Текст книги "Дорога к саду камней"

Поэтому еще в поселке Юмото, по предварительной договоренности со старостой, Мано-сан должен был оставить свой паланкин, переодеться в одежду, больше подходящую мещанину или торговцу, и в сопровождении своих носильщиков и самураев отправиться в пеший путь.

Впрочем, до расставания было еще далеко, и пока друзья вполне могли натешиться разговорами.

На закате первого дня пути гонцы Кияма и их носильщики могли наблюдать странную картину: двое всадников в черных одеждах без гербов, растянув рыболовную сеть, ловили в поле отчаянно улепетывающего от них мальца. При этом ребенок так орал, что его крик, собственно, и привлек двух соскучившихся от монотонного топанья носильщиков самураев.

– Как вы думаете, уважаемый Хадано-сан, – попытался привлечь внимание попутчика из своего паланкина Мано-сан, служивший у Кияма главным специалистом по общению с крестьянами из деревень, расположенных в долине Одавара, диалект и обычаи которых он знал в совершенстве, – во что такое играют эти люди? – Он показал в сторону догоняющих мальчика черных самураев. – Клянусь сандалиями Девы Марии, я был бы не прочь погоняться вот так же с ними.

– Ваша правда, любезный Мано-сан, – усмехнулся его приятель, шестидесятилетний смотритель внутренних покоев князя, – размяться было бы в самый раз. Тем не менее мне кажется, что эта потеха только для этих господ, и они не согласились бы уступить вам одну из своих лошадей, чтобы вы могли проявить свою сноровку. Да и после долгого сидения на одном месте, мне кажется, катание в седле – весьма сомнительное удовольствие для вашего геморроя.

– Как жаль. – Мано-сан пропустил упоминание о своем раннем геморрое.

Меж тем наездники все же словили парня и, набросив на него сверху сеть, быстро замотали ее, после чего поволокли за собой.

– Мне думается, что это вовсе никакая не игра, – неожиданно пришел к выводу Мано-сан. – Я думаю, самураи местного даймё просто поймали за городом воришку и теперь тащат его на суд.

– Тогда хорошо, что мы не встряли. Просто небесные покровители заступились, за шиворот схватили и не пущали. Так ведь, не ровен час, можно и опозориться. – Хадано-сан захихикал. – Предложить местным стражникам поиграть с ними. Хе-хе, а игра-то – поимка беглого преступника.

Таинственные стражники с орущим и бесполезно упирающимся мальчиком прошли недалеко от гонцов Кияма, когда Хадано-сан снова высунул голову из паланкина и помахал рукой Мано-сан, привлекая его внимание.

– Вы заметили, уважаемый Мано-сан, – затараторил он, едва только перехватив вопросительный взгляд своего спутника. – Они ходят во всем черном, должно быть, и день и ночь в черном! Под палящим-то солнцем! Однако…

– А вы обратили внимание, что на кимоно этих стражников, или кто они на самом деле, нет гербов?!

– Вот как? – Старый Хадано-сан почесал длинную, подстриженную на китайский манер бороду. – Ну и зоркие же у вас глаза, уважаемый Мано-сан.

Они обсуждали еще около получаса возможные причины, по которым одетые в одинаковые форменные кимоно самураи не имели никаких знаков своих хозяев, после чего их дороги разошлись. – Хадано-сан поехал к монастырю Хаконэ, а переодевшийся в одежду мещанина и завернув голову тряпкой Мано-сан и его люди отправились в нелегкий путь по окружной дороге к городу Нумадзу.

Глава 16
Еще несколько капель смерти

Нередко для подтверждения мирного договора приходится отдавать своего ребенка или брать ребенка из чужого клана с целью усыновления. При этом настоящие родители ребенка могут иногда встречаться с ним. Во время такого общения желательно избрать холодный официальный тон и не откровенничать насчет дел в своем клане, так как после того как твоего ребенка усыновит другой клан, он будет обязан радеть за судьбу клана своих приемных родителей и может навредить тебе.

