Текст книги "Леопард"

Глава 29
Клюйт

Был необычайно мягкий для Гонконга вечер. Небоскребы отбрасывали на Пик длинные тени, иные из которых дотягивались до виллы, где Херман Клюйт сидел на террасе с бокалом кроваво-красного «Сингапур слинга»[54]54
  «Сингапур слинг» – коктейль из джина, вишневого ликера, лимонного сока и содовой.


[Закрыть] в одной руке и телефоном в другой. Он слушал собеседника и смотрел, как там, внизу, сворачиваются в клубки огненные змеи автомобильных пробок.

Харри Холе ему нравился. Понравился сразу, при первом взгляде на высокого, атлетически сложенного, но явно пьющего норвежца, который пришел в Хэппи-Вэлли поставить свои последние деньги. Было в этом воинственном взгляде, надменной осанке и сдержанности жестов нечто напомнившее Херману Клюйту его самого в молодости, когда он служил наемником в Африке. Херман Клюйт сражался везде и на любой стороне, служил тем, кто платил. В Анголе, Замбии, Зимбабве, Сьерра-Леоне, Либерии. Во всех странах с мрачной историей и еще более мрачным будущим. Но не было страны более мрачной, чем та, о которой спросил Харри. Конго. И именно там им улыбнулась удача. В виде бриллиантов. И кобальта. И колтана. Вождь деревни принадлежал к подразделению май-май[55]55
  Май-май – конголезские отряды самообороны, созданные для борьбы с руандийскими интервентами и проруандийскими конголезскими повстанцами.


[Закрыть], они там верили, что вода делает их неуязвимыми. А так он был человек вполне разумный. В Африке нет такого, чего нельзя уладить с помощью пачки купюр или – если не получалось – заряженного «калашникова». За какой-то год Херман Клюйт стал богатым человеком. За три года – очень богатым. Раз в месяц они выезжали в ближайший город, Гому, и спали там на кроватях, а не на земляном полу среди джунглей, где каждую ночь из каких-то дырок в земле поднимаются тучи неведомых кровососущих мух и человек просыпается уже наполовину обглоданным трупом. Гома. Черная лава, черные деньги, черные красотки, черные грехи. Примерно половина всех, кто попадает в джунгли, зарабатывают малярию, а остальные – болезни, названий которых не знает ни один белый врач и которые обычно обозначаются как «лихорадка джунглей». Именно от такой болезни страдал Херман Клюйт, и, хотя она иной раз надолго его отпускала, вылечиться совсем ему так никогда и не удалось. Единственным известным Херману Клюйту средством от нее был «Сингапур слинг». Клюйт впервые попробовал его в Гоме, на роскошной вилле у одного бельгийца, построенной бельгийским королем Леопольдом явно еще в те времена, когда страна называлась «Свободное государство Конго» и была для монарха личным предприятием, одновременно детским манежем и денежным сундуком. Вилла находилась внизу, на берегу озера Киву, и там женщины и закаты были настолько красивы, что можно было даже на какое-то время забыть и джунгли, и май-май, и земляных мух.

Именно бельгиец показал Херману Клюйту небольшую королевскую сокровищницу в подвале. Чего там только не было – от самых современных в мире часов, редких видов оружия и изощренных пыточных инструментов до слитков золота, неограненных бриллиантов и препарированных человеческих голов. Тогда-то Клюйт впервые увидел то, что получило название «леопольдово яблоко». Его, кажется, изобрел какой-то инженер-бельгиец, работавший на короля, и применять его следовало к строптивым племенным вождям, не желающим рассказывать, где они находят свои алмазы. Прежде для этого использовали буйволов. Вождя намазывали медом, привязывали к дереву и подводили к нему дикого лесного буйвола, который принимался слизывать мед. Дело в том, что язык у таких диких буйволов шершавый, как терка, и он не только слизывал мед, но и сдирал с человека кожу и мясо. Но буйвола еще требовалось поймать, к тому же потом его было невозможно отогнать от жертвы. Так что власти перешли на леопольдово яблоко. И не столько потому, что оно было совершенным в техническом отношении пыточным орудием, из-за яблока жертва даже говорить не могла. Главное, на туземцев, которые присутствовали при дознании, оно действовало безотказно: они видели, что происходило, когда тот, кто вел допрос, дергал за шнур во второй раз. Так что из следующего допрашиваемого слова лились рекой, стоило только попросить его открыть рот пошире и отведать яблочка.

