Текст книги "Толстой"

Рождение

– Где вы родились?

– В Ясной Поляне на кожаном диване.

Л. Н. Толстой

Сия глава будет короткой. Ну что роды – роды и роды, мало ли женщин рожают. Описывать процесс определенно не стоит, а вот вдуматься нужно. В момент, краткий по меркам Вселенной, появился маленький человечек, впоследствии ставший гениальным писателем, неординарной личностью, споры о коем не утихают и сейчас. Мало того, что он оставил после себя огромное литературное наследие, целые тома написаны о нем самом, его сторонников и противников не перечесть. Это неудивительно, таланты всегда вызывают повышенный интерес. Вот и мы с вами пытаемся хотя бы чуть-чуть заглянуть в жизнь человека по имени Лев Николаевич Толстой.

В августе 1828 года в Ясной Поляне родился четвертый сын графа Николая Ильича Толстого и графини Марии Николаевны Толстой, урожденной Волконской, – Лев.

Он появился на свет 28 августа 1828 года. Стал взрослым и презирал суеверия, тем не менее писал: «Я родился в 28-м году, 28 числа и всю мою жизнь “28” было для меня самым счастливым числом… И в математике “28” – особое совершенное число, которое равно сумме всех чисел, на которые оно может делиться. Это очень редкое свойство». Или «Мне приятно играть цепочкой часов и навертывать ее 28 раз…» Более того, при рождении первенца, Сергея Львовича, Лев Толстой упрашивал жену: «Душенька, подожди до полуночи». Ему было важным, чтобы ребенок появился на свет, угадайте какого числа – правильно, 28-го. Его желание исполнилось. К этой цифре мы с вами вернемся, к сожалению, она сыграет и роковую роль, но об этом позднее.

Так вот. Роды происходили на знаменитом диване, который служил при появлении младенцев и который после примет практически всех детей самого Льва Николаевича. Диван стоял на восьми ножках, имел три ящика (туда великий писатель прятал рукописи от посторонних глаз), был обит зеленым сафьяном, не имел спинки, вместо нее три мягких подушки, был, скорее всего, сделан из дуба и являлся любимым предметом мебели гения.

В церковной книге записали: «1828 года, августа 28 дня сельца “Ясной Поляны” у графа Николая Ильича Толстого родился сын Лев, крещен двадцать девятого числа священником Василием Можайским с дьяконом Архипом Ивановым, дьячком Александром Федоровым и пономарем Федором Григорьевым. При крещении восприемниками были: Белевского уезда помещик Семен Языков и графиня Пелагея Толстова».

В кормилицы взяли крестьянку из деревни Ясная Поляна Авдотью Никифоровну Зябреву. Граф Николай Ильич отблагодарил мужа ее, Осипа Наумовича Зябрева, тем, что навсегда освободил от барщины – все, что он теперь зарабатывал, шло в его личное пользование, а не в собственность барину. У Авдотьи Зябревой была маленькая дочь Дуня, которую Лев Толстой считал своей молочной сестрой и нередко навещал.

Все вышеперечисленное – сухие факты, но есть воспоминания Льва Николаевича о раннем детстве, и они интересны тем, что в крохотном ребенке уже тогда проявлялись черты характера будущего писателя, его стремление к свободе.

«Я связан, мне хочется выпростать руки, и я не могу этого сделать. Я кричу и плачу, и мне самому неприятен мой крик, но я не могу остановиться. Надо мной стоят, нагнувшись, кто-то, я не помню, кто, и все это в полутьме, но я помню, что двое, и крик мой действует на них: они тревожатся от моего крика, но не развязывают меня, чего я хочу, и я кричу еще громче. Им кажется, что это нужно (то есть то, чтобы я был связан), тогда как я знаю, что это не нужно, и хочу доказать им это, и я заливаюсь криком, противным для самого меня, но неудержимым. Я чувствую несправедливость и жестокость – не людей, потому что они жалеют меня, но судьбы и жалость над самим собою».