Грюку Фудзико. Из книги «Дела семейные»

Опасаясь навредить Фудзико и детям, Ал объявил, что возвращается с Гендзико в замок, велев жене временно оставаться в деревне. К слову, в деревне она была вынуждена жить как раз из-за Ала, которому по долгу службы приходилось следить за работой по строительству порта в Иокогаме и одновременно с тем помогая англичанам вести торговлю в Японии. Великое дело, если разобраться, и весьма прибыльное.

В 1611 году британская Ост-Индская компания отправила в Японию судно «Клоув», целью которого было установление торговых сношений между двумя странами. Оказавшись в Японии в 1613 году, они первым делом потребовали встречи с легендарным Алексом Глюком и, заручившись его поддержкой, получили патент, разрешающий торговлю на всей территории Японии. Это сотрудничество оказалось обоюдно выгодным и принесло Алу славу, почести и немалые барыши.

Великобритания получила от Такугавы разрешение организации английской фактории под управлением Ричарда Кокса, Ал же приобрел неограниченный доступ во все английские укрепления, склады, мог совать свой нос в судовые журналы и бухгалтерские ведомости. Он контролировал англичан, мешая им обирать японцев, и одновременно с тем был гарантом соблюдения мирных торговых соглашений.

Впрочем, надо отдать должное Кияма, ведь это он взял с собой в Японию реальный учебник по истории и мог подсказать Алу мудрые решения, при помощи которых тот мог выказать себя перед Токугава-сан незаменимым советником и одновременно не нарушить хрупкое равновесие истории. На последнем особенно настаивал орден «Хэби» – орден «Змеи», с которым Ал не собирался вступать в споры и разногласия.

Последнее, что должен был передать для него Кияма, была дата смерти великого сегуна и покровителя Ала. К сожалению, авантюрно ворвавшись в Японию, Ал не сподобился узнать об этом из энциклопедий и теперь пожинал плоды собственной недальновидности.

Он знал только одно – после смерти великого сегуна ему останется только забиться в какую-нибудь дыру и сидеть там, не высовываясь лишний раз на поверхность.

Понимая, что из этого путешествия он может и не вернуться, Ал старался проводить больше времени с Минору, подготавливая его к роли главного в доме. Как обычно, приемный сын радовал. Его ответы были точными, решения, которые Минору находил на трудные загадки отца, не по-юношески мудрыми, так что Алу невольно начинало казаться, что Минору старше и опытнее его. В любом случае он уже был самураем, и теперь ему оставалось только научиться заменить Ала, когда тот покинет Японию.

* * *

Морщась от вновь начавшейся тошноты и страдая от озноба, Кияма выслушивал отчеты своих осведомителей, которые могли пролить свет на странное исчезновение мальчиков в провинции Хиго. Но пока мало что удалось выяснить. Кто-то не видел и не слышал вообще ничего стоящего, кто-то рассказывал, будто бы в городе пошли слухи о похищении мальчиков из самурайских семей от девяти до тринадцати лет. Но пока было ровным счетом не за что зацепиться.

Кроме двадцати постоянно работающих в городе слухачей и столько же следунов Кияма, по одному на каждый район города, присутствующих сейчас на совете, на седельных подушках чинно устроились комендант замка, управляющий, начальники внутренней и внешней охраны, а также сотники, несшие свою нелегкую службу в городе и прилегающих деревнях.

Принимать такое большое собрание пришлось в главном зале замка, куда по приказу управляющего Мицусигэ-сан были доставлены фонари с восковыми свечами, одна из стенок фонарей была красная, что должно было напомнить собравшимся о страшной участи безвинных детей провинции Хиго княжества.

Всего, согласно беглому и весьма приблизительному подсчету, пропавших за последний месяц детей насчитывалось девять человек, хотя совершенно не обязательно, что все они были похищены с целью убийства, как это произошло с тремя мальчиками, найденными в местечке Хатадзюку возле храма Соун. Дети могли исчезнуть и сами собой, уйти из дома, для того чтобы присоединиться к одной из местных шаек, влюбиться и бежать вместе с предметом своей страсти или просто увязаться за старшими и проводить теперь время в веселых кварталах.