Херман Клюйт кивком велел служанке-филиппинке отнести бокал в дом.

– Ты все помнишь правильно, Харри, – сказал Херман Клюйт. – Оно по-прежнему лежит у меня на каминной полке. Пользовались им когда-нибудь или нет, я, к счастью, не знаю. Так, сувенир. Напоминает мне о том, что скрывается в сердце тьмы. Это всегда полезно, Харри. Нет, никогда не слышал, чтобы оно использовалось где-то еще. Понимаешь, сама технология довольно сложная, со всеми этими пружинами и шипами. И еще нужен особый сплав. Колтан, верно. Точно. Очень редкий. Эдди ван Боорст, у которого я прикупил это яблочко, утверждал, что всего таких было сделано двадцать четыре, двадцать два из них хранились у него. Причем одно из золота, двадцать четыре карата. Точно, шипов тоже двадцать четыре, а ты откуда знаешь? Вроде бы цифра двадцать четыре имела какое-то отношение к сестре того инженера, только не помню какое. Но не исключаю, ван Боорст просто хотел поднять цену, ведь он бельгиец, а они все такие.

Смех Клюйта перешел в кашель. Чертова лихорадка.

– Но он наверняка знал, где находятся остальные яблоки. Он жил в прелестной вилле в Гоме, это Северное Киву, прямо на границе с Руандой. Адрес? – Клюйт закашлялся. – В Гоме каждый день появляются новые улицы, а случается, весь город оказывается погребенным под лавой, так что никаких адресов нет, Харри. Но на почте есть информация о белых. Нет, я понятия не имею, живет ли он в Гоме по-прежнему. И жив ли вообще, если на то пошло. Потому как средняя продолжительность жизни в Конго – тридцать с чем-то лет, Харри. И у белых тоже. К тому же город практически в блокаде. Вот именно. Ну понятно, ты ничего не слышал про эту войну. Да и никто не слышал.

Гуннар Хаген недоверчиво посмотрел на Харри и наклонился над своим письменным столом.

– Так ты собрался в Руанду? – спросил он.

– Только туда и обратно, – пообещал Харри. – Двое суток плюс дорога.

– И что ты намерен расследовать?

– Я же говорил. Дело о пропавшей без вести. Аделе Ветлесен. Кайя поедет в Устаусет и попытается выяснить, с кем там была Аделе незадолго до того, как пропала.

– А почему нельзя просто туда позвонить и попросить проверить по гостевой книге?

– Потому что Ховассхютта не обслуживается, – сказала Кайя, сидевшая рядом с Харри. – Но все, кто останавливается на ночлег в хижинах, принадлежащих Туристическому обществу, должны записаться в гостевой книге и сообщить, куда они направляются. Это обязательно, потому что, если кто-то пропадет в горах, спасатели будут знать, с чего начинать поиск. Мы надеемся, что и Аделе, и ее спутник записались в книге и указали свои полные имена и адреса.

Гуннар Хаген двумя руками почесал венчик редеющих волос.

– Стало быть, это никак не связано с теми делами по убийствам?

Харри выпятил вперед нижнюю губу.

– Я, во всяком случае, никакой связи не вижу, шеф. А ты?

– Хм… И с какой стати мне транжирить деньги отдела на такую экстравагантную экскурсию?

– Потому что торговля людьми – это приоритетное направление, – сказала Кайя. – Вспомните, что сказал министр юстиции в своем заявлении для прессы на этой неделе.

– А кроме того, – произнес Харри, потянулся и заложил руки за голову, – я ничего не гарантирую, но может обнаружиться и кое-что еще, что поможет прояснить другие дела.

Гуннар Хаген задумчиво посмотрел на подчиненного.

– Шеф, – добавил Харри.

Глава 30
Гостевая книга

Табличка на скромном желтом станционном здании сообщала, что они в Устаусете. Кайя, взглянув на часы, убедилась, что поезд прибыл по расписанию, в 10.44. Она выглянула в окно. Солнце освещало заснеженные просторы и фарфорово-белые горные склоны. Не считая кучки домов и трехэтажной гостиницы, Устаусет представлял собой одну голую безлесную гору. Гора эта, впрочем, была усеяна маленькими хижинами и разной высоты кустами, но все равно оставляла ощущение пустынности. Рядом со зданием вокзала, почти на самом перроне, стоял внедорожник с включенным мотором. Из поезда Кайе казалось, что снаружи совершенно безветренно. Но на перроне ветер насквозь продувал всю одежду: и термобелье, и анорак, и лыжные ботинки.

