Текст книги "Русско-японская война 1904—1905 гг."

Охрана продолжалась по всему Сибирскому пути вплоть до Волжского моста, но по мере удаления от театра действий становилась реже, – группируясь только у особенно значительных сооружений; на версту дороги приходилось в среднем по 2–3 человека.

Сообщения между театром военных действий и Японией пролегали морем. Активные действия нашего флота могли бы совершенно прервать таковые, что поставило бы оказавшиеся в Маньчжурии японские войска в критическое положение; даже небольшой успех нашей эскадры принудил бы японцев высаживаться в отдаленных частях Кореи, и потом продвигаться в Маньчжурию по немногочисленным, тяжелым и ненадежным грунтовым дорогам Кореи. Но с установлением господства японского флота на море, морские сообщения с театром войны представляли несравненно большие выгоды, чем по длинной и хрупкой железной дороге. Уже через 7 дней по объявлении мобилизации Япония могла сосредоточить в своих портах транспортные суда с общей вместимостью в 250 000 тонн, что достаточно, чтобы одновременно поднять 6 мобилизованных дивизий с их орудиями и повозками, то есть почти половину японской армии. Переезд морем, продолжавшийся всего 1–2 дня, не расстраивал войска, и, таким образом, Япония находилась в гораздо лучших условиях сосредоточения своих сил в Южной Маньчжурии, чем мы.

При оценке опыта Русско-японской войны нужно не упускать из виду разобщенность театра борьбы от жизненных государственных центров обоих противников и долгий промежуток времени, необходимый, чтобы сосредоточить на нем значительную часть сил. Борьба велась головными частями сосредоточивавшихся армий, что придавало операциям нерешительный, выжидательный характер. Незнакомство с краем, отсутствие удобных путей сообщения и устроенной базы крайне стесняло маневрирование и привязывало войска к единственной железной дороге, доставлявшей средства для борьбы. Отсюда медленное развитее операций и ярко выраженное тяготение к позиционному методу войны. Было бы крайне ошибочно утверждать по опыту войны, что так будет и на других, более культурных, оборудованных густой сетью путей и более близких к сердцу государства театрах действий.

Глава III
Вооруженные силы

Японская армия; очерк ее развития. – Дивизионная организация. – Резервные войска. – Вооружение. – Оценка японских войск. – Рост русских сил на Дальнем Востоке. – Первые подкрепления. – Резервные дивизии. – Укомплектования. – Высшее командование. – Боевая подготовка. – Вооружение. – Обоз. – Отношение сил на море

Японская армия нового порядка ведет свою историю с 1872 года. В следующем году, на несколько месяцев ранее России, Япония ввела общую воинскую повинность. При организации армии пришлось преодолевать огромные трудности. Финансовые затруднения помогла преодолеть готовность народа на всякие жертвы; в техническом отношении оказали содействие иностранцы – французские инструкторы, замененные потом германскими.

В 1894 году армия состояла из 7 дивизий – 60 тысяч человек по мирному составу. При мобилизации армия развертывалась до 170 тысяч; впрочем, во время войны с Китаем оказалось достаточным высадить на материк 77 тысяч человек.

Урок, полученный Японией при переработке Симоносекского договора, показал, что имевшихся сил было недостаточно для решительной борьбы, ставшей неизбежной. Была намечена программа на семилетие 1896–1903 годов, согласно которой армия увеличивалась с 7 до 13 дивизий, а флот – с 69 судов, водоизмещением в 79 тысяч тонн, до 156 судов, водоизмещением в 270 тысяч тонн. На увеличение флота в 3½ раза было ассигновано свыше 200 миллионов рублей. Расходы на казармы, оружие, запасы и крепости, связанные с развитием армии, достигли 120 миллионов рублей. Контрибуция, уплаченная Китаем при содействии России, дала часть нужных средств.

