Текст книги "Цветы на нашем пепле"

… – С тех пор Рамбай жил только потому, что так решила она. – Этими словами закончил он свое невеселое повествование. И, помолчав, добавил: – Пока не появилась ты.

Не все в его рассказе было понятно Ливьен, не все поступки казались логичными и правильными. Но было ясно главное: это была история НАСТОЯЩЕЙ любви. Ничего подобного невозможно представить себе в Городе. В ее родном цивилизованном… НЕСЧАСТНОМ Городе.

Она молчала, не решаясь первой прервать тишину, не решаясь обидеть Рамбая неосторожным словом, коснуться его еще не зажившей раны.

Чем может она, грубое неотесанное дитя эмансипации, сгладить свою вину за то, что вновь заставила его пережить самые страшные минуты жизни? Пожалуй, только признанием в том, что она ждет ребенка… Нельзя. Нельзя, но… И она неуверенно начала:

– Знаешь, Рамбай… я хотела тебе сказать… я…

– Молчи, самка, – перебил он, конечно же, уверенный, что кроме оскорбительных слов жалости и утешения, ей сказать нечего. Перевернулся с боку на спину и добавил: – Давай спать, возлюбленная моя жена.

– Давай, – согласилась она, взяв его руку в свою.

12

Если имени нет у дождя, дождя,

Значит, нужно его назвать.

Ну, а если имени нет у меня,

Ты не сможешь меня позвать…

Назови меня. Позови меня.

Позови и забудь опять.

«Книга стабильности» махаон, т. VI, песнь IХ; мнемотека верхнего яруса.

Чего угодно могла ожидать Ливьен от Сейны в их нынешнем положении и при их нынешних отношениях… Только не того, что произошло.

В этот вечер Сейна неожиданно нарушила свой бойкот. После очередного перелета она подсела к Ливьен, возле разведенного Рамбаем на открытом воздухе костра, и сама начала разговор:

– Я была неправа.

Ливьен обрадовалась, но постаралась не показать этого слишком откровенно. Она пожала плечами:

– Ты выполняла свой долг. Но я не могу вернуться в Город.

– Нет, я была неправа, – упрямо повторила Сейна. – С Рамбаем мы в безопасности, а значит, мы должны продолжать поиски.

Ливьен расслабилась.

– Я рада, что ты со мной, – с благодарностью глянула она на Сейну.

– Я случайно слышала ваш разговор.

Это Ливьен не понравилось. Но если Сейна не спала, не слышать она не могла при всем желании.

– Так больше нельзя, – не дождавшись ответа, продолжила Сейна. – Рамбай нервничает. Он – взрослый самец, вынужденное воздержание идет не на пользу его психике.

Стыдливость не свойственна маака, но – до определенных пределов. Ливьен слегка обозлилась.

– Что ты предлагаешь? Чтобы вы не только слушали, но еще и наблюдали?.. – боясь спугнуть установившийся вновь контакт с Сейной, она сдержалась от того, чтобы повысить голос.

– Не иронизируй. Мы всецело зависим от него, и мне небезразлично состояние его нервов. Есть простой выход: вы можете ночевать отдельно.

Ливьен не понравилось это предложение.

Но чем они рискуют? Предположим, Сейна хитрит. Но без Лабастьера она не улетит. Тащить его в одиночку – не сможет. Даже если допустить, что ей поможет Дент-Байан, думателя им далеко не унести и вдвоем. Другая опасность: Сейна отпустит пленника. Зачем? Он для нее не значит ничего, Лабастьер – все. И, наконец, последний вариант: сговорившись с пленным, Сейна освободит его, чтобы он убил Ливьен и Рамбая, а потом они вместе, не боясь погони, не торопясь двинутся обратно… Но это уже полный бред. Пойти на сговор с махаоном, убить своих… Да и Дент-Байану абсолютно незачем лететь в Город маака…

– Возможно, ты и права, – кивнула Ливьен Сейне. – Я поговорю с Рамбаем.

Того долго уговаривать не пришлось. Но он был бдительнее, а его подход к делу – радикальнее:

– Ее свяжем тоже.

– Ну нет! – возмутилась Ливьен. Она не могла себе представить, что ответит Сейне такой черной неблагодарностью на ее, скорее всего искреннее, участие. – Она во всем права. И она – свободная самка маака.

