Текст книги "Тараканы"

Глава 18

К телефону подошла жена Эуне.

– Уже поздно, – сонно проговорила она.

– Уже рано, – поправил ее Харри. – Сожалею, что позвонил в неурочное время, но мне надо поговорить с Оддгейром, пока он не ушел на работу.

– Мы как раз встаем, Харри. Подожди минутку.

– Харри? Что тебе?

– Мне нужна твоя помощь. Кто такой педофил?

Харри услышал, как Оддгейр Эуне хрюкнул в трубку и повернулся на кровати.

– Что, педофил? Отличное начало дня. Если вкратце, то это лицо, испытывающее сексуальное влечение к малолетним.

– А если поподробнее?

– Мы многого об этом не знаем, но если ты позвонишь сексологу, то он скажет тебе, что надо различать лиц, изначально склонных к педофилии, и ситуационных педофилов. Классический педофил с кульком сладостей в парке – это человек с изначальными нарушениями. Его педофильские наклонности сформировались еще в юные годы, вовсе не обязательно под влиянием какого-то внешнего конфликта. Такие лица отождествляют себя с ребенком, подделываются под детскую манеру поведения, а иногда предпочитают роль псевдородителя. Сексуальное домогательство они, как правило, планируют заранее, и оно для них является попыткой решения собственных проблем. Скажи, кстати, мне будет оплачена эта консультация?

– А кто такой ситуационный педофил?

– Это группа более размытая. Они изначально интересуются взрослыми, а ребенок подчас выступает заменителем кого-то, с кем педофил пережил конфликт. Классический педофил чаще всего оказывается педерастом, то есть интересуется мальчиками, тогда как педофилов второго типа гораздо больше влечет к девочкам. В этой второй группе фиксируется много случаев инцеста.

– Расскажи-ка лучше о дяденьке с конфетами. Что происходит в его мозгу?

– Да то же, что в твоем и моем, Харри, только с некоторыми исключениями.

– А какими?

– Во-первых, не стоит делать обобщений, мы ведь говорим о людях. Во-вторых, это не моя область, Харри.

– Но ты знаешь об этом больше, чем я.

– Ну хорошо. У педофилов обычно низкая самооценка и так называемая хрупкая сексуальность. Короче, они не уверены в том, что смогут удовлетворить сексуальные потребности взрослого человека, опасаются, что не справятся. И только находясь с ребенком, они чувствуют, что контролируют ситуацию, и могут утолить свое влечение.

– Как именно?

– Так же разнообразно, как и другие люди. От безобидных поглаживаний до изнасилования и убийства. Это зависит от них самих.

– И в таком случае все валят на тяжелое детство и условия жизни?

– Во многих случаях насильники сами оказывались жертвами сексуального домогательства в детстве. Та же картина, что и с детьми, которых били дома: они становятся такими же и избивают своих жен и детей. Воспроизводится поведение, увиденное в детстве.

– Почему?

– Может показаться странным, но это, скорее всего, связано с той ролевой моделью взрослого, к которой ребенок привык и которая дает ощущение надежности.

– Как их определить?

– Что ты имеешь в виду?

– По каким особым признакам я могу выделить педофила?

Эуне что-то проворчал.

– Мне жаль, Харри, но думаю, эти люди ничем особенным не отличаются. Как правило, это мужчины, они часто живут одни, и у них проблемы с социальной адаптацией. Но даже если они носят в себе сексуальное отклонение, они вполне способны прекрасно проявлять себя в других сферах жизни. И они могут встретиться тебе повсюду.

– Повсюду? И как ты думаешь, сколько их обретается в Норвегии?

– Очень трудный вопрос. Слишком уж размыты границы нормы. В Испании, например, двенадцатилетние уже считаются сексуально зрелыми, и в таком случае как нам назвать того, кто возбуждается только при виде девочек пубертатного возраста? Или того, которого возраст не волнует, лишь бы сексуальный партнер обладал такими качествами ребенка, как безволосое тело и нежная кожа?

