Текст книги "Орел/Решка"

Ю. К. Майерс
Орел/Решка

© 2012 by Eugene Myers. All rights reserved.

© Юлия Никифорова, перевод, 2015

© Дарья Кузнецова, иллюстрация, 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

* * *

Моей маме, лучшей из всех матерей

Благодарности

Многие помогли превратить эту книгу из мечты в реальность. Премного благодарен Кэрри Райт за то, что вдохновила меня написать ее, и за то, что стала редактором и первым читателем, хоть и настаивала на том, что я потерял большинство каламбуров.

Спасибо храбрым участникам класса «Кларион Уэст 2005» и моей группе писателей «Иное течение», которые прочли ранние наброски и предложили вдохновляющую, но честную критику и советы. Я особенно признателен Крису Дайкману (за схему отвратительного сюжета, разумеется), Эми Саре Истмент, Алайе Дон Джонсон, Раджану Кханну, Меркурио Д. Ривере, Карен Робертс и Кэти Спэрроу.

Мне повезло с семьей и друзьями: они понимали, почему я игнорировал их на протяжении недель и даже месяцев, и всегда оказывались рядом, когда я внезапно жаждал компании. Майя Бернштейн была моей самой большой поклонницей с тех самых пор, как я начал писательскую деятельность, как и многие другие, кто всегда поддерживал меня и мою работу, включая Тори Аткинсона, Шона Боггса, Люси Чен, Дэна Круси, Лиз Горински, Джеки Хидальго, Меган Хониг, Скотта Клецкина, Дейли МакКлинток, Рейчел Перкинс, Бена Тернера, Керри Райт и Ди Чжана.

Я искренне благодарен моему суперагенту, Эдди Шнайдеру, и всему коллективу литературного агентства «ABberwocky», как и Кэтрин Мейсон, за то, что отшлифовали мою рукопись. И конечно, наибольшую благодарность приношу моему редактору, Лу Андерсу, он с энтузиазмом взялся за эту странную книгу и превратил ее в нечто по-настоящему особенное, а также всей команде «Pyr», что не покладая рук работала на мой имидж.

Я не мог бы желать рядом с собой людей лучше.

Глава 1

Когда Эфраим зашел на кухню, мать полулежала на столе. Правой рукой сжимала полупустую бутылку водки. Рядом в пепельнице дымилась сигарета, выгорев до испачканного помадой фильтра и превратившись в серый цилиндрик. Эфраим с силой затушил окурок и рукой разогнал табачный дым.

– Полагаю, это моя вина, – сообщил он бесчувственной матери.

Та напилась до беспамятства, но, скорее всего, станет винить сына за то, что тот не помчался домой из школы и не разбудил ее на вечернюю смену в супермаркете. Эфраим взялся за бутылку водки. Даже разбуди он маму сейчас, та не смогла бы работать. И уже опоздала на целый час.

– Мистер Словски опять вычтет из твоей зарплаты, – пробормотал он.

Эфраим поставил водку в раковину, наполнил на четверть водой из крана и поболтал. Запасы алкоголя приходилось экономить: они уже не могли позволить себе покупать по две бутылки в неделю, как привыкла мать. Конечно, было бы лучше для них обоих, чтобы она вообще не пропивала деньги. Он плотно закрутил крышку и вернул бутылку на стол. Мать даже не шевельнулась.

– Мам.

Обычно она уже приходила в себя, бормотала неразборчивые ругательства и тянулась к очередному стакану. Но сейчас вообще не двигалась. Мир как будто замер вокруг Эфраима, исчезло гудение работавшего холодильника, шорох вентилятора на потолке. Что-то было не так.

Он дотронулся до плеча матери и наклонился к лицу, чтобы посмотреть, дышит ли она.

– Мам.

Та что-то крепко сжимала в левой руке. Желтый пузырек с лекарством. Несколько пурпурных капсул рассыпались по исцарапанному пластику. У Эфраима похолодело в груди, он никогда не видел, чтобы мать принимала таблетки, выписанные по рецепту.

– Мам!

Эфраим дотронулся до ее плеча, когда мать не отреагировала, потряс сильнее. Еще больше похожих на конфетки пилюль высыпалось из пузырька и скатилось на пол. Мягкие, они сминались под кедами, когда Эфраим обошел стол и вытащил бутылочку из обмякшей руки. Длинное химическое название на этикетке ничего ему не сказало.

