Текст книги "Целительный воздух. Остаться самим собой"

В Москве дома мама и папа с нетерпением ждали туристов. Им было, конечно, так интересно узнать, как живут люди в Италии. Именно в это время по чистому совпадению дома опять было полно гостей.

Совершенно неожиданно, проездом в Одессу из Улан-Удэ, прилетели двоюродный брат Лили с женой, любимый племянник Иды. А за два дня до этого из Тбилиси прилетели две девушки, двоюродные сестры случайной знакомой, летящие транзитом в Прагу.

Встретив такое количество народа дома, Лиля стала переживать за маму и отца, им было уже очень тяжело оказывать гостеприимство.

Ида, еле живая, попросила ее, несмотря на усталость после перелета, немедленно бежать в магазин за продуктами, чтобы всех покормить, и распределить, кто и где будет спать. Кроме того, пока сыновья Лили были под присмотром, надо было всем гостям уделить должное внимание.

Больше всего Лилю раздражали девочки из Тбилиси, свалившиеся без предупреждения, что называется, на голову. Одну из сестер Лиля вообще никогда в жизни не видела.

Эти частые визиты детей и соседей, случайных курортных знакомых и дальних родственников стали сильно раздражать Лилю и Женю своей внезапностью и бесцеремонностью. Надо же прилететь в Москву к ним домой даже в их отсутствие… Это уже настоящая наглость!

– Как девочки не понимают, что в доме старики и дети. Непостижимо!

Лиля раздала всем присутствующим небольшие итальянские сувениры и подарки, детям оставила игрушки и сладости, отцу – новую теплую домашнюю рубашку, маме – красивый домашний халат, теплые тапочки. На более дорогие подарки денег у них с мужем не было.

Ида все понимала и попросила Лилю передарить халат и тапочки своей сестре в Одессе, пользуясь такой уникальной оказией.

– Лилечка! Не обижайся, я ценю твое внимание, прекрасно представляю, как ты бегала и выбирала эти вещи, мне все очень нравится, но сейчас мне ничего этого не нужно. Мне вполне хватает того, что у меня есть. Я тебя очень прошу достать к новогоднему празднику что-нибудь вкусное для всех наших в Одессе. Это сейчас самое главное, они завтра улетают. И девочки эти чужие тоже завтра рано утром улетают, вот и договаривайся со своими верными помощниками, чтобы они деток привезли лучше не завтра, а послезавтра, когда в доме воцарится покой. Кстати, девочки из Тбилиси привезли какие-то сладости и вино. Я и отец, мы не можем их есть, они не для наших «молодых» зубов.

Лиля еле терпела, ей так хотелось подробно рассказать маме о своей поездке. Ее просто распирало от впечатлений. Но в тот момент она побежала в магазин и, выстояв часовую очередь, достала полбатона колбасы и кусок сыра для тети в Одессу.

Когда она вернулась, ее мама без сознания лежала в кровати, ее отнес туда брат. Ида вышла с племянником покурить на лестничную площадку, она чиркнула спичкой, затянулась сигаретой и потеряла сознание. Хорошо, что рядом стоял брат, который успел ее подхватить.

Вызвали скорую помощь из ведомственной поликлиники, но там сразу предупредили, что машин у них в данный момент нет, а ждать нельзя. Пришлось вызывать городскую скорую помощь, которая приехала через три часа. Слишком долго ее ждали.

Маме диагностировали обширный инсульт, ее забрали в городскую больницу скорой помощи, в палату, где кроме нее лежали еще восемь умирающих пожилых женщин. Врачи сказали, что для мамы сейчас комфорт и соседство с незнакомыми парализованными старушками абсолютно не имеют никакого значения, ее состояние совсем плохое, надежд никаких нет, она ничего не понимает, парализована.

Надо ждать или Божественного чуда, или маминой кончины, что более вероятно и, скорее всего, случится в ближайшее время. Врачи попросили родных держаться.