На всякий случай во все чайные домики тут же были отправлены самураи внутренней охраны замковых ворот, целью которых были повсеместные проверки всех комнат и розыск пропавших.

Описания пропавших детей были розданы также патрулирующим в городе стражникам. Кроме того, Кияма вызвал своего секретаря, которому были продиктованы письма к соседям, так как невозможно было исключить и тот факт, что похитители до него отметились у кого-нибудь из знакомых, а уж потом перебрались на земли клана Фудзимото.

Раздав необходимые приказы, Кияма велел постелить ему прямо в зале, даже не пытаясь добраться до собственных апартаментов, и тут же улегся на футон, обливаясь потом: его знобило, перед глазами плавали круги. Глаза отчаянно болели, поэтому Кияма потребовал чтобы слуги вынести все фонари, оставшись в одиночестве и полной темноте.

За окном пели цикады, где-то в замке были слышны шаги и шарканье раздвигающихся и сдвигающихся седзи, люди отходили ко сну, произнося вечерние молитвы, отдавая последние распоряжения, готовясь к ночи любви. Руки Кияма беспокойно шарили по одеялу, которым он был накрыт, в поиске незримой опоры. Однажды, будучи еще ребенком, Кияма, или тогда еще Ким, угодил в яму, откуда его вытащил отец, бросив веревку.

– Где ты теперь, отец? Где кто-нибудь, способный бросить веревку? Способный вытащить из черной ямы смерти в этот мир?

Кияма отчаянно боролся со смертью, не желая унимать разрывающую его тело боль, так как видел в ней добрый знак.

«Когда закончится боль – я тоже закончусь, – решил он. – Господи, дай мне знак, останусь ли я на этой земле, или пора передавать дела в ордене преемнику?» – вопрошал даймё черный потолок, когда боль с удвоенной силой впилась ему в печень.

– Я буду жить! – превозмогая себя, решил Кияма и ненадолго потерял сознание.

Оставшись под предлогом, что его услуги могут пригодиться господину, Такеси велел постелить ему под дверью Кияма, и вскоре тот действительно позвал его к себе.

Взяв в руки крошечный масляный светильник, Такеси на коленях вполз в зал, где совсем недавно проводился важный совет, и дотащился до постели господина.

– Что-то я совсем сдал, старый друг, – слабо улыбнулся ему Кияма. – Мороз нынче, просто сил нет. Прикажи-ка служанкам подать мне хибати[24]24
  Хибати – небольшая округлая жаровня в виде керамического горшка, которую также использовали как грелку, после того как прогорят угли.


[Закрыть].

Такеси тут же поднялся и на полусогнутых, стараясь не поворачиваться к господину спиной (что считалось неприличным), подскочил к двери, высунув голову, передал приказ дежурившему у покоев господина самураю. Тот бросился к комнате служанок, а Такеси вытащил из-за пояса флягу с отравленным саке и, приблизившись к ложу Кияма, поднес ее к губам даймё.

– Выпейте, господин, это согреет вас. – Дрожа всем телом, секретарь прижал горлышко английской фляги к горячим от непрестанного жара губам князя.

Кияма часто дышал, обливаясь липким потом, его дыхание сделалось зловонным. Преодолевая отвращение, Такеси помог даймё приподняться и вновь приложил горлышко бутылки к губам Кияма, раздвигая их. Зубы даймё несколько раз стукнулись о металлический ободок фляги, после чего Кияма начал заглатывать отраву. Сделав несколько глотков, он отдышался, вытирая губы.

– Спасибо, Такеси-кун[25]25
  Кун – дружеское обращение к пожилому человеку.


[Закрыть], я, кажется, согрелся. Иди теперь спать, Господь воздаст тебе за твою доброту.

На последних словах князя Такеси выпустил из рук фляжку, облившись ядом.

Выходя от господина, старик снова столкнулся со служанками, в руках одной из которых была грелка хибати.

– Что это у вас со штанами, господин секретарь? – рассмеялась девушка. – Никак обмочили? – Она захихикала, ожидая, пока другая служанка отодвинет для нее седзи. – Должно быть, наш даймё рассказал вам что-нибудь смешное, раз вы упустили чашечку саке.

