Текст книги "Леопард"

Глава 26
Канюля

Когда Харри и Кайя вошли в свой теплый сырой кабинет, там их уже поджидал Гуннар Хаген, сидя в кресле Харри.

Бьёрн Хольм, сидевший позади него, пожал плечами и с помощью мимики показал, что он и понятия не имеет о том, что у комиссара на уме.

– Из Ставангера, как я слышал, – сказал Хаген и встал.

– Точно, – признался Харри. – Да не вставай, шеф.

– Это твое кресло. А мне надо идти.

– А что такое?

Харри предполагал, что новости будут плохими. Плохие, но важные новости. Шеф не стал бы одолевать «Кишку» под окружной тюрьмой только затем, чтобы сообщить, что отчет по командировке оформлен неправильно.

Хаген продолжал стоять, так что единственным человеком в комнате, кто по-прежнему сидел, был Хольм.

– К сожалению, я должен информировать вас о том, что Крипос уже обнаружил, что вы работаете по этим убийствам. И у меня не остается выбора, я должен закрыть расследование.

В наступившей тишине Харри мог услышать шум бойлеров в соседнем помещении. Хаген окинул взором комнату, встретился глазами со всеми и остановился на Харри:

– К тому же я не могу сказать, что это почетная отставка. Я четко дал понять, что все должно делаться в полной секретности.

– Ладно, – сказал Харри. – Я попросил Беату Лённ организовать утечку информации о веревочной мастерской для Крипоса, но она обещала, что все будет выглядеть так, словно источник утечки – криминалистический отдел.

– Она, конечно, так и сделала, – сказал Хаген. – Это ленсман в Утре-Энебакке тебя разоблачил, Харри.

Харри поднял глаза к потолку и тихо выругался.

Хаген хлопнул в ладоши, и в кирпичных стенах это прозвучало как небольшой взрыв.

– И потому я вынужден произнести печальные слова о том, что расследование прекращается, причем незамедлительно. И через сорок восемь часов вам придется освободить этот кабинет. Гомен насай[49]49
  Извините, пожалуйста (японск.).


[Закрыть].

Харри, Кайя и Бьёрн Хольм переглянулись, когда железная дверь медленно закрылась и шаги Хагена стали медленно удаляться.

– Сорок восемь часов, – произнес наконец Бьёрн. – Кто-нибудь хочет свежего кофейку?

Харри пнул корзину для мусора около стола. Она с шумом врезалась в стену, вывалив на пол свое скромное бумажное содержимое, и покатилась назад.

– Я буду в Государственной больнице, – сказал он и пошел к выходу.

Харри поставил к окну жесткий деревянный стул и стал читать газету, прислушиваясь к ровному дыханию отца. В газете центральное место отводилось свадьбе и похоронам. Слева – фотографии с церемонии прощания с Марит Ульсен, на которых можно было видеть серьезное, полное участия лицо премьер-министра, одетых в черное товарищей по партии и мужа, Расмуса Ульсена, чье лицо закрывали огромные и совершенно не идущие ему темные очки. Справа – сообщения о том, что дочка судовладельца Лене Галтунг весной выйдет за своего Тони, а также фотографии наиболее именитых гостей, которые полетят на свадьбу в Сан-Тропе. На последней странице написано, что солнце в Осло сегодня зайдет в 16.58. Харри взглянул на часы и констатировал, что именно это сейчас и происходит за низкими облаками, которые не хотят пропускать ни дождь, ни снег. Он посмотрел на дома по склонам холма – в окнах уже загорался свет, – и подумал, что когда-то тут тоже был вулкан. Эта мысль понравилась ему: однажды вулкан под этими домами проснется, проглотит их и уничтожит все следы того, что когда-то было удобным, неплохо устроенным и немного печальным городом.

Сорок восемь часов. Почему? Для того чтобы освободить так называемый кабинет, им хватило бы и двух часов.

Харри прикрыл глаза и задумался. Принялся писать в уме последний рапорт в свой личный архив.

