Текст книги "Смеющийся дом. Первая книга из серии «Смеющийся дом»"

Смеющийся дом
Первая книга из серии «Смеющийся дом»
Юлия Ивановна

Посвящается Жизни!

© Юлия Ивановна, 2023

ISBN 978-5-0060-2981-1 (т. 1)

ISBN 978-5-0060-2982-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Девяносто девять процентов всех описанных событий произошли в реальности. В жизни и окружении автора этих строк. Или в жизни ее южиков (родственников).

Для более глубокого восприятия текста в конце книги располагается «Краткий словарь». Поделен он по Главам, а не по алфавиту.

Милый читатель! Ты решился пройтись рядом с героиней, всем ее семейством и множеством работ? Тебе надо окрепнуть и взбодриться? Тогда эта книга – для тебя!

Автор ничего не сочиняла, а просто описала жизнь, происходящую вокруг нее. Все упомянутые в книге произведения, песни и учебные пособия находятся в свободном доступе в интернете.

Любое совпадение имен или фамилий является случайным.

Начинаем!

Глава I.
Красная карточка*

Теплая, приятная ночь. Встала ночью, по обычаю, на минутку. Иду тихонечко, спросонок. Гляжу, а на полу чья-то скомканная подростковая длинная вещь валяется. Наподобие кофточки. И мысль у меня: «Я сейчас по ходу движения запутаюсь ногами в ней и упаду вообще на пол».

Сосредоточилась. Раз! Перешагнула. Удачно. Все хорошо.

Иду обратно. Сосредоточилась для повтора каскадерского трюка. Но ракурс светящейся тускленько луны оказался другим. Теперь четко видится мне прямой лучик, преломляющийся о комнатные вещи и падающий на витиеватый ковровый узор. Оказывается, я спросонок лунный свет перешагнула…

Солнце будит меня своими первыми лучами. И чего я так рано выспалась? Сладко потягиваюсь. Меня встревожили какие-то неправильные звуки в предутренней тишине.

Прислушалась, не вставая: тишина, взрыв смеха, тишина, взрыв смеха, тишина, приглушенный хохот – и опять. Придется вставать.

Раз! Села на диванчике. Подумала, послушала, пошла проверять по дому. Звуки привели на кухню. Присев на корточки и осторожно выглянув из-за двери на кухню, увидела их источник.

Упс! Картина Репина «Приплыли»! Захар с Верой купаются в море. Сынуля стоит на стуле и наливает воду в банку из-под крана над раковиной. Осторожно передает полную банку воды вниз, моей доченьке Верочке. Та берет ее, замирает на секунду, смотрит на брата и выливает на линолеум. Детский смех разносится в воздухе.

Ясно. Наблюдаю дальше. Они – снова. Понятно. Боясь напугать ребят со стеклянной посудиной, стоя за дверью, крикнула в коридоре:

– Ребята! Вы где?

После этого вошла на кухню. Как описать лица малышей, только в эту секунду осознавших свое непотребное дело?

В нашей семье твердое правило: сам разлил – сам вытри. Разбил – подмети. Разорвал – пришей. Если я сейчас стану разговаривать с ними, то проснутся раньше времени другие мои деточки. Двигаться дальше мне нужно эффектно. Так, так, так! Готово!

Вспоминаю движения артистов из старинных немых фильмов. И захожу. Иду, улыбаюсь. Наступаю на лужу. Отпрыгиваю и трясусь, якобы от холода. Так и стою.

Слава Богу! Первой спохватилась Вера. Молча (видимо, сказалось влияние немого кино) показала брату траекторию его спуска со стула. Сама побежала в ванную за тряпкой. Захар в это время лишь смотрел на меня с виноватым видом. Жалко, что семья не видит, с каким рвением они оба вытирают пол одной тряпкой. Правда, умудряются по совместительству поиграть и в дождь.

Я по-прежнему молчу. Пол почти сухой. Тазик с тряпкой вернулись на свое законное место. Я присела на краешек стула, размышляя об увиденном.