Такеси растерянно посмотрел на свои штаны и поспешно прикрыл отвратительные пятна руками.

– Не бойтесь, я никому не скажу, помойтесь и идите спать, – вежливо предложила девушка, после чего встала на колени перед седзи. Дверь нежно отъехала в сторону, и девушка привычно ткнулась лбом в пол, испрашивая разрешение войти.

Глава 17
В деревне Миясу

Самурай всегда должен вести себя так, будто в воинской доблести ему нет равных. Он должен всегда стремиться проявить свою смелость.

Тода Хиромацу. Книга наставлений

Тахикиро очнулась в небольшом сарае в поле, куда, должно быть, добрела ночью. Причем в сарае она была не одна, кто-то стягивал с нее одежду, тянул, тряс, так что слышался хруст разрываемой ткани.

– Какого черта! – Тахикиро приподняла голову и увидела двух крестьянских парней, которые уже сорвали с ее ног сандалии и лишили ее штанов, пытаясь теперь развести ноги и изнасиловать. Оба мужика были красными от возбуждения и страха. Их руки то и дело срывались с пропитанных лошадиной кровью одежд воительницы. При этом они были настолько глупы, что не подумали сначала поискать какое-нибудь оружие. А оружие-то было наготове.

Быстро сев, Тахикиро выбросила перед собой меч, кольнув одного из крестьян в плечо, и тут же вновь занесла меч и чиркнула второго насильника по горлу. Получилось чудно, так как мужики даже не подумали закрыться, должно быть решив, что девушка потеряла много крови и не сумеет противостоять им.

Булькая собственной кровью, второй нападавший присел, извергая на себя горячие потоки крови.

– Тебе добавить? – Тахикиро гневно воззрилась на раненного в плечо крестьянина. Но тот мог только скулить, с ужасом поглядывая на бешеную бабу, только что убившую его брата и ранившую его самого.

– Если хочешь жить, быстро отведи меня к старосте вашей деревни! – прикрикнула на него Тахикиро, голова которой отозвалась такой болью, словно вчера она не билась с ронинами, а перебрала саке.

– Я все сделаю, все сделаю, госпожа. – От звуков командного голоса крестьянин немножко опомнился и теперь ползал перед Тахикиро в более привычной ему позе – на коленях, намереваясь облобызать ее голые ноги.

Преодолевая тошноту, Тахикиро поднялась и, натянув на себя штаны, приказала крестьянину обуть ее. Голова болела так, что воительница не могла даже подумать о том, чтобы наклониться, не потеряв при этом сознания.

Вместе с крестьянином она добралась до небольшой, но чистенькой деревеньки с крошечными садиками. Аккуратненькие бамбуковые изгороди были невысокими и, судя по цвету дерева, сделанными совсем недавно.

Возле одного из домов были развешены рыбацкие сети, возле которых старик в одной набедренной повязке заделывал свежие прорехи.

При виде залитых кровью Тахикиро и крестьянина рыбак вежливо поклонился, после чего продолжил заниматься своим делом, всем своим видом демонстрируя, до какой степени он не спешит навязывать незнакомой госпоже свою помощь. Впрочем, о помощи его никто и не собирался просить, пройдя несколько домов после домика рыбака, они вышли на небольшую площадку, по всей видимости, являющуюся центром деревеньки. Дом старосты был выше и шире всех остальных домов, из-за добротной изгороди весело выглядывала карликовая сосенка, тут же был разбит очаровательный садик.

Деревенька явно не была бедной, что радовало.

Постучавшись у калитки, они не долго ждали появления девушки-служанки, следом за которой на стук вышел толстенький кривоногий человечек, длинные волосы которого были завязаны в пучок. Фигура старосты напоминала собой грушу и больше подошла бы его жене, но отчего-то досталась именно ему.

Узнав, кто такая Тахикиро, он тут же пригласил ее в дом, подгоняя служанок, чтобы те быстрее сделали ванну для госпожи. Тут же был вызван деревенский лекарь.