Когда Лиля с мужем вернулись домой, девочек из Тбилиси уже не было, они заранее поехали в аэропорт, возможно, почувствовав себя очень неловко. Лиля стала обзванивать сестер, сообщая им ужасную новость. Отец, Лиля, Женя, ее брат Юра и его жена Люда сидели за столом и молчали. Говорить совсем не хотелось. Приехали старшие сестры, договорились встретиться утром в больнице и скоординировать общие усилия.

Мама очень хотела жить, она всегда мечтала о будущем, она сопротивлялась еще пару месяцев, она следила глазами за дочерями, рефлекторно открывала рот и ела с ложечки, поправляла себе волосы единственной двигавшейся рукой.

Иногда Лиле казалось, что, может быть, она поправится, заговорит, начнет опять писать. И вот тогда-то Лиля точно сядет с ней, расскажет подробно об Италии. Наконец-то, не прерывая, дослушает все мамины рассказы и, главное, ее комментарии к ним.

Ида умерла на рассвете, в дежурство старшей сестры Евы. Лиля не успела застать маму живой. Один из последних аспирантов Иды, Алик, большой друг семьи, взял на себя организацию похорон и поминок. В течение нескольких дней поступили сотни телеграмм соболезнований; в вечерней газете напечатали небольшую заметку и некролог.

Академик, директор института, прислал отдельное очень личное и проникновенное соболезнование от себя и формальное от всего института. На поминки в ресторан пришли родные, друзья, коллеги, соратники, аспиранты и соавторы многочисленных трудов Иды. На прощальном вечере было произнесено множество теплых благодарственных слов в ее адрес.

Во главе стола сидели многочисленные родственники – муж, сестра, дети, внуки, двоюродные братья, племянники и племянницы. Папа сидел молча, время от времени смахивая слезы. У них с мамой была очень непростая совместная жизнь, никому до конца непонятная, но он очень тяжело переживал утрату жены.

Присутствовавшие подходили к нему и выражали соболезнования. Он ничего не говорил, кивал, давление у него поднялось, он раскраснелся. Будучи косноязычным, речей он, как правило, не произносил. Голова его понуро покоилась на правой руке. В левой была зажата палка.

У мамы был на протяжении многих лет ее постоянный соавтор, Сергей Иванович. Их всю жизнь связывала дружба. Он редко бывал у них дома, может быть, раз в год, и ближе к весеннему женскому празднику. Обычно встречи проходили в ресторанах. Перезванивались они с мамой часто.

У Сергея Ивановича и его жены детей не было, они очень хорошо относились к Лиле, к ее мужьям и детям, часто приглашали всех в гости. Ида никогда к ним не ездила, но Лилю просила навещать стариков. И под маминым давлением она с мужем и детьми приезжали в гости к Сергею Ивановичу, где их принимали как родных.

За многие годы они подружились. Мало кто из соавторов Иды был так трогательно внимателен к ней. Лиля это очень ценила. Он всегда прекрасно говорил о ее маме. А мама иногда спрашивала Лилю после визита к ним, как выглядит жена Сергея Ивановича. Она ее никогда не видела.

Сергей Иванович взял слово:

– Я хочу выразить соболезнование супругу, дочерям, сестре, племянникам, братьям, внукам и всем многочисленным родным этой блестящей женщины, Иды Михайловны, с которой меня связывала большая многолетняя дружба. Это была очень талантливая, разносторонне развитая женщина с очень большой красивой душой и ранимым сердцем. Она была большим ученым для страны, великолепной матерью, бабушкой для своей семьи и верным другом для всех остальных здесь присутствующих. Она была атеистом. Но лично я уверен, что и для атеистов, чудесных, умных, добрых, красивых людей, одной из которых была эта замечательная женщина, всегда найдется место в каком-нибудь лучшем из существующих миров! Мир, покой ей и светлая память!