– Понимаю. Они выступают в разных обличьях, их много, они повсюду.

– Стыд заставляет их искусно маскироваться. Большинство из них всю жизнь умело скрывает свои наклонности от окружающих, и единственное, что я могу сказать, так это то, что полиция выявляет лишь ничтожно малую часть таких людей.

– Каждого десятого.

– Что ты сказал?

– Так, ничего. Спасибо тебе, Оддгейр. Я, кстати, завязал.

– Сколько уже дней прошло?

– Восемьдесят часов.

– Трудно приходится?

– Как сказать… По крайней мере, монстры попрятались и тихо сидят под кроватью. Я думал, будет хуже.

– Ты только начал, помни, еще наступят плохие дни.

– Не сомневаюсь.

Стемнело, и таксист протянул Харри красочную брошюрку, когда он попросил отвезти его в Патпонг.

– Массаж, сэл? Отличный массаж. Я отвезу.

В тусклом свете он смотрел на фотографии тайских девушек, улыбающихся ему так же невинно, как в рекламе «Тай-Эйр».

– Нет, спасибо, я еду просто поужинать.

И Харри вернул шоферу брошюру, хотя ушибленная спина и отозвалась на соблазн. Когда же он из любопытства спросил, что это за массаж, шофер ответил интернациональным жестом: просунул указательный палец одной руки в кольцо из пальцев другой.

Это Лиз порекомендовала ему «Ле Бушерон» в Патпонге, и блюда в ресторане действительно выглядели аппетитно, только есть Харри не хотелось. Он виновато улыбнулся официантке, уносившей тарелки, и не поскупился на чаевые, чтобы дать понять, что остался доволен. А потом шагнул на улицу, в лихорадочную жизнь Патпонга. Первая сой была закрыта для транспорта, зато здесь текла бесконечная толпа людей, словно бурная река огибая торговые ряды и бары. Из распахнутых дверей ревела музыка, потные мужчины и женщины толкались на тротуарах, в воздухе пахло человеческим телом, клоакой и едой. В тот момент, когда он проходил мимо одной раскрытой двери, там раздвинули занавес, и он, заглянув внутрь, увидел девушек, танцующих на сцене в непременных трусиках-бикини и туфлях на высоких каблуках.

– Вход бесплатный, девяносто батов за напитки, – крикнул кто-то ему прямо в ухо. Он двинулся дальше, но ему казалось, будто он стоит на месте, прямо посреди этой колыхающейся уличной толпы.

Он ощутил пульсацию в животе, но не мог понять, от музыки ли это, от биения сердца или от грохота строительной техники, круглые сутки вбивавшей сваи для новой скоростной бангкокской эстакады через Силом-роуд.

В уличном кафе одна девица в ярко-красном шелковом платье, поймав его взгляд, показала на стул рядом с собой. Но Харри все шел и шел вперед, ловя себя на ощущении некоторого подпития. Из другого кафе доносился рев телевизора, висевшего в углу: шла трансляция футбольного матча, и только что забили гол. «Blowing bubbles…»[19]19
  «Выдувая пузыри» (англ.), популярная английская песня, ставшая гимном болельщиков футбольного клуба «Вест Хэм Юнайтед».


[Закрыть] – затянули два англичанина с розовыми загривками и подняли бокалы.

– Заходи, blondie[20]20
  Блондинчик (англ.).


[Закрыть].

Высокая, стройная женщина взмахнула длиннющими ресницами, выставила вперед крепкую грудь и скрестила ноги таким образом, что вид узких облегающих брюк уже не оставлял поля для фантазии.

– Она же катой, – произнесли за его спиной по-норвежски, и Харри обернулся.

Сзади стоял Йенс Брекке. Миниатюрная таиландка в тесной кожаной юбочке висела у него на руке.

– Здесь все потрясающе: линии, грудь, вагина. Некоторые мужчины предпочитают катой подлинному товару. А почему бы и нет? – Загорелое мальчишеское лицо Брекке озарила белоснежная улыбка. – Есть, правда, одна загвоздка: их искусственные вагины, естественно, не способны к самоочищению, как у настоящих женщин. Когда это изменится к лучшему, я сам попробую, что такое транссексуал. А вы-то что думаете об этом, инспектор?