Сняв с себя окровавленную одежду, опираясь на руку прислуживающей ей служанки, Тахикиро позволила девушкам смыть с себя кровь, после чего погрузила свое исстрадавшееся без горячей воды тело в глубокую сидячую ванну. Служанка массировала какое-то время ее плечи, в то время как другая подливала в чашечку свежезаваренный чай.

Через четверть стражи к дамам присоединился староста, который заверил госпожу, что деревня выделяет ей паланкин и две смены носильщиков, которые в два дня домчат ее до Иокогамы. Впрочем, никто не собирается прогонять ее прямо сейчас, и если госпожа пожелает, она может остаться в деревне столько времени, сколько ей это буден нужно.

Староста подобострастно улыбался, зазывая воительницу откушать с дороги и отдохнуть в его доме или по соседству у следящего за порядком в деревне самурая, Хёбу-сан. Правда, в настоящий момент самого Хёбу-сан не было дома, так как он отправился с докладом к даймё этих мест Кияма из рода Фудзимото, но дома всегда его жена и слуги.

«Ага. Стало быть, я немного заплутала и теперь нахожусь на землях Хиго», – отметила про себя Тахикиро.

Желая произвести на гостью приятное впечатление, староста самолично проверил чистую одежду, которую служанки принесли Тахикиро на смену ее безнадежно испорченной форме, постоянно кланяясь и сетуя на нищету и невозможность принять наложницу самого Арекусу Грюку, хатамото великого сегуна, надлежащим для нее образом.

Конечно же, Тахикиро хотелось вылежаться в гостеприимном доме старосты, но она должна была передать весть о пленении сына хозяина и поэтому согласилась только поесть, после чего сразу же собиралась забраться в паланкин. Ее голова невыносимо болела, но делать было нечего. Деревенский лекарь дал ей какие-то травы, которые тут же были заварены и поданы Тахикиро в небольшой чашечке.

После приема лекарства Тахикиро сделалось лучше, она позволила девушкам натереть себя ароматными маслами и, переодевшись и поблагодарив гостеприимного старосту, села в свой паланкин. Провожать ее, как знатную даму, явилась вся деревня, включая четырех лохматых собак, принадлежавших, по всей видимости, местным охотникам.

Когда носильщики – четыре крепких деревенских парня – подняли легкий паланкин с сидящей там Тахикиро, староста неожиданно остановил их, подбежав к ней.

– Простите меня, госпожа, – он повалился на колени перед паланкином воительницы, – простите меня, госпожа, но я, старый дурак, совсем не умею производить дознания. Этим обычно занимается Хёбу-сан. – Он повинно склонил голову перед ничего не понимающей Тахикиро. – Только что крестьянин, которого вы изволили ранить мечом, признался, что он и его брат собирались совершить низость по отношении к вам! – Он ткнулся лбом в дорожную пыль. – Нет за это мне прощения, нет прощения всей деревне, рядом с которой могло произойти такое! Подскажите, госпожа, могу ли я что-нибудь сделать для того, чтобы хоть немного оправдаться перед вами за допущенную грубость и неуважение к вашей персоне?

Тахикиро с нежностью посмотрела на ползающего перед ней в пыли старосту. Ей нравился этот добрый, гостеприимный человек, заботы которого вернули ее к жизни, тем не менее ей следовало позаботиться и о собственной чести, а значит, и о чести своего господина и мужа.

Она наморщила лоб, некоторое время взвешивая в уме вину деревни и ее помощь ей, и наконец приняла нелегкое решение.

– Деревня ни в чем не виновата. Если бы ваши люди изнасиловали меня, мне бы пришлось прислать сюда самураев, которые изрубили бы всех жителей, включая грудных младенцев и стариков. Но поскольку насилия не произошло, – она задумалась, чувствуя повисшее в воздухе напряжение, – я разрешаю вам… господин староста, у вас есть большой котел? Очень большой.

– Есть! – Староста поднял на Тахикиро немало заинтересованный взгляд.

– Ну, тогда сварите того, кто остался в живых. – Тахикиро зевнула, изящно прикрывая рот ладонью. И, не пускаясь в дальнейшие разъяснения, задвинула занавески. Носильщики тронулись с места.