Вчитайтесь еще раз в эти строки. Всю свою жизнь Толстого будет преследовать ощущение, что у него связаны руки, и всю жизнь он будет пытаться их развязать. Получилось ли это у него? Не мне судить.

Родился гений…

Поколенный портрет Л. Толстого. 1876

Обложка третьего издания книги «Война и мир». 1873

Глава II. «Междудневье», или Есть только миг…

Невозвратимая пора детства

Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений.

Л. Н. Толстой

И.Е. Репин. Покаяние Никиты. Иллюстрация к драме «Власть тьмы». 1893

Чудесная пора, период, когда закладываются черты характера человека, его воспитание, страхи, достоинства и недостатки. Многие вещи из детства мы проносим сквозь всю жизнь, они накладывают на нас свой неповторимый отпечаток. И сейчас нам предстоит узнать, как проходило детство Льва Николаевича Толстого, какое влияние оно оказало на его дальнейшую судьбу.

4 августа 1830 года умерла мать маленького Левушки, Мария Николаевна. Ему не было и двух лет. Скончалась она спустя некоторое время после рождения пятого ребенка, дочери Марии. Есть мнение, что она умерла от родовой горячки, хотя сестре Льва Маше тогда было уже шесть месяцев, и есть определенная несостыковка – слишком много времени прошло после родов. Другая версия говорит о другой горячке – нервной, причиной которой стала травма головы во время катания на качелях. Именно после нее у Марии Николаевны всегда болела голова и появились другие симптомы: спутанность сознания, дезориентация. «Она вдруг стала говорить бог знает что, сидела – читала книгу – книга перевернута вверх ногами…» В какой-то момент ей стало совсем плохо. Я не могу не упомянуть о последних минутах той женщины, которая в жизни Толстого сыграла главную роль.

«…Жалела она больше всего о том, что ей было жаль малолетних в этом мире детей оставлять, всех невыращенных, а особенно, Лев Николаевич, ей было жаль вас… Помню, как ваша, Лев Николаевич, матушка, а наша желанная барыня, умирала… больная лежит, еле дышит, бледная как смерть; глаза мутиться начинают, кажется, уже совсем мертвая. Только еще память у ней острая, хорошая. Зовет она к себе тихим, слабым голосом мужа, детей, всех по очереди крестит, благословляет, прощается. И вот как доходит очередь до вас, она быстро водит глазами, ищет и спрашивает: “А где же Левушка?..” Все бросились разыскивать вас, а вы, Лев Николаевич, тогда маленький, толстенький, с пухленькими розовыми щечками, как кубарь, бегали, прыгали в детской. И няня, как ни старалась уговорить и остановить ваш звонкий смех, но все было напрасно. Помню, когда вас, Лев Николаевич, начали подносить к вашей умирающей матушке, сколько тогда горя приняли с вами. Двое вас держат, а вы вырываетесь, взвизгиваете, плачете и проситесь опять в детскую. Помню, как ваша матушка так же, как и прочих, перекрестила и благословила вас. И две крупные слезы покатились по ее бледным и худым щекам. Вами, Лев Николаевич, для вашей матушки, кажется, еще более придали боли. Голос ее становился тише, слабее, глаза мутнели, и кажется, вот-вот еще одна-две минуты, и у вас уже не будет мамы. И так все случилось: в тот же день вашей матери не стало». Все это потом опишет Толстой в своей первой повести – «Детство», которая будет иметь успех. Но по-другому и быть не могло, потому что Лев Николаевич не просто написал произведение, в нем жили бережно хранимые воспоминания.