Харри бросил взгляд на высокую женщину, которая, фыркнув, повернулась к ним спиной, едва услышав слово «катой».

– Я как-то не подумал, что некоторые из женщин здесь вовсе и не женщины.

– Неискушенному взгляду ничего не стоит обмануться, но обратите внимание на кадык: его хирурги, как правило, убрать не могут. Кроме того, для таких типичны высокий рост, слишком вызывающая одежда, несколько агрессивный флирт. И слишком уж роскошны. Именно это их и выдает. Им не хватает сдержанности, они склонны к избыточности во всем…

Неоконченная фраза повисла в воздухе, словно некий намек, но Харри его не понял.

– Кстати, вы сами-то не склонны к избыточности, инспектор? А то, смотрю, вы что-то хромаете.

– К избыточной вере в западную технику ведения беседы. Было дело, но уже прошло.

– Что именно прошло – вера или травма? – Брекке смотрел на Харри с той же неуловимой улыбкой, как и после похорон. Будто затеял с ним какую-то игру.

– Надеюсь, что излечился и от того и от другого. Я уезжаю домой.

– Так быстро? – Неоновый свет падал на потный лоб Брекке. – Рассчитываю увидеть вас завтра в хорошей форме, инспектор.

На Суравонг-роуд Харри поймал такси.

– Массаж, сэл?

Глава 19

Когда Нхо забрал Харри возле «Ривер-Гарден», солнце как раз взошло и благосклонно светило на них средь приземистых домиков.

Они добрались до «Барклай Таиланд» к восьми часам, и улыбающийся охранник, с прической под Джими Хендрикса и аудиоплеером в ушах, пропустил их на подземную парковку. После долгих поисков Нхо наконец припарковался на единственном гостевом месте, между «БМВ» и «мерседесами», прямо у лифтов.

Сначала Нхо решил было подождать в машине, поскольку его норвежский ограничивался словом «спасибо», которому Харри научил его за чашкой кофе. На что Лиз с некоторым вызовом заметила, что «спасибо» всегда оказывается первым словом, которому белый человек пытается научить туземца.

К тому же Нхо не понравилось это место: все эти дорогущие тачки только притягивают к себе угонщиков. Пусть паркинг и оснащен видеокамерами, все равно нельзя надеяться на охранника, судя по тому, как он стоит и щелкает пальцами в такт музыке из плеера, пока открывается шлагбаум.

Харри поднялся на лифте на десятый этаж и вошел в холл «Барклай Таиланд». Представившись, он взглянул на часы. И подумал, что придется подождать Брекке, однако секретарша проводила его назад к лифту, провела карточкой по считывающему устройству и нажала на букву «П», объяснив Харри, что это «пентхаус». Затем она выскользнула из кабины, а Харри начал вознесение на небо.

Едва двери лифта открылись, как Харри увидел Брекке, стоящего посреди кабинета на сверкающем коричневом паркете. Брокер, опираясь на массивный стол красного дерева, прижимал к уху телефонную трубку. Другую он придерживал плечом. Все остальное в этом помещении было сплошное стекло. Стеклянные стены, потолок, журнальный столик, даже стулья и те стеклянные.

– Мы еще поговорим, Том. Будь осторожен, чтобы тебя сегодня не слопали. И, как условились, избавляйся от рупий.

С извиняющейся улыбкой взглянув на Харри, он поднес к уху другую трубку, мельком глянул на часы, мигающие на дисплее компьютера, коротко произнес: «Да» – и положил трубку.

– Что это было? – спросил Харри.

– Это моя работа.

– В чем же она заключается?

– Только что мне надо было обеспечить долларовый кредит для одного клиента.

– Большой? – поинтересовался Харри, обводя взглядом панораму Бангкока за стеклом: город раскинулся перед ними, наполовину затянутый смогом.

