Текст книги "Красношейка"

Эпизод 16
Гостиница «Рэдиссон САС», площадь Хольбергс-пласс, 5 ноября 1999 года

У Бетти Андресен были светлые кудрявые волосы, как у Долли Партон[17]17
  Долли Партон (р. 1946) – американская актриса и певица в стиле кантри, ставшая в 1980-х эстрадной звездой. (Прим. перев.)


[Закрыть], похожие на парик. Это не был парик, и вообще волосами все сходство с Долли Партон и ограничивалось. Бетти Андресен была высокой и стройной, и, когда она улыбалась, как сейчас, ее верхняя губа слегка приподнималась, чуть-чуть обнажая зубы. Сейчас эта улыбка адресовалась пожилому мужчине по другую сторону стойки в холле гостиницы «Рэдиссон САС» на Хольбергс-пласс. Собственно стойки – в привычном понимании этого слова – не было; это был один из нескольких многофункциональных «островков», оснащенный мониторами, что позволяло обслуживать нескольких посетителей одновременно.

– Мы рады вас приветствовать этим утром, – сказала Бетти Андресен. В школе гостиничного сервиса их учили акцентировать время суток, здороваясь с клиентами. Соответственно еще час назад она говорила: «этим ранним утром», через час будет говорить – «в этот полдень», через шесть часов – «в этот вечер», а еще через два часа – «этим поздним вечером». А потом поедет домой, в двухкомнатную квартиру на Турсхов, мечтая о том, чтобы было кому сказать: «Спокойной ночи».

– Я бы хотел посмотреть номер, и чем выше этажом, тем лучше.

Бетти Андресен перевела взгляд на мокрое пальто посетителя. На улице лило как из ведра. С полей его шляпы свисала дрожащая капля.

– Хотите посмотреть?

Бетти Андресен продолжала улыбаться. Она научилась неукоснительно придерживаться принципа, что всех нужно считать гостями до тех пор, пока не доказано обратное. Но так же хорошо она понимала и то, что сейчас перед ней стоял типичный представитель вида «старик-который-приехал-в-столицу-и-хочет-насладиться-видом-из-окна-гостиницы-и-не-платить-за-это». Они постоянно появлялись здесь, особенно летом. И не только для того, чтобы полюбоваться видом. Как-то раз одна дама попросила показать ей номер люкс на 22-м этаже, чтобы потом описывать его, рассказывая подругам о том, где она жила. Она даже предложила Бетти пятьдесят крон за то, чтобы та занесла ее в гостевую книгу в качестве подтверждения рассказа.

– Номер на одного или на двоих? – спросила Бетти. – Для курящих или нет?

Тут большинство обычно начинает нервничать.

– Это не так важно, – сказал старик. – Главное – это вид. Я бы хотел, чтобы окна выходили на юго-запад.

– Да, тогда вам будет виден весь город.

– Именно так. Так какой номер у вас самый лучший?

– Самый лучший – естественно, люкс, но подождите, пожалуйста, я посмотрю, нет ли у нас свободного номера подешевле.

Она пощелкала по клавиатуре, ожидая, пока он заглотнет приманку. Много времени на это не потребовалось.

– Я бы хотел посмотреть этот номер.

Конечно, ты бы хотел, подумала она. Она посмотрела на старика. Бетти Андресен не любила спорить. И если самое заветное желание старика – полюбоваться видом из окна гостиницы «САС» – не стоит ему в этом отказывать.

– Пойдемте посмотрим, – сказала она и улыбнулась самой очаровательной своей улыбкой, которую обычно берегла для постоянных гостей.

– Должно быть, вы приехали в Осло по чьему-то приглашению? – вежливо, безо всякого интереса спросила она, заходя в лифт.

– Нет, – ответил старик. У него были седые кустистые брови, такие же, как у ее отца.