– А что это вы тут делаете?! Шесть часов только! Доброе утро! – Вопрос Нади застал нас врасплох.

Младшие смотрят на меня испытующе. Я обнимаю их и отвечаю:

– Обнимаемся!

Мы захохотали вчетвером, чем и подняли вместо будильника всю оставшуюся семью.

Вера опустила взгляд на пол. А Захар, напротив, открыто смотрит на меня. Стоят. Я болтаю ногой, поднимая глаза к потолку. Первой заговорила Вера:

– Мама, прости. Я так не буду. Я плохо сделала.

Подбодренный ее примером, старший братишка затянул:

– Дорогая мамочка! Я тебя очень люблю! Прости меня, я виноват, я ведь старший!

Так жалко мне моих младшеньких. Соединяю их ладошки вместе со своими, обнимаю, целую. Тут и они поняли о прощении. Обхватили меня руками и прижались к голове. Вот оно – счастье! Нет его слаще.

Живет наша семья в чудесном городе Хрусталь. Название города? А что тут говорить? Историки спорят о его происхождении до сих пор. А для жителей всегда есть повод пошутить на «хрустальную» тему. И нам, простым горожанам, нравится просто в нем жить, творить и служить. Между собою мы называем друг друга хрустальянцами.

Зеленый городок ни мал ни велик. Как раз впору всем, кто в нем прижился. Всего в нем достаточно. И природы за оградами. И лесов за окраинами. И цветов по всему городу, где только есть земля. А рыбалка! М-м-м!

Администрация приплачивает тем хозяевам, которые разбивают у своих домов разноцветные палисадники. Постоянно проводит конкурсы на лучшую рекламу, лучшее объявление и т. п. Совсем недавно весь город выбрал победителя в проекте «Подними настроение прохожему». 71% голосов получило объявление, которое хозяин приклеил на своей калитке в частном секторе: «Продаю восточноевропейскую овчарку. Цена договорная. Употребляет любое мясо. Любит маленьких детей».

– Двести первая мотострелковая дивизия, подъем! – Я даю команду на окончательное пробуждение моих детей.

Мне хочется обниматься и обниматься с младшими, но – труба зовет! И у моей трубы очень длинное название: Нина, Тихон, Максим, Надя, Христина, Захар и Верочка.

Запел мой инструмент красивыми и звучными аккордами. Забегали кнопочки туда-сюда в поисках нужной ноты.

При очередном вираже собирающихся столкнулись в проеме двери Христина и Надя. Поборовшись немного за первоочередной выход в комнату, Христина громко кричит:

– Мама, тут движуха такая! Пора светофор ставить!

Пятница. У детей школа, работа, садики и кружки. Дирижер только никак не выйдет на общий вид. А публика задает вопросы и просит немедленного вмешательства.

Что же? Мой выход? Овации оглушили меня, Ксению Николаевну Свистун.

Умело рассадив музыкантов, раздала партитуры и взмахнула руками. Мелодия зазвучала слаженно. Дети организованно продолжили свои сборы, лишь изредка спрашивая меня о чем-то.

Я достала из кошелька деньги и раздала их детям. На карманные расходы, как говорится.

Одна сторублевка упорхнула в воздух. Полетав немного, мягко опустилась на пол. И чего я так всматриваюсь в нее? Захар спрашивает Христину:

– Ты видела, как она летала долго?

Сестра, конечно, видела и ответила коротко:

– Да!

– А я не видел, как ты видела.

Все дети смеются над его выражением.

Ты, Ксения, сто рублей первый раз видишь? Нет. Какая-то мысль приближается. Все, поймала ее. Понятно!

Мне вспомнилась громаднейшая сумма денег, которую я одолжила людям для оформления ими запущенных и просроченных документов. Обещали вернуть через месяц. Прошло два года…

Слава Тебе, Боже! Вот и утешение!