Из внедорожника выпрыгнул мужчина и направился к ней. В спину ему светило низкое зимнее солнце. Кайя зажмурилась. Мягкая, уверенная походка, белозубая улыбка и протянутая для приветствия рука. Она застыла. Это был Эвен.

– Аслак Кронгли, – представился мужчина и крепко пожал ее руку. – Ленсман.

– Кайя Сульнес.

– Холодно сегодня. Не то что там у вас в низине, а?

– Точно, – согласилась Кайя и тоже улыбнулась.

– Я не смогу поехать сегодня в Ховассхютту. У нас сошла лавина, закрыт туннель, приходится перенаправлять транспорт. – Не спросив, он взял ее лыжи, положил на плечо и направился к машине. – Но я договорился, и вас отвезет туда человек, который присматривает за той хижиной. Его зовут Одд Утму. Ничего?

– Ничего, – сказала Кайя, которую это только обрадовало. Возможно, ей теперь не придется отвечать на многочисленные вопросы о том, почему вдруг полиция Осло так заинтересовалась делом об исчезновении девушки из Драммена.

Кронгли довез ее до гостиницы, до которой было всего-то метров пятьсот. На занесенной снегом площади перед входом на желтом снегоходе сидел мужчина. На нем был красный комбинезон, меховая шапка с опущенными ушами, лицо до носа укутано шарфом, а глаза закрывали большие солнечные очки.

Когда он сдвинул на лоб очки, пробормотав свое имя, Кайя увидела, что один его глаз затянут молочно-белой пленкой. Другой глаз беспардонно рассматривал ее с головы до ног. Мужчина держался очень прямо, как юноша, но лицо его было старческим.

– Кайя. Спасибо, что так быстро согласились нам помочь.

– Мне же платят, – сказал Одд Утму, посмотрел на часы, оттянул шарф вниз и сплюнул. Кайя увидела, как в коричневых от жевательного табака зубах сверкнули брекеты. Табачный плевок на снегу выглядел как черная звезда. – Надеюсь, вы успели перекусить и пописать.

Кайя рассмеялась, но Утму уже оседлал снегоход и повернулся к ней спиной.

Она взглянула на Кронгли, который тем временем успел засунуть ее лыжи и палки под ремни, и они были теперь прочно прикреплены к снегоходу вместе с лыжами Утму, связкой чего-то напоминающего красные динамитные шашки и винтовкой с оптическим прицелом.

Кайя повернулась к Кронгли. Ленсман пожал плечами и еще раз улыбнулся своей белозубой мальчишеской улыбкой.

– Желаю удачи, надеюсь, вы на…

Остаток фразы утонул в реве снегохода. Кайя поспешила занять место позади Утму. К своему огромному облегчению, она обнаружила, что на сиденье снегохода есть ручка и ей хотя бы не придется обнимать за спину этого белоглазого деда. Дохнув выхлопными газами, скутер рывком тронулся с места.

Утму привстал, согнув колени и наклоняя корпус то вправо, то влево, виртуозно провел скутер мимо гостиницы, перевалил через огромные сугробы прямо в мягкий снег и устремился дальше наискосок на первый пологий склон. Когда они поднялись наверх и кучка домов оказалась под ними, глазам Кайи открылась белая бесконечность. Утму обернулся и вопросительно мотнул головой. Кайя кивнула в ответ: все в порядке. И он дал газ. Кайя обернулась и увидела, как в фонтане снежных брызг, вылетающих из-под гусениц, исчезает поселок.

Кайя нередко слышала, что заснеженные равнины напоминают пустыню. И вспомнила дни и ночи, проведенные с Эвеном на его прогулочной яхте.

Снегоход несся вперед сквозь пустынные просторы. Снег и ветер стерли все очертания, все сгладили и выровняли, так что вокруг, казалось, раскинулась бескрайная морская гладь, над которой чудовищной волной вздымалась гора Халлингскарвет. Ничего резкого, мягкость снега и тяжесть снегохода делали все движения мягкими и замедленными. Кайя осторожно потерла рукой нос и щеки, чтобы удостовериться, что кровообращение в них еще не нарушилось. Ей доводилось видеть, что делают с лицом даже небольшие обморожения. Монотонное рычание мотора и успокаивающее однообразие ландшафта действовали усыпляюще, но вдруг она проснулась – оттого что мотор умолк и они остановились. Кайя взглянула на часы. Первой мыслью было, что у них заглох мотор, а до цивилизации минимум сорок пять минут езды. А сколько тогда идти на лыжах? Три часа? Пять? Она понятия не имела. Утму уже спрыгнул со скутера и отстегнул лыжи.