Бетти нажала на кнопку, двери плавно закрылись, и лифт понесся вверх. Бетти никак не могла привыкнуть к этому, ей казалось, что ее засасывает в небо. Потом двери плавно раскрылись, и она по привычке немного подождала, будто собиралась войти в новый, непохожий мир, как та сказочная девочка, которую смерч занес в волшебную страну. Но мир всякий раз оказывался старым и самым обычным. Они шли по коридору, оклеенному обоями под цвет ковра и дорогих нудных картин на стенах. Она вставила ключ в замочную скважину и любезно открыла дверь старику, который прошел мимо с выражением лица, в котором она прочла предвкушение.

– Площадь номера люкс составляет сто пять квадратных метров, – сказала Бетти. – В номере две спальни, в каждой стоит кровать king-size[18]18
  Здесь: широкая двуспальная (англ.).


[Закрыть], и две ванные комнаты, в каждой имеется джакузи и проведен телефон.

Она вошла в гостиную, где старик уже стоял и глядел в окно.

– Мебель с авторским знаком датского дизайнера Поула Хенриксена, – сказала она, проводя рукой по тонкой стеклянной крышке стола. – Может, вы хотите осмотреть ванные?

Старик не ответил. Он все еще не снял свою мокрую шляпу, и в этой тишине было слышно, как с нее на паркет вишневого дерева падают капли. Бетти встала рядом с ним. Отсюда им было видно все, что заслуживает хоть какого-то внимания: ратуша, Национальный театр, Королевский дворец, здание стортинга[19]19
  Стортинг – парламент Норвегии. (Прим. перев.)


[Закрыть] и крепость Акерсхус. Под ними был Дворцовый парк, где деревья тянулись в стальное небо, растопырив свои черные скрюченные пальцы.

– Вам лучше было бы прийти сюда весенним днем, – сказала Бетти.

Старик повернул голову и непонимающе посмотрел на нее, и вдруг до нее дошло, что именно она сказала. Ей еще не хватало добавить: «Раз уж ты пришел сюда, только чтобы посмотреть в окно».

Она улыбнулась так мило, как только смогла.

– Когда трава зеленая и на деревьях в Дворцовом парке распустятся листья. Это очень красиво.

Он смотрел на нее, но казалось, что его мысли где-то далеко.

– Это верно, – наконец сказал он. – На деревьях листья, об этом я не подумал. – Он указал на окно: – Это можно открыть?

– Только чуть-чуть, – сказала Бетти, радуясь возможности сменить тему разговора. – Поверните вон ту ручку.

– Почему только чуть-чуть?

– Чтобы ни у кого не возникло разных глупых мыслей.

– Глупых мыслей?

Она мельком посмотрела на него. Что, у этого старика уже совсем плохо с головой?

– Выпрыгнуть из окна, – объяснила она. – Совершить самоубийство. Ведь многие несчастные люди…

Она сделала движение рукой, показывая, что именно делают несчастные люди.

– Значит, по-вашему, это глупая мысль? – Старик потер подбородок. Ей показалось или она увидела в его морщинах намек на улыбку? – Даже если человек несчастен?

– Да, – уверенно сказала Бетти. – Во всяком случае, у нас в гостинице. И в мое дежурство.

– «В мое дежурство», – усмехнулся старик. – Это хорошо, Бетти Андресен.

При звуке своего имени она вздрогнула. Он, разумеется, видел у нее на груди значок администратора. Значит, во всяком случае, со зрением у него нет проблем: ее имя было написано настолько же маленькими буквами, насколько крупными – слово «АДМИНИСТРАТОР». Она демонстративно посмотрела на часы.

– Да, – продолжал он. – У тебя ведь полно других дел, кроме того, чтобы показывать вид из окна.

– Да, дел достаточно, – ответила она.

– Я беру его, – сказал он.

– Простите?

– Я беру этот номер. Не на эту ночь, но…

– Вы берете номер?

– Да. Его же можно снять, не так ли?