Две женщины убиты одним и тем же способом, захлебнулись собственной кровью, и у обеих в крови был обнаружен кетаномин. Еще одна женщина повешена на вышке для прыжков в воду, на веревке, позаимствованной из старой веревочной мастерской. И наконец, мужчину утопили в собственной ванне. Все жертвы, очевидно, ранее в одно и то же время находились в одном и том же месте. Пока неизвестно ни кто еще находился в той же хижине, ни каким мог быть мотив преступления, ни что произошло в то время в Ховассхютте. Есть только последствия, а причины нет. Case closed[50]50
  Дело закрыто (англ.).


[Закрыть].

– Харри…

Он и не слышал, что отец проснулся. Харри обернулся.

Улав Холе выглядел немного поздоровее, возможно оттого, что щеки у него порозовели, а в глазах появился лихорадочный блеск. Харри встал и передвинул стул поближе к кровати отца.

– Ты давно здесь?

– Минут десять, – соврал Харри.

– Я так хорошо спал, – признался отец. – И видел чудный сон.

– Я это понял. Ты выглядишь так, что хоть вставай и уходи домой.

Харри поправил отцу подушку, и отец не стал возражать, хотя оба они знали, что с подушкой все было в порядке.

– Как там дом?

– Великолепно, – сказал Харри. – Еще целую вечность простоит.

– Хорошо. Я хотел бы кое о чем с тобой поговорить, Харри.

– Ммм…

– Ты уже взрослый мужчина. И ты лишишься отца, так сказать, естественным способом. Как и должно быть. Не так, как было, когда ты лишился матери. Ты тогда чуть с ума не сошел.

– Правда? – спросил Харри и провел рукой по наволочке.

– Ты разгромил все в своей комнате. Ты хотел убить врачей и тех, кто ее заразил, и даже меня. Потому что я… ну, потому что я не обнаружил этого вовремя, я так думаю. Тебя переполняла любовь.

– Ты хотел сказать – ненависть.

– Нет, любовь. Это то же самое чувство. Все начинается с любви. А ненависть – просто ее обратная сторона. Я всегда думал, что именно из-за смерти матери ты начал пить. Или, точнее, из-за любви к матери.

– Любовь – это машина для убийств, – пробормотал Харри.

– Что?

– Да нет, просто мне кто-то сказал это однажды.

– Я делал все, о чем просила твоя мать. Кроме одного. Она просила меня помочь ей, когда настанет ее час.

Харри почувствовал, будто на него вылили ушат ледяной воды.

– Но я не смог. И знаешь что, Харри? Это преследует меня, точно кошмар. Не было и дня, чтобы я не подумал, что не сумел выполнить это ее желание, желание женщины, которую я любил больше всего на этой земле.

Деревянный стул жалобно скрипнул, когда Харри вскочил и снова подошел к окну. Он слышал, как за спиной отец пару раз глубоко вздохнул. А потом продолжил дрожащим голосом:

– Я знаю, что возлагаю на тебя тяжелую ношу, сын. Но я знаю также, что ты такой же, как я, что, если ты этого не сделаешь, оно станет преследовать тебя. Так что позволь мне объяснить, что ты должен сделать…

– Отец, – произнес Харри.

– Ты видишь эту канюлю?

– Отец! Перестань!

За спиной стало совсем тихо. Только свистящее дыхание. Харри смотрел на черно-белую фотографию города, где облака прижимались своими свинцово-серыми расплывшимися лицами к крышам домов.

– Я хочу, чтобы меня похоронили в Ондалснесе, – сказал отец.

Похоронили. Слова эти были как эхо пасхальных каникул, проведенных с матерью и отцом на Леше, когда Улав Холе серьезно объяснял Харри и Сестрёнышу, что им делать, если вдруг сойдет лавина или если у них будет перикардит – «ледяное сердце». Вокруг них были ровные поля и пологие холмы, это было почти так же, как если бы стюардесса на рейсе во Внутренней Монголии объясняла, как пользоваться спасательным жилетом. Это было абсурдно, но все равно давало ощущение уверенности, что они непременно выживут, выживут все, если только будут правильно себя вести. И вот сейчас отец говорит, что это вовсе не так.

Харри пару раз кашлянул:

– А почему в Ондалснесе? Почему не здесь, в городе, где… где похоронена мама?

– Я хочу лежать там же, где мои односельчане.