– Что-то не так с… – начала она, но замолчала, когда Утму, выпрямившись, указал ей на небольшую ложбину, перед которой они остановились.

– Ховассхютта, – сказал он.

Кайя зажмурила глаза за солнцезащитными очками. И в самом низу горы она увидела маленькую черную хижину.

– А почему мы не могли поехать?..

– Потому что люди – идиоты, и к хижине придется теперь подкрадываться.

– Подкрадываться? – переспросила Кайя и следом за Утму поспешила застегнуть крепления.

Тот лыжной палкой ткнул в сторону горного склона.

– Если на снегоходе въехать в такую узкую долину, звук усилится эхом, пойдет во все стороны. А рыхлый снег…

– Лавина, – догадалась Кайя.

После одной из своих поездок в Альпы отец рассказывал, что там во время Второй мировой войны погибло под лавинами, большей частью вызванными звуковой волной от артиллерийской канонады, более шестидесяти тысяч солдат.

Утму на секунду остановился и снова взглянул на нее.

– Наши городские любители природы считают, что очень умно строить хижину под прикрытием склона. Но ее тоже рано или поздно снесет лавиной.

– Тоже? – переспросила Кайя.

– Ховассхютта здесь всего три года стоит. А такой рыхлый снег выпал только в этом году. Скоро выпадет еще больше.

Он показал рукой на запад. Кайя поднесла ко лбу ладонь и увидела, что он имел в виду. У снежного горизонта гигантским грибом на синем фоне вздымалось серо-белое облако.

– Снег всю неделю будет идти, – сказал Утму, отстегнул винтовку от снегохода и повесил через плечо. – На вашем месте я бы поторопился. И ни в коем случае не кричал.

Вниз, в долину, они спустились молча. Оказавшись в тени, Кайя почувствовала, насколько стало холоднее, холод точно прятался в каждой складке местности.

Перед выкрашенной в черный цвет бревенчатой хижиной они скинули лыжи, прислонили их к стене, Утму выудил из кармана ключ и вставил в замок.

– А как сюда попадают те, кто хочет заночевать? – спросила Кайя.

– Покупают стандартный ключ. Он подходит ко всем таким хижинам по всей стране.

Он повернул ключ в замке и толкнул дверь. Безрезультатно. Он тихо ругнулся и навалился на дверь плечом. Она отделилась от дверной коробки, пронзительно взвизгнув.

– Хижина садится от мороза, – пробормотал Утму.

Внутри было сумрачно, пахло парафином и печкой.

Кайя осмотрела хижину. Она знала, что порядки тут предельно простые. Люди появлялись, записывались в гостевую книгу, занимали кровать – или матрас, если кровати были уже заняты, зажигали огонь в очаге, варили принесенную с собой еду на кухне, где имелась плитка и все, что нужно, из посуды, и, если использовали сухие припасы из шкафчиков, оставляли деньги в коробке. В той же коробке оставляли деньги за ночлег или же заполненное платежное поручение. Все основано на ответственности и честности гостей.

В хижине было четыре спальни, все окнами на север, в каждой – четыре спальных места на двух двухъярусных кроватях. Окна гостиной выходили на юг, и обставлена она была вполне традиционно – тяжелой сосновой мебелью. Для уюта тут имелся большой открытый очаг, а для более эффективного обогрева – печка. Кайя прикинула, что за обеденным столом могли одновременно разместиться двенадцать-пятнадцать человек, вдвое больше людей могли здесь заночевать, если лечь компактнее и использовать матрасы и пол. Она представила себе свет стеариновых свечей, огонь камина, освещающий знакомые и незнакомые лица, разговор о сегодняшнем и завтрашнем походе под пиво или бокал красного вина. Раскрасневшееся лицо Эвена, который смотрит на нее с улыбкой. Он сидит в темном углу и протягивает навстречу свой бокал.

– Гостевая книга на кухне. – Утму показал на одну из дверей.

Он так и стоял у входа в шапке и варежках, всем своим видом выражая нетерпение. Кайя положила руку на дверную ручку и собиралась нажать на нее, как вдруг на нее нахлынуло. Ленсман Кронгли. Как же он похож. Она, конечно, знала, что это ощущение обязательно вернется, только не знала когда.

