Текст книги "Счастье ведьм"

Как водится, когда работала над темой, информация притягивалась отовсюду.

Творческая ведьма прислала мне свой вариант картины «Царевна-Лебедь» Врубеля, захотелось взглянуть на оригинал. Давайте вспомним и эту молодую волшебницу.

Вы, наверняка, помните картину, но прошу вас, посмотрите еще раз. Сколько всего в Ее глазах. И эти пылающие окна вдалеке. Загадочный мрачноватый замок. Тайна и боль в глазах. Вполоборота, смотрит на мир наша царевна.

Царевна-лебедь – другой вариант Лягушки. Посимпатичнее. Начало похожее: темная история какая-то с коршуном-чародеем. Спасение. Здесь куда более здоровый вариант. Князь Гвидон хоть и травматик, но отца он не видел, а мать его любит безусловно и достойно. Он реально спасает свою царевну. И она платит ему своей магией. Здесь тоже все про отношения с отцом. Она лишь помогает опечаленному герою самому разбираться. Результат почти идеален, по крайней мере, к завершению сказки.

Интересно, что и тут со стрелы начинается. Только у Гвидона лук – его собственный инструмент охоты.

 
Мать и сын теперь на воле;
Видят холм в широком поле,
Море синее кругом,
Дуб зеленый над холмом.
Сын подумал: добрый ужин
Был бы нам, однако, нужен.
Ломит он у дуба сук
И в тугой сгибает лук,
Со креста снурок шелковый
Натянул на лук дубовый,
Тонку тросточку сломил,
Стрелкой легкой завострил
И пошел на край долины
У моря искать дичины.
К морю лишь подходит он,
Вот и слышит будто стон…
Видно на́ море не тихо;
Смотрит – видит дело лихо:
Бьется лебедь средь зыбей,
Коршун носится над ней;
Та бедняжка так и плещет,
Воду вкруг мутит и хлещет…
Тот уж когти распустил,
Клёв кровавый навострил…
Но как раз стрела запела,
В шею коршуна задела —
Коршун в море кровь пролил,
Лук царевич опустил;
Смотрит: коршун в море тонет
И не птичьим криком стонет,
Лебедь около плывет,
Злого коршуна клюет,
Гибель близкую торопит,
Бьет крылом и в море топит —
И царевичу потом
Молвит русским языком:
«Ты, царевич, мой спаситель,
Мой могучий избавитель,
Не тужи, что за меня
Есть не будешь ты три дня,
Что стрела пропала в море;
Это горе – всё не горе.
Отплачу тебе добром,
Сослужу тебе потом:
Ты не лебедь ведь избавил,
Девицу в живых оставил;
Ты не коршуна убил,
Чародея подстрелил.
Ввек тебя я не забуду:
Ты найдешь меня повсюду,
А теперь ты воротись,
Не горюй и спать ложись».
Улетела лебедь-птица,
А царевич и царица,
Целый день проведши так,
Лечь решились натощак.
(А. Пушкин)
 

Интересная, но до боли знакомая история, правда? Эдакий молодец, наконец-то вырос и даже решил кормить себя и маму. Но сил хватило на одну стрелу. Совсем ведь не понятно, почему бы не сделать ещё пяток. Но на то и сказка. И ведь Гвидон – царевич, а не Золушка какая-то.

Выстрел оказался удачным. Тут опять некая молодая заколдованная принцесса с темным прошлым и странными абьюзивными отношениями с коршуном-чародеем, которого лучше бы убить, чтобы не выяснять подробности.

 
Вот открыл царевич очи;
Отрясая грезы ночи
И дивясь, перед собой
Видит город он большой,
Стены с частыми зубцами,
И за белыми стенами
Блещут маковки церквей
И святых монастырей.
Он скорей царицу будит;
Та как ахнет!.. «То ли будет? —
Говорит он, – вижу я:
Лебедь тешится моя».
Мать и сын идут ко граду.
Лишь ступили за ограду,
Оглушительный трезвон
Поднялся со всех сторон:
К ним народ навстречу валит,
Хор церковный бога хвалит;
В колымагах золотых
Пышный двор встречает их;
Все их громко величают
И царевича венчают
Княжей шапкой, и главой
Возглашают над собой;
И среди своей столицы,
С разрешения царицы,
В тот же день стал княжить он
И нарекся: князь Гвидон.
 