– Ладно, – неохотно согласился Рамбай, поразмыслив. – Но будем улетать туда, где нас не смогут найти.

Единственное, что теперь их беспокоило – безопасность Сейны. Махаон связан, и случись что-нибудь непредвиденное, защищаться способна только она. Они оставили ей целый арсенал боеприпасов. А сами улетели на такое расстояние, что, случись беда, выстрелы они все же услышали бы.

И эта ночь, впервые после долгого перерыва, стала для них ночью любви. Ливьен и забыла, как это бывает хорошо.

Только под утро они забылись в своем, ставшем таким уютным, тесном гнезде-на-одну-ночь.

Не проспав и часа, Ливьен очнулась с ощущением неуемной тревоги на сердце. Может быть, она во сне слышала выстрелы?

Она коснулась плеча Рамбая. Перекинувшись лишь парой слов, они поспешили к дуплу Сейны. Утренняя прохлада заставляла Ливьен ежиться налету, но предчувствие беды холодило еще сильнее.

То, что дупло оказалось пустым, сюрпризом для Ливьен не стало. Мысль о том, что они из элементарного похотливого эгоизма обрекли Сейну и Лабастьера на, возможно страшную, смерть, была для нее мучительна. Но Рамбай быстро приглушил голос ее совести трезвым рассуждением:

– Никто не ест крыльев. Никакой зверь не унесет сразу троих. Они сбежали.

– Куда они могли убежать – с Лабастьером?!

– Будем искать.

Прихватив оружие, они летели назад – без отдыха и почти без слов. Тут и там им встречались следы цивилизованных бабочек, но это могли быть и их собственные следы, оставленные, когда они двигались по маршруту.

Лишь к вечеру они прекратили полет, примерно в полпути от того страшного места, где происходила памятная битва с махаонами. (На такой предельной скорости, без думателя, им понадобился на это всего лишь день.)

– Бесполезно, – мрачно заявил Рамбай. – Мы летим не туда. Летим обратно.

Ливьен, стиснув зубы, молчала. Она не только была вымотана сама, но и чувствовала, как выбилось из сил маленькое существо у нее под сердцем.

– Ты устала, жена моя, – догадался наконец Рамбай. – Отдыхай. Рамбай будет искать дальше один.

Ливьен не стала возражать. Хотя бы уже потому, что понимала: ночью шансов на успех у него больше.

Они без труда отыскали дупло, в котором когда-то уже останавливались на ночлег. Ливьен с наслаждением растянулась на постеленной еще тогда, а теперь подсохшей, траве. Прикрыла глаза. Под веками нестерпимо жгло. Она полежала так, приходя в себя, несколько минут, затем открыла глаза, уверенная в том, что Рамбай уже покинул ее. Но он сидел рядом.

– Надо искать, – напомнила она.

– Рамбай не может бросить Ливьен, – ответил он. – Опасно.

Она очень обрадовалась такому решению, хотя сама просить его остаться – не стала бы. Но радость мгновенно сменилась отчаянием. Их осталось только двое…

– Полетим без них, – добавил он.

– Тогда спи, – выдавила она из себя и отвернулась.

В путь они двинулись утром. Снова – в первоначальном направлении. «Как это ни глупо, – подумалось ей, – но я продолжаю выполнять задание Совета. Не потому ли, что это дает хотя бы призрачное ощущение цели?

– Стой! – внезапно повис на месте Рамбай. – Запах!

Ливьен принюхалась, но особенного ничего не заметила. Обычные лесные запахи. Но Рамбай круто повернул влево. Ливьен не могла сказать уверенно, найдет ли, если понадобится, прежнее место стоянки… Но… не все ли равно?..

Вскоре и она почувствовала знакомый запах – запах испуганного думателя.

Рамбай повис перед деревом, облетел его, то поднимаясь выше, то вновь опускаясь.

– Здесь! – неожиданно воскликнул он и принялся ковырять костяным лезвием испещренную трещинами кору. И Ливьен разглядела, что тут она немного отличается по цвету. Это была «заплатка», поставленная на дупло!

Ливьен хотела напомнить Рамбаю об осторожности: спрятавшиеся беглецы могли открыть огонь. Но не успела: подцепив отошедший край, он дернул его и…

Внутри лежал Лабастьер. Один. Здесь же было спрятано и оставленное Сейне оружие.