– Вы не могли бы открыть мне дверь? – попросила она.

– Чего?

– Примерзла, – сказала Кайя. – Холодно.

Она прикрыла глаза, когда он приближался, услышала, как беззвучно открывается дверь, почувствовала на себе его удивленный взгляд. Потом снова открыла глаза и вошла.

На кухне стоял едва ощутимый запах прогорклого жира. Она почувствовала, как участился пульс, пока ее взгляд скользил по столам, шкафчикам. На лавке под окном лежала черная книга в кожаном переплете, прикрепленная к стене синей нейлоновой веревкой.

Кайя перевела дух. Шагнула к книге. Раскрыла ее.

Страница за страницей, от руки исписанные именами гостей. Большинство следовали правилам и указывали свой дальнейший маршрут.

– Я все равно сюда собирался после выходных, мог бы проверить книгу, – услышала она голос Утму за спиной. – Но вы наверняка не могли ждать?

– Не могли, – призналась Кайя, просматривая даты.

Ноябрь. Шестое ноября. Восьмое ноября. Она посмотрела дальше. И потом назад. Нет его. Листка за седьмое ноября не было. Она пошире раскрыла книгу. Из переплета торчали остатки вырванной страницы. Кто-то ее забрал.

Глава 31
Кигали

Аэропорт в Кигали, Руанда, был маленький, современный и на удивление удобно устроенный. С другой стороны, Харри по собственному опыту знал, что международные аэропорты мало или вообще ничего не говорят о стране, в которой находятся. В индийском Мумбае царит спокойствие и эффективность, в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке – паранойя и хаос. Очередь на паспортный контроль слегка продвинулась, и Харри сделал шаг вперед. Несмотря на вроде бы комфортную температуру, между лопатками под тонкой хлопчатой рубашкой все равно струился пот. Он снова вспомнил тех, кого видел в Схипхоле в Амстердаме, где с опозданием приземлился рейс из Осло. Харри основательно разогрелся, пока несся по коридорам в поисках своего выхода на посадку, вдоль всего алфавита и числового ряда по возрастающей, чтобы успеть на самолет, который должен был доставить его в Кампалу, Уганда. На одном из поворотов он краем глаза заметил знакомый силуэт. Но она стояла против света и слишком далеко, чтобы различить лицо. И, войдя последним в самолет, Харри сделал совершенно очевидный вывод: это не могла быть она. Шансы мизерные. К тому же мальчик рядом с ней никак не мог быть Олегом. Он просто не мог так вырасти.

– Next[56]56
  Следующий (англ.).


[Закрыть].

Харри подошел к окошку, предъявил паспорт, иммиграционную карточку, запрос на визу, который он распечатал из Интернета, и шестьдесят новеньких долларов пошлины.

– Business?[57]57
  Бизнес? (англ.)


[Закрыть] – спросил пограничник, и Харри встретился с ним взглядом.

Мужчина был высокий, худощавый, с гладкой черной блестящей кожей. Наверное, тутси, подумал Харри. Именно они контролировали сейчас границы страны.

– Yes[58]58
  Да (англ.).


[Закрыть].

– Where?[59]59
  Куда? (англ.)


[Закрыть]

– Congo, – сказал Харри и добавил, уточняя, какое именно из двух государств Конго имеет в виду: – Congo-Kinshasa[60]60
  Конго. Конго-Киншаса (англ.).


[Закрыть].

Пограничник показал на иммиграционную карточку, которую Харри заполнил в самолете.

– Says here you’re staying at Gorilla Hotel in Kigali[61]61
  Здесь написано, что вы остановитесь в отеле «Горилла» в Кигали (англ.).


[Закрыть].

– Just tonight, – ответил Харри. – Then drive to Congo tomorrow, one night in Goma and then back here and home. It’s a shorter drive then from Kinshasa[62]62
  Только на эту ночь. Завтра отправлюсь в Конго, еще одну ночь проведу в Гоме, потом назад сюда и домой. Так ближе, чем из Киншасы (англ.).


[Закрыть].

– Have a pleasant stay in Congo, busy man[63]63
  Желаю вам приятного пребывания в Конго, такому занятому (англ.).


[Закрыть], – произнес человек в форме, от души хохотнул, поставил в паспорте печать и вернул его Харри.