Благодаря Царевне-лебедь, молодой князь прямо-таки открывает глаза и обнаруживает социум, быстро и успешно осваивает его. Социализируется, обретает имя и положение. К его острову начинают причаливать корабли.

Социализировался, но не повзрослел пока. Женская часть аудитории может удивиться: как же так! Она ему целый город, а он с мамой уселся на трон и доволен. Если вас это удивляет, то вы еще мало жили, забыли об Эросе, которого мама-Афродита, словно смертельно-больного, лечила от одной капли горячего масла, не были замужем за бизнесменом или ученым. А главное, мало понимаете в человеческой благодарности. Мужчине неприятно быть обязанным женщине. К тому же, ведь он первым ее спас, так что тут все квиты. Похоже на разные сюжеты с рыбками: от емелиной Щуки до Золотой. Он ей – жизнь, она ему – бесконечную магию. Только не надо ожидать тут «спасибо». Девушка привязывается к своему спасителю и увлекается магией для него, оставаясь в роли ущербной, заколдованной.

Он же так и пользуется ее услугами, получаемыми, как водится, в ответ на знаменитую опечаленность. А замечает ее только в свете каких-то социальных патриархальных прожекторов. Иван-Царевич разглядел свою Василису, когда отец настоял на приглашении ее на бал. Задал нужный контекст и не только обстановку, но и жесткие требования. Немалую роль тут играет и социум. То есть не просто отцу показать, а отцу и всем.

У Гвидона похожая ситуация: отец захотел посмотреть, тогда и он разглядел. Можно, конечно, сказать, и это будет честно, что и царевны наши сами не особо торопились и настаивали на разоблачении из шкурок своих. Тоже знакомая ситуация. Ведь дома как ни наряжайся, ни причесывайся, он может не заметить, головы своей опечаленной не поднять от своих забот. А вот на празднике, в гостях, в театре, на балу, когда все ахнут, вдруг спохватится. Часто это, правда, кончается скандалом и потерей (как у Василисы), иногда благополучно, как у Лебедь.

Может быть, это связано с тем, что Царевна Лебедь преобразилась не на балу, не перед отцом. И Царевич Гвидон успел как-то. Опять же, из лебедя в царевну – не такая уж перемена, как из лягушки.

Важно, конечно, то, что Царь Салтан сам едет к сыну в гости, с почтительным уважением и интересом, как к чужому. Плюс, там у сына ждет его царица, которая все уладит.

 
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает…
 

А корабельщики расписывают ему чудеса далёкого острова.

 
Князь Гвидон тот город правит,
Всяк его усердно славит;
Он прислал тебе поклон,
Да тебе пеняет он:
К нам-де в гости обещался,
А доселе не собрался».
Тут уж царь не утерпел,
Снарядить он флот велел.
 

Мечта всякого сына и его жены: чтобы отец проникся интересом и уважением с подачи других людей.

 
…Едет флот царя Салтана.
Князь Гвидон тогда вскочил,
Громогласно возопил:
«Матушка моя родная!
Ты, княгиня молодая!
Посмотрите вы туда:
Едет батюшка сюда».
 

Царь-отец в окружении других гостей восторгается богатством молодых и…

 
Гости дале – торопливо
Смотрят – что ж? княгиня – диво:
Под косой луна блестит,
А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,
Выступает, будто пава,
И свекровь свою ведет.
Царь глядит – и узнает…
В нем взыграло ретивое!
«Что я вижу? что такое?
Как!» – и дух в нем занялся…
Царь слезами залился,
Обнимает он царицу,
И сынка, и молодицу,
И садятся все за стол;
И веселый пир пошел.
 

Красивая развязка. Дай всем Бог здоровья.