После смерти Марии Николаевны обязанности по воспитанию детей взяла на себя Татьяна Ергольская, кузина Николая Ильича (отца Льва), в которую он когда-то был влюблен. Николай Толстой предложит ей спустя шесть лет выйти за него замуж, но она откажется, искренне пообещав ему, что никогда не покинет детей и постарается заменить им мать. Лев Николаевич высоко ценил свою тетушку Туаннетт: «Должно быть, она любила отца, и отец любил ее, но она не пошла за него в молодости, для того, чтобы он мог жениться на богатой моей матери… Чувствовалось, что она и нас любила за него, через него и всех любила, потому что вся жизнь ее была любовь». Он также говорил, что «Татьяна Александровна имела самое большое влияние на мою жизнь». Даже его любимое изречение – делай, что должно, и пусть будет, что будет – он услышал от нее. Она всегда поддерживала его, поощряла литературные способности Льва Николаевича, посоветовала ему «писать романы», благодаря чему он стал знаменит.

Татьяна Ергольская окружила осиротевших детей большой любовью и заботой. До пяти лет Лев воспитывался няней, при участии «тетеньки Туаннетт», которая учила мальчиков французскому языку, затем ему возьмут воспитателя-немца Федора Ивановича Росселя, к которому мальчик сильно привяжется, но «об образовательном воздействии не может быть и речи: уровень собственного образования Федора Ивановича был очень невысок». Отец, Николай Ильич, занимался делами и времени детям посвящал немного, но дети ценили те моменты, когда они бывали вместе. Толстой вспоминает, «как иногда, прощаясь с отцом и восхищаясь его добротой, он с особенной нежностью целовал его белую жилистую руку, как он бывал умиленно счастлив, когда отец ласкал его». Самое интересное, что Лев Николаевич тоже никогда не будет особенно близок со своими детьми, видимо, перенеся модель поведения отца в свою семью.

Детство, протекающее в Ясной Поляне, было беззаботным и вольготным. Развлечения занимали существенно больше времени, чем учеба. Рыбная ловля, пикники, поездки в деревню, где было молочное хозяйство, осенью можно было в саду забавляться с осенними листьями, а зимой кататься с горок на салазках вместе с деревенскими детьми.

Кроме Татьяны Ергольской, опекуном была Александра Ильинична Толстая, в замужестве Остен-Сакен. К сожалению, ее семейная жизнь сложилась неудачно, муж страдал психическим заболеванием и несколько раз покушался на ее жизнь. Однажды во время беременности Александры Ильиничны граф стрелял в нее, его отправили в лечебницу, а у нее из-за пережитого родился мертвый ребенок. Родные боялись, что Александра может покончить жизнь самоубийством, и не сказали о смерти ребенка, а взяли новорожденную девочку со стороны. Однако произошедшее сильно повлияло на молодую женщину, она обратилась к Богу, много молилась, беседовала с духовными лицами и от реальной жизни совсем отдалилась.

В восьмилетнем возрасте Лев с семьей переехал в Москву, чтобы старшие дети могли продолжить образование. Льву жалко было уезжать из имения, город представлялся ему чужим. Но деваться было некуда, и 10 января 1837 года семейство Толстых выдвинулось в Москву. Город поразил ребенка, он впервые осознал, что кроме них существуют другие люди, «ничего не имеющие общего с нами». Потихоньку мальчик привык к переменам. Но 21 июня 1837 года скоропостижно умер его отец, Николай Ильич Толстой. «Как-то раз летом отец уехал по делам в Тулу и, идя по улице к приятелю своему Темяшеву, он вдруг упал и умер скоропостижно. Некоторые думают, что он умер ударом, другие предполагают, что его отравил камердинер, так как деньги у него пропали, а именные билеты принесла уже к Толстым какая-то таинственная нищая». Лев Толстой потом во взрослом возрасте расскажет, какое сильное эмоциональное потрясение вызвала у него кончина близкого человека. «Смерть отца была одним из самых сильных впечатлений детства Льва Николаевича. Лев Николаевич говорил, что смерть эта в первый раз вызвала в нем чувство религиозного ужаса перед вопросами жизни и смерти. Так как отец умер не при нем, он долго не мог верить тому, что его уже нет. Долго после этого, глядя на незнакомых людей на улицах Москвы, ему не только казалось, но он почти был уверен, что вот-вот он встретит живого отца. И это чувство надежды и неверия в смерть вызывало в нем особенное чувство умиления»[14]14
  Бирюков П. И. Биография Л. Н. Толстого.


