Текст книги "Мария из Брюгге"

Ганс почувствовал, как из-под капюшона глаза незнакомца пристально уставились на него. Он ощутил вдруг, что полностью проваливается в черную бездну вместе со своим маленьким оплывшим телом. Собака Тар взвизгнула, выскочила из-под ног и, продолжая скулить, выбежала во двор. Ганс очнулся:

– Нет. Таких нет. Я помню всех постояльцев, – тихо, но с уверенностью в голосе произнес он.

«Не смотри ему в глаза… не смотри…» – вдруг подсказало ему подсознание. «Господи, да у него и глаз-то нет», – в ужасе мысленно констатировал Ганс.

Человек в черном плаще подошел к двери и вдруг так же внезапно остановился. Резким движением головы указал в правый угол:

– Это чье?

На полу в углу лежали две котомки. Из них выпало несколько кусков мела.

– А-а-а… Так это мое. Вот, собрался на днях на ярмарку. Приготовил. Вдруг продастся или обменяю на что-нибудь. Время сейчас тяжелое. Шахт здесь, в округе, полно, а пришлые берут любо-дорого.

Ганс всё больше обретал уверенность. Страх понемногу исчез, и к парню вернулась присущая трактирщику простонародная болтливость.

– Может, покушать чего хотите? Коня-то накормить надо. Да и в порядок его привести не помешает. Устал ведь с дороги.

Человек в черном плаще вышел во двор. Ганс выбежал за ним, быстро семеня маленькими ножками, и захлопотал возле коня незнакомца.

Жеребец был вороной красавец огромного роста – мускулистый, поджарый, не то что местные тяжеловозы.

«Наверно, издалека. Таких у нас нет», – подумал трактирщик, сравнивая коня незнакомца со стоящими рядом цыганскими лошадьми, чьи хозяева остановились в трактире на постой. Ганс напоил-накормил уставшего коня, не переставая всё это время болтать что-то, – про погоду, дороги, людей, что всё прибывают и прибывают…

Человек в черном плаще молчал, как будто даже его не слушал, а стоял в раздумьях и внимательно смотрел на разрушенные стены крепости и Белую башню вдали.

– Это что? Это чье? – резко прервал он болтовню Ганса.

– А-а-а… это? Так это допотопная… Белая башня, лишь она и осталась. Хозяйка – Хельга Суэн. Ой, ну и стерва, я вам скажу. Жадная. Никого к себе не пускает. Никакой от нее помощи. Грубая. Скандальная. Уважением и доверием не пользуется. А земли́-то у нее, смотрите, сколько. Всех можно было бы разместить. Но нет. Всё только себе. А собаки у нее какие злые! Любого, кто приблизится, разорвут, не то что мой Тар. Вот недавно приходила к ней община за помощью по суду, так собаки всех и порвали. Я сам не видел, но в поселке рассказывали. Все ее боятся, стороной обходят. Говорят она КУКУ… СУМАШЕДШАЯ, – Ганс покрутил пальцем у виска, демонстрируя психическое состояние Хельги Суэн.

«Господи-и-и… Что я несу?! Слышала б меня Хельга. Ну да ладно!»

Ганс настолько увлекся, что уже был не в состоянии остановить поток негатива, изливающегося из его уст на Хельгу.

Человек в черном плаще опять резко прервал его:

– Это дорога на Брюгге через таможню, – произнес он, как бы размышляя вслух.

– Да, здесь проходят только с документами, иначе не пропустят. А вот дорога на Амстердам, с которой вы свернули сюда, еще свободна, туда больше всего поток, а потом уходят на юг и дальше.

Ганс долго еще рассказывал бы о проблемах переселенцев, но человек в черном плаще внезапно отвязал вороного, вскочил на него и поскакал обратно – в ту сторону, откуда появился.

– Эх, дурак, загубит коня. Эх, жаль, загубит. Даже толком и отдохнуть ему не дал. Но, может, это и к лучшему, что быстро убрался. А я, хитрец, – отправил его на Амстердам! Ну, Хельга, ты мне должна!!!

Ганс еще долго хвалился бы сам перед собой, радуясь собственной хитрости и смекалистости, если бы не столкнулся с Павлом и Марией. Они с визгом выбежали из дверей. За ними спешила собака Лиса.