Занятие Россией Квантуна и китайские смуты еще ускорили ход намеченной реформы. Во время международного похода в Пекин в 1900 году Япония перевезла на материк 22 тысячи человек; войска этого отряда действовали отнюдь не хуже европейских контингентов. Европейские офицеры обратили, однако, внимание на недостаточную подготовку японских войск к маневрированию в больших массах, на неудовлетворительность артиллерии, на невтянутость пехоты в походные движения с полным снаряжением, слабый конский состав и на недостойную подготовку инженерных войск. Японцы принялись за деятельную работу над исправлением замеченных недостатков. Ко времени начала переговоров с Россией, в неуспешный исход коих существовала полная уверенность, армия была вся готова – оставалось лишь дать окрепнуть новым формированиям армии, разросшейся в 10 лет с 60 до 150 тысяч человек, что, конечно, дало огромный толчок производству и продвинуло на все ступени иерархии молодых начальников.

Особенностью японской армии является отсутствие корпусной организации. Высшее соединение в мирное и военное время – дивизии, в состав которой, кроме двух пехотных бригад (по 2 полка, по 3 батальона каждый), входит артиллерийский полк (2 дивизиона по 3 батареи, по 6 орудий – всего 36 орудий), кавалерийский полк (обыкновенно 3 эскадрона), инженерный и обозный батальон и тыловые учреждения. Половина дивизий имела горную артиллерию, что отвечало характеру местности в Южной Маньчжурии.

Отсутствие соединения в корпуса объясняется прежде всего условиями военных действий в Южной Маньчжурии: корпус в 2 дивизии – это такая группа войск, которая на средних европейских грунтовых путях растягивается не более чем на 1 переход, и потому, наступая по одной дороге, может быть вся в течение одного дня введена в бой. В Маньчжурии, в особенности в горах, дороги столь малоудовлетворительны, что дивизия уже является высшей единицей, могущей маневрировать по одной дороге и сосредоточиться в один день к голове колонны. Обстановка часто вынуждает и к движению побригадно. Вследствие этого представлялось крайне желательным сделать дивизию соединением вполне самостоятельным как в боевом, так и в хозяйственном отношении. Кроме того, дивизия является соединением более удобным, чем корпус при десантных операциях, так как после высадки скорее становится способной к активным операциям. Поэтому корпусной организации нет и у другого островного государства – Англии.

2, 3 или 4 дивизии с несколькими резервными бригадами образовывали армию. Всего было выставлено в Южной Маньчжурии 5 армий, командование которыми объединялось в лице главнокомандующего – маршала Ойямы.

Сильной стороной японских войск являлись сильные штаты мирного времени. Состав роты с 136 человек увеличивался при мобилизации до 236, то есть в мирное время содержалось 60 %.

Кроме частей, входивших обычно в состав дивизий, в Японии имелись 2 кавалерийские и 2 артиллерийские бригады. Крепостная артиллерия (6 полков и 3 батальона) выделила осадную артиллерию и образовала, сверх того, тяжелую полевую артиллерию – 5 батарей по 6 – 48 линейных гаубиц.

Тринадцатью существовавшими в мирное время дивизиями далеко не исчерпывались силы Японии. После трех лет действительной службы призывные перечислялись на 4 года в резерв, затем на 4 года в ландвер (в территориальную армию) и затем на 8 лет, до наступления 40‑летнего возраста, в ополчение.

Числившиеся в запасе не представляли, как у нас, общую массу, а делились на категории по возрастам, и в полевые войска попадали только резервисты не старше 27 лет. Учебные сборы поддерживали их боевую подготовку.

Годные для армии, но не попавшие на действительную службу, призывные зачислялись в рекрутский запас на 7 (1 категория) или на 3 (2 категория) года.

В общем, ко времени войны Япония располагала запасом в 350 000 вполне обученных и 180 000 менее обученных (рекрутский запас). Этот запас, плюс новобранцы призыва 1904 и 1905 годов, плюс 230 000 получивших во время самой войны 4‑месячное обучение дали возможность сформировать во время войны еще 3½ полевых дивизий. Каждый полк образовал резервный полк (2–3 батальона) и выделил запасной батальон (или эскадрон) для подготовки себе дальнейших укомплектований. Таким образом, в течение войны появились 12 резервных бригад, силой каждая 6–8 батальонов пехоты, 1–2 эскадрона, 2–3 батареи и 1–2 роты сапер. Впоследствии было сформировано еще 6 резервных бригад II очереди и часть бригад была сведена в дивизии. Всего для целей войны было использовано 1 185 000 человек, что значительно превосходило наши предположения: мы не допускали, чтобы японцам удалось перевезти на театр военных действий свыше 300 тысяч человек.