– Э-э, да, но… он слишком дорогой.

– Я охотно заплачу вперед.

Старик вынул из внутреннего кармана бумажник и достал из него кучу банкнот.

– Нет, нет, я не в этом смысле. Просто он стоит семь тысяч крон за одну ночь. Хотите лучше посмотреть…

– Мне нравится этот номер, – сказал старик. – Пересчитай их на всякий случай, будь так добра.

Бетти посмотрела на тысячные банкноты, которые он ей протягивал.

– Вы можете оплатить все, когда приедете, – сказала она, – э-э, а когда вас…

– Как ты и советуешь, Бетти. Одним весенним днем.

– Хорошо. Какая-нибудь конкретная дата?

– Разумеется.

Эпизод 17
Полицейский участок, 5 ноября 1999 года

Бьярне Мёллер вздохнул и выглянул в окно. Мысли улетали куда-то прочь – в последнее время он стал замечать это за собой все чаще. Дождь перестал, но небо по-прежнему нависало над зданием полиции участка Грёнланн низким свинцовым сводом. На улице по бурому, безжизненному газону ковыляла собака. В Бергене одно место НОП было вакантным. Срок заявки истекал на следующей неделе. Он слышал от одного тамошнего коллеги, что в Бергене обычно за всю осень дождь идет всего лишь два раза. С сентября по ноябрь и с ноября до Нового года. Вечно они преувеличивают, эти бергенцы. Он там бывал сам, и город ему понравился. Там, в отличие от Осло, нет ни намека на политику, и сам город маленький. Мёллеру нравилось все маленькое.

– А? – Он повернулся и увидел безнадежный взгляд Харри.

– Вы хотели объяснить мне, что я должен счесть за благо, что меня переводят.

– А?

– Это ваши слова, шеф.

– А, да. Да. Мы должны свыкнуться с тем, что не всегда будем плыть одним и тем же течением, жить одной рутиной. Мы живем, а значит, развиваемся. И идем дальше.

– Дальше и дальше. СБП – аж тремя этажами выше в этом здании.

– Нет, дальше не в этом смысле. Шеф СБП, Мейрик, считает, что ты идеально подошел бы на ту должность, которую тебе там приготовили.

– А нельзя об этой должности рассказать как-нибудь попонятнее?

– Не задумывайся над этим, Харри.

– Ну да, конечно, а могу я задуматься над тем, почему вообще там, в СБП, решили, что я им нужен? Я что, похож на шпиона?

– Нет-нет.

– Нет?

– Я хотел сказать, да. То есть не да, но… почему нет?

– Почему нет?

Мёллер с силой почесал затылок. Его лицо побагровело от злости.

– Черт, Харри, мы предлагаем тебе место инспектора, зарплату в пять раз больше, никаких ночных дежурств и капельку уважения от наших сопляков. Что тебя не устраивает, Харри?

– Я люблю ночные дежурства.

– Никто их не любит!

– А почему бы не сделать меня инспектором здесь?

– Харри! Окажи мне услугу и просто скажи «да».

Харри повертел в руках бумажный стаканчик.

– Шеф, – сказал он. – Сколько мы уже знаем друг друга?

Мёллер предупреждающе поднял указательный палец.

– Не надо. Вот только не начинай: «Мы прошли вместе через огонь и воду…»

– Семь лет. И семь лет я допрашиваю людей, вероятно, самых тупых в этом городе, но все равно никто из них не врал мне хуже, чем вы. Я, наверное, дурак, но у меня еще осталась пара серых клеточек в голове, и они работают на всю катушку. И они подсказывают мне, что послужной список к этому повышению никакого отношения не имеет. А еще вдруг оказывается, что в этом году на стрельбах я показал лучший результат во всем отделе! И сделал это, угрохав агента Секретной службы. И не надо ничего говорить, шеф!