Эфраим приподнял мать, и ее голова свесилась на грудь.

– Мам, – он мягко похлопал ее по щеке. – Проснись. Проснись!

Он кожей почувствовал ее дыхание. Ну уже что-то.

– Прошу тебя, проснись.

– Ммм… – пробормотала она, тряхнув головой.

– Мам!

Она вдруг распахнула глаза и уставилась на сына невидящим взглядом.

– Эфраим, где ты?

– Мам, прямо тут. Посмотри на меня.

Она пару раз моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд на его лице.

– Милый?

– Да, это я.

Она явно ничего не понимала.

– Что с тобой случилось?

Мать тряхнула головой, пытаясь отпихнуть сына, но он сжал ее плечо сильнее, опасаясь, как бы она себя не поранила.

– Нет! – пробормотала она. – Нет!

– В чем дело?

Она сползла на пол, вырываясь из его рук. Стул упал между ними, и Эфраим больно ударился бедром о край кухонного стола. Мать была сильнее, чем казалась.

– Ты умер! – Она явно пришла в себя. – Эфраима больше нет!

– Мам, успокойся. Я здесь.

– Эфраим умер, – всхлипнула она.

– Тебе это просто приснилось. Мам, посмотри на меня. Взгляни на меня! Я в порядке.

Она, пошатываясь, направилась к плите, схватилась за нее, и ее начало рвать. Прозрачная жидкость выплеснулась на грязный линолеум вместе с принятыми пилюлями.

– Черт возьми! – вырвалось у него.

Мать покачнулась, и Эфраим бросился вперед, чтобы поддержать ее.

Она рухнула на колени, склонив голову, пару раз кашлянула и уставилась на зловонную лужу. Наконец мать посмотрела вверх и в этот раз, похоже, узнала собственного сына. Она заплакала; подводка растеклась под глазами, теперь походя на синяки.

– Эфраим? Но… я видела твое тело.

Тонкая ниточка слюны свисала с ее подбородка.

– Я похож на мертвеца? – огрызнулся он.

– Ты попал под автобус, и… – она потерла лицо. – Но ты здесь. Ты живой? Ты действительно мой Эфраим?

– Мам, почему ты это сделала?

– Ты был таким юным, – она закрыла глаза. – Мой бедный малыш…

– Мам, не отключайся. Тебе нельзя засыпать, – сказал Эфраим.

– Засыпать… – эхом откликнулась она.

– Мам!

Ее губы шевелились, она что-то тихо бормотала, он ее не слышал. Он наклонился поближе, пытаясь разобрать слова, но тут она привалилась к дверце духовки и замерла.

Эфраим схватил телефон и набрал 911. Пока шли гудки, он аккуратно опустил мать на пол, подложив под голову сумочку. Руки его дрожали, глаза застилали горячие слезы.

В трубке раздался спокойный голос:

– 911, что случилось?

– Моя мама наглоталась каких-то таблеток, – сказал он.

Глава 2

Эфраиму казалось, что его стошнит, если хотя бы еще один врач или медсестра подойдут к нему и скажут, что он спас матери жизнь, или о том, как ему повезло, что он вовремя ее нашел.

До него еще не до конца дошло, что натворила мама. Что пыталась сделать.

Пока скорая ехала в госпиталь Саммерсайда, она то приходила в себя, то вновь теряла сознание. Просыпаясь, каждый раз смотрела на него так, словно не могла поверить, что он рядом. Она почему-то считала его мертвым.

Подняв глаза, он увидел, что дверь открыла медсестра с кудрявыми каштановыми волосами и доброй улыбкой. Она казалась знакомой, хотя прежде он никогда ее не встречал. Бейджик на груди сообщал, что сестру звали Джулия Моралес.

– Эфррраим Скотт? – Она произнесла его имя с раскатистым «р», так же, как делал отец, вместо обычного «Эфраим», как говорили все остальные. Ему нравилось то, как необычно звучит ее испанский акцент.

– Да. Как моя мать?

– Она все еще в интенсивной терапии, но уже в безопасности. Слава богу, что ты нашел ее вовремя.