– Ты их даже не знаешь.

– А кого человек знает? Во всяком случае, мы с ними из одного и того же места. И может, дело в конце концов именно в этом. В твоем роде. Хочется быть со своими.

– Правда?

– Да. Это так. Отдаешь ли ты себе в этом отчет или нет, но именно этого тебе и надо.

Вошел медбрат с беджем, на котором было написано «Алтман», коротко улыбнулся Харри и постучал по часам.

Когда Харри спускался по лестнице, он встретил двух полицейских в форме, они направлялись наверх. Он машинально и понимающе кивнул им. Они, ни слова не говоря, уставились на него, как на чужака.

Обычно Харри стремился к одиночеству и всем тем благам, которые оно сулит: миру, тишине, свободе. Но когда он подошел к трамвайной остановке, то внезапно понял, что не знает ни куда ехать, ни что делать. Он знал только, что именно сейчас не в состоянии вынести одиночества в уппсальском доме.

И он набрал номер Эйстейна.

У Эйстейна была дальняя поездка в Фагернес, но он предложил выпить пивка в Лумпе где-нибудь в районе полуночи, чтобы отметить тот факт, что еще один рабочий день в жизни Эйстейна Эйкеланна закончился сравнительно хорошо. Харри напомнил Эйстейну о своем алкоголизме и в ответ услышал, что даже алкоголикам иногда нужно напиться!

Харри попросил Эйстейна быть осторожнее за рулем и повесил трубку. Посмотрел на часы.

Остановился трамвай и распахнул перед ним двери. Харри смотрел в теплый, залитый светом вагон, словно бы приглашающий немедленно войти и занять место. Потом повернулся и побрел пешком в сторону центра.

Глава 27
Добрая, вороватая и алчная

– Я тут был недалеко, – сказал Харри. – Но ты, похоже, куда-то собралась?

– Да нет, – улыбнулась Кайя, стоя в дверях в толстой дутой куртке. – Просто сижу на веранде. Заходи. Надевай вон те тапки.

Наверху на веранде оба уселись в огромные деревянные кресла. На Людер-Сагенс-гате было тихо и пустынно – один-единственный припаркованный автомобиль на целую улицу. В освещенном окне второго этажа в доме напротив Харри увидел мужскую фигуру.

– Это Грегер, – сказала Кайя. – Ему сейчас восемьдесят. Мне кажется, он вот так с войны сидит и наблюдает за тем, что происходит на улице. Мне нравится думать, что он за мной приглядывает.

– Да, это важно, – согласился Харри и достал пачку сигарет. – Думать, что за тобой есть кому присмотреть.

– А у тебя есть такой Грегер?

– Нет, – сказал Харри.

– Не угостишь?

– Сигаретой?

Она засмеялась:

– Я иногда курю. Это меня… успокаивает, мне так кажется.

– Ммм. А ты думала уже, чем будешь заниматься? Я имел в виду, после этих сорока восьми часов?

Она покачала головой:

– Вернусь в отдел. Буду сидеть, положа ноги на стол. Ждать какого-нибудь убийства, которое покажется Крипосу настолько незначительным, что они на него не позарятся.

Харри выбил из пачки две сигареты, сунул их в рот, прикурил и протянул одну Кайе.

– «Now, Voyager»[51]51
  «Вперед, путешественник» (англ.) – знаменитый фильм американского режиссера Ирвинга Раппера (1942).


[Закрыть], – засмеялась она. – Хен… Хен… Как его звали, того, кто так делал?

– Хенрейд, – ответил Харри. – Пол Хенрейд.

– А как звали ту, для кого он прикуривал сигарету?

– Бетт Дэвис.

– Убойный фильм. Дать тебе куртку потеплее?

– Спасибо, не надо. А почему ты, кстати, сидишь на террасе? Нельзя сказать, что тут тропики.

Она подняла вверх книгу.

– У меня от холодного воздуха лучше работают мозги.

Харри посмотрел на обложку: «Материалистический монизм».

– Хм. Что-то наводит меня на воспоминания об экзамене по философии в университете.

– Верно. Материализм утверждает, что все – материя и силы. Все, что происходит, – часть длинного математического уравнения, цепная реакция, последствия того, что уже произошло.