– Черный человек! Черный человек! – в ужасе кричали дети, пока не скрылись за поворотом дороги, ведущей в сторону Белой башни, и их голоса не растворились в шуме начавшегося проливного дождя.

Глава десятая
«Не смотри ему в глаза!»

Дождь лил стеной как из ведра. Павел крепко держал Марию за руку, но периодически то он, то она поскальзывались и падали в жидкую грязь. Тут же вскакивали и продолжали бежать в направлении башни.

Вот наконец показались главные ворота. Стало резко темнеть. Низкий тяжелый туман с проливным дождем накрыл территорию крепости, бурным потоком затопляя развалины жидкой глиной. Грязевой поток смывал детей, оттаскивал их обратно от ворот, и они, падая, уже не могли подняться из-за промокшей от дождя и глины одежды. Собака Лиса, полностью измазанная грязью до кончика носа, жалобно скуля, изо всех сил цеплялась лапами за скользкую поверхность и всё больше отдалялась от детей, уносимая куда-то в сторону параллельным потоком. Дети сидели в грязной воде и, уже не имея возможности сопротивляться, крепко держались за руки, скатываясь с возвышенности крепости вниз, к дороге – как с ледяной горки.

Вдруг чьи-то сильные руки подняли ребят высоко-высоко и кто-то крепко прижал их к груди.

– Папа!!! – радостно воскликнули дети, узнав в сильном высоком человеке своего отца. – Лиса! Спаси Лису! – закричали они.

Где-то недалеко раздавался скулящий собачий лай.

В скором времени спасённая Лиса была поднята из грязи и передана в счастливые объятия Марии. Высокий мужчина с детьми и собакой на руках благополучно преодолел бурные дождевые потоки, прошел территорию крепости, приблизился к дверям Белой башни и постучал в нее ботинком. Дверь распахнулась, и мужчина со спасёнными на руках вошел в здание.

Радость матери Нины, Хельги Суэн, Даны, слуги Жана, конюха Париса и его детей, Анны и Якова, не имела предела. Они наперебой восторженно кричали, обнимали, целовали детей – и всё это время делились своими эмоциями и переживаниями. Тут же растопили камин. Собаку Лису завернули в сухие тряпки, и она, свернувшись клубком, быстро уснула под треск веселых угольков. На столе появилась вкусная горячая еда. Промокших деток переодели во всё сухое и чистое. Яков и Анна весело щебетали вокруг своих друзей.

На протяжении всей этой радостной суеты Мария с Павлом, как заговоренные, всё повторяли и повторяли, глядя каждому в лицо и пытаясь донести важное известие: «Черный человек! Черный человек!» Над ними все подшучивали, мол, игра уже закончилась, завтра поиграете еще. Все смеялись и вымаливали у Марии с Павлом обещание, что за территорию крепости без разрешения они не сунутся БОЛЬШЕ НИКОГДА, БОЛЬШЕ НИКОГДА…

Громкий требовательный стук во входную дверь прервал щебетание счастливого семейства. Счастливцы притихли. Кому это понадобилось в такую непогоду? Никто не изъявлял желания пойти и открыть дверь. Все только удивленно оглядывались друг на друга. Стук в дверь повторился с еще большей силой и настойчивостью.

– Не открывайте! – в испуге закричали Мария и Павел. – Это… Это…

– Кто бы это ни был, – прервала Хельга испуганные вскрики детей, – нехорошо держать под дождем путника. Я сама открою, – и она уверенно направилась из каминной в прихожую.

Послышался звук отодвигаемого засова и скрип медленно открывающейся двери. Кто-то вошел в прихожую и направился в каминную залу.

В проеме дверей появился человек в длинном, до пят темном плаще, с капюшоном на голове, что полностью скрывал лицо. Плащ был мокрым от дождя и при свете догорающих свечек на столе казался черным.

Мария и Павел в испуге закричали.

– Так, детвора, тихо, это я! Добрый вечер! – Человек в плаще откинул с головы капюшон, и все узнали хозяина трактира. – Это я, Ганс!