Полчаса спустя Харри заполнил карточку гостя в «Горилле», подписал ее и получил ключ, прикрепленный к маленькой горилле, вырезанной из дерева. И лег в постель – прошло уже восемнадцать часов с тех пор, как он поднялся с постели в Уппсале. Харри уставился на ревущий вентилятор в изножье кровати. Хотя лопасти вращались с истеричной быстротой, оттуда не шло ни дуновения. Вряд ли удастся уснуть.

Шофер попросил Харри называть его просто Джо. Джо был конголезец, бегло говорил по-французски и чуть менее бегло по-английски. Нанять его удалось благодаря контактам с норвежской гуманитарной организацией, базирующейся в Гоме.

– Eight hundred thousand[64]64
  Восемьсот тысяч (англ.).


[Закрыть], – произнес Джо, ведя свой «лендровер» по разбитому, но вполне пригодному для езды асфальтовому шоссе, которое вилось между зелеными холмами и горными склонами, засеянными снизу доверху. Иногда он благородно притормаживал, чтобы не задавить людей на обочине, идущих пешком, едущих на велосипедах, везущих тележки или просто несущих вещи. Впрочем, люди, как правило, в последний момент спасались сами, уворачиваясь от машины.

– В девяносто четвертом убили восемьсот тысяч человек всего за несколько недель. Хуту отправились к своим старым добрым соседям и стали резать им горло за то, что те были тутси. По радио шла такая пропаганда, мол, если твой муж тутси, ты как хуту просто обязана его убить. Cut down the tall trees[65]65
  Вырубать высокие деревья (англ.).


[Закрыть]. Тогда многие вот так бежали… – Джо показал на поток людей. – А трупы лежали штабелями, местами пройти из-за них было невозможно. То-то грифам радость была…

Дальше они ехали в молчании.

Они миновали двух мужчин, которые несли на плечах какую-то большую кошку, за лапы подвешенную к палке. Рядом ликующе пританцовывали дети и палками кололи мертвого зверя. Шкура была цвета солнца с пятнами тени.

– Охотники? – поинтересовался Харри.

Джо покачал головой, посмотрел в зеркало и ответил, мешая английские слова с французскими:

– Готов поспорить, что его задавили. Их почти невозможно добыть. Встречаются редко, охотничья территория огромная, на охоту они выходят только ночью. Днем прячутся и просто сливаются с местностью. Мне кажется, это очень одинокий зверь, Харри.

Харри смотрел на мужчин и женщин, работающих в полях. Кое-где по пути попадались дорожные машины и группы мужчин, которые латали дороги. Внизу в долине Харри заметил строящееся шоссе. За забором радостные дети в синей школьной форме играли в футбол.

– Rwanda is good[66]66
  В Руанде хорошо (англ.).


[Закрыть], – произнес Джо.

Через два с половиной часа Джо показал пальцем на переднее стекло:

– Lake Kivu. Very nice, very deep[67]67
  Озеро Киву. Очень красивое, очень глубокое (англ.).


[Закрыть].

Казалось, поверхность огромного озера отражала тысячи солнц. Страна на другом берегу называлась Конго. Со всех сторон были горы. Вершину одной из них накрывало одинокое белое облако.

– No cloud, – сказал Джо, словно поняв, о чем думает Харри. – The killer mountain. Nyiragongo[68]68
  Это не облако. Гора-убийца. Ньирагонго (англ.).


[Закрыть].

Харри кивнул.

Через час они миновали границу и поехали в направлении Гомы. На обочине сидел тощий как скелет мужчина в разорванной куртке и смотрел перед собой отчаянным, безумным взглядом. Джо осторожно вел машину между воронками по вспаханной взрывами глинистой дороге. Мимо них проехал военный джип. Покачивающийся солдат с пулеметом посмотрел на Харри и Джо холодным усталым взглядом. Над головой гудели двигатели самолетов.

– UN, – заметил Джо. – More guns and grenades. Nkunda is coming closer to the city. Very strong. Many people escape now. Refugees. Maybe Mister van Boorst too, eh? I not see him long time[69]69
  ООН. Больше оружия и солдат. Нкунда приближаются к городу. Очень сильны. Сейчас многие пытаются спастись. Беженцы. Может, и мистер ван Боорст, а? Я его давно не видел (искаж. англ.).


[Закрыть].

– You know hum?[70]70
  Вы его знаете? (англ.)


[Закрыть]

– Everybody knows Mister Van. But he has Ba-Maguje in him[71]71
  Мистера Вана все знают. Но в нем Ба-Магуйе (англ.).