Мёллер, который как раз открыл рот, резко захлопнул его и демонстративно скрестил руки на груди. Харри продолжал:

– Я понимаю, что не вы все это придумали. И хотя я не вижу картину целиком, у меня достаточно фантазии, чтобы кое о чем догадаться. И если я прав, это означает, что мои личные карьерные пожелания – дело второстепенное. Так что ответьте мне всего на один вопрос. У меня есть выбор?

Мёллер моргал не переставая. Он снова подумал о Бергене. О зиме без снега. О прогулках всей семьей по склонам Флёйен по воскресеньям. Вот где хорошо растить детей! Самое страшное там – добродушные выходки местных сорванцов; и никакой организованной преступности, никаких четырнадцатилетних наркоманов. Бергенское полицейское управление. Ну да.

– Нет, – ответил он.

– Отлично, – сказал Харри. – Я и не надеялся. – Он скомкал бумажный стаканчик и прицелился в мусорную корзину. – Значит, вы говорите, зарплата выше в пять раз?

– И собственный кабинет.

– Наверное, хорошо отгороженный от других. – Он бросил комок плавным, заученным движением руки. – А плата за сверхурочную работу?

– При такой зарплате? Нет, Харри.

– Значит, буду уходить домой в четыре. – Бумажный стаканчик упал на пол в полуметре от корзины.

– Замечательно, – сказал Мёллер с еле заметной улыбкой.

Эпизод 18
Дворцовый парк, 10 ноября 1999 года

Был ясный и холодный вечер. Первое, что бросилось в глаза старику, когда он вышел из метро, было то, как много еще народу на улице. Он всегда считал, что центр города пустеет к вечеру, но под неоновыми огнями улицы Карла-Юхана сновали такси, а туда-сюда по тротуарам ходили прохожие. Он стоял у перехода, ожидая, пока появится зеленый человечек на светофоре, а рядом гоготала компания чернявых подростков, что-то выкрикивая на своем чудно́м языке. Наверно, из Пакистана. Или, может, из Саудовской Аравии. Но его мысли оборвались – на светофоре загорелся зеленый, и он решительно зашагал через дорогу и дальше – на подъем, в сторону освещенного фасада Королевского дворца. Даже и здесь были люди, большей частью молодые, они шли бог весть куда и откуда. Он остановился передохнуть на подъеме возле статуи Карла-Юхана[20]20
  Карл XIV Юхан (Бернадот) – король Швеции и Норвегии (1814–1844), в правление которого в этих странах был мир и процветание. (Прим. перев.)


[Закрыть], который сидел на своей лошади и мечтательно смотрел вниз, на стортинг и державу, которую он возвел, как и дворец позади себя.

Дождя не было уже больше недели, сухая листва зашелестела у старика под ногами, когда он повернул направо и пошел между деревьями парка. Он запрокинул голову и посмотрел наверх: голые ветки отчетливо вырисовывались на фоне звездного неба. Он вдруг вспомнил детский стишок:

 
Вяз, береза, тополь, дуб,
В черной мантии бледный труп.
 

Он подумал о том, что лучше бы этот вечер был безлунным. С другой стороны, сейчас было легко найти то, что он ищет: старый дуб, к которому он прислонился головой в тот день, когда ему сказали, что жизнь его подходит к концу. Он смотрел на его ствол, поднимая глаза выше и выше, до самой кроны. Сколько ему может быть лет? Двести? Триста? Может, он вырос еще до того, как Карл-Юхан взошел на норвежский трон. Но все равно: всякой жизни приходит конец. И его жизни, и жизни дерева, и даже жизням королей. Он встал за деревом, так чтобы его не было видно с дорожки, и сбросил на землю рюкзак. Потом сел на корточки, открыл рюкзак и достал его содержимое. Три пузырька раствора гербицида, который продавец в магазине «Мир железа» называл «Раундап», и ветеринарный шприц с огромной иглой, которым он разжился в аптеке «Сфинкс». Он сказал, что шприц ему нужен на кухне, чтобы впрыскивать жир в мясо, но это было лишне, потому что провизор лишь безразлично посмотрел на него и наверняка забыл это еще до того, как он вышел из аптеки.