Конечно, формирование резервных войск не обошлось без затруднений; не хватало офицеров – приходилось производить унтер-офицеров, не хватало оружия – воспользовались старыми ружьями и старыми бронзовыми пушками. При неудачном обороте войны эти резервные части пригодились бы для обороны укреплений, но, быть может, оказались бы в поле только вредным балластом. Но война развивалась медленно, что дало им возможность окрепнуть; одушевление всего народа и в особенности беспрерывные боевые успехи вдохнули и в них те высокие моральные качества, которые необходимы для полевой войны; таким образом, резервные части сделались исподволь годными не только для обслуживания тыла, но и для боя наряду с полевыми войсками.

Пехота была вооружена 2,6 лин. винтовками образца Арисака 1897 года. Резервные части перевооружались такими винтовками лишь постепенно, по мере их изготовления; в начале же войны они имели 3 линейные винтовки Мурата; различие в образцах, конечно, затрудняло питание патронами и сразу обнаруживало нам вступление в бой резервных частей. Штыки носились отомкнутыми и примыкались лишь непосредственно перед атакой. В начале войны на каждого стрелка имелось в армии 270 патронов (150 – носимых, 60 – в полковом обозе и 60 в парках). К концу общий запас патронов был увеличен до 500.

Полевая артиллерия имела на вооружении 3‑дюймовые пушки Арисака образца 1897 года. Пушки были полускорострельными (4–5 выстрелов в минуту), не имели отката по лафету, не были снабжены щитами; подвижность была удовлетворительной. Боевой комплект состоял из шрапнелей и гранат, и своими размерами значительно превосходил принятые в европейских войсках нормы: 40 снарядов возилось в орудийном передке, 90 – в зарядном ящике (в батарее по 1 ящику на орудие) и 270 – в парках.

Что касается оценки японских войск в России, то она отличалась чрезвычайным разнообразием. Тогда как одни, как полковник Вогак[1]1
  Отзыв его приведен в гл. 1.


[Закрыть], уже за 10 лет до начала войны отзывались об японских войсках самым благоприятным образом, другие обращали внимание только на отрицательные качества армии, на плохой конский состав, отсутствие выносливости, неудовлетворительный будто бы командный элемент, на то, что японские офицеры усвоили только формальную часть военного дела, утверждали, одним словом, что это «армия младенцев». В общем, ни материальные, ни моральные силы японской армии не были в достаточной степени и вовремя учтены при нашей подготовке к войне.

Наши силы к востоку от оз. Байкала росли так: в 1895 году, когда ожидался разрыв с Англией, мы располагали, при полной мобилизации казачьих войск, 18 тысячами. Ко времени японо-китайской войны наши силы увеличились до 30 тысяч. Мобилизация, произведенная на Дальнем Востоке в связи с требованием пересмотра Симоносекского договора, выяснила многие слабые стороны устройства наших вооруженных сил. Переход к активной политике в Маньчжурии и занятие Порт-Артура были связаны с усилением крепости Владивостока и с доведением наших войск в 1899 году до 57 тысяч. Усиление велось посредством постепенного развертывания имевшихся уже войсковых частей, что, в связи с деятельностью русского солдата на Дальнем Востоке как пионера культуры, невыгодно отзывалось на боевой подготовке. Просьбы местного начальства о присылке целых слаженных войсковых частей на Дальний Восток отклонялись, так как главное внимание Военного министерства было обращено на нашу западную границу и на то, чтобы не расстроить нашу европейскую армию.

Китайские смуты и враждебное положение, занятое Японией в 1901 году, дали новый толчок к усилению наших войск. Было обращено внимание на разброску войск, на медленность мобилизации намеченных в нашу действующую армию в большом числе резервных войск, и было решено, в случае войны с Японией, направить сильные подкрепления – два армейских корпуса – из Европейской России.