– А свобода воли – только иллюзия?

– Точно. Наши действия определяются химией нашего мозга, которая определяется тем, кто с кем решил завести детей, что, в свою очередь, объясняется химией их мозга. И так далее. Все можно проследить в прошлом – вплоть до Большого взрыва и еще дальше. Даже то, что эта книга будет написана, и то, о чем ты думаешь в данный момент.

– Что-то припоминаю, – сказал Харри и выдохнул сигаретный дым в ноябрьскую ночь. – Один метеоролог говорил, что, будь у него главные переменные, он мог бы предсказать всю погоду на все будущие времена.

– А мы могли бы помешать убийствам до их совершения.

– И вычислить, что стреляющая сигареты женщина-полицейский будет сидеть на холодной веранде с дорогущим философским томом.

Она засмеялась.

– Я не сама купила эту книжку, я просто сняла ее с этой вот полки. – Она затянулась сигаретой, надув губы, дым попал ей в глаза. – Я книги никогда не покупаю. Просто беру их почитать. Или ворую.

– Меньше всего я думал, что ты воровка.

– И никто не думает, поэтому я никогда не попадаюсь, – сказала она и положила сигарету в пепельницу.

Харри кашлянул.

– А как ты воруешь?

– Я ворую только у знакомых и у тех, кто от этого не обеднеет. И не потому, что я скупая, просто я немного алчная. Когда я училась, то воровала рулоны туалетной бумаги из туалета в университете. А ты, кстати, вспомнил, как называется та замечательная книга Фанте?

– Нет.

– Пошли мне эсэмэску, когда вспомнишь.

Харри рассмеялся:

– Извини, я не посылаю эсэмэсок.

– Почему?

Харри пожал плечами:

– Не знаю. Мне не нравится сама идея. Как туземцам не нравилось, когда их фотографируют, потому что им казалось, что они теряют частичку своей души.

– Я знаю! – с жаром откликнулась Кайя. – Ты не хочешь оставлять улик. Следов. Неопровержимых доказательств того, кем ты был. Ты хочешь знать, что исчезнешь целиком и полностью.

– В точку, – сухо признался Харри и затянулся. – Хочешь вернуться в дом? – Он кивнул на ее ладони, которые она засунула под себя.

– Да нет, просто руки немного замерзли, – улыбнулась она. – Зато сердце горячее. А ты как?

Харри посмотрел на дорогу по ту сторону садовой ограды. На припаркованную машину.

– Что я?

– Ты похож на меня? Хороший, вороватый и алчный?

– Да нет, я плохой. Честный и алчный. А муж у тебя какой?

Это прозвучало жестче, чем хотелось, как будто он пытался поставить ее на место, потому что она… потому что она – что? Потому что она сидит здесь, потому что красивая, потому что ей нравятся те же вещи, что и ему, потому что она дала ему тапки мужа и при этом ведет себя так, как будто его не существует.

– И что муж? – спросила она с улыбкой.

– Ну, во всяком случае, нога у него огромная, – услышал Харри свой собственный голос и немедленно испытал желание стукнуться как следует головой о столешницу.

Кайя громко рассмеялась. Смех покатился сквозь черную тишину Фагерборга, висящую над домами, садами, гаражами. Гаражи. У всех были гаражи. И только одна машина припаркована на улице. И конечно, может быть тысяча причин, по которым она там стоит.

– У меня нет мужа, – сказала она.

– Значит…

– Значит, у тебя на ногах тапки моего брата.

– А те, на лестнице…

– …тоже старшего брата, они стоят там, потому что я вбила себе в голову, будто мужские ботинки сорок шестого с половиной размера могут отпугнуть плохих мужчин с дурными намерениями.

Она многозначительно посмотрела на Харри. Тот предпочел не замечать двойного дна.

– Значит, твой брат живет здесь?

Она покачала головой:

– Он умер. Десять лет назад. Это папина квартира. В последние годы, когда Эвен учился в Блиннерне, он жил здесь вместе с папой.

– А папа где?

– Он умер вскоре после Эвена. А я тогда уже переехала сюда, так что квартира досталась мне.