[Закрыть].

Все заботы на себя взяла Александра Ильинична. Ничем хорошим сие не закончилось. В силу отрешенности от земной жизни она не обладала никакими практическими навыками в управлении хозяйством, поэтому скоро дела семьи пришли в упадок. Мать же Николая Ильича, Пелагея Николаевна, тяжело переживала потерю сына и была не в состоянии чем-то заниматься. «Целую неделю, – рассказывает Толстой, – бабушка ни с кем не говорила, не спала, отказывалась от пищи и не хотела принимать никаких лекарств. Иногда, оставшись одна, в своем кресле, она вдруг начинала смеяться, потом рыдать без слез, с ней делались конвульсии, и она выкрикивала неистовым голосом бессмысленные или ужасные слова. Ей нужно было обвинять кого-нибудь в своем несчастии, и она говорила страшные слова, грозила кому-то с необыкновенной силой, вскакивала с кресел, скорыми, большими шагами ходила по комнате и потом падала без чувств».

Правда, она успела нанять детям молодого гувернера-француза Проспера Сен-Тома, который отличался грубостью и самодовольством и очень не нравился Льву. «Он был хороший француз, но француз в высшей степени. Он был не глуп, довольно хорошо учен и добросовестно исполнял в отношении нас свою обязанность, но он имел общие всем его землякам и столь противоположные русскому характеру отличительные черты легкомысленного эгоизма, тщеславия, дерзости и невежественной самоуверенности. Все это мне очень не нравилось». Однажды Проспер за какую-то провинность в учебе запер Льва в чулане. Насильственная изоляция вызвала у мальчика шок, он ощутил несправедливость, бессилие и обиду. Толстой будет помнить этот случай до конца жизни. Обостренное чувство свободы было присуще ему с детства. Так что с Проспером у Льва Толстого не заладилось. Но надо отдать Сен-Тома должное, он первым увидел в Леве будущего писателя.

Лев Николаевич был «очень оригинальный ребенок и чудак. Он, например, входил в залу и кланялся задом, откидывая голову назад и шаркая». Лева то подстрижет себе волосы на половине головы, то выпрыгнет из окна, его нашли внизу без сознания – «он проспал 18 часов и проснулся совсем здоровым». Как оказалось, сделал он это для того, чтобы «удивить других… и посмотреть, что из этого выйдет». Брат жены Толстого вспоминает – как рассказывала Пелагея Юшкова, «в детстве он был очень шаловлив, а отроком отличался странностью, а иногда и неожиданностью поступков, живостью характера и прекрасным сердцем». Родные братья дразнили Льва – Левой-пузырем, а иногда Левой-ревой. Первое прозвище было оправдано тем, что маленький Лёва имел плотное телосложение, а второе – потому что был эмоционален и слезлив. Он был очень чувствителен и восприимчив, но это не мешало его жизнерадостности и шутливости. Кроме того, несмотря на небольшой возраст, у него проявлялась наблюдательность, склонность к искусствам, сильно развитое воображение, временами недетская серьезность. Для него имели значение похвалы и одобрение старших.

Первый раз он влюбился в десять лет в Сонечку Колошину, дальнюю родственницу Толстых. Конечно же, как и многие другие пережитые чувства, он опишет свою влюбленность в повести «Детство» и уже во взрослом возрасте захочет написать роман о целомудренной любви, но так и не воплотит этот замысел в жизнь. Но влюблялся Лева и в мальчиков, о чем повествует все в том же «Детстве»: «Кроме страстного влечения, которое он внушал мне, присутствие его возбуждало во мне не менее сильной степени другое чувство – страх огорчить его, оскорбить чем-нибудь, не понравиться ему… Я чувствовал к нему столько же страху, сколько и любви… Между нами никогда не было сказано ни слова о любви, но он чувствовал свою власть надо мною и бессознательно, но тиранически употреблял ее в наших детских отношениях… Иногда влияние его казалось мне тяжелым, несносным, но выйти из-под него было не в моей власти. Мне грустно вспомнить об этом свежем, прекрасном чувстве бескорыстной и беспредельной любви, которое так и умерло, не излившись и не найдя сочувствия». Подросший Лева потихоньку входил в пору своего созревания. Так, в познании нового, учебе, общении и играх проходили его дни в Москве.