Старик еще раз быстро огляделся по сторонам, проткнул длинной иглой пробку одной бутылки и, потянув за ручку, набрал полный шприц блестящей жидкости. Он ощупал рукой кору дерева и, найдя в ней трещину, воткнул туда иглу. Это было не так-то легко, как он думал, потребовалось немало усилий, чтобы вогнать иглу в твердую древесину, он должен был дойти до камбия, до внутренностей дерева, его жизненных органов. Он еще сильнее нажал на шприц. Игла задрожала. Черт! Ее нельзя сломать, другой у него не было. Игла мало-помалу ушла внутрь, но через пару сантиметров уперлась. Несмотря на холод, он вспотел. Он снова схватился за шприц, чтобы навалиться на него с новой силой, но вдруг услышал шуршание листьев на дорожке. Он выпустил шприц. Шорох приближался. Он закрыл глаза и затаил дыхание. Когда он снова их открыл, то успел заметить, как в кустах, за которыми открывался обзор Фредрикс-гате, пропали две фигуры. Он выдохнул и снова вцепился в шприц. Пусть будет так: или пан, или пропал, – думал он, наваливаясь изо всех сил. Он уже ждал, что иголка хрустнет и сломается, но она вошла глубже. Старик вытер пот с лица. Дальше будет легче.

За десять минут он успел впрыснуть два пузырька этого раствора и уже готов был впрыснуть третий, когда услышал рядом голоса. Две фигуры вышли из-за кустов, и он подумал, что это, должно быть, те самые, которых он видел.

– Эй! – услышал он мужской голос.

Старик инстинктивно вскочил на ноги и встал перед деревом так, что длинные полы пальто закрывали шприц, по-прежнему торчавший в стволе. В следующее мгновение его ослепил свет. Он выставил вперед руки.

– Убери этот фонарь, Том, – послышался женский голос.

Свет ушел в сторону, и старик увидел, как между деревьями в парке заплясали тени.

Двое подошли к нему совсем близко, и одна из них, женщина чуть старше тридцати, с правильными, но самыми обычными чертами лица, выставила ему в лицо свое удостоверение так близко, что даже при тусклом лунном свете он мог различить ее фотографию, на которой она была, несомненно, моложе, чем сейчас, и с очень серьезным выражением лица. И имя. Эллен какая-то.

– Полиция, – сказала она. – Извините, если испугали вас.

– Что ты делаешь здесь в полночь, папаша? – спросил мужчина. Он, как и напарница, был в гражданском, из-под черной вязаной шапочки на старика пристально смотрели холодные синие глаза.

– Я просто прогуливаюсь, – ответил старик, надеясь, что они не заметят, что его голос дрожит.

– Вот как, – сказал тот, которого звали Томом. – За деревом в парке, в длинном пальто. Знаешь, как это у нас называется?

– Замолчи, Том, – оборвала его женщина. – Еще раз извините, – обратилась она к старику. – Несколько часов назад здесь в парке было совершено нападение. Избили мальчика. Может, вы что-нибудь видели или слышали?

– Я сам только что пришел сюда, – сказал старик, стараясь смотреть только на женщину, чтобы не встречаться с испытующим взглядом мужчины. – Я ничего не видел. Только ковш Большой Медведицы. – Он показал на небо. – Я очень сожалею. Он сильно пострадал?

– Довольно-таки. Простите за беспокойство, – улыбнулась она. – Приятного вечера.

Они пропали в темноте, и старик закрыл глаза и прислонился к дереву спиной. В следующее мгновение он вздрогнул оттого, что кто-то вцепился ему в плечо и тяжело задышал ему в ухо. Потом послышался голос того молодого человека:

– Если я еще раз поймаю тебя с поличным, ты у меня получишь. Понял? Как же я вас всех ненавижу.