Он не спеша прошел в центр залы, приблизился к сидящим за столом, внимательно всех оглядел и обратился к Нине и Александру:

– За вами сегодня приходил странный человек.

– Это Черный человек, – Мария и Павел перебили Ганса и стали наперебой рассказывать о происшествии, – мы вам пытались рассказать, но вы нас не слушали.

– Так, детвора, спокойно. Я сейчас сам всё подробно расскажу.

И Ганс в подробностях поведал, как странный человек огромного роста в черном плаще, с капюшоном на голове, полностью закрывающим лицо, появился в трактире и как он, Ганс, хитростью отправил его на другую дорогу, ведущую в сторону Амстердама.

– Как только дождь немного поутих, я тут же поспешил к вам. Примерно часа через три дождь совсем стихнет. Когда этот человек доберется до границы Амстердама, он узнает, что вы там не проходили, и наверняка разгадает мой обман. Тогда вернется сюда. Скорее всего, по дороге обратно где-нибудь переночует – даст отдых себе и своему вороному. Так что не раньше девяти утра будет здесь. Это самое меньшее.

Новость повергла всех в шок.

Молчание прервала Нина:

– Рано или поздно это должно было случиться. Давайте не будем обсуждать при детях создавшуюся ситуацию и пугать их. Я отведу их в спальню и приму дальнейшее решение, – последние слова были обращены непосредственно к Александру. Затем она обратилась к Марии с Павлом: – Попрощайтесь с друзьями и отправляйтесь к себе в комнату. Вам нужно отдохнуть перед дорогой.

Прощание было недолгим. Дети обнялись. Каждый из них интуитивно чувствовал, что они, скорее всего, больше никогда не увидятся. Мария и Павел отличались высоким ростом. Анна, Яков и Жан, несмотря на то, что были на два года старше Марии с Павлом, были ниже и буквально утонули в их объятиях.

– Прощай, Мария! Я всегда буду помнить тебя! – тихо сказала Анна на ушко девочке, и большая крупная слеза скатилась по ее щеке.

– И я всегда буду помнить тебя, Якова и Жана… – тяжелые соленые слёзы ручьями лились по детским щекам.

Пятеро ребятишек, обнявшись, образовали сплоченный круг из сцепленных рук. Они соприкоснулись головами друг с другом, как заговорщики, и Яков тихо произнес – так, чтобы было слышно только им, детям:

– Помните: что бы ни случилось – не смотрите ему в глаза.

Круг цепких детских рук разомкнулся. Нина взяла за руки Марию и Павла и вывела их из комнаты.

Глава одиннадцатая
Сон

– Мамочка, у тебя самые красивые волосы, – тихим шёпотом произнесла Мария и кончиками пальцев дотронулась до маминых светлых волос, струящихся по плечам.

Нина, наклонившись к лицу Марии, так же тихо произнесла:

– Дорогая моя доченька, ты должна уснуть. Постарайся. Нас ожидает долгий путь. Я разбужу тебя и Павла очень рано. – Она ласково погладила Марию по щеке и нежно поцеловала: – Смотри, твой брат уже спит, и ты спи, солнышко мое!

Мария внимательно рассматривала лицо матери. Нина обладала необыкновенной природной красотой: нежная бело-розовая кожа, зеленый цвет глаз, переходящий в светло-карий оттенок, скульптурные мраморные черты лица, светло-русые волосы, необыкновенно красивые тонкие руки с точеными пальцами. Весь ее облик был живым воплощением скульптур богинь из древних мифов и легенд. И к этому царственному облику – мягкий добрый характер. Она путешествовала уже достаточно давно, была лишена комфорта и ухода, и эта жизнь, наполненная постоянными переживаниями, страхами, конечно, оставила следы и на ее внешности. Она была слишком худой и несколько нервной, постоянно сдерживала себя, как чересчур сильно натянутая скрипичная струна, готовая вот-вот лопнуть.

На лице Нины лежал отпечаток грусти и усталости. Прежде чем заснуть, Мария любила играть с ее роскошными волосами. При этом ее не покидало чувство, что, когда она дотрагивалась до матери, прикосновение к ней проходило через тонкое, невидимое глазом, совсем не материальное Нечто, не объяснимое словами. Это Нечто было настолько хрупким и тонким, что от соприкосновения с ним у Марии что-то сжималось в душе и хотелось плакать.