– Смотря с чем сравнивать. Думаю, потянет на средний годовой бюджет одной норвежской коммуны.

В этот момент зажужжал очередной телефон, и Брекке нажал кнопку селекторной связи:

– Примите сообщение, Шена, я сейчас занят.

И отпустил кнопку, не дожидаясь подтверждения.

– Много дел?

Брекке рассмеялся.

– Разве вы не читаете газет? В Азии валютный кризис. Все в штаны наложили и скупают доллары как сумасшедшие. Банки и брокерские конторы, что ни день, становятся банкротами, и народ уже начал сигать из окон.

– Но не вы? – спросил Харри, невольно потирая поясницу.

– Я? Я брокер, из стервятников.

И он помахал руками, изображая крылья.

– Такие, как мы, зарабатывают деньги независимо ни от чего, пока продолжаются торги и люди продают и покупают. Как говорится, «Showtime is good time»[21]21
  «Время шоу – хорошее время» (англ.).


[Закрыть], а сейчас шоу идет круглосуточно.

– Вы, значит, крупье в этой игре?

– Именно так, хорошо сказано, надо бы запомнить. А другие идиоты – просто игроки.

– Идиоты?

– Конечно.

– Я-то думал, что эти трейдеры довольно ловкие типы.

– Ловкие-то они ловкие, но все равно круглые идиоты. Вечный парадокс заключается в том, что чем они ловчее, тем больше суетятся на валютном рынке. А ведь они лучше других должны понимать, что постоянно выигрывать в рулетку невозможно. Пусть я не особо умнее их, но я, во всяком случае, понимаю такие вещи.

– Значит, вы, Брекке, никогда сами не садитесь за рулетку?

– Бывает, я делаю ставки.

– А это не превращает вас в одного из идиотов?

Брекке протянул Харри коробку с сигарами, но тот отказался.

– Разумно. Вкус у них омерзительный. Я курю их только потому, что положено. Потому что у меня есть деньги.

Покачав головой, он взял сигару.

– Вы видели фильм «Казино», инспектор? С Робертом де Ниро и Шэрон Стоун?

Харри кивнул.

– Тогда вы помните сцену, где Джо Пеши рассказывает о парне, который единственный из всех постоянно зарабатывает себе деньги игрой? На самом деле он не играл, а делал ставки. На скачках, на баскетбольных матчах и прочем. Это не то же самое, что рулетка.

Брекке подвинул стеклянный стул к Харри и тоже сел.

– Любая игра – это везение, а тотализатор – нет. Тотализатор основан на двух вещах: психологии и информации. Выигрывает самый хитрый. Возьмем хотя бы того парня из «Казино». Он только и делает, что собирает информацию: о родословной лошадей, о том, как прошла тренировка на прошлой неделе, что за корм им дают, сколько весил жокей этим утром, – одним словом, всю информацию, которую другие не в состоянии собрать, или добыть, или переварить. Потом он суммирует ее и создает картину того, каковы шансы на успех у каждой лошади и что делают другие игроки. Если у лошади высокие шансы, он ставит на нее. Таким образом он и зарабатывает свои деньги. А другие их теряют.

– Так просто?

Брекке предостерегающе поднял руку и взглянул на часы.

– Я знал, что один японский инвестор из банка «Асахи» должен был приехать в Патпонг вчера вечером. В конце концов я нашел его на Четвертой сой. Выкачивал из него информацию до трех часов ночи, потом отдал ему свою девку и вернулся домой. На работе я был сегодня уже в шесть утра и скупал баты. Он скоро тоже придет на работу и купит баты на четыре миллиарда крон. Но тогда я уже снова стану продавать их.

– Деньги, похоже, огромные, но методы, боюсь, почти незаконные.

– Почти, Харри. Именно почти.

Брекке оживился, голос его зазвучал гордо, словно это мальчишка хвастается новой игрушкой.

– О морали речь здесь не идет. Хочешь быть нападающим – не бойся офсайда. Правила существуют только для того, чтобы их нарушать.