Глава 18
Старый друг

Умирая на поле боя, заставь себя лечь таким образом, чтобы пришедшие за твоим телом видели, что ты умер лицом, повернутым в сторону врага.

Грюку Тахикиро. Из записанных мыслей

Проводить Ала с дочкой в додзе, где их обещал принять Кияма, вышел сам управляющий замком Мицусигэ-сан, что уже была большая честь для незваного гостя.

– Обычно господин принимает гостей в своих личных покоях, – доверительно сообщил он Алу, украдкой оглядывая изящную фигурку Гендзико, – но эта неделя выдалась невыносимо жаркой, и там, – он показал наверх, – сущий ад. – Даймё примет вас в зале для медитации, самом прохладном и милом зале этого замка. – Он улыбнулся. – Надеюсь, что стихия воды дружественна легендарному кормчему, командиру отряда «Акула»? – Царедворец вежливо поклонился Алу. – Ваш визит – великая честь для нашего замка.

Они прошли по узкому коридору с ровно подогнанными друг к другу белоснежными татами и спустились на несколько ступенек вниз, где дежурившие самураи вежливо отодвинули золотистую занавеску, открывая перед гостями небольшое прохладное помещение, по стенам и потолку которого дивным образом перекатывались серебристые волны.

– Какое чудо! – откровенно восхитилась Гендзико, рассматривая диковинку.

Все трое прошли в додзе, где уже были разложены удобные седельные подушки, а за окном светилось небольшое искусственное озеро, около которого росли несколько деревьев, ветви и кроны которых плотно прилегали к каменным стенам.

– Это любимое место нашего господина, да и мое тоже, – управляющий с удовольствием втянул в себя влажный воздух. – Извольте полюбопытствовать, со стороны садика исходит приятная прохлада, здесь можно просто сидеть часами и смотреть на воду. Жаль, что вы прибыли сейчас, а не через две недели. – Он подошел к окну и показал на круглые плоские листья лотосов. – Очень скоро появятся розовые и белые бутоны, и тогда можно сидеть здесь и час за часом дожидаться, когда они переполнятся жизненной силы и… обычно это происходит так: щелчок, еще, еще. Чудо – все они открываются практически одновременно. – Управляющий зажмурился, сжав кулаки, – щелк, щелк, щелк, его пальцы резко раскрылись наподобие лепестков цветов, лицо светилось радостью. – Когда на ваших глазах распускаются лотосы, и вы видите то, чего не видел до вас ни один смертный… открытие цветка – это как откровение Всевышнего… Впрочем, простите, кажется, я совсем заболтал вас. Если вид озера кажется вам слишком… слишком… – он не смог подобрать нужного слова, – я могу закрыть седзи, – он задвинул внутренние ставни, так что теперь отблески солнца на воде весело побежали по прозрачной рисовой бумаге. – Прошу вас, будьте как дома, господин молится сейчас во внутреннем храме и просил меня развлекать вас. Хотя… не хочу показаться навязчивым. Прошу вас, устраивайтесь поудобнее, и если вам что-то понадобится, снаружи стоит пост. Скажите самураям, и они пришлют к вам служанок. – Управляющий низко поклонился гостям и исчез за занавеской с изображением змеи – гербом ордена «Хэби».

Сидя на пятках, Ал раздумывал над произошедшим, Гендзико располагалась за его спиной, ожидая появления великого даймё, и, по всей видимости, плохо представляя, что ее ожидает. Впрочем, она привыкла думать, что всецело принадлежит отцу, от воли которого зависит и жизнь ее, и смерть.

А впрочем, какая разница. Последнее время девушка много думала о том, что даже если отец и откажет ей в привилегии добровольно уйти из жизни, на этот раз она ослушается его и все же покончит с собой. Это решение было новым для обычно послушной и кроткой девушки, оно будоражило, подгоняя бегущую по жилам резвую, молодую кровь, так что бледное лицо Гендзико вдруг осветил румянец.

Когда в коридоре послышались шаги, Ал и Гендзико как по команде низко склонились перед вошедшим Кияма, ткнувшись лбами в циновки.