Он поморщился.

Медсестра сразу принялась его успокаивать, присела рядом, накрыв ладонью руку Эфраима.

– С твоей матерью все будет в порядке. Доктор Диксон считает, что необратимых повреждений нет, но мы оставим ее на ночь, – она нахмурилась. – Возможно, ей придется побыть здесь подольше.

– Подольше?

– Мы не сможем отправить твою мать домой, пока не проверим ее. Мы должны удостовериться, что она не попытается снова.

– Это был несчастный случай. Она смешала лекарства. Просто перед этим она чуть перебрала с выпивкой, вот и все.

– Мальчик…

– Она никогда не делала так прежде. Она не хотела! – От громкости собственного голоса в маленьком помещении он ошеломленно замолчал.

– Хорошо, – ответила медсестра. – Как ты?

– Как я?

– Как ты себя чувствуешь? Для человека в твоем возрасте это слишком тяжелое испытание. Если хочешь поговорить…

– Я просто беспокоюсь за нее.

Она вздохнула:

– Ты ходишь в школу Саммерсайда?

Он кивнул.

– Может, ты знаешь моих девочек. Мэри и Шелли Моралес.

Вот почему женщина показалась ему знакомой. Мать Мэри и Шелли. Теперь сходство было очевидным: такие же кудрявые волосы, тот же тонкий нос и густые брови. Такая же женственная фигура.

– Я в их классе по английскому, – он не упомянул, что девушки его вряд ли знали. Близняшки были слишком популярны, чтобы обращать внимание на Эфраима, за ними волочилась куча парней, включая его лучшего друга, Натана Маккензи, на которого они не обращали ни малейшего внимания.

Он едва не спросил миссис Моралес, почему она так назвала дочерей; девушек настолько сильно обожали, что никто не смеялся над их именами, когда в прошлом семестре класс проходил «Франкенштейна».

– Так… что происходит сейчас? – спросил он. – С мамой?

– С ней как раз собирается побеседовать психолог. Он хочет понять, что случилось, когда она… – Медсестра не закончила фразу, устремив глаза в потолок. Эфраим заметил у нее на шее серебряный крестик на тонкой цепочке. – Служба опеки тоже захочет поговорить с ней. И с тобой, – добавила она.

Он стиснул зубы.

– Но обычно с ней все в порядке, правда.

Не считая алкоголизма и депрессии.

– Таковы правила больницы.

Парень глубоко вздохнул и признался:

– Она повторяла, что я… умер. Как будто действительно в это верила.

Ее рука дернулась вверх, словно она хотела благословить Эфраима.

– Кто-то допустил чудовищную ошибку, – сказала миссис Моралес.

– То есть?

– Утром к нам привезли жертву несчастного случая. Мальчик примерно твоего возраста и веса, с таким же цветом волос. Его лицо было изуродовано, но, если честно… я понимаю, почему его могли принять за тебя, – она внимательно посмотрела на юношу.

Тот попытался сохранить спокойный вид, хотя чувствовал, как сквозь потрясение уже пробивается настоящая злость. Но главное – его мать не сошла с ума. Она просто спутала его с кем-то еще.

– Его сбил автобус? – спросил Эфраим.

Миссис Моралес кивнула, поджав губы.

– Как раз около библиотеки. Он погиб мгновенно, хоть не мучился.

– Но, если вы не смогли даже опознать его, как об этом узнала моя мать? Почему никто сначала не позвонил в школу? Я был там все утро.

Эфраим остался после уроков, надеялся поговорить с Дженой Ким, самой потрясающей и умной девчонкой в своем классе, а в это время его мать едва не убила себя.

– У нас были причины считать, что это ты. В его бумажнике нашли твою библиотечную карточку.

Эфраим потянулся к бумажнику в правом кармане джинсов. Он пользовался карточкой буквально позавчера и помнил, куда положил ее. Или нет?

– Этого было достаточно для установления личности, но мы вызвали твою мать на опознание. Думаю, бедняга где-то нашел твою карточку. Пока ты сегодня не пришел, мы все думали, что ты мертв, – она поджала губы. – На бумаге так оно и есть до сих пор. Лучше мне это исправить.

– Могу я получить обратно свою карточку?

