем другое, вкус у них изменился. А у меня пустота одна на душе от этих реклам – они не мне адресованы. Когда мне предлагают играть каких-то мафиози, стрелять, это я не принимаю и даже не смотрю эти фильмы… Это вообще болезнь актерская, когда мы несколько раз потом проигрываем какие-то роли, которые в теме засели и которым ты отдал много-много чего-то дорогого. Они являются! Каждый актер несколько раз проигрывает роли в голове, волнуется, и вообще актерам, которые играли большие роли, трудно потом выходить. Это и мой случай.

Недавно по каналу «Россия» показали документальный фильм обо мне. Пожалуй, можно сказать, это последняя моя работа для телевидения. Название, правда, странное – «Последний герой. Вячеслав Тихонов». Почему последний? У нас героев много. Но осталась радость – я сделал его для людей. Я там много всего наговорил, хотя вообще не оратор. Очень много сил и энергии отнимают все эти воспоминания. А просто болтать о том, что было, я не умею. Раз о чем-то вспоминаю, значит, снова все переживаю. А годы такие, что переживания уже вредны. Не знаю, сколько еще мне отмерено. Может, недолго осталось…

Я ничего плохого не сделал, всю жизнь честно работал, мне нечего стыдиться. Не зря прожил свою жизнь. Остались мои роли, мои работы. Надеюсь, зрители благодарны мне. Я всегда был рад, когда меня узнавали незнакомые люди на улице, подходили и благодарили… Вот это самое главное счастье для актера. Меня скоро не будет, а быть может, кто-то напишет, достойно или нет прожил свою жизнь.

Величайший актер. Он играл глазами
Воспоминания родных, друзей, коллег

Абсолютно чеховский персонаж

Трудно найти слова, чтобы говорить об отце в прошедшем времени. По-моему, очень точно сказал о нем Валентин Гафт, и я, наверное, сейчас не смогу лучше. Отец снимался с Гафтом в Швеции в фильме «Человек с другой стороны», и Валентин Иосифович позже рассказывал, что он тогда поразил его аристократической воспитанностью. Гафт называл отца абсолютно чеховским персонажем, кристально чистым человеком. Он был мудрым, сдержанным, элегантным человеком. Не был кондовым в советские времена и не стал распущенно-отвратительным в наши, «свободные». Отец был красив сам по себе. Прост, скромен, но не застенчив. Ему не надо ничего «добавлять». Он был именно таким, и процесс внутреннего самосовершенствования в нем не прекращался до конца. Кстати, снимавшаяся на той картине с отцом знаменитая шведская актриса Биби Андерсон признавалась, что, когда играла с ним, у нее слегка кружилась голова. В киногруппе над этим подсмеивались: «Биби, у тебя нет шансов. Тихонов предан жене». Продюсер фильма с шведской стороны как-то сказал: «Если бы Тихонов работал в Голливуде, я бы его не смог снимать – он стоил бы десятки миллионов долларов». Удивительная особенность отца заключалась в том, что он был абсолютно достоверным, естественным и правдивым.

Он был сдержанным и достаточно закрытым человеком. Говорил, что в жизни его все устраивает. Папин друг, кинорежиссер Станислав Ростоцкий, однажды мне объяснил характер отца. Он вживается настолько в свои персонажи, что, помимо воли, перенимает их черты. Так сложилась кинематографическая судьба актера Тихонова, что его герои – сплошь «благородные рыцари без страха и упрека». Вы можете представить Штирлица или князя Болконского, которые бы жаловались на жизнь или рассказывали скабрезности о любимых женщинах? Он играл в кино идеальных героев и сам, может быть, помимо воли, не специально, старался быть на них похожим. Недаром до последних дней женщины писали ему восторженные письма, объяснялись в любви, рассказывали о своих житейских драмах. Наверное, они в нем видели то, чего не находили в жизни. Причем писали и папины ровесницы, и сегодняшние школьницы. Недавно пришло письмо от шестнадцатилетней девочки, которая влюбилась в папу после того, как посмотрела «Войну и мир». Я читала отцу ее письмо вслух. Он был растроган детской искренностью. Красавица Ирина Алферова признавалась, что была влюблена в Тихонова. А чьи-то рассказы или воспоминания о том, что отец был в жизни сухим, неэмоциональным человеком, – всего лишь выдумки. Эти люди плохо знали отца. Папа был остроумным, искрометным, ироничным человеком, он замечал красивых женщин и реагировал на них как любой нормальный мужчина. Но считал, что говорить о болезнях и женщинах неприлично. Папа вырос в провинции, но в интеллигентной семье. Его мама была педагогом, отец принадлежал к технической интеллигенции. Дядя был артистом.

Знакомство папы и мамы было довольно романтичным. Они встретились на озвучивании фильма «Мужчина и женщина». Папа озвучивал Жана Луи Трентиньяна, а мама работала переводчицей на этой картине. А потом… Знаете, как говорится, жизнь прожить – не поле перейти. И любовь была, и сложности. Вообще папина личная жизнь – большая загадка… Я не хочу, чтобы возникло впечатление, будто его личная жизнь несчастна. Да, было в ней много тяжелого. Но и много радостного. Он никогда не был звездным, тусовочным, как сейчас это принято называть. Папа считал, что женщина вообще не должна работать, когда у нее есть семья. Муж и дети важнее съемок в кино… Да, помню, мы ездили с ним ловить селедку. Это было на море, мы рыбачили с катера и ловили на спиннинг. И сразу же засаливали рыбу в бочках. Правда, папа так и не сумел меня пристрастить к рыбалке.

Я немного сейчас снимаюсь, потому что занялась продюсированием. В этом году должен выйти фильм «Глазами волка», в котором отец сыграл свою последнюю роль. Снял фильм режиссер Николай Вороновский, мой муж, а я – продюсер этой картины.

В последние годы папа жил как в коммуне. Из-за моих пятилетних сыновей Славы и Гоши у нас дома дым стоял коромыслом. Когда родились мальчишки, я специально переехала к отцу на дачу на Николину Гору, чтобы он не унывал, не замыкался в одиночестве. В течение последних пяти лет мы почти не расставались, сыновья здесь ходят в детский сад. С одной стороны, шебутные маленькие внуки иногда его доставали, отец переживал, что они разнесут в клочья дачу, но, с другой стороны, он жил в полноценной семье, со своими радостями, проблемами, заботами.

Анна Тихонова, дочь