Лиля обратила внимание на последних аспирантов Иды, они сидели за столами в разных углах огромного зала. Армяне отдельно, евреи отдельно, азербайджанцы отдельно, и только единственный Толик, чукча, сидел рядом с ее бывшими коллегами. Ида при жизни застала только самое начало трагедий в Баку, Ереване и в целом по стране.

После поминок Сергей Иванович попросил Лилю почаще навещать его.

Лиля шла домой, придерживая отца под руку. Они возвращались в свой дом, оба еле передвигая ноги. Туда, где когда-то звучала музыка, где были написаны мамой книги и мемуары, где сделали первые шаги почти все внуки…

Родственники разъехались по своим городам, кое-кто звонил и продолжал выражать соболезнования.

Дом сразу опустел. Отец выходил на кухню пить чай, посмотреть на сидящего в высоком детском стуле, уплетающего булки самого младшего внука Стасика, мысленно искал жену.

– Я понимаю, Лилька, что я тебе в тягость, буду стараться коротать время в больницах, то в одной, то в другой, или в санаториях. Сколько позволят персональному пенсионеру. Поживу и у брата.

– Папа! Ты сошел с ума, брату восемьдесят восемь лет, как вы там вдвоем с ним будете жить.

– Ну мы же на своих ногах, ходим пока еще. Я когда умру, не вздумайте меня сжигать, только в могилу меня положите. Я оставлю на похороны деньги. Смотри же!

Отец в свои почти девяносто лет начал почти каждый день что-то забывать, его аппетит, когда-то неуемный, совсем пропал, его ноги без конца болели, все чаще он прикладывал по ночам мокрое горячее полотенце к сердцу. И, действительно, умудрялся устраивать себя в общественные заведения. Он был очень неприхотлив, и для него всегда находилось место в больницах.

Последние самые способные молодые аспиранты Иды после защиты сначала разлетелись из Москвы по своим республикам. Но потом почти все они решили по разным причинам покинуть родину.

Оганез, армянин по национальности, еле вырвался со своей матерью, известной журналисткой, и своей молодой женой из Баку. Там начался настоящий террор в отношении армян. Азербайджанцы выдавливали их из Баку, захватывая их квартиры. Бедной женщине, матери Оганеза, пришлось экстренно вылезать из их старого дома через окно на крыше.

Спасая свою жизнь, мать была вынуждена в спешке бросить сумку с документами и с деньгами, она еле пролезла через окно с выбитым стеклом, порезав себе грудь. Истекая кровью, она добралась до места встречи с сыном и невесткой. Семья с приключениями улетела в Ереван к родным без документов и копейки денег.

Оганезу сразу же удалось найти работу, он оказался таким способным, что через очень короткий период, говоря на армянском языке с бакинским акцентом, занял высокий пост в правительстве Армянской ССР, но жить там им было очень сложно. Ереванские армяне не любили армян, бежавших из Баку и Тбилиси, они считали их людьми второго сорта. Оганеза спасло знание английского языка.

Ида всегда призывала своих молодых последователей учить, учить и учить иностранные языки. Она, как никто, знала, что в жизни знание хотя бы одного иностранного языка очень пригодится, а может, и спасет жизнь. Оганеза пригласили как специалиста ознакомиться с опытом работы известной канадской фирмы. Они с женой и матерью полетели в Канаду, где их радушно встретили, оценили его знания и способности. В итоге все остались в Канаде навсегда.

Еще одна аспирантка, Кира, русская девушка, тоже тяготилась жизнью в Баку. Уже в Москве она попросила Лилю познакомить ее с москвичом для того, чтобы выйти замуж и остаться в Москве. В Баку она жить больше не хотела, русских также выживали с производств и не давали спокойно работать. Ее отец был известным строителем, семья была благополучной и обеспеченной.

Но женихов для Киры в Москве не было. Все знакомые молодые люди Лили были уже женаты, кроме одного ее приятеля, Фимы, который оказался в ужасном положении. Он был старше Киры на десять лет, был ранее женат, у него был сын.