Хочу упомянуть тут также легенду времен рыцарей Круглого Стола «Сэр Гавейн и леди Рагнелл»2828
  На этом примере, думаю, будет полезно прояснить мою методику работы с источниками, а точнее отношения с мифами. Я не думаю, что существует какая-то одна объективная реальность коллективной психики, особенно в прошлом, и особенно – в далеком прошлом. Есть, так сказать, более или менее близкие к реальности консенсуса версии. Вот мой первый редактор, медиевист, оскорбилась этой главой и призвала меня строго последовать «единственно верной» версии этой истории «написанной Дж. Чосером». Для меня это сродни предложению забыть обо всех версиях о Белоснежке и ее предшественницах, потому что шутник Пушкин написал, что принцесса жила у богатырей. Мы (особенно специалисты-исследователи) часто путаем классику и первоисточник, а также придаем первоисточнику (известному нам) гиперзначение. Для меня миф, архетипический образ, архетип важен своим бытием в настоящем, в моем пространстве души. Поэтому одинаково ценны версии о А. Милна и Б. Заходера, Л. Ф. Баума и А. Волкова. Поэтому версию Чосера оставлю медиевистам, а разберу те, которые мне кажутся интересными.


[Закрыть].

Это тоже история преображения, преобразования молодой девушки в начале замужества. Прежде, чем читать ее, давайте заметим, как часто и в современном эпосе, и в жизни встречается этот эпизод. Я особенно люблю эту тему в «Унесенных ветром». Да и в любой современной мелодраме. Молодых смотрю, слушаю. Когда в жизни случается встреча, появляется Он, это очень сильно сбивает все настройки, образуется большой разрыв между некой идеальной картинкой себя и собственной корявостью, прыщиками, потом, одеждой. Девушка часто ведет себя нелепо, порой абсурдно. Но именно на этой корявости, шероховатости, нелепости часто случается контакт. Так уж устроено, видимо. То есть, Герой побеждает не некого отдельного дракона или злодея, а его чары, проявленность в женщине. Отваги для этого нужно не меньше.

В легенде фигурирует лесная ведьма/заколдованная леди, то есть молодая девушка, заколдованная в ведьму на подобие нашей Лягушки.

Сюжет этой легенды использован в очень полезной книге «Ведьмы и герои» Полли-Янг Айзендрат. У них термином «ведьма» (по крайней мере, в русском переводе) названа та, что проявляется в семейной жизни зрелой пары, чаще на этапах подхода к старению.

Как водится у психоаналитиков еще с подачи Фрейда, персонаж мифа вольно переносится во времени сильно вырванным из сюжета. Об этом чуть подробнее в главе о муже зрелой ведьмы. Будущую леди Гавейн Король Артур и его племянник Гавейн встречают в лесу при попытках отгадать загадку ее злого (также заколдованного) брата, властелина лесного озера. Она остается женщиной, но выглядит омерзительно, как водится: бородавки, спутанные волосы, кривые малочисленные зубы, плохой цвет лица и его выражение. Возможно, это один из отталкивающих образов будущего женщины, если она не будет любить себя и чувствовать любовь окружающих.

По версии сайта Кельтская мифология2929
  http://world-of-legends.su/keltika/camelot/id1930


[Закрыть], она встречается все же как леди, нарядная и на коне, и только лицом не вышла. А в феминистской версии Поли-Янг Айзендрат уже без прикрас – просто отвратительная, дурно-пахнущая, в лохмотьях.

«Когда до цели их путешествия оставалось совсем немного, они выехали из густого леса, пересекли пустынную болотистую местность и там внезапно встретили леди на большом белом коне. Она была в прекрасных богатых одеяниях со множеством сверкающих и искрящихся драгоценных камней. Но, взглянув на нее, Гавейн побледнел, а король Артур перекрестился, словно увидев нечто ужасное. Ибо это была отвратительнейшая леди, какую когда-либо видели глаза человека. Лицо ее было красным, как заходящее солнце, и длинные желтые зубы виднелись между широкими толстыми губами. Голова сидела на огромной шее, а сама она была толстая и бесформенная, как бочка. Однако не только это безобразие делало ее столь отталкивающей: в ее воспаленных косых глазах мерцала странная и ужасная тень муки и страха».

Брат этой страшной и измученной женщины (в поздних версиях из-за нелинейности времени уже ставшей «ведьмой») сэр Громер Сомер Жур, повелитель заколдованного озера, загадывает Артуру и Гавейну загадку. Надо найти единственный ответ на вопрос: «чего больше всего хочет каждая женщина?». Ответ-подсказка был получен от страшной женщины в ответ на обещание жениться на ней. На это, спасая своего дядю-короля, смело решается сэр Гавейн.