Он отпустил его плечо и пропал.

Старик бессильно опустился на землю. Он чувствовал, как сырость проникает сквозь одежду. А из головы все не шел голос, повторявший снова и снова все тот же стишок:

 
Вяз, береза, тополь, дуб,
В черной мантии бледный труп.
 

Эпизод 19
Пиццерия «У Герберта», площадь Юнгсторгет, 12 ноября 1999 года

Сверре Ульсен зашел внутрь, кивнул парням за столиком в углу, взял за стойкой стакан пива и пошел с ним к столику. Не к тому, что стоял в углу, а к собственному столику. Уже больше года у него здесь был собственный столик, с тех пор, как он поколотил того узкоглазого в «Денис-кебаб». Он рано приходил, когда еще никого не было, но публика постепенно заполняла эту пиццерию на углу улицы Торггата и площади Юнгсторгет. Сегодня был как раз день уплаты старых долгов. Он кивнул парням в углу. Среди них было и трое из тех, кто составлял твердое ядро, но с ними он уже сто лет не разговаривал. Они стали членами новой партии – «Национальный альянс», и с ними у него, так сказать, внутренние расхождения в идеологии. Он знал их еще со времен «Молодежи Партии Отечества», в известной степени они патриоты, но могут переметнутся к ренегатам. Рой Квинсет, с безупречно выбритой головой, как всегда, надел свои потрепанные узкие штаны, сапоги и белую футболку с красно-бело-синей эмблемой «Национального альянса». А вот Халле – новенький. Он покрасил волосы в черный цвет и прилизал чуб. Но, конечно, больше всего должны были провоцировать народ усы – черная, аккуратно постриженная полосочка, точь-в-точь как у фюрера. Вместо широких галифе и сапог он носил зеленые камуфляжные штаны. Грегерсен был единственным, кто выглядел как обычный парень: короткая куртка, козлиная бородка и темные очки на лбу. Из этих трех он был, без сомнения, самым элегантным.

Сверре стал разглядывать и других посетителей. Девушка и парень запихивали в себя пиццу. Он раньше их не видел, но на шпиков не похожи. И на журналистов тоже. Может, они из «Монитора»?[21]21
  «Монитор» – норвежский антифашистский журнал.


[Закрыть] Зимой он разоблачил одного парня оттуда, типчика с бегающими глазками, который что-то сюда зачастил, играл в брис с ребятами и заводил с ними разговоры. Сверре почуял неладное, они вытащили парня на улицу и сорвали с него свитер. У него на животе был прикреплен диктофон и микрофон. Он сознался, что из «Монитора», еще до того, как дошло до рукоприкладства. До смерти перепугался. Эти мониторщики идиоты. Верят в байки, в эти бредни, будто фашизм – это настоящая опасность, а сами они – секретные агенты, что постоянно подвергают свою жизнь опасности. Ну да, не без того. Тот парень, во всяком случае, был уверен, что они собираются убить его, и до того струхнул, что даже обмочился. В буквальном смысле. Сверре заметил, как темная струйка потекла по его штанам и дальше по асфальту. В тот вечер это запомнилось ему лучше всего: как, слабо мерцая в тусклом свете, по мостовой бежит ручеек мочи.

Сверре Ульсен подумал, что эти двое – просто проголодавшаяся парочка, решившая заскочить в пиццерию. Скорость, с которой они ели, указывала на то, что они тоже уже разглядели посетителей и стремятся как можно скорее уйти отсюда. У окна сидел старик в шляпе и пальто. Наверное, алкаш, хотя по одежде не скажешь. Впрочем, они часто так выглядят поначалу, когда ребята из Армии спасения приносят им одежду: добротные, хотя и поношенные пальто и немного вышедшие из моды костюмы. Но, когда он смотрел на него, старик вдруг поднял голову и встретился с ним взглядом. Нет, это был не пьяница. У него были пронзительные синие глаза, и Сверре невольно отвел взгляд. Старик таращился на него, как черт!