С Фимой приключилась большая беда. Им с матерью в наследство от отца, фронтовика, досталась прекрасная квартира в центре Москвы. Надо было на что-то выживать. Еврейский парень, единственный сын у старой и больной матери, он с детства страдал артритом, ходить почти не мог, но много читал, окончил тот же институт, что и Лиля, и придумал себе занятие на дому.

Амбиций было много, парень был совсем не дурак, способностей тоже хватало, но двигаться он почти не мог. Он днем играл с ребятами в карты на деньги, практически всегда выигрывал, имел определенный круг общения среди фарцовщиков, которые приносили ему иностранные шмотки, он их успешно перепродавал, получая неплохие прибыли. Он был симпатичным парнем, быстро женился на шустрой девушке из Донецка, Нине.

Она тоже разделяла его бизнес-подход к жизни. Очень скоро у пары было абсолютно все, о чем мечтали многие советские люди. Прекрасно отремонтированная квартира с дорогой мебелью, холодильник, полный дефицитных продуктов, гараж. Фима одел и обул свою жену во все самое модное, что можно было достать в СССР, купил ей машину, драгоценности. Они посещали все театральные премьеры, новые выставки, читали редкие издания запрещенных в СССР книг.

Но главное – у них дома всегда были высокопоставленные нужные люди, к которым они сами очень стремились. Нина, химик по специальности, успешно защитила диссертацию. Они оба наизусть читали стихи Рильке, цитировали Булгакова, Фима играл на гитаре и пел песни популярных итальянских певцов, не зная их языка и не понимая смысла, но исполнял их с таким чувством и точностью, что мог бы, в сущности, быть настоящим пародистом.

Подпольные дельцы, оба были созданы природой, чтобы стать когда-нибудь в будущем легальными успешными бизнесменами. У них родился сын, которого они, конечно, очень баловали.

Однажды их подруга, живущая с ними в одном подъезде, высокопоставленная дама, попросила Фиму оказать ей услугу за все те блага, которые она им ранее оказывала.

«Ты – мне, я – тебе» – очень популярный российский принцип взаимоотношений. Сына соседки должны были забрать в армию, ей надо было его откосить, а для этого – дать кое-кому взятку. Будучи известной публичной персоной, соседка не хотела светиться, она попросила Фиму передать деньги нужному человеку.

Он, естественно, не мог ей отказать и пошел в назначенный час с деньгами к какому-то генералу. Там его взяли с поличным и арестовали. Его посадили на пять лет, дело было шумным, у всех на слуху, никто не мог помочь Фиме. Он мучился в тюрьме, артрит обострился, работать почти не мог. И все-таки ему удалось передать жене и сыну к празднику двадцать шесть рублей, которые он заработал в тюрьме, с оказией.

Его сокамерник Витя из Одессы отбывал с ним последние дни по статье «Мошенничество». Витя «эффективно» навестил жену Фимы, передал ей деньги, и они, два жителя Украины, в тот же вечер решили быть вместе. Нина выгнала из квартиры старую немощную мать Фимы, отдав ей свой прежний убогий угол в Москве, подала на развод, настроила сына против отца и, главное, отсудила у него квартиру, обвинив его в полной аморальности.

Ей с ее новым мужем Витей, который был на десять лет ее моложе, было значительно комфортнее, он был совершенно здоров и свой во всем. А на Фиму и его мать ей было вообще наплевать.

Фима вышел из тюрьмы, Нина выдала ему пыжиковую шапку-ушанку и стопку книг, перевязанную бечевкой, очень попросила его больше ее и сына не вспоминать и не беспокоить.

Фима позвонил Лиле, чтобы рассказать о своем горе. В это время у нее в гостях была Кира. Услышав частично разговор Лили с Фимой, она спросила ее:

– По какой статье он отсидел? Нет ли у него желания заново устроить свою жизнь?