Кайя подтянула колени к подбородку и положила на них голову. Харри смотрел на ее изящную шею, на ямочку под забранными наверх волосами, на выбившиеся прядки.

– Ты часто о них думаешь? – спросил он.

Она подняла голову.

– Об Эвене чаще, – сказала она. – Папа ушел от нас, когда мы были еще маленькие, а мама жила в своем мире, так что Эвен стал для меня как бы и мамой и папой. Он помогал мне, подбадривал, воспитывал меня, он был для меня образцом во всем. Когда ты близок с кем-то так, как с Эвеном, от этого никогда не уйти. Никогда.

Харри кивнул.

Кайя осторожно кашлянула:

– Как дела у твоего отца?

Харри внимательно изучал пламя сигареты.

– Тебе не кажется это странным? – спросил он. – Что Хаген дал нам сорок восемь часов. Освободить кабинет мы могли бы и за два.

– Ну а ты сам что думаешь?

– Может, он решил, что мы потратим два последних рабочих дня на что-то полезное?

Кайя уставилась на него.

– Разумеется, не на то, чтобы расследовать дело об убийствах, это мы предоставим Крипосу. Но я слышал, что группе, которая занимается розыском пропавших без вести, нужна помощь.

– О чем ты?

– Об Аделе Ветлесен, молодой женщине, насколько я знаю, никак не связанной ни с каким делом об убийстве.

– Ты думаешь, что нам надо…

– Я думаю, что мы встречаемся на работе завтра в семь утра, – сказал Харри. – И посмотрим, можем ли мы быть хоть немного полезны.

Кайя Сульнес затянулась сигаретой. Выпустила дым и затянулась опять.

– Ну что, успокоилась? – спросил Харри с кривоватой улыбкой.

Кайя покачала головой, она держала сигарету перед собой.

– Мне хочется сохранить работу, Харри.

Харри кивнул.

– Это дело добровольное – приходить или нет. Бьёрн тоже хочет подумать.

Кайя снова затянулась сигаретой. Харри потушил свою.

– Пора идти, – сказал он. – У тебя зуб на зуб не попадает.

По дороге назад он попытался увидеть, есть ли кто-то в припаркованном автомобиле, но незаметно подойти поближе было невозможно. И он предпочел не рисковать.

Дом в Уппсале ждал его. Большой, пустой и полный эха.

Он лег на кровать в комнате своего детства и закрыл глаза.

Ему приснился сон, который снился ему так часто. Гавань для яхт в Сиднее, поднимающаяся цепь, жгучая медуза всплывает на поверхность, и никакая это не медуза, а рыжие волосы, плавающие вокруг белого женского лица. А потом пришел другой сон. Новый. Впервые он привиделся в Гонконге накануне Рождества. Харри лежал и смотрел на торчащий из стены гвоздь с насаженным на него чувственным лицом с ухоженными усами. Во сне Харри что-то держал во рту, ему казалось, это что-то вот-вот взорвет его голову. Что же это было? Это было обещание. Харри вздрогнул, потом еще и еще. Три раза. Потом он заснул.

Глава 28
Драммен

– Так значит, это вы объявили Аделе Ветлесен в розыск, – сказала Кайя.

– Да, я, – ответил парень, стоявший перед ними в «People & Coffee». – Мы жили вместе. Она не пришла домой. Я думал, что не могу это так оставить.

– Ну конечно, – сказала Кайя и взглянула на Харри.

Было полдевятого утра. Из Осло до Драммена они добрались всего за полчаса, сразу после утреннего заседания, закончившегося тем, что Харри исключил из группы Бьёрна Хольма. Тот ничего не сказал, просто глубоко вздохнул, потом вымыл свою чашку и отправился назад в криминалистический отдел в Брюне, чтобы продолжить работу там.

– Вы ничего о ней не слышали, об Аделе? – спросил парень, переводя взгляд с Кайи на Харри.

– Нет, – ответил Харри. – А вы?