– Мы отдали все твои – его – вещи твоей матери, когда она пришла сюда, – она покачала головой. – Мне жаль, что ей пришлось через все это пройти. Если бы такое случилось с моими девочками… Какая трагедия. Теперь нам придется разыскать его семью, – она встала.

Медсестра направилась к двери, когда Эфраим спросил:

– А… тело… все еще здесь?

Она глянула на него в замешательстве.

– Тебе лучше этого не видеть, – она замешкалась. – У меня смена заканчивается через час. Тебе есть куда пойти? Позвонить кому-нибудь?

Эфраим не хотел возвращаться домой. Там пришлось бы отмывать пол, ползать вокруг стола на кухне и собирать красные пилюли.

– Нет, на самом деле нет. Могу я просто остаться здесь? – спросил он.

– Ты уже достаточно сделал для нее сегодня, разве нет? У нас есть свободная комната. Старший сын этим летом работает у себя в университете.

Эфраим с трудом сдержал улыбку, представив, как говорит Натану, что спал в доме Мэри и Шелли. Но он хотел быть ближе к матери на случай, если она проснется. Ей могло понадобиться доказательство, что с ним ничего не случилось. Сегодня он должен был остаться здесь ради нее и не собирался рисковать, пока она нуждалась в его присутствии.

– Нет, спасибо, – сказал он. – Я хочу остаться здесь.

– Тогда я попрошу других сестер сообщить тебе, если что-нибудь изменится. По крайней мере ты не пропустишь ничего важного завтра в школе.

Эфраиму не нужно было напоминать. Последнего дня в школе он боялся больше всего на свете – до того момента, пока не нашел мать за кухонным столом.

Миссис Моралес вышла из комнаты, а Эфраим сидел в приемной до тех пор, пока громко не заурчало в животе. Конечно, он же пропустил обед. Не то чтобы у него разыгрался аппетит, но надо было что-то съесть. И хотя больничное кафе уже закрылось, дальше по коридору стоял торговый автомат. К несчастью, у Эфраима не было с собой ни цента.

Он взял сумочку матери. Схватил ее, когда приехали медики, на случай, если в больнице им понадобится ее удостоверение, кредитки или еще что-нибудь. Поискал мелочь, отодвинув смятые салфетки, запачканные тушью, тюбики губной помады и пустую маленькую бутылочку из-под рома. Ее он швырнул через комнату: та глухо застучала по полу позади ряда кресел.

Добравшись до дна сумки, Эфраим обнаружил чистый пластиковый пакет с надписью «Госпиталь Саммерсайд». Прощупав упакованные внутри вещи, он почувствовал, как у него покалывает в затылке от волнения. Внутри лежали бумажник, кольцо с ключами, черные электронные часы и единственный четвертак.

Эфраим бросил пакет на соседнее оранжевое сиденье и пересчитал ключи на кольце. Ровно пять, такие же, как в его кармане. Один от двери в подъезд, два от квартиры, один от шкафчика в школе и маленький круглый ключ от велосипедного замка.

Часы были дешевыми «Casio», как и те, что он носил на левой руке, только пластиковый циферблат треснул. Когда Эфраим нажал на него пальцем, по поврежденному дисплею побежали тусклые символы.

Он помедлил, прежде чем оторвать липучку серого бумажника из ткани. Тот удобно лежал в руках, потертый и такой же знакомый, как и его собственный. На ощупь они ничем не отличались. Он просмотрел несколько разноцветных бумажных листков, похожих на какие-то иностранные банкноты или деньги из «Монополии», выцветшие платежки и визитные карточки магазинов комиксов, о которых он никогда не слышал. Там же лежала членская карта нового магазина видеоигр; корешок билета из кинотеатра на какой-то фильм под названием «Нейромант»; просроченный купон на бесплатное мороженое; три бумажки из печенья с предсказаниями и, во внутреннем кармане под молнией, презерватив в упаковке.

Библиотечная карточка лежала в пластиковом отделении, именно там, куда он сам ее и положил. Эфраим вытащил собственный кошелек – такой же, но из черной ткани, – заглянул внутрь. Карты не было. Он торопливо проверил все кармашки и отделения, но та явно пропала. Очевидно, он ее все же потерял.