Пока снова в их дом не пришла смерть. 25 мая 1838 года умерла бабушка, она ненадолго пережила своего любимого сына. Лев спокойно отнесся к смерти бабушки, но само ощущение смерти, понимание, что все заканчивается, было для него потрясением.

«…Я испытываю тяжелое чувство страха смерти, то есть мертвое тело живо и неприятно напоминает мне то, что и я должен умереть когда-нибудь, чувство, которое почему-то привыкли смешивать с печалью».

Смерть Пелагеи Николаевны поставила семью Толстых перед необходимостью принятия решений о дальнейшей жизни. В результате старшие братья – Николай и Сергей – остались в Москве с Александрой Остен-Сакен, а младшие – Дмитрий, Лев и Мария – вернулись в Ясную Поляну с Татьяной Ергольской. Долго они там не задержались. В 1841 году летом Александра Ильинична умерла в Оптиной пустыни, куда ушла незадолго до кончины. Поэтому детей снова ожидал переезд. Новой опекуншей становится вторая сестра отца Льва Толстого, Пелагея Ильинична Юшкова, которая перевезла детей в Казань, где она жила.

Пелагея Юшкова и ее муж Владимир Иванович Юшков в Казани считались людьми известными и уважаемыми. Когда дети брата совсем осиротели и Юшкова стала их опекать, переезжать в Ясную Поляну она не захотела и потому все, и дети, и прислуга, отправились в Казань. Юшковы принадлежали к высшему обществу, постоянно устраивали приемы, ездили на балы, и менять свой образ жизни не собирались. Кроме того, Пелагея Ильинична (она же тетушка Полин) хотела дать племянникам достойное их происхождения образование, а в Казани находился один из лучших университетов, который потом окончат все братья, кроме Льва.

Лев Толстой так вспоминал про тетушку Полин: «Требовательная к соблюдению светских приличий, помещица Юшкова была воплощением “хорошего тона”, стремилась во что бы то ни стало соответствовать идеалу “комильфо”. Она любила поесть, менять туалеты, убрать со вкусом комнаты, и вопрос о том, куда поставить диван, был для нее вопросом огромной важности. Человеком она была незлым, но капризным и взбалмошным. Обожая светскую жизнь, охотно посещала монастыри, выстаивала службы, раздавала по обителям заказы на шитье золотом. Однако с крепостными вела себя грубо». Владимир Юшков представлял собой «человека умного, но без правил, у него была репутация большого волокиты. Семейную жизнь супругов можно назвать несчастливой». В Казани у четы Юшковых Лев Толстой прожил фактически пять лет, с 1841 года по 1845-й.

По воспоминаниям Толстого, со смертью отца кончилось и детство Льва Николаевича, тот «чудный, в особенности в сравнении с последующим, невинный, радостный, поэтический период». Лев Николаевич будет постоянно возвращаться мыслями туда, в те годы, которые больше никогда не вернутся.

Ничто человеческое не чуждо – время страстей и пороков

После обеда и весь вечер шлялся и имел сладострастные вожделения… Мучает меня сладострастие.

Л. Н. Толстой

Вот мы и подошли с вами к одному из самых неоднозначных отрезков жизненного пути Льва Николаевича Толстого. В зрелые годы он вспоминает эти времена с сожалением, потому что они наполнены страстями, с которыми у молодого Толстого не получалось справиться. Он прошел все вехи становления обычного юноши-дворянина, но потом свернул – в сторону семьи, морали, нравственной чистоты и духовного перерождения. Обрел ли он спокойствие в душе, успокоились ли вулканы внутри? Увы, нет. До самой смерти он будет бороться с пороками и самим собой.