Парень покачал головой и бросил взгляд через плечо на стойку, нет ли там очереди. Они сидели на высоких барных табуретах перед окном, выходящим на одну из многочисленных площадей Драммена, иначе говоря, открытую площадку, служащую парковкой. В «People & Coffee» продавали кофе и выпечку по аэропортовским ценам и изо всех сил делали вид, что относятся к американской сети, что, впрочем, могло быть и правдой. Парню, с которым жила Аделе Ветлесен, Гейру Брюну, на вид было лет тридцать, удивительно белокожий, с блестящим, легко потеющим лбом над голубыми и постоянно бегающими глазами. В девяностые годы, когда кафе-бары только начинали завоевывать Осло, название его должности в заведении – бариста – внушало почтительное уважение. Однако должность предполагала всего лишь варку кофе, искусство, в котором, во всяком случае по мнению Харри, главным было не совершать очевидных ошибок.

По полицейской привычке Харри вслушивался в речь собеседника, пытаясь понять по интонации, дикции, лексике и разного рода грамматическим отклонениям, кто перед ним. Ничто в манере Гейра Брюна одеваться, причесываться и держаться не выдавало в нем гомосексуалиста, но стоило ему заговорить, как тут же возникало ощущение, что он – голубой. Утрированное огубление гласных, бесчисленные уменьшительно-ласкательные словечки, нарочитое пришепетывание. Харри понимал, что на самом деле парень может быть совершеннейшим гетеросексуалом, но все равно сделал вывод, что Катрина сильно поспешила, назвав Аделе Ветлесен и Гейра Брюна сожителями. Это были просто два человека, которые по экономическим соображениям снимали вдвоем квартиру в центре Драммена.

– Да, – ответил Гейр на вопрос Кайи. – Я помню, что она осенью уезжала в горы и там провела пару ночей в какой-то хижине. – Он произнес это так, что стало ясно: ему даже сама подобная идея казалась совершенно нелепой. – Но пропала она не тогда.

– Мы знаем, – сказала Кайя. – А туда она поехала с кем-то? Может, вы знаете с кем?

– Понятия не имею. Мы о таких вещах не говорили, хватало того, что у нас была одна ванная на двоих, если вы понимаете, о чем я. У нее своя личная жизнь, у меня своя. Но скажем так: я сомневаюсь, что она поехала в эту глушь одна.

– То есть?

– Аделе почти ничего не делала одна. И представить ее в хижине в горах без какого-нибудь мужика я не могу. Но с кем – сказать невозможно. Она была – если уж называть вещи своими именами – малек распущенная. У нее не было подруг, но было много друзей среди мужчин. Которых она скрывала друг от друга. Аделе жила не двойной, а какой-то четверной жизнью. Или около того.

– То есть она всех обманывала?

– Не обязательно. Однажды она дала мне совет, как лучше рвать отношения. Рассказала, как однажды, пока парень трахал ее сзади, она сняла это через плечо на мобильник, кликнула на имя другого парня, с которым в то время встречалась, послала ему фотку и стерла имя. Всё в один клик. – Гейр Брюн посмотрел на них без всякого выражения.

– Здорово, – заметил Харри. – Мы знаем, что там, в горах, она платила за двоих. Вы не могли бы назвать имя ее приятеля, чтобы нам было с кого начать?

– Нет, – сказал Гейр Брюн. – Но когда я заявил о ее исчезновении, они проверяли, с кем она говорила по телефону в последние недели.

– Кто они?

– Я имен не запоминаю. Какие-то местные полицейские.

– Ладно. Нас уже ждут в полиции, – сказал Харри, глянул на часы и поднялся.

– Почему, – спросила Кайя, не вставая, – полиция прекратила расследование? Я даже не помню, чтобы о нем писали в газетах.

– Вы не знаете? – спросил парень и знаком показал двум дамам с детскими колясками, стоявшим перед стойкой, что сейчас подойдет, чтобы их обслужить. – Она же прислала открытку.

– Открытку? – спросил Харри.

– Ну да. Из Руанды. На юге Африки.

– И что она писала?

– Ну, во всяком случае, очень немного. Она встретила парня своей мечты, значит, мне придется платить за квартиру одному до ее возвращения в марте. Сучка.

Полицейский участок был в двух шагах от кафе. Инспектор полиции с короткой и широкой, как тыква, головой, имя которого Харри забыл в тот же момент, как услышал, принял их в провонявшем табаком кабинете и угостил кофе в пластиковых кружках, обжигающих пальцы. Он бросал на Кайю долгие взгляды всякий раз, когда ему казалось, что этого никто не видит.