Ливьен была потрясена. Чтобы Сейна вот так оставила сына? Или ее уже нет в живых? Махаон каким-то образом уговорил ее помочь ему, а добравшись до сюда, убил ее… Ливьен не хотела верить в это.

– Они спрятали его, а сами полетели дальше, – высказала она вслух другое, хоть и менее вероятное, но зато не такое страшное, предположение.

– Да, – отозвался Рамбай. – За помощью. Думатель тяжелый.

– Это значит… – Новая догадка осенила ее. – Это значит, где-то по близости есть лагерь махаонов?!

Рамбай согласно кивнул:

– Они вернутся, убить нас. Чтобы мы не нашли Пещеру. Надо искать лагерь.

– Зачем искать, если они сами сюда прилетят?

– Будем ждать, дождемся смерти. Махаоны – сильные воины. Дент-Байан знает Рамбая. Они будут готовы. Если побежим, они догонят… Надо найти лагерь, и Рамбай сможет убить их всех.

– А если мы не найдем?

– Если мы не найдем их, – раздраженно повысил голос Рамбай, – значит, и они не найдут нас… Не перечь мне, жена!

В его рассуждениях чувствовалась логика опытного бойца. Спорить не было смысла.

– И куда мы полетим?

– Рамбай думает, махаон оставил думателя на пути к лагерю. Значит, нужно лететь туда, – Рамбай, не колеблясь, указал направление. Его способность ориентироваться в лесу не требовала проверок.

Минут пятнадцать потратили на обратную закупорку думателя (медленно перемещаясь, он мог выпасть) и двинулись в путь. Ливьен чувствовала себя окончательно вымотанной. Ее спасало лишь то, что Рамбай периодически бросал ее, а сам нырял в чащу, отклоняясь от заданного направления в ту или иную сторону. Оставаясь одна, Ливьен испытывала панический ужас… Но это все же был отдых.

Местность мало-помалу становилась иной. Пологая равнина сменилась склоном холма поросшим ровными и гладкими, как жерди, деревьями. Между стволами тут и там валялись огромные валуны, покрытые мохом и желтыми цветами бегонии.

Стволы, тоже усыпанные множеством мелких цветов-паразитов, словно бы подпирали тяжелую плотную крышу из листьев. Солнце пробивалось только через редкие щели в ней, и полутьма делала торчащие из земли корни еще более похожими на кисти мертвых рук…

Пейзаж, конечно, был мрачный. Но смена все же радовала: Ливьен ужасно устала от прежнего лесного однообразия.

Рамбай в очередной раз нырнул куда-то в сторону, бросив:

– Жди.

Она примостилась на плоском камне (ветви деревьев были слишком высоко) и на всякий случай слегка приспустила рукоять подачи топлива на искровике. Хотя деревья тут росли достаточно редко и подобраться к ней незаметно было практически невозможно…

Не успела она подумать об этом, как буквально из ничего перед ней вырос Рамбай.

– Есть! – выпалил он.

…Лагерь махаонов раскинулся за холмом, там, где природа вновь становилась сочной и изобильной. Разбит он был явно давно и имел скорее капитальный, нежели временный, характер.

Спрятавшись над струящимся серебряной змейкой ручьем, на ветке одного из ближайших к лагерю деревьев, Ливьен и Рамбай внимательно разглядывали открывшуюся их взорам картину.

Она впервые видела строения махаонов. Понятно, что это – вариант «походный» и, скорее всего, то, что они видят, совсем не похоже на их настоящие дома. Но даже в этих конструкциях ощущалось нечто абсолютно чуждое мироощущению маака.

Они были неправильной грибовидной формы с входным отверстием сверху, в центре глиняной «шляпки». «Ножка» была деревянной. Таких «грибов» на поляне было пять. Стояли они кругом, а между ними, в центре, высился столб с красным крестом наверху – ненавистным знаком бога Хелоу.

На нескольких деревьях вокруг поляны были укреплены подвесные площадки, и Ливьен поняла, что часовые, благодаря этому приспособлению, обходят лагерь не только понизу, но и поверху – перелетая с площадки на площадку.