Кияма повторил их движение, застыв на полу на несколько секунд в согбенном положении. Удивительно, в его возрасте мало кто был способен на такую прыть. Но самому Кияма сейчас, когда вдруг внезапно отступила мучившая его много дней боль, хотелось гнуться и сгибаться. Хотелось двигаться, прыгать и тренироваться с мечом. Хотелось вновь ощутить всю полноту жизни.

За те пять лет, что они не виделись, Кияма, казалось, не постарел ни на один день. Крепкий старик с длинной черной бородой, середина которой была совершенно белой, словно опущенный меч. Его желтоватое, слегка отечное лицо с узкими щелками глаз напоминало лицо самого Будды, сходство увеличивалось, когда Кияма был в стельку пьян или актерствовал перед своими вассалами и послами других государств. В обычной жизни этот светлый образ начисто разрушался его веселыми, разбойничьими глазами, более подошедшими уличному актеру или предводителю нищих ронинов, нежели благородному даймё, главе даймё христиан.

Сегодня вместо традиционного кимоно на Кияма были надеты темная парадная накидка и широкие, неудобные штаны хакама[26]26
  Хакама – парадные широкие шаровары, обычно с волочащимися по полу длинными штанинами, полностью закрывающими стопы.


[Закрыть]. В руках был традиционный веер.

– Должно быть, ситуация, с которой ты приехал ко мне, Алекс, действительно такой важности, что ты не побоялся привести сюда своего ребенка? – Кияма говорил по-русски с расстановкой, должно быть, давно не упражнялся в этом языке, так что теперь ему приходилось подыскивать слова.

– Ким, у меня беда, – начал было Ал, но Кияма поманил рукой смиренно дожидающуюся Гендзико и, когда та подошла ближе, нежно погладил ее по щеке, отчего девушка невольно зарделась.

– Как прекрасно твое чадо, Арекусу Грюку, – произнес по-японски Кияма, добродушно глядя в глаза Гендзико. – Сколько тебе уже лет, дитя мое?

– Пятнадцать… – Девушка с опаской поглядела на отца.

– Кияма-сан – мой давний друг, – помог ей Ал, – если со мной что-нибудь случится, он заменит тебе отца. Так что, как говорится, прошу любить и жаловать.

– Это великая честь для меня. – Гендзико грациозно склонила перед даймё свою лебединую шею.

– Твоя дочь – редкая красавица. Я начинаю чувствовать себя моложе в присутствии столь изысканной дамы. – Кияма огладил бороду. – Прошу тебя, на все время, что ты будешь находиться в моем замке, чувствуй себя здесь, точно в своем родном доме. Распоряжайся всеми слугами. Вы ведь погостите? – Он поглядел на Ала, и тот был вынужден кивнуть.

– Вот и хорошо. Твой отец учил тебя верховой езде? – поинтересовался Кияма.

– Да, конечно. – Гендзико снова зарделась.

– Что ж, в таком случае на завтра я объявляю соколиную охоту в честь нашей дружбы и очаровательной Гендзико-сан. – Он подмигнул девушке. – Сейчас мои служанки покажут тебе твои комнаты, там ты помоешься, переоденешься и немного отдохнешь, а чуть позже мы вместе с твоим отцом зайдем за тобой, чтобы побродить вместе по моему новому саду. Позже будет пир, который я устрою в его и твою честь.

Гендзико восторженно кивнула, и тут же Кияма хлопнул в ладоши, вызывая служанку.

Когда Гендзико скрылась из виду, Кияма тяжело вздохнул и, поднявшись сам, принес себе и гостю саке. На этот раз даймё уже не выглядел помолодевшим и веселым. Он поставил столик перед Алом и налил по полной чашке.

– Можешь ничего не говорить. – Кияма старался не смотреть в сторону Ала. – Я оставлю у себя Гендзико и позабочусь, чтобы она никогда не встретилась со своим братом.

Кияма залпом выпил содержимое чашечки, виновато глядя на Ала.

Ал осушил свою чашку.

– Если не возражаешь, я бы предложил тебе отдать твою Гендзико моему старшему сыну в качестве второй наложницы… – Он неуверенно покосился на бутылку, и Ал, не заставляя себя просить, плеснул в чашки.