– Мамочка, я люблю тебя… – прошептала она и погрузилась в сон.

Необыкновенно легкое ощущение возникло в ее маленьком теле. Она, как пушинка, поднялась над кроватью и полетела. Промчавшись сквозь закрытую дверь и далее – из подвала по ступенькам вверх, ещё выше, она оказалась над Белой башней.

«Я лечу… как это здорово!!! Я умею летать! Почему я не знала об этом раньше? – удивилась Мария. – Ведь это так просто…» И ей захотелось подняться еще выше. Мария полетела высоко-высоко, откуда Белая башня и развалины крепости показались ей такими маленькими – будто игрушечными.

«А что там дальше?» – только подумала она, как вдруг поняла, что устремилась в некую невидимую даль. Всё дальше и дальше. Внизу она едва различала какие-то дороги, холмы, деревеньки. Затем впереди показалось множество радужных огоньков.

«Хочу туда… Что там? Как много огней и света!» – Мария устремилась вперед, восторгаясь разворачивающейся перед ней картиной. Она опустилась пониже, чтобы разглядеть огоньки, и вдруг поняла, что все они – это огромные здания.

«Какие большие дома! Я никогда не видела таких! Я не знаю этого города… ах нет, я знаю этот город! Вон тот дом – он мне знаком. И эта дорога мне знакома. И вот окно – это же мое окно!»

Мария влетела сквозь окно в помещение и вдруг ясно осознала, что она бывала здесь много раз и ей тут всё известно. Вот старинное зеркало на стене, вот большой черный музыкальный инструмент на трех ножках. За роялем сидела молодая женщина и перебирала пальцами клавиши. Что-то знакомое почудилось Марии в ее внешности. Вдруг она узнала ее: «Это я! Ведь это я!!!»

Такое открытие совсем не испугало девочку, а, наоборот, вызвало бурю восторга, как восхищаются фокусником, который удачно исполнил сложный фокус. Мария, рассмеявшись, повернулась в воздухе к старинному зеркалу на стене, обрамленному резной деревянной рамой цвета черной вишни. В зеркале она увидела отражение комнаты: мягкий диван, полки с книгами, длинный черный рояль, картины на стенах и себя – совсем взрослую, за роялем.

«Это я… это всё мне знакомо, до боли знакомо…»

Вдруг отражение в зеркале заполнилось облачным туманом, и она увидела безлюдную дорогу, уходящую вдаль. Дорога шла по холмам, по какой-то пустынной местности – грязная, размытая дождем. И только свет от ярко-желтой луны, периодически скрывающейся за быстро бегущими облаками, не давал ночному тоскливому пейзажу полностью погрузиться в черноту.

Дул промозглый, холодный ветер. Где-то вдали появилось красное зарево, предвещая скорый рассвет. По дороге медленно передвигался усталый всадник, закутанный в черный плащ, с капюшоном на голове.

«Это… это же… Черный человек! – внезапное осознание повергло Марию в ужас. – Нет… нет… это всего лишь сон», – вспомнила она.

– Мария, проснись! Мария, проснись! – чей-то настойчивый голос звучал всё ближе и ближе. – Мария, проснись! – голос Нины окончательно вернул ее в реальность. – Все уже одеты. Я дала тебе возможность поспать подольше. Быстро одевайся, дорогая моя! Все уже готовы. Мы уходим.

Глава двенадцатая
Прощание

Было сырое, промозглое раннее утро. Снег тихо падал большими хлопьями на заледеневшую глинистую почву, покрывая ее белоснежным ковром. Ветер утих.

У дверей Белой башни стояла телега, запряженная белогривой молодой лошадью. Рядом с повозкой бегала собака Лиса, тревожно поглядывая в сторону повозки и грустно поскуливая. Все члены семьи: Александр, Нина, Мария и Павел – уже сидели в телеге на соломе. В теплой одежде, укутанные шерстяными платками – не то что раньше, когда только появились в этих местах. К ним подошел слуга Жан – удостовериться, что все в сборе и можно ехать. Затем он сел на место возницы, и после его указующего знака лошадь тронулась медленной, осторожной поступью по заледеневшей дороге в направлении главных ворот. Собака Лиса бежала перед повозкой.