[Закрыть].

– Ba-what?[72]72
  Ба-что? (англ.)


[Закрыть]

– Un mauvais esprit. A demon. He makes you thirsty for alcohol. And take away your emоtions[73]73
  Злой дух. Демон. Он заставляет тебя пить. И забирает твои чувства (фр., англ.).


[Закрыть].

Из кондиционера дохнуло холодом. По лопаткам Харри тек пот.

Они остановились между двумя рядами лачуг – насколько понял Харри, это и был так называемый центр города Гома. Люди спешили туда-сюда по непролазной грязи между лавчонками. Вдоль стен домов высились штабеля черных каменных блоков, некоторые стены были сложены из них же. Земля напоминала застывшую черную глазурь, в воздухе вилась серая пыль и воняло тухлой рыбой.

– Здесь, – сказал Джо и показал на дверь единственного каменного дома. – Жду в машине.

Харри заметил, что несколько мужчин на улице остановились, когда он вышел из машины. Увидел их равнодушные, опасные взгляды, в которых не было никакой угрозы. Взгляды мужчин, знающих, что агрессия наиболее эффективна, когда неожиданна. Харри пошел прямо к двери, не оглядываясь, всем видом показывая, что он знает, что делает и куда идет. Постучал. Один раз. Два раза. Три. Черт! Это же надо, проделать такой долгий путь, чтобы…

Дверь слегка приоткрылась.

Белое морщинистое лицо вопросительно воззрилось на него.

– Эдди ван Боорст? – спросил Харри.

– Il est mort, – произнес старик голосом хриплым, как шепот умирающего.

Харри хватило школьного французского, чтобы понять: мужчина утверждает, что ван Боорст умер. Но сам он сделал ставку на английский:

– Меня зовут Харри Холе. Имя ван Боорст я узнал от Хермана Клюйта в Гонконге. Я проделал долгий путь. Меня интересует леопольдово яблоко.

Старик дважды моргнул. Высунул голову за дверь, посмотрел направо и налево. Потом приоткрыл дверь чуть пошире.

– Entrez[74]74
  Заходите (фр.).


[Закрыть], – сказал он и кивком пригласил Харри зайти.

Харри пригнул голову, входя в низкую дверь, и в последний момент сумел устоять на ногах: пол в доме был сантиметров на двадцать ниже порога. Внутри пахло благовониями. И был еще один запах, хорошо знакомый, противная сладковатая вонь, – так пахнет от старого человека, когда тот пьет уже несколько дней подряд.

Когда глаза Харри привыкли к темноте, он обнаружил, что маленький, изящный старик облачен в элегантный бордовый шелковый халат.

– Scandinavian accent, – произнес ван Боорст на английском Эркюля Пуаро и поднес к узким губам позолоченный мундштук. – Let me guess. Definitely not Danish. Could be Swedish. But I think Norwegian. Yes?[75]75
  Акцент скандинавский. Дайте-ка угадаю. Определенно не датский. Возможно, шведский. Но мне кажется, норвежский. Да? (англ.)


[Закрыть]

В трещине стены позади него шевелил усиками таракан.

– Mm. An expert on accents?[76]76
  Мм. Вы специалист по акцентам? (англ.)


[Закрыть]

– Всего лишь хобби, – сказал ван Боорст, польщенный и довольный. – В таких маленьких странах, как Бельгия, надо учиться смотреть наружу, а не внутрь. Как дела у Хермана?

– Хорошо, – сказал Харри, повернулся направо и увидел две пары глаз, смотрящих на него без всякого интереса.

Одна пара – с картины в рамке, висящей в углу над кроватью. Это был портрет человека с седой длинной бородой, крупным носом, короткими волосами, эполетами, орденской цепью на груди и саблей. Король Леопольд, если Харри не ошибался. Другая пара глаз принадлежала женщине, которая лежала в кровати на боку, прикрыв бедра одеялом. Свет из окна над ее головой падал на маленькую, почти девичью грудь. Она ответила на кивок Харри быстрой улыбкой, сверкнув золотым зубом в ряду белых. Ей едва ли было больше двадцати. Над стройной талией Харри различил металлический штырь, вбитый в треснувшую стену. На штыре покачивалась пара розовых наручников.

– Моя жена, – представил ее маленький бельгиец. – Ну, или одна из них.

– Мисс ван Боорст?

– Что-то в этом роде. Так вы приехали покупать? И деньги у вас есть?