«Сэр Гавейн представил ее королю и королеве, как если бы она была прекраснейшая леди в мире. А леди Рагнелл ухмылялась и хихикала, когда другие благородные рыцари подходили по очереди поцеловать ей руку. Но слова застревали у них в горле, когда они хотели пожелать сэру Гавейну радости…. В соборе у алтаря сэр Гавейн недрогнувшим голосом взял в жены леди Рагнелл и затем проводил ее на почетное место в зале замка, где уже все было готово для большого пира.

Однако не было подлинной радости и веселья на этом пиру. С ужасом и отвращением смотрели все, как леди Рагнелл, сидевшая подле Гавейна, чавкая и пуская слюни, с жадностью набросилась на пищу и вино. И не было никого среди присутствовавших, кто бы не пожалел сэра Гавейна и не подивился бы этой странной свадьбе.

Недолго продолжался пир, и Гавейн, бледный, со страданием на лице, отвел свою невесту в просторную затемненную палату, где на стенах, увешанных вышитыми тканями, мерцали свечи и темные тени падали на покрытый камышом каменный пол.

Когда они оказались возле большого ложа, украшенного искусной резьбой, закрытого пологом и застеленного прекрасным бельем, леди Рагнелл сказала – и голос ее, пьяный, резкий и надтреснутый, был еще более ненавистен Гавейну:

– Дорогой муж, возлюбленный господин Гавейн! Поцелуйте меня, как и следует жениху целовать свою невесту. Ибо стали мы мужем и женой и будем ими, пока смерть не разлучит нас.

Гавейн приблизился к ней, и в глазах леди Рагнелл уловил еще большее страдание. Ее безобразное лицо побледнело и приняло странное выражение, когда он наклонился и поцеловал ее в губы. Тут он отвернулся с криком мучения и прислонился к стене, закрыв лицо руками и сотрясаясь от рыданий, которые не мог подавить.

– Гавейн! Дорогой мой господин Гавейн! – послышался позади него голос, тихий, приятный, полный трепета любви.

Медленно, словно во сне, он повернулся. Там, где мгновение назад стояла отвратительная леди Рагнелл, узрел он прекраснейшую девушку, какую когда-либо видел. Высокая и стройная, стояла она, протянув к нему белые руки, и ее милое лицо и чудесные глаза светились любовью к нему.

– Леди, – задыхаясь от изумления и растерянности, сказал Гавейн, – кто вы? И где моя жена Рагнелл?

– Я и есть леди Рагнелл и ваша жена, если пожелаете, чтобы я ею была, – ответил ему тихий приятный голос. – Силой вашей благородной жертвы вы сокрушили чары злонравной королевы Феи Морганы, которыми она околдовала меня и моего брата, храброго рыцаря сэра Громера Соммера Жура. И все же я еще не вполне свободна, ибо только в течение двенадцати часов из каждых двадцати четырех буду я такой, как сейчас. Другую же половину каждого дня я должна носить безобразный облик, в котором стала вашей женой. Выбирайте теперь, быть ли мне прекрасной днем или ночью и быть ли мне отвратительной ночью или днем.

Гавейн стоял растерянный и изумленный, и Рагнелл продолжала:

– Подумайте, мой господин! Если я буду отвратительной днем, что должны вы испытывать, когда я стану являться при дворе как ваша жена, и все рыцари и леди Логрии будут смотреть на меня… Подумайте также, что должны вы испытать, если я буду безобразной ночью, когда вы и я останемся одни, когда после долгого дня вы вернетесь домой, и покой ваш будет нарушать визгливое чудовище. Выбирайте!

– Леди, – сказал тут сэр Гавейн, стоя перед ней со склоненной головой, – слово здесь не за мной! Подумайте вы, что должны вы будете вынести днем, когда рыцари и леди будут смотреть на вас с отвращением, сторониться вас в ужасе, умолкать, когда вы заговорите… Подумайте также, что вы должны будете претерпеть ночью, когда я, видевший вас днем прекрасной, не смогу победить отвращение, которое наполнит меня, если вы приблизитесь ко мне в своем ужасном облике. Самые большие страдания выпадут на вашу долю, и вы одни должны выбрать то, что легче вам будет вынести».