Но часовых не было. И вообще, лагерь казался неживым. Не наблюдалось ни малейшего движения. Лишь ветерок своими порывами время от времени тревожил покой деревьев, и те, качаясь и шевеля ветками, предостерегающе поскрипывали. Ветер же доносил до ноздрей Ливьен и какой-то сладковатый знакомый запах… Но она так и не вспомнила его.

Рамбай жестом приказал Ливьен не двигаться и, держа пружинное ружье наготове, осторожно спланировал с ветки на одну из караульных площадок. Лишь коснувшись ее ступнями, он сложил крылья и присел. Но никакой реакции на его появление в лагере не произошло. Он осторожно выпрямился и с полминуты оставался на месте, приглядываясь и ожидая. Ливьен, затаив дыхание, следила за ним.

Вот он вновь взмахнул крыльями и, приблизившись к «шляпке» одного из строений, несколько секунд порхал над ней. Затем встал на нее, опустился на колени и заглянул внутрь. Еще через пару секунд он скрылся внутри.

У Ливьен оборвалось сердце. Секунды превратились в вечность. Наконец она не выдержала и, прекрасно сознавая, что поступает неправильно, полетела туда же.

Не успела она коснуться ногами поверхности, как из отверстия высунулась голова Рамбая. Неодобрительно глянув на Ливьен, он повторил жестом: «Сиди тут», после чего скорчил гримасу, которая, по всей видимости, должна была означать: «О, строптивая самка, как смеешь ты не выполнять указания своего мужа?!» Затем выражение его лица вновь изменилось, и теперь оно означало: «Но я тебя люблю и прощаю, тем более что ослушалась ты единственно из опасения за мою жизнь…» Это было сложное выражение лица.

Рамбай вылез наверх и полетел к следующему «грибу», а Ливьен, не выдержав терзаний любопытства, влезла в этот, спустившись по вертикальной деревянной лестнице.

Здесь вполне могло поместится несколько бабочек, но жить постоянно, не стесняя друг друга – не более двух. Хотя, возможно, у махаонов иные, нежели у маака, понятия о комфорте.

Ничего, похожего на мебель, тут не было. Не было даже ковриков, на которые можно было бы прилечь. Зато весь пол был заставлен разнообразными сосудами самых причудливых форм. Ливьен не успела разобраться, чем служило это помещение – химической лабораторией, медпунктом или чем-то еще, как к ней спрыгнул Рамбай.

– Никого нет, – уже не опасаясь говорить во весь голос, объявил он, присев на корточки. – Ушли недавно.

«Ушли искать нас», – подумала Ливьен. А Рамбай продолжил:

– Смотри, что я нашел.

Он протянул руку. Ливьен пригляделась и узнала форменную блузу Сейны. Первой ее мыслью была мысль о сексуальном насилии, но она тут же отбросила ее: что же махаоны, так и таскают Сейну за собой голой? Может, они переодели ее в свой наряд? Или… они убили ее? Последняя мысль моментально превратилась в уверенность:

– Они убили ее! – воскликнула она вслух.

– Зачем раздели?

Ливьен хотела сказать, что они убили Сейну, сперва изнасиловав, но не успела, потому что Рамбай вскочил, вскричав:

– Знаю! Запах!

Он кинулся вверх по лесенке и Ливьен, ничего не понимая, поспешила за ним. Выбравшись, она тут же вновь уловила тот самый сладковатый аромат, который заметила сразу, как только они приблизились к лагерю. И сейчас она вспомнила, что это за аромат и поняла ход мыслей Рамбая. Так пахнет сок дионеи – растения-хищника, приманивающего к себе крупных насекомых, мелких грызунов и пожирающего их. В устных легендах самцов маака дионея, полуцветок-полузверь, как и октавия реггия, появилась вместе с бабочками – полунасекомыми-полутеплокровными и соперничала с ними в покорении мира. Потому-то, гласит легенда, никогда и не отказывается дианея «помочь» маака-самоубийце…

Сок дианеи парализует и анестезирует. Это легкая смерть.

Определить направление, откуда исходит запах, было нетрудно. Пролетев метров сорок от лагеря, Ливьен и Рамбай издали заметили розовеющие между стволами пятна.

Они опустились возле соцветия. Какой из цветов не пуст, было видно сразу. Он был раза в полтора крупнее остальных, и его волнистые края были плотно сомкнуты.