Эфраим выдохнул. Ладони были холодными от пота. Он так накрутил себя, что ожидал найти еще одну библиотечную карточку. Но произошло лишь необычайное и ужасное совпадение.

В пакете остался лишь один предмет. Когда Эфраим вытащил четвертак, тот поверг его в ступор. Это оказалась одна из памятных монет США, на реверсе вверху виднелась надпись «Пуэрто-Рико 1998», а внизу стояла дата чеканки – 2008 год. На аверсе красовалась маленькая лягушка на фоне острова с пальмами.

У него в комнате стояла кружка с юбилейными четвертаками, но он никогда не видел такого из Пуэрто-Рико. Их выпустили ограниченным тиражом, и встречались они очень редко. Но все монетки со штатами отчеканили в 2009 году, значит, эта могла быть прототипом, который каким-то образом попала в обращение. Чувствуя укол вины, Эфраим опустил монетку в задний карман, решив, что ей будет лучше с кем-то, кто знает о ее ценности, не то в конце концов окажется в счетчике на парковке или в торговом автомате. Он решил, что если больница свяжется с семьей погибшего мальчика, то он вернет монетку и объяснит, почему оставил ее у себя.

Эфраим забрал библиотечную карточку, а остальные вещи опустил обратно в пластиковый пакет, затолкал его в мамину сумочку, а ту сунул под мышку, направившись дальше по коридору.

У матери оказалось всего несколько долларов, завернутых в полиэтиленовую упаковку из-под сигаретной пачки, так что пришлось взять только пакет чипсов, «Твинки» и банку содовой. На обратном пути в приемную Эфраим заметил, как какой-то парень, похожий на Натана, свернул за угол впереди.

– Натан! Натан, подожди! – Эфраим забежал за угол, но приятеля нигде не было видно. Медсестра на посту подняла глаза и нахмурилась.

– Простите. Кажется, я видел одного знакомого, – сказал он.

Это в любом случае не мог быть Натан. Эфраим не сказал ему, что собирался поехать в больницу.

Может, начало сказываться потрясение. Эфраим обернулся и заметил дверь рядом. Подойдя поближе, он прочитал маленькую табличку наверху: «Морг». Вот где лежал мальчик, по словам врачей выглядевший как Эфраим. Он уже потянулся к ручке, но остановился. Он же не собирался туда идти, правда? Он оглянулся на пост сестры. Та больше не обращала на него никакого внимания.

Да и наверняка помещение было заперто. Но, когда он чуть повернул ручку, дверь открылась. Чтобы попасть внутрь, ушла бы от силы секунда.

Нет, Эфраим не собирался пробираться в больничный морг. При всем своем неуемном любопытстве туда он спускаться не хотел, а потому закрыл дверь и вернулся в приемную. Сел, положил мамину сумочку на соседнее сиденье. Туда же полетели чипсы и «Твинки».

Эфраим с хлопком открыл банку с содовой, и та с шипением облила всю правую штанину прежде, чем он успел отвести руку. Слишком сильно взболтал банку, пока бежал по коридору.

– Отлично, – пробормотал он. Темное мокрое пятно на джинсах быстро стало холодным и липким в прохладном от кондиционера воздухе. По крайней мере это не даст ему заснуть на какое-то время. Впереди была долгая ночь.

Глава 3

Утром мать Эфраима перевели из реанимации в палату на третьем этаже, расположенную в неприятном соседстве с отделением психиатрии в соседнем крыле.

Мама выглядела ужасно, как любой, кому всю ночь промывали желудок. Как человек, который почти умер. Занавески задвинули, чтобы не пропускать в палату свет утреннего солнца, и от люминесцентной лампы над кроватью больная лучше не выглядела. Ее кожа была землистого цвета, губы пересохли и потрескались. Она совсем не походила на его мать. У него горели глаза, но слез больше не было.

– Привет, – подойдя к кровати, Эфраим заметил на лице матери страх, но тот вскоре исчез, сменившись слабой улыбкой. Он наклонился и обнял маму, поразившись ее хрупкости. Пластиковая трубка змеилась от руки к капельнице, висевшей рядом с монитором.

– Это моя сумочка? Хорошо смотришься.

Он снял ремешок с плеча и положил сумочку на поднос рядом с больничной кроватью.