Летом 1903 года, под предлогом проверки провозоспособности Сибирской железной дороги, в Забайкалье были передвинуты две (вторые) бригады 31‑й и 35‑й пехотных дивизий с соответствующей артиллерией; большая часть обоза была оставлена в Европейской России, и бригады эти не были готовы к немедленному походу. Прибытие этих бригад сильно встревожило японцев и, по-видимому, ускорило ход событий.

К 1904 году мы располагали на Дальнем Востоке 98 тысячами, и эти силы должны были значительно увеличиться направленными на Восток крупными подкреплениями; кроме того, охрану Китайской дороги обеспечивали 24 тыс. Заамурского округа пограничной стражи. Но эти силы были разбросаны на пространстве большем, чем от Архангельска до Севастополя, со слаборазвитыми путями сообщений, и должны были выделить сильные гарнизоны в Порт-Артур и Владивосток.

Объявление войны застало нас в период переформирований: организовалась 9‑я Восточно-Сибирская стрелковая бригада; все восточно-сибирские полки получали третьи батальоны, и восточно-сибирские стрелковые бригады развертывались в дивизии; артиллерия увеличивалась, усиливался состав бригад 31‑й и 35‑й дивизии, устраивался новый 3‑й Сибирский армейский корпус.

Вслед за подкреплениями, необходимыми для этого развертывания наших войск, должны были перевозиться: 4‑й Сибирский армейский корпус, 6 сибирских казачьих полков, X и XVII армейские корпуса, 4 оренбургских и 2 уральских казачьих полка. Прибытие их доводило наши силы до 233¾ батальона пехоты, 150 сот. и эскадронов, 668 полевых и 16 горн. орудий, 6 батальонов инженерных войск. Для перевозки только этих войск, не считая грузов, требовалось до 700 поездов, и, несмотря на все работы по усилению Сибирского пути, ожидать окончания перевозки их раньше 6–7 месяцев не представлялось возможным.

Вначале наши армии на Дальнем Востоке были очень слабо обеспечены артиллерией и конницей. Тогда как у японцев на 1000 пехотинцев имелось 45 всадников и 3,2 орудия, у нас на то же число пехотинцев приходилось только 38 всадников и 2,3 орудия. Наши Восточно-Сибирские дивизии имели на 12 батальонов только 3 батареи и получили четвертые батареи лишь спустя несколько месяцев. Прибытие подкреплений решительно изменяло эти отношения в нашу пользу.

Дальнейшими подкреплениями явились 4 резервные дивизии, образовавшие V и VI сибирские армейские корпуса, и I армейский корпус, которые сосредоточились на театре борьбы в августе и сентябре 1904 года. К этому времени, за вычетом 5 Восточно-Сибирских стр. дивизий, составлявших гарнизоны Порт-Артура и Владивостока, в составе Маньчжурской армии число резервных батальонов почти сравнялось с числом полевых. Столь значительная пропорция резервных войск объяснялась недостаточной осведомленностью о силах врага и господствовавшим еще убеждением, что Дальний Восток является, по сравнению с Западом, второстепенным театром борьбы, почему части, стоявшие на западной границе и имевшие несравненно высшую боевую готовность, не перевозились в Маньчжурию. Такое решение являлось нерасчетливым: для переформирования 8 восточно-сибирских стрелковых бригад в 9 дивизий пришлось широко заимствовать офицеров и солдат из кадров наших старых полков. Для того чтобы усилить резервные дивизии, пришлось также обратиться за офицерами к остающимся в Европе корпусам и лишить их скорострельной артиллерии. Таким образом, вместо того, чтобы направить в Маньчжурию несколько корпусов, представлявших вполне организованную, грозную силу, мы ослабляли равномерно все корпуса, расстраивали столь ценную мирную организацию и бросали на борьбу в крайне трудных условиях полуимпровизованные части. В Маньчжурии мы оказались слабее, чем полагали; но и европейские корпуса расшатались, и когда, во вторую половину войны, эти корпуса приняли участие в боях, они уже не могли дать всей той боевой работы, на которую были бы способны, если бы предварительно десятки лучших офицеров и сотни солдат не были бы выхвачены из их рядов.