– И выигрывает тот, кто нарушает правила дольше всех?

– Когда Марадона забил мяч рукой в ворота англичанам, болельщики восприняли это как часть игры, не заметил судья – и прекрасно. – Брекке поднял палец. – Тем не менее нельзя забывать, что речь идет лишь о шансах. Иногда ты проигрываешь, но если вероятности на твоей стороне, то сможешь зарабатывать этим еще очень и очень долго, – и он с отвращением загасил сигару. – Сегодня этот японец определяет мои дальнейшие действия, но знаете, что лучше всего? Когда вы сами можете диктовать правила игры. К примеру, пустить слух прямо перед тем, как в США будут обнародованы темпы инфляции, о том, что Гринспен[22]22
  Гринспен Алан – американский экономист, председатель Федеральной резервной системы США (1987–2006).


[Закрыть] на частном обеде обмолвился о повышении процентных ставок. Или сбить с толку своих противников. Именно так вы получаете наибольшую прибыль. Куда увлекательнее секса! – Брекке захохотал и восторженно топнул ногой. – Валютный рынок – это мать всех прочих рынков, Харри. Это «Формула-один». Столь же пьяняще и опасно для жизни. Знаю, у меня извращенный взгляд на вещи, но я из тех, кто любит держать все под контролем и знать, что если и разобьешься насмерть, то только по собственной вине.

Харри огляделся. Чокнутый профессор в стеклянной комнате.

– А если вас остановят за превышение скорости?

– До тех пор пока я зарабатываю деньги и не высовываюсь, все довольны. К тому же у меня самые высокие доходы в компании. Видите этот офис? Раньше здесь сидел директор «Барклай Таиланд». И вы, наверное, спросите, почему же теперь здесь обретаюсь я, какой-то там брокер? А сижу я здесь потому, что в брокерской компании имеет значение только одно – сколько денег ты зарабатываешь. Все прочее – декорация. В том числе и начальники: они ведь зависят от нас, своими операциями на рынке мы сохраняем им работу и зарплату. Мой начальник переехал сейчас в уютненький кабинет этажом ниже, поскольку я пригрозил ему, что уйду работать к конкуренту и всех клиентов с собой прихвачу, если он не подпишет со мной более выгодный договор. И не предоставит мне этот офис.

Он расстегнул жилет и снял его, повесив на один из стеклянных стульев.

– Хватит обо мне. Чем могу вам помочь, Харри?

– Я все думаю, о чем это вы с послом разговаривали по телефону в день убийства.

– Он позвонил мне, чтобы подтвердить нашу встречу. И я подтвердил.

– А что потом?

– Он приехал сюда в четыре часа дня, как мы и договорились. Может, минут на пять задержался. Шена из приемной может сказать точнее, он сперва записался у нее.

– О чем же вы разговаривали?

– О деньгах. Он хотел разместить некоторую сумму. – Ни один мускул не дрогнул на его лице: было неясно, лжет он или нет. – Мы просидели здесь до пяти. Затем я проводил его в паркинг, где он оставил свою машину.

– Она стояла на гостевом месте, там же, где теперь стоит наша?

– Если речь о гостевом месте, то да. Именно там.

– Тогда вы видели его в последний раз?

– Именно так.

– Спасибо, – поблагодарил его Харри.

– Ради бога. Стоило ехать в такую даль за подобной мелочью.

– Как я уже говорил, это всего лишь обычное в таких случаях дознание.

– Ну разумеется. Ведь он умер от инфаркта, не так ли? – и Йенс Брекке ухмыльнулся.

– Похоже, что да, – ответил ему Харри.

– Я друг семьи, – продолжал Брекке. – Все молчат, но я умею понимать знаки. Они говорят сами за себя.

Когда Харри поднялся со стула, двери лифта раскрылись, и оттуда появилась секретарша, держа в руках поднос со стаканами и двумя бутылками.