Сверре сосредоточился на своей поллитре. Скоро надо будет раздобыть деньжат. Отрастить волосы, чтобы прикрыть татуировку на затылке, надеть рубашку с длинными рукавами и устроиться на работу. Работы навалом. Грязной, дерьмовой работы. Хорошую работу расхватали черномазые. Паршивые черномазые ублюдки.

– Могу я присесть?

Сверре поднял глаза. Это был тот старик, он стоял над ним. Сверре даже не заметил, как он подошел.

– Это мой стол, – попытался возразить Сверре.

– Я хочу только кое о чем поговорить. – Старик положил газету на стол между собой и Ульсеном и сел на стул прямо напротив.

Сверре настороженно посмотрел на него.

– Расслабься, я один из вас, – сказал старик.

– Кого «вас»?

– Вас, которые ходят сюда. Национал-социалистов.

– Да ну?

Сверре облизнул губы и поднес стакан ко рту. Старик сидел и неподвижно смотрел на него. Спокойно, как будто у него в запасе имелась целая вечность. Хотя, наверное, она у него правда есть: на вид ему лет семьдесят, не меньше. Может, он из тех старичков из «Zorn-88»?[22]22
  «Zorn–88» – норвежская нацистская организация; Zorn – ярость, гнев (нем.).


[Закрыть] Из тех трусливых подстрекателей, о которых Сверре что-то слышал, но которых никогда не видел?

– Мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу, – сказал старик тихо.

– Да ну? – сказал Сверре. В его интонации звучало неприкрытое пренебрежение. Но сам он об этом, конечно, не догадывался.

– Оружие, – продолжал старик.

– Какое еще оружие?

– Мне кое-что нужно. Можешь мне помочь?

– А с чего мне тебе помогать?

– Взгляни на газету. На страницу двадцать восемь.

Сверре подвинул к себе газету и начал листать ее, продолжая смотреть на старика. На двадцать восьмой странице была статья о неонацистах в Испании. Автор: Эвен Юль – йоссинг, ну конечно. Поверх большой черно-белой фотографии молодого человека с портретом генералиссимуса Франко над головой лежала тысячная купюра.

– Если сможешь мне помочь, – сказал старик.

Сверре пожал плечами.

– И еще девять тысяч – потом.

– Да ну? – Сверре глотнул пива. Потом огляделся по сторонам. Молодая парочка уже ушла, но Халле, Грегерсен и Квинсет еще сидели в углу. А скоро придут другие, так что поговорить обо всем без посторонних не удастся. Десять тысяч крон.

– А какое оружие?

– Винтовка.

– Охотничье ружье подойдет?

Старик покачал головой:

– Винтовка Мерклина.

– Мерклина?

Старик кивнул.

– Это который игрушечные паровозики делает?

На морщинистом лице под шляпой появился какой-то просвет. Наверное, старик улыбался.

– Если не сможешь мне помочь, скажи об этом сейчас. Можешь оставить себе эту тысячу, и мы больше об этом не говорим, я уйду отсюда, и мы больше не увидимся.

Сверре ощутил прилив адреналина. Это вам не обычная болтовня про топоры, дробовики, динамит и прочую дребедень. Это уже серьезно. Парень говорит о солидных вещах.

В дверь вошли. Сверре посмотрел поверх плеча старика. Нет, это не парни, это какой-то алкаш в красном вязаном свитере. Если он не будет клянчить пива, проблем с ним не будет.

– Я посмотрю, что смогу сделать, – сказал Сверре и взял тысячную купюру. Он не понял, что произошло – рука старика вцепилась в его руку, будто орлиными когтями, и пригвоздила ее к столу.