– О, слава богу, – сказала мама. – Умираю без сигареты.

– Не говори так, – попросил Эфраим. Мать кинула на него пронзительный взгляд. – Все равно здесь нельзя курить.

Он подтащил кресло ближе и сел, внезапно почувствовав, как сильно устал. Он совсем не спал.

Он хотел взять ее за руку. Хотел поговорить с ней, но она на него не смотрела. Впрочем, он все равно заговорил:

– Мам. Что произошло прошлой ночью?

Она покачала головой.

– Я думала… ну неважно, что я думала. Я ошибалась, – мать вытащила пластиковый пакет из сумки и положила на колени.

– Это не мое, – сказал Эфраим. – Просто ошиблись.

Он спокойно забрал у матери пакет и поставил его на столик у кровати.

– Я не умер. Совершенно точно.

Она рассмеялась.

– Конечно, нет.

– Но если бы умер… Боже, мама! Как ты могла сотворить с собой такое? – Он стиснул поручень кровати. – Мама, самоубийство? Ты серьезно?

– Прости, Эфраим. Не знаю, о чем я думала, – ее глаза наполнились слезами. – Дорогой, ты все, что у меня есть.

– Это моя вина, – сказал он. – Я должен был прийти домой раньше. Поздно ушел из школы. Я понятия не имел, что тебе придется пройти через такое.

Он попытался проглотить комок в горле.

– Из школы? – Прищурившись, мама оглядела комнату. – А который час?

Он не удивился бы, спроси она, а какой сегодня день.

Эфраим посмотрел на часы.

– Начало восьмого. Утра, – он взглянул на разбитые часы в пластиковом пакете.

– Молодой человек, а почему ты не в школе?

– Шутишь? Сегодня последний день. И ты в больнице.

– Ты никогда не пропускал школу, и я не хочу, чтобы начал сейчас. Эфраим, ты должен быть не здесь. Не хочу, чтобы ты видел меня такой.

Она смахнула слезы и слабо улыбнулась.

А как насчет того, когда он находил ее пьяной на кушетке перед телевизором? Или когда вынимал тлеющую сигарету из ее пальцев, чтобы та не подпалила всю квартиру?

Мать вытащила маленькое зеркальце и помаду. Посмотрела на отражение и тут же достала другие принадлежности для макияжа.

– Я останусь с тобой, – сказал он.

– Иди. Прямо сейчас ты больше ничего не можешь для меня сделать.

Он хотел бы, чтобы люди перестали так говорить. Разве он не помогал уже тем, что был здесь?

– Можешь вернуться днем, – сказала она. – Я никуда не собираюсь.

– Если ты уверена… – Эфраим встал и взял мать за руку. – Я сказал им, что это была ошибка, мам. Что ты смешала лекарства, что была пьяна, растерялась. Ты не хотела кончать жизнь самоубийством.

– Увидимся позже, – твердо сказала она.

Он наклонился над кроватью, и мать легонько поцеловала его в щеку.

– Хорошего дня, – пожелала она.

Последний день в школе походил на одно долгое собрание, на котором ученикам вручали награды и грамоты, а потом произносили затянутые речи. Эфраим никогда особенно не разделял школьного духа. Как только стало ясно, что новостей о погибшем в аварии подростке не будет, он плюнул на остальные выступления и теперь клевал носом. Натану приходилось его тыкать в бок, чтобы разбудить.

Когда Эфраим не дремал, то думал совсем не о школе. Вспоминал, как мать лежала на кухне без сознания; размышлял, кого же мог сбить автобус; понятно, что администрация не хотела делать никаких заявлений до опознания учащегося; а вот то, что одноклассники не обсуждали случившееся, было странным. Уж кто-то должен был знать жертву, даже если парень учился в другой школе.

Но больше всего Эфраим думал о Джене.

Он был, возможно, единственным учеником в школе Саммерсайда, кто жалел о наступлении летних каникул, и все по одной причине: из-за Джены Ким. Он будет скучать не встречая ее каждый день, не видя за завтраком, как будто случайно не сталкиваясь с ней у шкафчиков в перерыве между занятиями. Будет трудновато находить поводы для визитов в библиотеку, где она работала, не выглядя при этом слишком навязчивым.