– Я хотел спросить тебя, Ким, – Алу никогда не нравилось саке, но Кияма не подумал предложить гостю вина. – Что, если я захочу вернуться обратно? – Рука Ала скользнула под кимоно, вытащив оттуда подарок Кияма – амулет со змеей.

Наблюдавшему за действиями Ала Кияма на секунду показалось, что тот вынул из груди сердце.

– Ты же уже пользовался эликсиром, принимаешь, задумываешь, где хочешь очутиться, и… Ты твердо решил?

Ал медлил с ответом.

– Дети выросли, Минору возглавит род, Амакаву… – Он поморщился то ли от саке, то ли от воспоминаний. – Не хочу его видеть, пусть служит где-нибудь подальше… Конечно, торговля с Англией… – При воспоминании о работе он оживился. – Не хотелось бы все вот так бросать на полпути, но… всех дел не переделаешь. А я… я не могу здесь оставаться, Ким! Я не стал японцем! Я не могу обезглавить собственного ребенка. А раз так, мне нет места здесь. В моем доме меня вечно будут презирать. Мои самураи будут плевать мне вслед. Я не выдержу такого позора, Ким!

– Я понимаю. – Кияма казался задумчивым. – Я вообще удивляюсь, как ты сумел продержаться здесь столько лет, и… я стал уважать тебя.

Оба замолчали.

– Мент родился, – ухмыльнулся Ал. – Какой дома год?

– Да какой пожелаешь. Ты мог бы, конечно, вернуться в тот год, когда отправился сюда, но как ты объяснишь, отчего постарел на 16 лет? Мой тебе совет, выбери другой город, где тебя никто не знает, я дам тебе золота. Ты устроишься, где захочешь.

– А как будет здесь? – Ал беспомощно развел руками. – Ты ведь так и не сказал мне, Ким, когда умрет Токугава. Я помню только, что сразу же после смерти Токугава-но Иэясу власть в стране достанется его сыну, после чего все его приверженцы будут отстранены от дел, а значит, мне будет уже нечего делать. Наверное, и торговлю с Англией у меня отберут…

– Все так, все так. – Кияма задумался, опускаясь напротив Ала на свою подушку. – Уже решил, куда девать семью, на случай если новый правитель захочет поквитаться с тобой?

Ал побледнел, но сумел взять себя в руки.

– Еще дома я читал, что Хидэтада-сан не был расположен к Адамсу, место которого я занял, перестал поощрять его, давать новые посты, но это ведь еще не изгнание. Не казнь для всей семьи…

– Согласно реальной истории, тот, чье место ты теперь занимаешь, не покидал Японию, разве что ездил по торговым делам в Таиланд. Он продолжал служить на своем месте, и это вполне всех устраивало. Ты же хочешь исчезнуть, оставив Фудзико и детей без помощи. Согласись, что умереть и иметь могилу и исчезнуть – не одно и то же. Впрочем, все решаемо. – Кияма похлопал по ляжкам ладонями, восстанавливая кровообращение. – Ты уже сказал Гендзико, что она может доверять мне как тебе. Теперь ты напишешь письмо жене о том, что вынужден спешно уехать куда-нибудь на Хоккайдо, а она должна немедленно приехать с детьми и слугами ко мне, так как ваша дочь с этого момента – невеста моего старшего сына. А дальше уже либо они решат жить в своем замке, и тогда мы будем охранять их, либо, еще лучше, переедут сюда, и я, слово чести, не позволю волосу упасть с их голов. Если хочешь, я могу вообще спрятать их в одном из своих дальних замков, так что даже ветер их не обнаружит, не говоря уже о шпионах Токугава.

– Когда Токугава умрет? – Ал выглядел человеком, прошедшим весь путь от Иокогамы до Хиго пешком.

– Скоро уже, скоро. В следующем году.

– Ты помнишь все наизусть или периодически штудируешь лекции по истории?

– Хочешь посмотреть исторический материал? – Глаза Кияма сузились в две блестящие щелки.

Ал кивнул.