– Кира, у него была статья что-то типа «Экономические преступления», он сел за взятку. Он тебя старше на десять лет, он еврей, у него старая и больная мать, сын от первого брака.

– Меня все устраивает, прошу тебя, познакомь меня с ним.

Кира вышла замуж за Фиму, ее родители переехали в Москву, купив большую квартиру, его старая мать умерла скоропостижно, будучи, на самом деле, совершенно спокойной за своего единственного сына.

Фима и Кира стали великолепной парой, у них родилась девочка. Вскоре, соединив Кирины знания экономики, большие незаурядные способности и Фимину предприимчивость, они организовали большой бизнес-проект, открыли с десяток магазинов модной одежды, но, чтобы не попасть под контроль «крышевателей», бандитов, вовремя переправили средства за границу, все свои магазины закрыли и уехали навсегда в Нью-Йорк.

А Нину и Витю преследовали постоянные беды, они создали свой бизнес, но вскоре разорились, сын стал наркоманом, а потом эти «счастливые» люди по очереди заболели раком легких и ушли в расцвете лет из жизни.

Самой близкой для Иды в последние ее годы была интернациональная семья из Баку, состоявшая как из азербайджанцев, так и из армян и русских. Двое молодых людей из этой большой семьи были аспирантами Иды. Они тоже покинули свой родной край из-за желания жить в Москве. В НИИ платили сущие копейки, а надо было выживать…

И этим ребятам пришлось хлебнуть, как говорится, по полной. В перестройку успешный способный парень-экономист, Алик, чтобы содержать свою семью, организовал продажу фруктов и овощей, он придумал новую форму реализации продуктов на выносных прилавках, это он помогал Лиле во время похорон матери.

Он, кандидат экономических наук, финансист, разбогател очень быстро, купил большую квартиру в Москве, устроил жену, свою однокурсницу, работать в НИИ, а двух дочерей в престижные школы. Но счастье его было очень скоротечным. Он быстро сел в тюрьму за какие-то никому не ясные финансовые махинации, его подставил кто-то из своих же азербайджанских конкурентов.

Вышел он из тюрьмы разбитым и разочарованным в жизни. Все последующие попытки организовать свой бизнес были обречены. Он, в прошлом научный сотрудник, кандидат наук, хотел создать честный бизнес. Наивно полагал, что это возможно. Но этому было не суждено реализоваться, только не в правилах игры девяностых годов. Школа Иды давала сбой, не выдерживая новых «понятийных» правил.

Его сестра сначала успешно преподавала студентам в Баку, но потом была вынуждена все бросить и бежать в Москву, спасая своих двух дочерей с «проблемами по национальности», которые были наполовину армянки, а наполовину азербайджанки. Как Ида любила когда-то интернациональный Баку, сколько способных учеников было ею воспитано…

Еще одного из ее последних аспирантов, молодого талантливого Толика, чукчу с острова Айон, оставили в Москве, в институте, приняли в коммунистическую партию, захвалили, выдвигали его как национального кадра везде, где только возможно, подпаивали на всех мероприятиях и в итоге, увы, окончательно споили…

У мамы за всю жизнь было более ста аспирантов, многие из них уезжали со своими семьями за рубеж, а другие, возглавив институты, организации, кафедры, отделы и лаборатории, оставались верными последователями своего учителя и работали по специальности в отрасли.

Старшая сестра Лили, Ева, со всей своей семьей через пару месяцев после похорон мамы отправлялась в один конец за «райской» жизнью в Израиль.

Средняя сестра, Таня, была полностью погружена в свою семейную жизнь.

Сразу после смерти мамы Лиле позвонили по очереди две мамины самые близкие подруги. Ида им очень доверяла и делилась с ними самыми сокровенными секретами. Они были старше мамы лет на десять. Обе просили Лилю срочно навестить их, чтобы рассказать ей кое-какие семейные секреты. По телефону рассказывать их они не считали возможным.