Мария, крепко прижавшись к матери, старалась в последний раз разглядеть древние развалины, покрытые белоснежным покровом. Лошадь медленно прошла мимо двух скрипучих высоких башенок, возвышающихся над развалинами. Девочка вспомнила, как они, дети, так весело играли среди этих таинственных стен и всё казалось безмятежным, полным покоя и радости. Две маленькие высокие башни как будто тоже прощались, тихо перешёптываясь и еле заметно покачиваясь в разные стороны.

Телега выехала за ворота, проехала дальше вперед и оказалась на главной дороге, на перепутье: налево – к трактиру, направо – путь в неизвестность. Они повернули направо, проехали еще немного – и внезапно уперлись в повозку с тряпичным верхом…

Мария услышала знакомые голоса. Это Хельга Суэн, Ганс, Дана и Парис подошли к ним, неожиданно появившись из темноты.

– Ну вот, наконец-то, а то мы заждались, – низкий трубный голос Хельги обрадовал Марию.

– Хельга, я боялась, что не попрощаюсь с тобой!

– Не волнуйся, моя дорогая, мы все здесь. Мы ведь должны вас проводить и быть спокойны.

И, уже обращаясь к Александру с Ниной, Хельга открыла свой ридикюль, достала небольшой пакет и сверток и отдала всё это Александру:

– Здесь документы на имя Париса и Даны Суэн, а также их двоих детей. Теперь эти бумаги ваши. Слава богу, что мы всё успели сделать. Скажите детям об их новых именах, как о дополнении к своим, чтобы не возникало подозрений. Здесь же письмо моей приятельнице и адрес в Брюгге, где вы сможете остановиться. В этом свертке вам еда в дорогу. Да, и вот еще что…

Хельга слегка распахнула свой плащ Наполеона, обнажив под ним белое шелковое платье, и сняла с шейного шнурка маленький темный мешочек.

– Нина, возьми… это те немногие драгоценности, которые оставались у меня. Вам они пригодятся, – и Хельга вложила мешочек в руку Нины.

Та попыталась воспротивиться, однако Хельга тем же требовательным голосом пресекла все возражения:

– Не спорь… Это не тебе… это детям.

Нина, повесив мешочек на шею, закуталась в платок.

– Вы едете не одни. С вами в своей повозке едет цыганская семья с детьми. Они тоже направляются в Брюгге. Я с ними договорилась. До границы доберетесь, надеюсь, беспрепятственно. Ну, вот и всё… давайте прощаться.

Жан освободил место кучера Александру. Нина, Мария и Павел слезли с телеги и бросились в прощальные объятия хозяйки Белой башни Хельги, Даны, Париса, Ганса и мальчика Жана. Столько нежности и любви исходило от этих людей!

Парис, с его яркой восточной внешностью и щедрым сердцем, его жена Дана – добродушная, милая женщина, слуга Жан – неизменный спутник Хельги Суэн, всегда готовый по любому требованию своей хозяйки на всевозможные действия и даже подвиги. И хитрец Ганс – хозяин трактира.

Все они прощались со своими таинственными гостями, как с самыми важными людьми в собственной жизни. Мария чувствовала их особое трепетное отношение к ним – таинственным нищим странникам. В силу своего маленького возраста она не вдавалась в причины такого отношения к ним, а воспринимала это почти как должное, как большое счастье встретить людей, которые просто их любят, – и больше ничего.

– Эй, ромалэ, вы готовы?

Хельга крикнула это в сторону впереди стоящей повозки с тряпичным верхом.

– Да, родимая! Да, красавица! Приказывай! – звучный мужской голос с непривычным акцентом послышался оттуда.

– Тогда трогай! – приказала Хельга, и цыганская кибитка двинулась по дороге.

– Нина, Мария, Павел, быстро садитесь! Александр, давай попрощаемся.

Александр сошел с места возницы, высоко поднял Хельгу, и она оказалась зажатой в его крепких объятиях.

– Спасибо, Хельга! Никогда не забуду твоей помощи. Храни тебя Господь! Даст Бог – увидимся.