– Немного воды перед уходом, Харри? Мне присылают ее самолетом раз в месяц. – Он наполнил стаканы норвежской минеральной водой «Фаррис» из Ларвика. – Кстати, Харри, время телефонного разговора, которое вы называли вчера, ошибочно.

Он открыл дверь шкафа у стены, и Харри увидел что-то вроде панели банкомата. Брекке набрал какие-то цифры.

– Время было тринадцать тринадцать, а не тринадцать пятнадцать. Возможно, это ничего не значит, но я подумал, что вам стоит знать точное время звонка.

– Время сообщила нам телефонная компания. Почему вы решили, что именно вы знаете точное время?

– Потому что точное время – у меня, – и белоснежные зубы снова сверкнули в улыбке. – Этот аппарат фиксирует все мои телефонные переговоры. Он стоит полмиллиона крон, и часы в нем спутниковые. Поверьте мне, точнее не бывает.

Харри поднял брови.

– Неужели кому-то еще могло прийти в голову выложить полмиллиона за магнитофон?

– Таких гораздо больше, чем вы думаете. Например, большинство брокеров. Когда обсуждаешь по телефону, продавать или покупать на рынке валюту, то какая-то сумма в полмиллиона – это мелочь, которую можно упустить из виду. А магнитофон автоматически фиксирует тайм-код на этой специальной ленте. – И он указал на пленку, напоминавшую обычную видеокассету. – Тайм-кодом невозможно манипулировать, нельзя изменить запись, не нарушив его. Единственное, что можно сделать, так это спрятать запись, но тогда другие обнаружат, что запись разговора за определенный период времени отсутствует. Такая тщательность необходима для того, чтобы пленки с записями могли в случае чего служить доказательством в суде.

– Вы хотите сказать, что у вас есть и запись беседы с Мольнесом?

– Разумеется.

– Не могли бы мы…

– Минутку.

Странно было слышать живой голос человека, которого ты только что видел мертвым, с ножом, торчащим в спине.

– Значит, в четыре, – произнес посол.

Голос звучал бесцветно, как-то грустно. Потом посол положил трубку.

Глава 20

– Как спина, не болит? – обеспокоенно спросила Лиз, когда Харри, прихрамывая, явился в Управление на утреннюю летучку.

– Уже лучше, – солгал он и сел поперек стула.

Нхо протянул ему сигарету, но Рангсан закашлял за своей газетой, и Харри не стал закуривать.

– У меня есть новости, которые поднимут тебе настроение, – сообщила Лиз.

– У меня и так хорошее настроение.

– Во-первых, мы решили задержать Ву. Посмотрим, как он заговорит, когда мы пригрозим ему тремя годами за нападение на полицейского при исполнении. Господин Соренсен утверждает, что не видел Ву уже несколько дней, тот, мол, фрилансер, приходит когда захочет. У нас нет его адреса, но известно, что он любит захаживать в ресторан в Рачадамноне, это стадион для тайского бокса. На боксеров там ставят огромные суммы, и кредиторы обычно пасутся поблизости в поисках новых клиентов, а заодно высматривают должников. Вторая хорошая новость – Сунтхорн порасспрашивал в отелях, где, как мы подозреваем, оказываются эскорт-услуги. Посол, со всей очевидностью, посещал один такой отель, там вспомнили его машину с дипломатическими номерами. Говорят, он был там с женщиной.

– Прекрасно.

Лиз явно задела прохладная реакция Харри.

– Прекрасно?

– Он возил в отель мисс Ао и трахал ее там, разве непонятно? Наверняка она не хотела приглашать его к себе домой. Получается, из всего этого у нас есть только Хильде Мольнес: у нее-то был мотив, чтобы прикончить своего мужа. Или же его прикончил бойфренд мисс Ао, если у нее он вообще имеется.

– Да и мисс Ао сама могла иметь мотив, если Мольнес намеревался бросить ее, – добавил Нхо.

– У нас масса хороших предложений, – подытожила Лиз. – С чего начнем?

– Проверьте алиби, – раздался голос из-за газеты.