Он начал с лекции о том, что всегда есть от пятисот до тысячи объявленных в розыск норвежцев, что почти все они рано или поздно находятся и что если бы полиция расследовала все случаи, даже такие, когда нет никаких оснований говорить ни о преступлении, ни о трагическом исходе, то пришлось бы все бросить и заниматься только этим. Харри подавил зевок.

К тому же Аделе Ветлесен ведь подала признак жизни, и где-то он тут у них завалялся. Инспектор встал и засунул голову-тыкву в архивный ящик, откуда выудил открытку и положил ее перед ними. На открытке была изображена гора, по форме напоминающая кеглю, с облаком над вершиной, но не нашлось никаких указаний на то, как называется гора и в какой части света она находится. Некрасивый угловатый почерк. Харри еле-еле смог разобрать подпись: Аделе. На открытке была марка с надписью «Руанда» и стоял штамп Кигали – насколько Харри мог припомнить, столицы этой страны.

– Ее мать подтвердила, это действительно почерк ее дочери, – сказал инспектор и объяснил, что они по настоятельной просьбе матери все проверили и нашли имя Аделе Ветлесен в списке пассажиров рейса компании «Brussels Airlines» в Кигали. С посадкой в аэропорту Энтеббе в Уганде 25 ноября. Кроме того, с помощью Интерпола они проверили отели и обнаружили, что Аделе Ветлесен останавливалась в одном отеле в Кигали – инспектор порылся в своих записях, – в отеле «Горилла» в ночь после прилета. И единственная причина, по которой Аделе Ветлесен по-прежнему числится пропавшей без вести, состоит в том, что никто точно не знает, где она в настоящий момент находится, а открытка, присланная из-за границы, сама по себе не может изменить статус пропавшего без вести.

– Кроме того, тут речь идет не о самой цивилизованной части света, – сказал инспектор и развел руками. – Хути, тутсу, или как их там? Мачете. Два миллиона погибших. Понимаете?

Харри заметил, что Кайя прикрыла глаза, пока инспектор менторским тоном и со множеством вставных придаточных предложений объяснял, сколь дешево стоит человеческая жизнь в Африке, где торговля людьми вовсе не является чем-то экзотическим. И теоретически Аделе могли похитить и заставить написать открытку, поскольку эти черные небось годовой зарплаты не пожалеют ради того, чтобы вонзить зубы в белокурую норвежскую девушку, правда же?

Харри смотрел на открытку и пытался абстрагироваться от неумолкающего голоса человека-тыквы. Гора в форме кегли с облаком на вершине. Он поднял глаза, когда инспектор с позабытым именем кашлянул.

– Ну, иногда их можно понять, правда? – спросил он и заговорщицки улыбнулся Харри.

Харри поднялся, сказав, что в Осло его ждут дела. Но не будут ли коллеги в Драммене настолько любезны отсканировать открытку и переслать по электронной почте?

– Эксперту-почерковеду? – недовольно поинтересовался инспектор и посмотрел на адрес, который написала ему Кайя.

– Эксперту-вулканологу, – сказал Харри. – Я хочу, чтобы вы отправили открытку и спросили, не может ли он идентифицировать гору.

– Идентифицировать гору?

– Он настоящий профессионал. Ездит по миру и смотрит на них.

Инспектор пожал плечами и кивнул. Потом проводил посетителей к выходу. Харри поинтересовался, не проверяли ли они, были ли какие-то звонки и эсэмэски с номера Аделе после того, как она уехала.

– Мы свое дело знаем, Холе, – ответствовал инспектор. – Никаких исходящих звонков. Но вы же можете себе представить состояние мобильной сети в такой стране, как Руанда…

– По правде говоря, нет, – сказал Харри. – Но ведь я там не был.

– Открытка? – простонала Кайя, когда они стояли на рыночной площади перед машиной, которую реквизировали в Полицейском управлении. – Билет на самолет и ночевка в гостинице в Руанде! Нет бы твоему компьютерному виртуозу в Бергене сразу это выяснить – тогда бы нам не пришлось выбрасывать на ветер полдня в этом поганом Драммене!