Осторожно! – осадил Рамбай порыв Ливьен, когда та потянулась к цветку. – Не так! Руки застынут. Рамбай знает как.

Он быстро подобрал вокруг несколько сухих веточек, поломал их, сложил в кучку и запалил. Едва язычки пламени коснулись растения, цветок заколыхался, будто тронутый ветром. Рывками, словно корчась, мясистые края стали подвертываться наружу – казалось, цветок-убийца разрывается между необходимостью отпустить свою жертву и нежеланием этого делать. Вот он принял такую форму, что Ливьен на ум невольно пришло непристойное сравнение. Что-то протяжно чмокнуло, края резко раздвинулись, и на землю, словно рожденное заново, вывалилось покрытое прозрачной слизью обнаженное тело Сейны.

У Ливьен подкосились колени, она опустилась на землю и ее стошнило.

Рамбай склонился над Сейной. Двумя пальцами разомкнул ее веки. И воскликнул:

– Она жива!

13

Я и ты – летим. А внизу цветут

Сотни роз неземной красоты.

Мы летим много дней; но мы знаем: тут

Ненадолго и я, и ты…

И на нашем пепле опять взойдут.

Неземной красоты цветы.

«Книга стабильности» махаон, т. VII, песнь XI; мнемотека верхнего яруса.

Это означало, что с того момента, как махаоны покинули лагерь, прошло не более трех часов. Так, во всяком случае, сообщил Ливьен Рамбай, более сведущий в повадках растения-хищника. Действие парализующих токсинов еще не коснулось сердца и дыхательных путей Сейны. Грубо говоря, она просто спала. Но сок дианеи успел поразить значительные участки ее кожи. Красные пятна, припухлости и кровоподтеки испещряли все ее тело.

Утерев губы и сдерживая новые спазмы, Ливьен разглядывала Сейну. И вывод ее был неутешителен. С такими ожогами долго бедняге не прожить. Состояние самой Ливьен было таково, что, глядя на изуродованное тело вчерашней подруги, она не испытывала никаких эмоций.

В какой уже раз на высоте положения оказался Рамбай.

– Трогать нельзя, – бросил он Ливьен и торопливо направился в один из махаонских «домов». Вскоре, вернувшись с сосудом, наполненным водой, и куском ветоши в руках, он принялся осторожно смывать с кожи Сейны едкий сок.

– Она выживет? – без тени надежды спросила Ливьен. Чувствуя себя беспомощной, как личинка, она, не узнавая себя, безропотно передала инициативу в руки самцу.

– Да, – неожиданно заверил тот. – И будет летать. Наверное.

По мере того, как ядовитый сок смывался с кожи, успокаивалось и вызванное им раздражение. Красные пятна становились бледно-розовыми, розовые исчезали совсем.

– Мы успели вовремя, – заметил Рамбай. – Еще час, и было бы поздно.

Он уже без опасений за собственные руки прикасался к коже Сейны, на второй и на третий раз протирая ее влажным тампоном. Орудовал он споро, и пришедшая, наконец, в себя, Ливьен, хоть и не испытывала бессмысленной ревности, но была поражена, сколь умело он так и сяк вертел податливое тело самки. А когда, широко расставив ей ноги, он аккуратно, словно акушер, промыл ей влагалище, у Ливьен захватило дыхание. Она понимала, что действие это носит сугубо медицинский характер, но, во-первых, беспокоилась (совершенно беспочвенно, конечно же), так ли считает и сам Рамбай, а во-вторых, удивлялась таким навыкам у дикаря.

Хотя… И дикарки, и цивилизованные самки рожают одинаково. Возможно, принимать роды в племени ураний – обязанность мужей, и каждый самец должен это уметь.

Еще через несколько минут Рамбай, уже не боясь ожечься, бережно взял Сейну на руки и, сопровождаемый Ливьен, двинулся за пределы лагеря.

Добравшись до ручья, он продолжил омовение тела, на этот раз – опустив Сейну в прохладную проточную воду. Теперь и Ливьен помогала ему.

Сейчас Сейна выглядела уже вполне прилично, опасение вызывало лишь ее затянувшееся коматозное состояние и несколько откровенных ожогов – на плечах, груди, ягодицах и щеках. В то же время, вселяло надежду то, что она стала еле слышно постанывать, когда вода попадала ей в рот. Веки ее при этом подрагивали и приоткрывались, но зрачков под ними не было, только болезненно-розовые, покрытые паутиной капиллярных сосудов, белки.