Начнем. В 1844 году Лев Толстой сдает вступительные экзамены в Казанский университет на восточное отделение. По статистике и истории – единицы, пятерки по французскому и немецкому, латынь – двойка, русская словесность – четыре. Недавно выученные азы арабского и татарского языков сданы с блеском. Толстой поступает, но учится катастрофически плохо. Его досуг составляют «взрослые» занятия, развращающие ум и сердце. Как он потом напишет в «Исповеди»: «Я всею душой желал быть хорошим, но я был молод, у меня были страсти… Всякий раз, когда я пытался выказывать то, что составляло самые задушевные мои желания: то, что я хочу быть нравственно хорошим, я встречал презрение и насмешки; а как только я предавался гадким страстям, меня хвалили и поощряли…» Уже тогда возник внутренний конфликт – размышлял Лев Николаевич об одних вещах, а делал, увы, другие. К примеру, Толстой тогда не верил в Бога, в Казани он перестал ходить в церковь, молиться, держать пост. Как объясняет он сам, «сообщенное мне с детства вероучение исчезло во мне». Но когда пришла пора сдавать экзамен, он искренне молился, чтобы выдержать его. Подобная противоречивость наблюдалась практически во всем – во времяпровождении, личной жизни, учебе. В результате отучившись кое-как год – тяжело давался арабский язык – он, увлекшись лекциями преподавателя-юриста Мейера, переходит на юридический факультет, где учится еще два года, и это опять ни к чему не приводит. Лев Николаевич, имея великолепные умственные способности, отличную память, не испытывает желания учиться по университетской программе. Это снова из «области несвободы и связанных рук». Потому что все необходимые ему предметы, языки и т. д. он впоследствии быстро и результативно изучает дома.

Толстой считался странным, он был угловат, стеснителен, весь в своих мыслях, да и внешность была «неказистой». В своем кругу Льва называли Философом за его пристрастие к размышлениям. В нем удивительным образом сочетались пороки и тяга к нравственной чистоте. В четырнадцать лет братья привели его в публичный дом, на своего рода ритуал посвящения. Когда все совершилось, он рыдал, одеваясь, ему было не по себе, нечисто и неприятно, но это разбудило в нем любострастие. «Мне не было внушено никаких нравственных начал – никаких…»

Дневники Толстой стал вести с 1847 года. Первая запись гласила: «Вот уже шесть дней, как я поступил в клинику… Я получил гонорею, понимается, от того, от чего она обыкновенно получается…» Необычное начало, должна заметить. Но далее он поясняет, что «больничное одиночество оказывается необходимо ему, чтобы оглядеться, вдуматься в себя и для этого на какое-то время выбраться из потока привычного существования, который подхватив, увлекает его». Вроде бы желание изменить свою жизнь в иную сторону, но Лев Николаевич еще не раз побывает в больнице со «стыдной» болезнью. В той же записи Толстой поясняет, что «беспорядочная жизнь, которую большинство светских людей принимают за следствие молодости, есть не что иное, как следствие раннего разврата души». Здесь же Толстой разрабатывает для себя программу развития. Определяет для себя шесть правил для работы над анализом (задание от преподавателя по праву) «Наказа» Екатерины:

«1) что назначено непременно исполнить, то исполняй, несмотря ни на что,

2) что исполняешь – исполняй хорошо,

3) никогда не справляйся в книге, ежели что-нибудь забыл, старайся сам припомнить,

4) заставь постоянно ум твой действовать со всею возможною силою,

5) читай и думай всегда громко,

6) не стыдись говорить людям, которые тебе мешают, что они мешают; сначала дай почувствовать, а ежели он не понимает, то извинись и скажи ему это». Я уверена, что эти правила можно использовать и в нашей современной жизни.