Лиля решительно собиралась, но то одно, то другое обстоятельство мешало ей сразу же выполнить их желания. Дети болели.

И она не успела приехать к ним, события развивались по какому-то мистически-трагическому сценарию. Обе лучшие подруги Иды ушли из жизни одна за другой внезапно и скоропостижно.

Сокровенные секреты, откровения и переживания Иды навсегда ушли вместе с уходом ее подруг.

Лиля, не узнав никаких секретов, продолжала жить и бороться со своими домашними проблемами, но уже без мамы. А через несколько месяцев пришло приглашение из США. Двоюродный брат мамы организовал его для Лили ради своей очень им уважаемой сестры. Он даже и не знал, что ее уже нет на этом свете.

1990 год

Отец с каждым днем чувствовал себя все хуже и хуже. Он сидел на кухне за столом, ничего не хотел есть, смотрел, как самый младший внук, сидя на своем высоком детском стуле, бормочет свои первые слова, и радовался за него.

Когда-то он, могучий сильный мужчина, мог одним указательным пальцем снять с петель тяжеленную дубовую дверь во время ремонта квартиры, приведя в полный восторг целую бригаду строителей.

Он, бывший металлург, мог брать голой рукой с плиты раскаленную чугунную сковородку с шипящей яичницей из пяти яиц и жареной картошкой. Он мог сгибать двумя пальцами простой пятак, поднимать неимоверные тяжести. Куда подевались его силы?

Ему было одиноко, почти каждый день к нему приходил младший брат, погодок, помогал ему мыться, одеваться. Они вместе гуляли, пили чай, вспоминали свое детство под Смоленском, своих ушедших жен, родных, что-то бурчали в перерывах.

Вечером отец проглатывал горсть таблеток, брал газету и ложился спать, не выключая свет. По ночам он бродил по квартире, придерживая на груди горячее мокрое полотенце, ему совсем не спалось. Он вспоминал свою очень непростую жизнь.

Средняя сестра, Таня, тоже навещала его, но дочерям всегда было некогда: дети, мужья, обеды, уроки, работа. А отцу очень хотелось поговорить с ними.

Его в очередной раз забрали в больницу. Лиля, в праздник Восьмое марта, в выходной день, пошла его навещать. Он встретил ее в коридоре.

– Лиля! Давай, сходи, пожалуйста, в ординаторскую к дежурному врачу и спроси у него, почему у меня болит сердце и ноги не ходят. Я плоховато себя чувствую. Неделю они меня уже лечат, лечат, но вылечить не могут.

Лиля пошла к врачу, представилась:

– Меня беспокоит его состояние. Папа жалуется на сердце и на ноги. Плохо себя чувствует.

– Так еще бы. У Вашего отца в его девяносто лет третий инфаркт.

– Как инфаркт? Он мне не говорил об инфаркте. Подождите, он же у вас ходит по коридору, ему же нельзя ходить.

– Вот именно. Но мы его уложить не можем. Если мы ему скажем, что у него инфаркт, он тут же умрет. Он все время спрашивает нас об этом и грозит, если что, то сразу же умрет.

– Но скажите ему, что у него сердечная недостаточность, что ему надо лежать, сделайте ему укол какой-нибудь успокоительный.

– Милая девушка, мы его колем, этот диагноз, сердечную недостаточность, мы ему сто раз сообщали. Мы сказали вашему папе, что ему надо непременно лежать. А он нам в ответ, что если он ляжет, то больше уже не встанет. Не привязывать же его к кровати? И так он ведет себя всю неделю. Вот вы его и уговорите, пожалуйста. Он у вас очень своенравный, упрямый старик! Только не пугайте его инфарктом.

Лиля вышла из кабинета, слово «старик» давило голову. Она подошла к отцу.

– Папа! Ну что ты ходишь по коридору, пойдем в палату, ты там ляжешь, а я рядом посижу, поговорим.