Он нежно поцеловал ее в лоб, поставил на землю и поклонился Дане, затем – Парису и Жану.

– Спасибо, друзья! Всегда буду помнить о вашей милости. Бог с вами! Будьте счастливы! Коль суждено, еще встретимся.

Он сел на место возницы и слегка щелкнул кнутом:

– Трогай.

Лошадь пошла медленно, постепенно ускоряя шаг.

– Нина, дорогая моя, береги себя! Береги детей! – Хельга смотрела вслед уходящей повозке мокрыми от слёз глазами и шептала что-то уже совсем неслышно.

Собака Лиса бросилась за отъезжавшими с отчаянным лаем.

– Прощай, Лиса! Прощай! – кричали Мария и Павел.

Девочка смотрела назад, желая запечатлеть этот момент в своем сознании и, может, даже остановить во времени и всё вернуть обратно – туда, где было хорошо и тепло, где было счастье. Она глядела на идущую за их повозкой по дороге маленькую женщину, одетую в темный плащ наполеоновских войск, пока силуэт Хельги не стал совсем крошечным, как далекая черная точка.

В этот момент Мария вдруг поняла, что уже рассвело и всё вокруг покрыто белоснежной скатертью. И крепость, и Белая башня, и две другие высокие тоненькие башенки, и романтичные развалины непонятного допотопного строения – всё в снегу, и вся эта снежная красивая сказка уходит и растворяется где-то вдали, становясь частью прошлого.

Глава тринадцатая
Таможня

Проезд через границу затягивался. Документы проверяли тщательно. Возле таможни стояло множество повозок, телег, кибиток разных видов: самодельных, промышленных, переделанных из тех, что когда-то явно предназначались богатому сословию, а теперь использовались для перевозки гораздо большего количества людей. Были тут и усталые лошади, которые нуждались, как и люди, в еде и отдыхе.

Для путников было выделено единственное невысокое одноэтажное здание из красного кирпича, которое и вмещало всех этих людей, движущихся по свету в поисках лучшей доли.

Поражало количество детей – их оказалось явно намного больше, чем взрослых. На каждую прибывающую к границе семью – по четыре-пять, а то и семь-восемь детей. Почти все они, если вглядеться внимательно, не являлись даже дальними родственниками тем взрослым, с которыми ехали. Создавалось впечатление, что эти взрослые, скорее всего, их сопровождающие.

Дети не походили внешне на своих так называемых сестер и братьев, и объединяло их только одно – все они были белыми. В силу своего детского возраста непосредственные, активные и общительные, они довольно быстро знакомились с ребятами из других повозок. Долгое ожидание перехода через границу лишь способствовало их общению и детским играм.

Тут же, рядом с таможенным домом, была сооружена походная кухня, где в кипящем котле готовилась еда, что давала путешественникам силы для дальнейшей дороги.

Было видно, что всё на границе хорошо организовано. Путники с разных сторон всё прибывали и прибывали. Повсюду стояли оставленные без присмотра повозки, набитые доверху вещами, бегали дети, а взрослые грелись у костров в ожидании, когда их позовут на досмотр и позволят двигаться дальше.

То и дело из кирпичного здания появлялся человек в военной форме и громким голосом произносил чьи-то имена и фамилии. Тогда те, кого назвали, быстро поднимались, собирали своих детей и уже с груженой повозкой, огибая здание с правой стороны, исчезали где-то за углом. Значит – пропустили.

В этот день всё было так же, как обычно, за исключением того, что накануне прошел дождь, а ночью температура упала, выпал снег и значительно похолодало. Всё вокруг покрылось тонким слоем снега. Взрослые и дети грелись у костров. Кто-то доедал в металлической плошке остывшую кашу, кто-то из новоприбывших только подходил к костру, чтобы погреться. В основном дети находились в своих кибитках, укутанные в теплые одежды, и лишь несколько самых активных с неугомонной энергией цыганской крови бегали вокруг сидящих у костров людей.

– Смотрите! – крикнул цыганенок, указав пальцем на приближающегося с дороги путника, и тут же испуганно замолчал и посмотрел на сидящих у костра.