Потом идет программа занятий на два года. Чего здесь только нет! Изучить капитально пять языков и усовершенствовать русский. Уделить внимание географии, сельскому хозяйству, статистике, математике, практической медицине, истории. Всего-то навсего. Написать диссертацию. Составить сочинения, то есть краткий перечень важных данных по заявленным предметам. «Достигнуть средней степени совершенства в музыке и живописи». Самое забавное, что несколькими днями ранее студент Толстой попросил увольнения из университета по «расстроенному здоровью и домашним обстоятельствам». Конечно, это не более чем предлог. Почему же Лев Толстой бросил заниматься образованием? «Меня мало интересовало, что читали наши учителя в Казани. Сначала я с год занимался восточными языками, но очень мало успел. Я горячо отдавался всему, читал бесконечное количество книг, но все в одном и том же направлении. Когда меня заинтересовывал какой-нибудь вопрос, то я не уклонялся от него ни вправо, ни влево и старался познакомиться со всем, что могло бросить свет именно на этот один вопрос. Так было со мной и в Казани. Причин выхода моего из университета было две: 1) что брат кончил курс и уезжал; 2) как это ни странно сказать, работа с “Наказом” и Esprit des lois Montesquieu (она теперь есть у меня) открыла мне новую область умственного самостоятельного труда, а университет с своими требованиями не только не содействовал такой работе, но мешал ей».

В то время Лев уже поддерживал взгляды Руссо (равенство между людьми, отмена частной собственности, возвращение к природе, простота бытия), но выбирал общество, в котором вращались люди с безупречной родословной. Родные Льва Николаевича считали, что ничего выдающегося из него не получится и называли его «пустяшным малым», а он не один раз обещал им измениться. В конце концов Толстой уезжает в Ясную Поляну, чтобы выполнить намеченные планы. Кое-что ему удается, начаты английский язык, занятия музыкой и работа в сельском хозяйстве. Он даже открывает школу, в которой преподает Фока Демидыч, дворовый человек. Его основной метод воздействия в воспитании – порка, но граф не разрешает ее применять. Иногда преподает и сам Лев Толстой, но первая попытка педагогической деятельности ему быстро наскучила. Толстому вообще некомфортно и тоскливо было в Ясной Поляне, хотя он приехал туда с благой целью – стать лучше, чем он есть, совершенствоваться телом, умом и духом. Но, скорее всего, это побуждение шло не от искренней потребности, а чтобы казаться лучше перед людьми. Время, проведенное в имении, Лев Николаевич опишет в повести «Утро помещика». Вообще планировался «русский помещичий роман с целью», Толстой его начнет в 1852 году на Кавказе, но не закончит. В результате из замысла романа получилась небольшая повесть.

После охлаждения графа к жизни в деревне он сначала уезжает в Москву, а в усадьбу наносит визиты, чтобы навестить тетеньку Ергольскую, которая вернулась в Ясную Поляну и следила за ней, либо когда крупно проиграется в карты. Опыт преобразования себя и улучшения жизни мужиков в деревне оказался неудачным. В столице он живет «безалаберно, без службы, без занятий, без цели». Играет в карты и волочится за женщинами. В его дневниках признания в победах плоти чередуются с приступами раскаяния. «Не могу преодолеть сладострастия…» Или «Спал с женщиной; все это дурно и сильно меня мучает». Он пытается бороться: «У себя в деревне не иметь ни одной женщины, исключая некоторых случаев, которые не буду искать, но не буду и упускать». «Отдаляйся от женщин. Убивай трудами свои похоти». Постоянные метания от одного к другому, постоянное противоречие. «Сообразно закону религии, женщин не иметь», а потом – «вечером к девкам». Бешеный темперамент графа соседствует с сильными нравственными качествами, между ними ежедневно, еженощно идет борьба. «Не мог удержаться, подал знак чему-то розовому, которое в отдалении казалось мне очень хорошим, и отворил сзади дверь. Она пришла. Я ее видеть не могу, противно, гадко, даже ненавижу, что от нее изменяю правилам… Чувство долга и отвращение говорили против, похоть и совесть говорили за. Последние одолели…» Всю свою жизнь до старости Толстой будет усмирять «толстовскую дикость», инстинкты и страсти. Всю свою жизнь он проведет в борьбе и внутреннем конфликте, но возможно, что если бы не это, мы не знали бы его ярких гениальных произведений, где повествование всегда на высшей точке чувств, неважно, художественное сие произведение или же публицистическая статья о вере. В подтверждение этого – запись Толстого из его дневника на седьмом десятке жизни: «Совокупление есть мерзость… о которой можно думать без отвращения только под влиянием похоти… Пишу это в то время, как сам одержим похотью, с которой не могу бороться».