– Вот так, – сказал Рамбай, вынеся, наконец, Сейну на берег и расправив ей крылья, чтобы они быстрее просохли. – Теперь нужно ждать.

– Сколько?

Рамбай, присев на корточки, двумя пальцами приоткрыл Сейне веки. Ливьен, тоже присев, внимательно следила за его действиями.

– Не знаю, – пожал он плечами. – Может быть, час. Или день. Или два…

– А если они вернутся?

Внезапно в Рамбае словно разжалась стальная пружина. Он вскочил на ноги и замер, как вкопанный. Ливьен с испугом смотрела на него снизу и впервые видела на его лице столь глубокую растерянность. В чем дело? Она оглянулась туда, куда смотрел он.

В двух шагах от них, держа под прицелом обоих, стоял махаон. И Ливьен показалось, что это – Дент-Байан. Но это мог быть и не он, ведь все махаоны для нее – на одно лицо. Она подумала об оружии и тут только осознала, что у него в руках: в одной – ее искровик, в другой – дисковое ружье Рамбая. Все внутри нее сжалось в ожидании выстрела…

Но махаон медлил. Почему-то он не убивал их. Если бы он хотел их просто убить, он бы сделал это еще до того, как они заметили его… Он сумел подкрасться к ним и завладеть оружием, и чутье Рамбая впервые дало осечку… Похоже, это достойный противник.

Выдержав основательную паузу, как бы дав Ливьен и Рамбаю в полной мере осознать всю безнадежность их положения и всю свою власть над ними, махаон медленно опустил оружие, а затем бросил его на землю, отступил на два шага и сложил руки на груди…

Этот жест мог означать только одно: что махаон желает мира, оружие же взял лишь затем, чтобы его не убили еще до того, как он успеет продемонстрировать свои дружеские намерения. Он рисковал. Он невозмутимо наблюдал за тем, как Рамбай и Ливьен, опасливо поглядывая на него, приблизились к своему оружию и подняли его.

Выждав, пока они вновь отступят назад, махаон шагнул к распростертой на земле Сейне и опустился перед ней на колени, так, что они коснулись ее головы.

Все-таки это действительно был Дент-Байан! Теперь Ливьен была просто уверена в этом.

Он протянул руки и положил свои ладони Сейне на виски. Затем закрыл глаза и застыл – неподвижно, как каменное изваяние. Он явно пытался помочь ей – каким-то своим, особенным способом. Что-то эта картина напоминала Ливьен… Да! Он обращается с Сейной так, как сама она – с Лабастьером… Так же, как оператор после транспортировки думателя, Дент-Байан, просидев так несколько минут, казалось, на глазах состарился на несколько лет, часть своей жизненной энергии отдав Сейне.

…Махаон отпрянул. Сейна открыла глаза. Упершись одной рукой в землю, она чуть приподнялась…

– Где я? – недоуменно спросила она, оглядываясь по сторонам. Махаон был теперь позади нее, и она увидела лишь Рамбая и Ливьен. Затем перевела взгляд на собственные обнаженные ноги и живот. Безуспешно пытаясь свободной рукой прикрыть грудь, она продолжала:

– Где моя одежда?

Ливьен подняла с земли и подала ей блузу. Сейна, согнув ноги, попробовала встать на колени, но, не удержавшись, неловко упала на бок и глухо застонала от боли.

– Подожди! – кинулась к ней Ливьен. – Я помогу!

– Убирайся! – не глядя на нее, сквозь слезы выкрикнула Сейна. – Я вспомнила! Я все вспомнила! Ты… Ты… – и она захлебнулась в истерических рыданиях.

– Успокойся, оденься, – Ливьен хотела погладить Сейну по голове, но та отмахнулась, больно ударив ее по руке.

– Оставь меня! Почему ты не даёшь мне спокойно умереть?! Кто просил спасать меня? Я ненавижу тебя! Будь ты проклята! – Ее хрупкое тело сотрясалось от рыданий, а скрюченные пальцы в бессильной злобе скребли землю…

Истерика прекратилась так же внезапно, как и началась. Сейна молча села, взяла из рук Ливьен блузу, чтобы одеть ее, но лишь болезненно поморщилась: от прикосновения материи ожоги заныли еще сильнее.