Совершенно неправильно было организовано и пополнение убыли в рядах нашей армии.

В случае войны в Европе каждый полк формировал свой запасный батальон, который подготавливал укомплектования, и, таким образом, наша армия оказалась бы почти в столь же выгодном положении, как и японская, в которой хорошо обученные солдаты пополняли сейчас же убыль. В случае борьбы на Дальнем Востоке, казалось бы, этот вопрос для нашей армии разрешался еще проще, так как ¾ армии оставались зрителями борьбы и могли организовать надлежащее обучение посылаемых на Восток укомплектований. Но, исходя из той же мысли о второстепенном значении Дальне-Восточного театра борьбы, и что тяжесть войны в Сибири должна ложиться прежде всего на Сибирь, было предположено питать Маньчжурскую армию укомплектованиями исключительно из 17 запасных батальонов Наместничества и Сибири. Убыль в боях достигла такого размера, что эти запасные батальоны пришлось увеличить до 3500 запасных в каждом (14 рот); обучение запасных при таком составе, конечно, не могло идти надлежащим образом; кроме того, его приходилось сокращать, так как из армии торопили высылку запасных. Только через 8 месяцев войны решено было формирование запасных батальонов в Европейской России.

Всего за войну на укомплектование войск в Южной Маньчжурии было направлено 390 000 человек.

Помимо большой убыли от потерь в боях, полки таяли также от необходимости наряда на различные хозяйственные работы и укомплектования тыловых учреждений. К октябрю 1904 года в строю иных полков было меньше 900 человек. Ко времени Мукденского сражения в рядах Маньчжурской армии 75 % были запасные; недостаточная подготовка, а также 35–40‑летний возраст многих из них крайне невыгодно отражались на боевых действиях.

Высшее командование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами на Дальнем Востоке было сохранено за наместником государя императора, вице-адмиралом Алексеевым, коему были предоставлены права главнокомандующего. Командующим Маньчжурской армией был назначен военный министр, генерал-адъютант Куропаткин; командование флотом было вверено вице-адмиралу Макарову. Взгляды вице-адмирала Алексеева и генерал-адъютанта Куропаткина по ведению операций в Маньчжурии разнились коренным образом, что невыгодно отзывалось на боевых действиях. Лишь в октябре 1902 года, когда было решено формирование трех армий, генерал-адъютант Куропаткин был назначен главнокомандующим; таким образом, только очень поздно управление наше получило тот характер единства, без которого нельзя рассчитывать на успех.

Боевая подготовка нашей армии оставляла несколько пробелов. События войны 1877–1878 годов Турции были изучены недостаточно внимательно, и армия не работала, чтобы отрешиться от повторения все тех же ошибок. Дух современного боя, роль огня в бою, значение одной ночной подготовки стрелка не были схвачены нами в полной мере. Войска воспитывались не столько для боя в рассыпном строю, как для действия в сомкнутых массах. Длинный ряд походов против нерегулярных скопищ и долгое отсутствие практики в большой войне сказались отрицательно: армия подготовлялась скорее к малой, чем к серьезной войне. Уважение к мирной организации отсутствовало; на поле сражения по-прежнему вырастали импровизированные из многих частей отряды; управление затруднялось, что вело к крупным недоразумениям.

Выгоды наступательного образа действий не всеми отчетливо сознавались; вообще, армия страдала отсутствием единства тактических взглядов. Командующий армией сознавал это и пытался многочисленными инструкциями восполнить этот недостаток. При наступлении нельзя было предоставить каждому решать по крайнему разумению поставленную ему задачу, так как получилась бы крайняя пестрота решения; приходилось предварительно сговариваться, что вело к устройству своего рода военных советов, или же указывать постепенность и детали маневра, что мешало развить полный натиск.

Там, где командование было удовлетворительно и задача ясно поставлена, русские войска обнаружили огромное упорство в обороне и беззаветное мужество в атаке, выносливость и приспособляемость ко всякой обстановке и поддержали, несмотря на крайне неблагоприятные условия похода, боевую славу своих предков.