– Сначала я хотел бы посмотреть, что есть у вас, – сказал Харри.

Эдди ван Боорст подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул на улицу. Захлопнул и запер дверь.

– С вами только ваш шофер?

– Да.

Ван Боорст дымил сигаретой, разглядывая Харри всеми складками кожи, собравшимися вокруг прищуренных глаз.

Потом он пошел в угол комнаты, ногой откинул ковер, наклонился и дернул за железное кольцо. Открылся люк. Бельгиец кивком приказал Харри спускаться первым. Харри предположил, что эта мера предосторожности основана на опыте, и сделал, как ему велели. Лестница вела в кромешную тьму. Лишь после семи ступенек Харри ощутил под ногами твердый пол. И тут зажглась лампа на потолке.

Харри выпрямился в полный рост, огляделся. Гладкий цементный пол, вдоль трех стен – шкафы и полки. На полках лежали товары повседневного спроса: бывшие в употреблении пистолеты «глок», такой же, как у Харри, «смит-вессон», ящики с патронами, «калашников». Харри еще никогда не держал в руках знаменитый русский автомат. Он провел кончиками пальцев по гладкому деревянному прикладу.

– Оригинал сорок седьмого, первого года выпуска, – заметил ван Боорст.

– Похоже, он тут есть у всех, – сказал Харри. – Насколько я слышал, самая распространенная причина смерти.

Ван Боорст кивнул:

– Тут два фактора. Во-первых, когда коммунистические страны стали после холодной войны, в мирное время, поставлять сюда автоматы, те стоили не дороже жирной курицы. А во время войны – не больше ста долларов. Во-вторых, что ты с ним ни делай, он действует безотказно, а в Африке это важно. В Мозамбике они так ценят свои «калаши», что даже на флаге изобразили.

Взгляд Харри упал на неброские буквы, выдавленные на черном чемоданчике.

– Здесь то, что я думаю? – спросил Харри.

– «Мерклин», – ответил ван Боорст. – Редкая винтовка. Произведено совсем немного, модель оказалась неудачной. Тяжеловата, да и слишком крупный калибр. Использовалась для охоты на слонов.

– И на людей, – тихо сказал Харри.

– Знакомое оружие?

– Прицел с лучшей в мире оптикой. Самое оно, чтобы попасть в слона со ста метров. Такая винтовка идеальна для покушений. – Харри погладил чемодан пальцами, нахлынули воспоминания. – Да, оно мне знакомо.

– Вам отдам задешево. Тридцать тысяч евро.

– На этот раз я не за винтовкой.

Харри повернулся к открытому стеллажу, который стоял посреди комнаты. С полок скалились выкрашенные в белое причудливые деревянные маски.

– Маски духов народа май-май, – сказал ван Боорст. – Эти ребята верят, что, сбрызнув себя священной водой, станут неуязвимыми для вражеских пуль. Потому что пули тоже превратятся в воду. Повстанцы май-май шли воевать против правительственных войск с луками и стрелами, в шапочках для душа и с затычками для ванны в качестве амулетов. I’m not kidding you, Monsieur[77]77
  Я не шучу, месье (англ.).


[Закрыть]. Ясное дело, их скосили. Но воду они любят, эти май-май. И еще белые маски. А также сердца и почки своих врагов. Слегка обжаренные и с кукурузным пюре.

– Ммм, – сказал Харри. – Я и не ожидал, что в таком невзрачном доме полный подвал диковинок.

Ван Боорст хохотнул:

– Cellar? This is the ground floor. Or was[78]78
  Подвал? Это первый этаж. Или был таким (англ.).


[Закрыть]. До извержения три года назад.

И тут до Харри дошло. Черные блоки, черная глазурь. Пол там, наверху, лежащий ниже уровня земли.

– Лава, – сказал Харри.

Ван Боорст кивнул.

– Она текла через весь центр и уничтожила мой дом у озера Киву. Все деревянные дома вокруг сгорели, этот бетонный – единственное, что осталось, но и он оказался погребен под лавой. – Он ткнул рукой в стену. – Вот здесь была дверь, ведущая туда, где три года назад проходила улица. Я купил дом и просто сделал новую дверь – вы вошли через нее.

Харри кивнул:

– Повезло вам, что лава не хлынула в дверь и не залила этот этаж.

– Как видите, окна и дверь обращены в сторону, противоположную Ньирагонго. Такое ведь случается не впервые. Раз в десять-пятнадцать лет чертова гора заплевывает город лавой.