Пошатываясь, она поднялась во весь рост и, морщась от боли, обмотала блузу вокруг бедер. Потом повернулась и, тут только увидев Дент-Байана, застыла, как статуя. Затем глухо промолвила:

– А этот предатель здесь откуда?

Тот смотрел на нее, не отводя взгляда.

– Я не знаю, откуда он, и не знаю, почему он предатель, – еле сдерживая раздражение, ответила Ливьен. – Я вообще ничего не знаю!

– А где остальные? – Сейна кивнула на Дент-Байана и стало ясно, что под «остальными» она подразумевает именно махаонов.

– НЕ ЗНА-Ю, – слегка повысив голос, с расстановкой повторила Ливьен. – Может быть, сначала ТЫ объяснишь мне, как ты здесь оказалась, почему…?

Сейна перебила ее:

– Там никого нет? – и вновь кивнула головой, на этот раз – в сторону лагеря.

– Нет.

Сейна всмотрелась в лицо Дент-Байана.

– Неужели… – начала она сама с собой, но, осекшись, обернулась к Ливьен: – Мы должны найти Лабастьера, тогда я смогу все тебе объяснить.

– Хорошо. Пусть так, – смирив гнев, согласилась Ливьен. – Но сможешь ли ты лететь?

Сейна расправила крылья и, сначала мелко дрогнув ими, сделала несколько взмахов.

– Вполне.

Возле дерева, в дупле которого был спрятан думатель, лежали мертвые махаоны. Шесть окровавленных, обезображенных трупа. Зрелище это вновь вызвало у Ливьен легкий приступ дурноты. Она начала смутно догадываться о том, что здесь произошло, однако выстроить точную логическую цепь пока не могла. Во всяком случае, то, что в живых остался лишь Дент-Байан, наводило на мысль, что он-то их всех и убил. И похоже, защищая Лабастьера. Полный абсурд.

Хотя этот махаон постоянно ставит ее в тупик. Перед тем, как полететь сюда, он заставил Рамбая вернуться с ним в опустошенный лагерь и прихватить с собой две термитные мины. Зачем?

Вчетвером они вынесли думателя из дупла и, отлетев подальше от места недавнего побоища, опустили его на землю. Сейна попыталась было войти с ним в контакт, но ее отстранил Дент-Байан и сам склонился над ним. Сейна благодарно улыбнулась ему и в изнеможении легла рядом. Разорванная пополам по шву блуза теперь служила ей не только набедренной повязкой, но и кое-как прикрывала полную грудь. Ливьен присела возле нее.

– Теперь ты расскажешь?

– О чем? Ты ведь уже обо всем догадалась…

– Ты хочешь сказать, что сбежала с ним добровольно?

– Да. Никогда ни один маака так не относился к Лабастьеру! Он его любит, понимаешь? И я люблю… их обоих.

Ливьен передернуло. Любить махаона!.. Любить мокрицу или двухвостку…

– У вас не может быть детей, – высказала она наиболее практический довод, доказывающий противоестественность такого союза.

– А я и не собираюсь их заводить.

Ливьен не нашлась, что возразить, потому спросила о другом:

– Ты хотела, чтобы махаоны убили нас?

– А ты хотела убить Лабастьера, – парировала та.

Конечно же, она не собиралась этого делать. Но она сказала… Сейна – мать. И она по-матерински серьезно и болезненно отнеслась к этой глупой угрозе… «Впредь буду умнее и осторожнее в словах», – подумала Ливьен, а вслух спросила:

– И куда бы вы отправились?

– Он рассказал мне, что религия запрещает махаонам создавать думателей. Но современная технология без них не может. Потому трофейные думатели – величайшая для них ценность. Их стараются захватывать вместе с операторами; хотя у махаонов и есть такие телепаты, как Дент-Байан – значительно более сильные, чем наши, но думатель трудится эффективнее, когда рядом с ним – мать.

– Они заботились бы о тебе… Ты продала нас врагу в обмен на личное благополучие…

– Нет. На жизнь Лабастьера. Хотя мне абсолютно все равно, что ты думаешь обо мне… Ты первая предала нас.