К тому же сейчас она смотрела прямо на него. Может, заметила, как Эфраим наблюдает за ней? Ее короткие черные волосы были заколоты за ушами. На носу Джены красовались шикарные гиковские очки в красной роговой оправе. Девушка любила простые футболки и джинсы, но при этом имела, кажется, неиссякаемый запас стильных очков. Эфраим даже задумывался, на самом ли деле у нее были проблемы со зрением или она носила их отдавая дань моде. Джена с гордостью демонстрировала свой интеллект, в то время как другие девушки отчаянно пытались быть как все.

Обычно в школе такая яркая индивидуальность могла привлечь ненужное внимание, но Джена была настолько легким и веселым человеком, что казалась лишь еще привлекательнее. За ней всегда волочились парни, как из-за экзотичной полуазиатской внешности, так и из-за домашних заданий, которые она всегда давала списывать. А может, причина заключалась в том, что она оказалась крепким орешком и никому не выказывала симпатии, в том числе и Эфраиму. Ходили даже слухи, что Джена предпочитает девушек, но Эфраим не унывал и не обращал на них внимания. В конце концов, он и Натан постоянно тусовались вместе, и о них тоже говорили всякое. А когда отрицаешь сплетни, те становятся лишь сильнее.

Сейчас Джена улыбалась. Он быстро отвел взгляд, затем вновь посмотрел на девушку. Она все еще улыбалась. Ему.

Натан сильно толкнул его локтем:

– Эй, дружище!

На Эфраима смотрели все и улыбались. Нет, не улыбались – смеялись.

– Эфраим Скотт!

Он, наконец, услышал, как директор называет его имя.

– Вот блин, – громко, даже чересчур громко, выругался Эфраим. Сорвался с места, и хохот лишь усилился. Покраснев, он пробрался к проходу между рядами и двинулся к сцене. Шаги по лестнице походили на подъем в гору, а дорога на возвышение заняла, казалось, целую вечность. Хоть не споткнулся.

– Поздравляю, мистер Скотт, – объявил директор Кроуфорд, вручая Эфраиму бумажное свидетельство, которое выглядело так, словно было отпечатано лазерным принтером на фальшивом пергаменте.

– Э, спасибо, – он пожал директору руку. Та была тонкой и шершавой, но хватка у нее оказалась крепкой. Эфраим пошел обратно.

– В другую сторону, сынок, – прошептал Кроуфорд.

– А? – повернулся Эфраим.

Директор кивнул головой в сторону ступеней на противоположном конце сцены.

– Ох. Простите. Спасибо.

Он прокрался мимо, пока Кроуфорд называл другое имя. На последних ступеньках лестницы Эфраим оступился, но смог удержаться на ногах. Кто-то начал фотографировать, от вспышки Эфраим на мгновение потерял ориентацию в пространстве. Проходя на обратном пути мимо Джены, он улыбнулся девушке, но та ничего не заметила.

Когда Эфраим плюхнулся на свое место, Натан протянул ему цифровую камеру.

– Не все гладко. Но кадр вышел отличный.

Он повернул панель экрана, показывая другу, как тот споткнулся и летит к основанию лестницы с комичным выражением лица.

– Спасибо, – сказал Эфраим.

– Поздравляю с наградой, – ответил Натан.

Свидетельство гласило: «За отличную посещаемость». Невероятно: он перещеголял всех зубрил. Правда, Эфраим ходил каждый день в школу не потому, что любил ее. Он был счастлив под любым предлогом уйти из квартиры. Еще ему нравилось видеть Джену. Он даже не слинял домой в неофициальный сокращенный день, думая, что уж она-то точно останется в школе, но Джена вместе со всеми уехала в Джерси, в луна-парк «Сикс Флагс».

За утреннее собрание она получила целую кучу грамот: от Национального почетного общества, за достижения в естественных науках и математике. Возможно, организаторам стоило поставить на сцене кресло, чтобы сэкономить время. Каждый раз, когда девушка поднималась за очередной наградой, ее приветствовал шквал оваций, радостные крики от членов шахматного клуба и редакции школьной газеты и одобрительный свист и завывания со стороны футбольной команды.

Эфраим следил за ее грациозными движениями, пока Джена спускалась за очередным кубком как самый ценный член команды, участвовавшей в академической викторине. Он даже не знал, что в школе ее проводили.