Вооружение. Наше трехлинейное ружье лишь незначительно уступало японскому (меньшая настильность на малых дистанциях, неудобный штык, больший вес патрона, зато и большая убойность). Наше полевое орудие значительно превосходило японское, как по баллистическим качествам, так и по скорострельности, но было несколько тяжелее. В вооружении, в общем, мы не уступали нашему противнику, и, таким образом, находились в значительно выгоднейших условиях, чем в 1855 и 1877 годах. Но наша артиллерия не вполне отвечала особенностям театра военных действий. Россия, как и Германия и Франция, почти не имела горных пушек, а имевшиеся были совершенно устарелыми. Только 4 января 1904 года сдан был заказ Обуховскому заводу на изготовление 48 горных пушек нового образца, и войска получили горные батареи лишь во вторую половину войны.

Особенности Маньчжурского театра борьбы – пересеченность местности на одном участке и крепкие селения с глинобитными стенами на другом – обусловливают огромную потребность в орудии с крутой траекторией – гаубице и в сильном фугасном снаряде. Имевшиеся у нас устарелые полевые мортирные батареи по своей недальнобойности и малой меткости не могли возместить отсутствие гаубиц. Полевые пушечные батареи имели только один снаряд – шрапнель, и потому во многих случаях не могли подготовить атаку пехоте. Глиняные заборы и стены домов, в которых японцы устраивали бойницы для стрелков и пулеметов, оказывались почти неуязвимыми для шрапнели скорострельных батарей, что заставило особенно ценить старые поршневые орудия, оказавшиеся в Маньчжурии, которые, кроме шрапнели, имели еще и гранату, хотя и слабую.

Перевооружение нашей артиллерии началось еще в середине 1902 года с Приамурского, Варшавского и Виленского военных округов; но X и XVII корпуса получили новые пушки лишь непосредственно перед отправлением на Дальний Восток; наша артиллерия не освоилась в достаточной степени с тактическими приемами употребления новых пушек, допускавших самое широкое использование стрельбы с закрытых позиций.

Обоз восточно-сибирских стрелковых бригад – впоследствии дивизий – состоял почти целиком из легких двуколок, которые легко карабкались на горные перевалы и пробирались по грязи равнин Маньчжурии, и, таким образом, отвечал особенностям театра действий. Но обоз других частей, прибывших из Западной Сибири и Европейской России, состоял из четырехколесных повозок, значительно уступавших в подвижности. Чтобы облегчить эти повозки, укладка на них была уменьшена, и полкам предоставлено было завести лишние повозки; увеличение обоза сильно затрудняло маневрирование.

При удалении войск в сторону от железной дороги, в горы, подвоз встречал затруднения, и серьезные операции в восточном направлении становились возможными лишь при содействии транспортов из местных повозок – двухколесных арб, и проложении рельсовых путей с конной или паровой тягой.

Чтобы облегчить при действиях в горах доставку из долин на вершины боевых припасов, воды, топлива и продовольствия, уже в течение самой кампании войска завели вьюки.

На море, в Тихом океане, силы японцев безусловно превосходили наши: японцы имели 8 линейных кораблей против 7 наших, 8 бронированных крейсеров против 4, и 16 бронепалубных и неброненосных крейсеров против 10 наших. Всего японцы имели больше на 58 судов; водоизмещение их флота превосходило наш на 68 600 тонн; личный состав насчитывал на 4400 моряков больше нашего флота. Артиллерия была сильнее на 13 орудий крупного калибра и 320 – среднего. В мелкой артиллерии, имевшей самую ограниченную боевую ценность, превосходство было на нашей стороне.

По некоторым вычислениям, японские линейные суда и крейсера были в общем сильнее наших на ⅓, а японский минный флот – сильнее на ½. На стороне японского флота находилось и то преимущество, что он уже с лета 1903 года был мобилизован, готовился постоянными упражнениями к предстоявшей ему боевой деятельности и располагал гораздо лучше оборудованными портами.