В переговорной посольства мисс Ао взглянула на Харри и Нхо покрасневшими от слез глазами. Она наотрез отказалась признавать, что посещала какой-либо отель, сообщила, что живет с сестрой и матерью, но в вечер убийства ее не было дома. У нее нет никаких знакомых, говорила она, а домой она вернулась очень поздно, где-то после полуночи. Но едва Нхо попытался выспросить ее поподробнее, как она ударилась в слезы.

– Будет лучше, если ты сейчас все нам расскажешь, Ао, – вмешался Харри и прикрыл шторы. – Один раз ты нам уже солгала. Теперь все гораздо серьезнее. Ты говоришь, тебя не было дома в день убийства, и при этом никто не может подтвердить, где именно ты была.

– Моя мать и сестра…

– Могут лишь подтвердить, что ты вернулась домой после полуночи. Но тебе это не поможет, Ао.

Слезы струились по милому кукольному личику. Харри вздохнул.

– Нам придется забрать тебя с собой, – произнес он. – Если ты все-таки не передумаешь и не расскажешь нам, где была в тот вечер.

Она покачала головой, Харри и Нхо переглянулись. Нхо, пожав плечами, легонько взял ее под руку, но она уронила голову на стол, продолжая рыдать. В этот самый миг раздался слабый стук в дверь. Харри приоткрыл ее. На пороге стоял Санпхет.

– Санпхет, мы…

Шофер поднес палец к губам.

– Я знаю, – шепнул он и махнул Харри, чтобы тот вышел.

– Что? – спросил Харри, выйдя из переговорной и притворив за собой дверь.

– Вы допрашиваете мисс Ао. Вы хотите знать, где она находилась в момент убийства.

Харри ничего не ответил. Санпхет кашлянул и выпрямился:

– Я вам солгал. Мисс Ао бывала в посольской машине.

– Вот как? – слегка удивился Харри.

– Много раз была.

– Значит, ты знал о ее связи с послом?

– Не с послом.

До Харри не сразу дошел смысл сказанного, но затем он недоверчиво уставился на стоящего перед ним старика.

– Так это были вы, Санпхет? Вы и мисс Ао?

– Это долгая история, и боюсь, вы не все в ней поймете, – продолжал он, испытующе глядя на Харри. – Мисс Ао была у меня в тот вечер, когда убили посла. Она никогда не призналась бы в этом, так как мы оба могли лишиться работы. Тут не поощряется, когда сотрудники путаются друг с другом.

Харри провел рукой по волосам.

– Я знаю, о чем вы думаете, инспектор. Что я старик, а она совсем девчонка.

– Пожалуй, я не очень хорошо понимаю вас, Санпхет.

Санпхет слабо усмехнулся.

– Когда-то давно мы с ее матерью были любовниками, еще до того, как она родила Ао. В Таиланде есть такое понятие – пхии. Это слово можно перевести как «право старшинства», когда старшему подчиняется младший по возрасту. Но смысл шире: старший еще и несет ответственность за младшего. Мисс Ао получила работу в посольстве по моей рекомендации, она сердечная и благодарная девушка.

– Благодарная? – вырвалось у Харри. – Сколько же ей было лет… – не удержался он. – И что думает об этом ее мать?

Санпхет едва улыбнулся.

– Она такая же старая, как и я, и все понимает. Я просто взял мисс Ао на время. Пока она не найдет себе мужчину, с которым сможет создать семью. В этом нет ничего такого…

Харри застонал.

– Значит, вы – ее алиби? И вы уверены, что посол брал с собой в отель не мисс Ао?

– Если посол и ездил в какой-то отель, то он был там не с мисс Ао.

Харри поднял палец.

– Один раз вы уже солгали мне, и я могу вас задержать за противодействие полицейскому расследованию. Если вам есть что еще сказать, говорите сейчас же, не откладывая.

Карие глаза старика, не мигая, смотрели на Харри.

– Я любил господина Мольнеса. Он был мне другом. Надеюсь, что тот, кто убил его, будет наказан. И никто другой.

Харри собрался было ответить, но сдержался.