И вновь Ливьен почувствовала, что права Сейна. Эта нелепая угроза убить Лабастьера… Да, во всем происшедшем виновата только она сама…

– И что же случилось потом? – продолжила она расспросы.

– Мы спрятали Лабастьера, а сами направились в лагерь за подмогой для его транспортировки. Дент-Байан обещал, что ни мне, ни Лабастьеру ничего не угрожает. Нас вместе переправят в «цитадель мудрости»…

– Что это такое?

– Пока не знаю. Наверное, что-то вроде Совета… Не знаю. Лабастьер нашел его доводы убедительными, хотя сам хочет двигаться дальше к Пещере. Он ведь хочет знать все. Я не могла его послушаться. Я хочу, чтобы он жил… Но когда мы появились у периметра их лагеря, часовые объявили тревогу. Вот эти, – она мотнула головой сторону, где лежали трупы, – собрались вокруг нас, потом перекинулись с Дент-Байаном парой слов, тут же схватили меня, сорвали одежду и потащили. – Голос Сейны задрожал, она вновь переживала испытанные недавно страх и унижение. – Я думала, это он предал меня, – показала она глазами на Дент-Байана. – Мне стало немного легче, когда я увидела, что они волокут меня к дианее. Они не собирались насиловать или пытать меня, они просто хотели убить.

– Ты и сейчас думаешь, он предал тебя?

– Нет. Теперь мне кажется, он и сам не ожидал такого оборота. Но он видел, что спорить бесполезно и не сопротивлялся. Он повел их к Лабастьеру. А в дупле мы оставили оружие. И он воспользовался им, войдя туда первым. А потом вернулся, чтобы спасти меня.

– Он мог опоздать…

– Видимо, другого выхода не было.

Все это выглядело бы достаточно правдоподобно, если бы не неверная, по мнению Ливьен, оценка Сейны побуждений Дент-Байана.

– Они – фанаты веры, – обратилась она к Сейне. – Неужели ты думаешь, что он переступил через все ради тебя?..

– Не знаю. Я ничего не понимаю сама.

Тем временем махаон, закончив свое воздействие на думателя, выпрямился и сел, скрестив, как всегда, руки.

– Сейчас я все узнаю, – бросила Сейна и склонилась над Лабастьером.

Минут десять над поляной висела тягостная тишина. Ливьен внимательно разглядывала своих спутников. Рамбай, поигрывая пружинным карабином, то и дело бросал осторожные взгляды на махаона. Тот сидел, уставившись в одну точку, иногда вдруг закрывая глаза, и тогда – чуть заметно шевелил губами. Он опять «говорил» с Лабастьером. Сейна то и дело отстранялась от своего чада и напряженно морщила лоб, видно, приводя в систему получаемую информацию. Затем наклонялась снова.

Тряхнув головой, она объявила:

– Я все поняла. Он и впрямь не лгал мне. Когда захватывают думателя, его мать стараются заполучить тоже, чтобы вместе с ним отправить ее в «цитадель». Но было кое-что, о чем он не знал. Весь этот отряд, кроме него самого, состоял из братьев и сестер – детей одной матери. Такие семейные отряды у махаонов – норма. Но в семье не было телепата, потому взяли и его. А матерью всех этих воинов была…

– Дипт-Дейен, – догадалась Ливьен сама.

– Да. И они поклялись не оставить в живых ни одного маака из нашего отряда. Это была семейная клятва, и Дент-Байан ничего не знал о ней.

Все вставало на свои места, и чем дольше говорила Сейна, тем яснее становилась картина происшедшего.

…Когда они с Дент-Байаном вошли в лагерь махаонов, Сейна демонстративно держала руки так, чтобы часовому было ясно видно, что у нее нет оружия. По тревоге их окружили остатки отряда.

– Конечно же, ты жив, презренный бессрочник, – констатировал старший сын Дипт-Дейен – Райа. (Точнее – «Дент-Райа». Приставки «Дипт» и «Дент» указывают на пол носителя фамилии и на то, что самец или самка находятся в браке.) – О да, конечно же, ты жив! Погибают славные воины славных семей, а не такое отребье… Ни один из нас не принял бы жизнь в дар от маака, ни один не позволил бы пленить себя… – Он помолчал, усмехаясь и переводя тяжелый взгляд с Байана на Сейну. – Кто эта зловонная предательница веры, которую ты привел с собой?