Пребывание в Москве – «период кутежей, охоты, карт, цыган». Чтобы меньше проигрывать, Толстой снова создает себе правила. «Правила для игры в Москве, до 1 января.

1) Деньги свои, которые я буду иметь в кармане, я могу рисковать на один или на несколько вечеров.

2) Играть только с людьми состоятельными, у которых больше моего.

3) Играть одному, но не придерживать.

4) Сумму, которую положу себе проиграть, считать выигрышем, когда будет сверх оной в 2 раза, т. е. ежели положить себе проиграть 100 р., ежели выигрыш 300, то 100 считать выигрышем и не давать отыгрывать, ежели же повезет дальше, то выигрышем считать также такую же сумму, которую намерен был проиграть, только тогда, когда выиграешь втрое больше; и так до бесконечности». Были еще у Толстого «Правила для общества. Избирать положения трудные, стараться владеть всегда разговором, говорить громко, тихо и отчетливо, стараться самому начать и самому кончать разговор. Искать общества с людьми, стоящими в свете выше, чем сам, – с такого рода людьми, прежде чем видишь их, приготовь себя, в каких с ними быть отношениях… На бале приглашать танцевать дам самых важных… Ни малейшей неприятности или колкости не пропускать никому, не отплативши вдвое». Но все напрасно, Лев Николаевич не способен себя сдержать, карточные долги накапливаются, часть яснополянского леса уже продана, такая же участь постигнет и дом, которые отправят на своз, чтобы полученными деньгами покрыть карточный долг.

В надежде изменить жизнь в феврале 1849 года Толстой едет в Петербург, давая себе и родным обещание, что отныне «жить положительно» будет. Этим намерениям не суждено сбыться. Все снова пошло по накатанной схеме, за единственным исключением. Лев Николаевич пытался сдать кандидатские экзамены в Петербурге, до которых не дошло дело в Казани. Сдал два экзамена по уголовному праву, хотя уделил подготовке не так много времени. Однако потом «переменил намерение». Были мысли о поступлении на военную службу, но в тот момент никаких действий предпринимать не стал. Как итог – снова карточные долги, «цыганщина» и ничего путного, кроме разве что замысла повести из цыганского быта. В конце концов он уезжает из Петербурга, наделав массу долгов и из-за них продав деревню Воротынку из родового наследства, сначала в Ясную Поляну, а затем в Москву. Толстой не просто мечется между городами и селами, он мечется «между кипением страстей и крайней степенью добродетели».

В ноябре 1850 года Лев Толстой становится канцеляристом в Тульском губернском правлении, но к службе не проявляет никакого интереса. Скорее всего, он там и не бывал. Интересно ему другое: в Туле был знаменитый на всю Россию цыганский хор со всеми вытекающими последствиями. И снова тот же круг – азартные игры, долги, женщины, и вместе с тем нравственные терзания, самовоспитание и духовные поиски. В это время Толстой много читает и завершает свое первое литературное произведение – «История вчерашнего дня». Напечатана она будет через 74 года и расценена как подробная запись событий за день 24 марта 1851 года. Но Лев Николаевич двигается дальше в своих идеях и уже задумывает писать историю детства.