Эти воистину магические слова «реши сама, ты лучше можешь», освободили и леди Рагнелл, и ее брата от чар Морганы. Они были магическими еще несколько веков, пока мы не обесценили их слишком частым использованием.

Следует заметить интересный факт, что леди Рагнелл и ее брат Громер Сомер Жур были заколдованы злобной феей Морганой. У британцев с этим четко. Мужчины все больше – рыцари и полезные маги. Злые – лишь те, что заколдованы женщинами. Зло делегировано женщинам. Как и добро, впрочем (при правильном с ними обращении). Между ними – рыцарство, удерживающее устойчивость.

В пересказах легенды, оперирующих к более старым версиям, верный ответ на вопрос «чего больше всего хочет каждая женщина?» звучит так: «Каждая женщина мечтает властвовать над мужчинами». Этот ответ выражает и былую угнетенность, и страх, высказанный в мужской легенде.

У Полли Янг-Айзендрат – феминистская трактовка конца прошлого века, как и обозначено в названии книги. В ней такая формулировка: «Каждая женщина больше всего на свете хочет иметь независимость – полное право распоряжаться своей жизнью!»

Помню, как первый раз услышала эту легенду во время обучения в МААП (в начале этого века) от нашего учителя Льва Хегая. Скромный и тихий мудрый учитель, рассказывая ее в группе, состоящей, в основном, из дам, верный ответ обозначил так: «женщина хочет решать сама». Совсем уже близко к современности.

Однако, мне кажется, что сейчас было бы вернее: «женщина хочет, чтобы ее спросили». В современности женщины, и особенно ведьмы, уже устали решать все (а потом порой и воплощать). Нам все чаще хочется, чтобы мужчина услышал наше мнение, но решал и делал сам. И если он решает хорошо и с учётом нашего представления – это и есть идеальное зрелое женское позВОЛение.

Ну, и раз уж занесло меня во времена Артура, еще немного о Моргане.

Знаменитая Моргана, в противовес Мерлину, – олицетворение и источник зла в Британии. Кто такая Моргана, тоже интересно пробовать понять. Согласно Википедии, это две дамы, соединившиеся в один персонаж, и обе – сестры Артура по матери, с большей вероятностью – старшие. Одна – фея Моргана, добрая целительница, спасавшая брата, вероятно, как водится, младшая из трех сестер. Другая – Моргауза, она «была женщиной с ненасытными желаниями и малой толикой благоразумия» (Википедия). У нее был муж король и многие любовники, а также многие сыновья. Один из них, старший, от Артура (конечно, же соблазненного обманом) – Мордред, ставший его губителем. Мордред, обреченный на свою судьбу, подобно Эдипу, также, что интересно, является и рыцарем, и братом того самого Гавейна.

Не трудно понять, почему фея Моргана и вредоносная Моргауза/Моргана сливаются и разделяются в версиях эпоса. Сестра, владеющая волшебством, исцеляющая от смертельных ран, чье имя может звучать как «смертельный круг» (а может, круг от смерти?). Это уже настораживает и пугает. Стоит вспомнить, что лечение в те времена производилось кровопусканием, заговорами, средствами, добытыми, как и сейчас, из убитых животных, но без нынешней красивой упаковки. С другой стороны, сестра, ставшая королевой, властная и сильная, да еще со случившимся инцестом. Без вариантов, как говорится.

На много веков Моргана – прообраз травмированной весты, сестра Горгоны, Офелии, Медеи.

Медея

Это другой пример взросления ведьмы, принявшей свою силу в молодости. Ситуация, когда колдовство не получается обратить в магию или хотя бы сделать волшебством.

Ее герой – Ясон, тоже, конечно же, исполняет волю отца, отца мертвого, чей трон надо вернуть, и волю злого отчима. Без этого – редко в мужской героической истории.

Ясон уже активно идет по пути героя в отличие от Ивана или Гвидона. Он собрал команду и совершил плаванье. Теперь он встречается с чужим царем, властелином.