– Нет, не хочу, там табаком воняет, там больные на всю голову говорят черт-те что матом, доктора наук, между прочим. И все о Горбачеве, о Ельцине, еще о каких-то там деятелях. Чего говорят, сами не знают. Вот раньше, сразу после революции, я бегал слушать то Ленина, то Троцкого, то Бухарина. Вот это были речи! Часами их слушали, не отрываясь. Правда, потом все равно все их идеи пошли прахом. Большая утопия… А эти, новые, что они говорят?

Вот мне лично интересно, что там им надо «начать, углубить и усугубить» или идти куда-то с «большим забралом» в «социализм с человеческим лицом», а какое до этого было лицо, и какой-то «процесс у них пошел» и неизвестно куда… А второй лидер, говорят, сильно пьет. Как это может быть? Но зато первый все время говорит: «Ну вы меня понимаете…»

Лиля в душе посмеивалась над отцом. Она была поздним ребенком, совсем другого поколения, смотрящего в XXI-ый век с большой надеждой на новую жизнь. А ее отец был ровесником XX-го века, когда-то верным, преданным коммунистом, воевал, потом были послевоенные голод и холод, работа на износ.

А в пятидесятых годах свои же коммунисты его репрессировали, хорошо еще, что не расстреляли, только сослали под Ульяновск, оторвали его в мирное время от семьи на пять лет, затем реабилитировали, лучше уж поздно, чем никогда, и дали пенсию и льготы как ветерану партии. Но он им, этим коммунистам, предательства в душе не простил. Он разочаровался в конце своей жизни во всех их деяниях, больше стал думать о Боге, в которого никогда раньше не верил.

Лиля решила его ободрить.

– Пап! Я надеюсь, что ты соседям по палате не сказал, как ты стоял у гроба Ленина с винтовкой и еще участвовал в Кронштадтском восстании? Вихри враждебные веют над нами? Это есть наш последний и решительный бой?

– Все я им сказал, они молодые, совсем не понимают меня, да ну их!

Лиля часто подтрунивала над своим старым отцом, задавая ему вопрос про то, на какой стороне он воевал за Кронштадт. Тот махал рукой на нее и говорил, что поколение Лили – все, как один, – бездельники, «Обломовы», которые никогда не понимали, что такое настоящая классовая борьба.

– Лиля! Ладно, бог с ними всеми. Как там дети, как Таня, как Ева, звонили вы ей в Израиль?

Отец переживал из-за отъезда старшей сестры. Он не был против, он даже подталкивал Еву к этому, но он очень скучал без нее. Считал, что ей надо было не спешить. Он ее особенно любил, она была его первой дочерью, именно ее назвали в честь его матери, она была очень на него похожа и выносливостью, и терпимостью.

Среднюю сестру и Лилю, он, конечно, тоже любил, но своего первого внука, сына Евы, просто обожал, очень им гордился, но именно он, Юрик, музыкант, первым уехал навсегда.

– Все у нас хорошо, не волнуйся, Еве мы тоже звонили, все у нее в порядке.

– Ну дай бог! Сегодня Восьмое марта, возьми деньги вам с Таней на подарки. Поздравь ее от меня. Прошу тебя, Лиля, просто умоляю, никакой кремации, в нашей религии это большой грех. Положите меня в могилу. Обещаешь? Да, если что, иди сразу же в райком партии, отдай им мой партбилет со всеми уплаченными взносами.

– Папа! Перестань говорить на эту тему. Я тебя не брошу. Снимем на лето дачу, поедем все вместе. А сейчас прошу тебя, иди, пожалуйста, ложись в кровать.

Отец пошел в палату. На больничной белой койке он неожиданно показался Лиле каким-то маленьким, худым и сухим. Отец выглядел очень усталым, совсем старым и немощным.

Рано утром Лиле позвонили из больницы и сообщили, что ее отец вчера ночью скончался.