Все обернулись. Огромный всадник на вороном коне и в чёрном плаще с капюшоном на голове, полностью закрывающим лицо, медленно подъехал к сидящим у костра. Остановив коня, он внимательно оглядел каждого из греющихся. Все замерли в ожидании, и даже маленькие цыганские дети тихо присели рядом со своими родичами.

Всадник так же молча проехал дальше, спешился у входа таможенного дома, открыл дверь и скрылся за нею.

Сидящие у костров внезапно оживились:

– Кто это? Это из тех… Да, похоже, так… Ну и огромный…

Дверь резко распахнулась, из нее вышел Черный человек, а за ним – двое военных, довольно рослых и очень услужливых по отношению к нему.

– Да! Мы вам поможем, конечно! Всем занять свои места, только у собственных кибиток, вместе со своими детьми, живо! – громким приказным голосом обратился один из таможенников к ожидающим.

Люди быстро встали и в ожидании дальнейших указаний подошли к своим средствам передвижения.

Человек в черном плаще медленно проходил вдоль повозок, внимательно вглядываясь в лица их хозяев, заглядывая в каждую повозку и рассматривая любого, кто находился в ней. Все его действия были четкими и быстрыми. Он откидывал тряпки в телегах, разглядывал каждого ребенка, затем переводил взгляд на сопровождающего детей взрослого человека – и тут же переходил к другой повозке.

Примерно пятнадцать из них образовывали полукруг возле импровизированного места обогрева. Человек в черном прошел вдоль всех и, не найдя искомого, остановился как вкопанный, внимательно разглядывая окрестности в поисках того, что могло случайно ускользнуть от его внимания.

Вдруг он резко развернулся и подошел к костру, рядом с которым стояла повозка с большим котлом недавно сваренного супа.

– Чья? – громогласно спросил человек в черном плаще, внимательно оглядывая людей.

Все молчали. Каждый чувствовал его невидимый взгляд из-под капюшона на себе, и эта черная пропасть вместо глаз пугала и приводила в растерянность. Он прошелся вдоль ряда людей и повозок и, указывая кнутом в сторону котла, еще громче крикнул:

– Чья?

– Она здесь недавно. Кто-то поставил котел на пустующую телегу для удобства. Еще час назад ее не было, – вдруг вспомнил один из услужливых таможенников. – Последняя прибывшая семья – вот эти цыгане, – и он указал рукой в сторону крайней повозки, стоявшей у дороги.

Человек в черном плаще подошел к цыганам. Низенькие мужчина и женщина оказались ему по пояс. Они смотрели вверх на Черного человека испуганными, похожими на угольки глазами и молились всем возможным цыганским богам о спасении своих душ.

– Где они? – громогласно вопросил Черный человек.

Ответа не последовало. Тогда Черный человек сгреб цыгана за грудки и поднял его одной рукой до уровня своего скрытого капюшоном лица.

Цыган зажмурил от страха глаза и запричитал:

– Я не виноват. Всё расскажу. Да! Да! Они были… Ехали на этой телеге за нами. Мужчина и женщина и с ними двое детей – мальчик и девочка. Мужчина попросил остановиться где-то за милю до таможни. Посадили на лошадь детей и двинулись к карьеру, что по правой стороне. Телегу оставили нам, как ненужную. Ну, не пропадать же добру? Ведь за нее и выручить что-то можно. Вот я и взял ее себе. Вдруг кто купит? Колёса у нее, посмотрите, какие кованые, да и вся она обита железом – допотопная, строительная, такие сейчас на вес золота. Не обижайте нас. Мы люди бедные, простые, и детки у нас, четверо.

Всё это он выкрикивал в неимоверном страхе, пока Черный человек держал его в воздухе своей крепкой рукой. Сильная рука великана всё яростнее сжимала грудную клетку цыгана, и он вдруг ясно понял, что еще немного – и не сможет вздохнуть. Черный человек, услышав последние слова, так же внезапно, как и всё, что делал до этого, откинул цыгана в сторону, в снег, – и тут же забыл про него.

Черный человек бросился к своему вороному, прыгнул в седло и умчался обратно по дороге туда, откуда явился, оставляя после себя клубы снежной пыли.