– Я тебя не об этом спрашиваю. – Голос был ледяной и скрипучий, как наст.

Сверре попытался освободить руку, но не смог. Он не мог вырваться из пальцев какого-то старикашки!

– Я спрашиваю, можешь ли ты помочь мне, и я хочу услышать «да» или «нет». Понятно?

Сверре почувствовал, как в нем просыпается бешенство, старый враг и друг. Но пока его больше занимало другое – десять тысяч крон. Этот человек может ему помочь, это не простой человек. Дело будет хлопотное, но у Сверре было ощущение, что старик не поскупится на чаевые.

– Я… я могу тебе помочь.

– Когда?

– Через три дня. Здесь. В это же время.

– Чушь! Да ты не найдешь такую винтовку за три дня. – Старик отпустил его руку. – Беги лучше к тому, кто может тебе помочь, а тот пусть идет к тому, кто может помочь ему, а через три дня мы встретимся здесь и обсудим, когда и куда ты ее принесешь.

Сверре лежа выжимал сто двадцать килограммов – как этот тощий старикан смог…

– Но, конечно, винтовка с доставкой стоит определенной суммы. Поэтому через три дня ты получишь остальные свои деньги.

– Вот как? А если я просто возьму деньги…

– Тогда я вернусь и убью тебя.

Сверре покрутил запястье. Ему не захотелось углублять тему.

Леденящий ветер мел тротуар перед телефонной будкой возле сауны на улице Торггата, пока Сверре Ульсен дрожащими пальцами набирал номер. Черт, как же холодно! У него уже замерзли ноги в дырявых сапогах. На том конце взяли трубку.

– Да?

Сверре Ульсен сглотнул. Почему от этого голоса ему всегда становилось так не по себе?

– Это я, Ульсен.

– Говори.

– Тут одному нужно ружье. Марки «Мерклин».

Никакого ответа.

– Вроде как та компания, которая делает игрушечные паровозы, – добавил Сверре.

– Я знаю, что такое «Мерклин», Ульсен. – Голос на том конце был ровным и безразличным, но Сверре слышал в нем презрение. Он ничего не сказал, потому что хотя и ненавидел человека на том конце провода, еще сильнее он его боялся, чего не мог не сознавать. Очень немногие его товарищи слышали о нем, и даже Сверре не знал его настоящего имени. Но через свои связи этот человек не раз выручал и Сверре, и его приятелей. Это, конечно, было ради Дела, а не потому, что тот испытывал особую симпатию к Сверре Ульсену. Да и сам Сверре, будь у него другие варианты, не стал бы обращаться к этому человеку.

Голос:

– Кто просит и зачем ему оружие?

– Один старик, никогда его раньше не видел. Сказал, что он один из нас. А кого именно он хочет грохнуть, я не спрашивал. Может, и никого. Может, винтовка ему, чтобы…

– Заткнись, Ульсен. Он был похож на человека, у которого есть деньги?

– Он был хорошо одет. И он дал мне штуку, чтобы я только ответил, смогу ли я помочь ему.

– Он дал тебе штуку не чтобы ты ответил, а чтоб не трепался.

– Ну да.

– Интересно.

– Я с ним увижусь опять, через три дня. К этому времени он хочет знать, смогли мы ее отыскать или нет.

– Мы?

– Да, ведь…

– Ты хотел сказать, смогу ли я ее найти?

– Конечно. Но…

– Сколько он платит тебе за остальную работу?

Сверре колебался:

– Десять штук.

– И столько же ты получишь от меня. Десять. Если сделка состоится. Понял?

– Понял.

– За что ты получишь десять штук?

– За то, чтобы я не трепался.

Когда Сверре положил трубку, он уже не чувствовал пальцев. Нужны новые сапоги. Он стоял и смотрел, как ветер поднял в воздух пустой, безвольный пакетик из-под чипсов и погнал его меж автомобилей по направлению к улице Стургата.