– А я думал, тебе понравится, – заметил Харри и открыл дверцу. – У тебя появился новый друг, да и Аделе, возможно, вовсе не мертва.

– А у тебя, значит, отличное настроение? – спросила Кайя.

Харри посмотрел на ключи от машины.

– Хочешь за руль?

– Да!

Удивительно, но антирадар ни разу не мигнул, и они доехали до Осло всего за двадцать минут.

Они договорились сначала перенести в Полицейское управление легкие вещи, канцелярские принадлежности и ящики от письменных столов, а тяжелое оставить на завтра. Все водрузили на ту же тележку, которую Харри использовал, когда только обустраивал новое помещение.

– Тебе уже выделили кабинет? – поинтересовалась Кайя на полпути – в «Кишке» голос ее отдавался долгим эхом.

Харри покачал головой:

– Оставим все у тебя.

– А ты попросил, чтобы дали кабинет? – спросила она и остановилась.

Харри продолжал идти.

– Харри!

Он остановился.

– Ты спросила о моем отце, – сказал он.

– Я не имела в виду…

– Да-да. Но ему недолго осталось. О’кей? А потом я опять уеду. Я только хотел…

– Что хотел?

– Ты слышала что-нибудь о Dead Policemen’s Society?[52]52
  Общество мертвых полицейских (англ.).


[Закрыть]

– Что это такое?

– Это люди, которые работали в убойном отделе. Люди, которые мне небезразличны. Я не знаю, должен ли я им что-то, но они – это соль земли.

– Что?

– Это не так и много, но это все, что у меня есть, Кайя. Это единственное, к чему у меня есть основание испытывать лояльность.

– К отделу?

Харри двинулся дальше.

– Я знаю, понимаю, что это пройдет. Мир не стоит на месте. И это всего лишь реорганизация, правда? В этих стенах застыла история, но стены скоро снесут. Тебе и твоим коллегам придется создавать новую историю, Кайя.

– Ты пьян?

Харри рассмеялся:

– Нет. Я просто раздавлен. Со мной все кончено. И это нормально. Совершенно нормально.

У него зазвонил телефон. Это был Бьёрн.

– Я забыл на столе биографию Хэнка, – сообщил он.

– Я ее забрал, – сказал Харри.

– Господи, что за отзвук, ты что, в церкви?

– В «Кишке».

– Господи, и там ловит?

– У нас мобильная связь явно получше будет, чем в Руанде. Я оставлю книжку на проходной.

– Я сегодня уже слышал и про Руанду, и про мобильные телефоны. Заберу книжку завтра, скажи им.

– А что ты слышал про Руанду?

– Да нет, просто слышал, что Беата говорила. Про колтан, ну помнишь, частицы металла на зубах у тех, у кого в глотке были следы уколов.

– Терминатор.

– Чего?

– Да ничего. А какое это имеет отношение к Руанде?

– Колтан используется в мобильных телефонах. Это редкий минерал, и почти все его залежи находятся в Конго. Проблема в том, что все месторождения расположены в районе, где идет война, они никем не контролируются, и самые шустрые бизнесмены добывают его среди этого хаоса и переправляют в Руанду.

– Ммм.

– Созвонимся.

Харри собирался убрать мобильник, как вдруг увидел, что у него есть непрочитанная эсэмэска. Он открыл ее.

Ньирагонго[53]53
  Ньирагонго – действующий вулкан к северу от озера Киву в Конго.


[Закрыть]. Последнее извержение в 2002 году. Один из немногих вулканов с лавовым озером на дне кратера. Находится в Конго у города Гома. Феликс Рёст.

Харри остановился и уставился на капли, которые падали с трубы у потолка. Африканские пыточные инструменты Клюйта были оттуда.

– В чем дело? – спросила Кайя.

– Устаусет, – ответил Харри. – И Конго.

– И что это должно означать?

– Не знаю, – сказал Харри. – Но к случайным совпадениям отношусь с осторожностью. – Он ухватился за тележку и развернул ее назад.

– Что ты делаешь?

– Разворачиваюсь, – ответил Харри. – У нас еще больше суток осталось.