Чтобы повзрослеть, молодым нужно отвоевать (украсть, найти) ценности и пространство, присвоить часть мира. У Гвидона экологичный вариант – пустынный остров. А вот у греков места поменьше было. Удивительный факт: большинству людей проще отвоевывать у других обжитое, чем осваивать пустынные просторы.

Медея, полюбив Героя, как водится, берется помогать. Не вмешиваясь напрямую, она дает Ясону подсказки и инструменты, остается в тени, позволяя геройствовать самостоятельно. А он принимает ценную, спасительную помощь как должное, как помощь богов и вселенной. А дальше – бегство. Помните, чья инициатива была в том, чтобы сбежать вместе?

Медея прямо-таки вынудила Ясона начать совместную жизнь. Спасая их корабль от погони, Медея совершает страшное – убивает брата. Это акт высочайшей преданности, точка ужаса и невозврата3030
  Сравните с историей прекрасной Троянской Елены, позволявшей себя красть, драться и умирать, терять отцов и братьев за себя. Елена очень женственная, подталкивает многих мужчин к героизму, но ведьмы в ней нет, нет Анимуса (героя или рыцаря).


[Закрыть].

Медея предается мужу. И он дает ей клятву в обмен на помощь. Но для него приоритетом остается царствование. Пока интересы совпадают, все хорошо. Они стойко переносят взлет и падение, возвращение и изгнание (эмиграцию и иммиграцию), устраиваются на новом месте, растят детей.

Но случается столь знакомый во все века кризис. С одной стороны – жена-ведьма, быт, сыновья. С другой – молодая красавица с троном в придачу.

«Ромео не было, Эней, конечно, был» (А. Ахматова, «Дидона»)

Клятва редко может устоять перед таким. И редкая женщина-ведьма может стерпеть, принять и простить. Хотя окружающие пытаются мирно уладить ситуацию, даже царь склоняется перед ней, прося мира, это лишь укрепляет жажду и силу мести. Заметим, Медея в начале, как всякая в такой ситуации, в отчаянии и отчаянном положении. Но боги посылают ей спасителя – царя Афин, предлагающего достойный выход и кров. С одним условием: прийти самой, оставить старое и самостоятельно шагнуть в другую жизнь.

Многие из нас это смогли? Кто не посылал своей удачливой сопернице пропитанных ядом даров? Кто не травмировал детей злобой на их отца? С уважением и завистью склоняюсь перед вами такими. А остальным понимающе улыбаюсь.

Раз мы тут с вами разговариваем, значит, нашей мудрости хватило на то, чтобы яд был не смертельным, а помощь царя-соседа была принята. Если ведьма оказалась в такой ситуации, основная задача – чтобы все остались живы (что понимают мудрые цари). Если вы рядом с такой ведьмой, надо стараться удержать ее и от мести, и от проклятий. Ведь слово женщины-матери имеет большую магическую силу, и над ней самой имеет немалую власть.

Медея не справилась с собственной силой. Сила ее была величественна, а поддержки, близких подруг и друзей она не нашла. Сама ли она убила детей или (как рассказывала мне коллега Елена Шабалина летом 2019 года) «добрые жители Коринфа» оклеветали ее, убив сыновей Ясона? Так тоже часто бывает. Дети, попадая в горнило материнской ярости, безусловно, могут пострадать, и часто как раз от «спасателей».

Очень многим ведьмам приходится проживать этот опыт. И хорошо, думаю, когда он проживается во взрослом возрасте, когда женщина уже в силе, может устоять. Главный урок этой боли – научиться сохраняться в предательстве, и особенно – научиться принимать собственную слабость и поддержку других. Именно на этом пепелище (поруганного изменой и часто ей самой сожженного дома) ведьма обретает хороших подруг и взращивает семена милосердия.

Милосердие – это не мудрость, а важное дополнение к ней. Ужас предательства кидает нас в пучину отчаяния. Выйдя из него, мы становимся не только еще более эмпатичными и чувствительными, мы теперь готовы помогать без понимания. Помогать дуракам, самим-виноватым, без разбирательств в причинах и следствиях. Организовывать места поддержки жертвам насилия, протягивать руку с пледом, едой, деньгами, другой помощью тому, кто просит или хотя бы говорит, о том, что в отчаянии. Те самые добрые тетки, которые первыми подойдут к упавшему на улице человеку – они отсюда.