– Почему ты просто не пригласишь ее? – спросил Натан.

– Она всем отказывает.

Натан щелкнул вспышкой и показал Эфраиму снимок Джены, спускавшейся по ступеням, который более чем компенсировал прошлый кадр с Эфраимом.

– Возможно, она беспокоится, что свидания будут мешать учебе. Я тебя не понимаю. Она милая и все такое, но так зацикливаться на гике – это просто не круто, – Натан нахмурился. – Даже если она позволяет тебе переписывать ее конспекты.

Эфраим не раз просил у Джены помощи, хотя на самом деле у него все было в порядке, просто хотел поговорить с девушкой. У нее был хороший почерк. С множеством аккуратных петелек и завитушек. Ее единственное по-настоящему «девчачье» качество, о котором знал Эфраим.

– Как будто тебе известно, что круто, а что нет. Кроме того, это мы гики, – ответил он.

– Угу, только не умные. Это совсем другое дело. Я хочу сказать, она состоит в шахматном клубе. Ты действительно хочешь встречаться с девчонкой умнее тебя?

– Да.

– Если у нее действительно есть мозги, тебе ничего не светит, – покачал головой Натан. – С другой стороны, ее подруги…

Джена скользнула обратно на свое место между Мэри и Шелли Моралес. Те с восхищением рассматривали последнюю награду Джены, передавая друг другу пластину с именем. Интересно, рассказала ли им мать о том, что видела его в больнице. Знала ли об этом Джена?

– Ты как вообще? – спросил Натан. – Все утро где-то витаешь. Не знай я тебя, подумал бы, что ты накурился.

Может, летние каникулы и не будут такими уж плохими. Так никто не узнает о том, что его мать пыталась покончить с собой, а если и узнает, к сентябрю всем уже будет наплевать.

– Нормально все, – ответил Эфраим. – Просто жду не дождусь, пока выберусь отсюда.

После собрания они с Натаном столкнулись с Дженой и близняшками у класса физики. Коридоры быстро пустели.

– Привет, Эфраим, – сказала Джена.

Моралесы просто кивнули. Их практически никто не мог отличить друг от друга и часто просто называли «Мэри Шелли», что их, похоже, не расстраивало. Фактически, они это поощряли, обычно одевались в одинаковую форму средней школы, хотя та смотрелась уже не мило, а скорее сексуально.

– Привет, – выдавил Эфраим. У него внезапно пересохло горло. – Поздравляю с наградами, Джена. Думаю, ты собрала их все.

– Все, кроме одной, – она указала на свернутый лист бумаги в его руке. – Сколько за нее хочешь?

Эфраим улыбнулся.

– Жаль, что так случилось с твоей мамой, Эфраим, – сказала близняшка справа от Джены.

– Спасибо, – ответил он, беспокоясь, сколько им сказали. Разве не существовало такой вещи, как тайна врача и пациента?

Та, что стояла слева от Джены, кивнула.

– Мама подвозит нас на станцию по пути на работу. Ты можешь поехать с ней в больницу, если хочешь попасть в приемные часы.

– Мм, ага. Было бы отлично, – Эфраим до сих пор не рассказал Натану о матери.

Друг был нехарактерно молчалив, словно разговор его не касался, и застыл, крепко сжимая камеру. Эфраим знал, что так на него подействовало: у одинаковых брюнеток были лучшие фигуры во всей школе, и они не стеснялись их демонстрировать.

– Куда идете? – спросил Эфраим.

– На обед и танцы в городе, – ответила Джена. – Будем праздновать.

– Девичья вечеринка, – быстро ответили Мэри и Шелли.

– С твоей мамой все будет нормально? – спросила Джена.

– Теперь да, – он смутился, хоть и обрадовался тому, что ей не все равно. – Ничего страшного.

– О! Пока не забыла, – сказала Джена. – У меня есть кое-что для тебя.

– Правда? – Сердце Эфраима гулко застучало, и он почувствовал, как похолодело у него в животе.

Она порылась в сумке и вытащила белый пластиковый прямоугольник.

Его библиотечную карту.

Он сжал ее в руке, острые края впились в ладонь и пальцы. В ушах зашумело.