Слышала от кого-то такую фразу: «Когда человек должен тебе 500 рублей – это его проблемы. Когда человек должен тебе 50 тысяч – это уже твои проблемы!» Все верно. На душе стало веселее.

Мы помолились. До выхода из дома есть немного времени. Мне захотелось включить уходящим аудио рассказы.

Через несколько секунд посторонний звук среди общего повествования отвлек меня. Я стала внимательнее. Мне показалось, будто за окнами сигналят долго. Нажала «стоп» на экране. Тишина. Да и ладно. Слушаем дальше.

Опять этот звук. Теперь муха, видать, проснулась между оконных рам и ищет выход на свежий воздух.

Нажимаю «стоп» на экране, прислушиваюсь. Тишина. «Так, Ксения! Хватит отвлекаться!» Включаю дальше. В этот раз меня привлек звук то ли вибрации в телефоне, то ли тихий, скромный гудок входящего вызова.

Я подняла свой телефон на уровень глаз, собираясь поговорить с взывающим. А там просто идет аудиозапись через bluetooth! Никаких входящих вызовов. Нажала «стоп». Тишина. Нажала «продолжить» – снова звуки вызова пошли.

И тут меня осенило! Это в записи у кого-то телефон звонит, а он не поднимает трубку! Ха-ха-ха! Как весело бывает в жизни.

Многие дети уже кружатся в районе прихожей. Подыскивают подходящие легкие шапочки, курточки. Я переместилась поближе к ним. Только открыла рот для поддержания учебного настроя, как зазвонил мой телефон. Смотрю. Да это Нина, моя старшая доча.

– Але! Ты чего так рано соскочила?

– Мам, привет! Мы давно встали. Собираемся до школ и садиков вместе съездить на реку. У нас ведь все с десяти часов. Мам, вот смотрю на детей: подросли, играют, общаются между собою хорошо. Дела по дому делают, к нам с Макаром отлично относятся. Все хорошо, а у меня на душе печалька какая-то.

Я уловила первые плаксивые нотки в интонации моей старшей. Специально перебиваю дочу, стараясь перевести разговор в иное русло:

– Нина, представляешь, на днях втискиваюсь в маршрутку. Еду стоя. Вдруг сидящая около меня женщина говорит: «А я вот не могу в церковь ходить». Я молчу. Едем дальше. Она опять: «Как зайду – плохо мне. Выйду – полегче. Зайду – плохо мне. Выйду – полегче». Представляешь, Нин? Так и смотрит на меня. Я отчего-то все равно молчала. Ты меня слушаешь, доча? – проверяю я связь.

– Да, мама, слушаю…

Я ей рассказываю дальше, то есть отвлекаю ее вновь:

– Стою согнутая, в неудобном положении. Так она, та женщина, мне и говорит: «Просто там так пахнет, я не могу выносить этот запах». Я молчу и думаю: «Когда моя остановка? К чему этот разговор? Наверняка она запах ладана не выносит!» Нина, та женщина с маршрутки стала собираться и выходить. Раскрывая дверь салона, она печально сообщает мне: «От тебя сейчас так пахнет. Точно так же, как там, от тебя пахнет!»

Я смеюсь громче, призывая к веселью дочку. Помолчав секунды две, моя Нина продолжает:

– Раньше облепят, спутают меня собою с ног до головы. Пройти не дают, на руках всегда кто-то висит. А сейчас… Смотрю – вон они, там… А я – вот тут. И им все нормально. И им все хорошо. – Ниночка начала всхлипывать.

– Нинуся, ну хорошо – и хорошо. Это же хорошо! – намеренно смеюсь я и веселю дочку.

– Да. Слава Богу. А мне грустно почему-то.

Я призадумалась. Надо девоньку спасать.

– М-м-м! Есть один очень быстрый способ, чтобы на себе детскую любовь почувствовать сполна.

– Какой, мам? Говори скорее!

– Ты должна не только слушать, но и дела делать сейчас. Готова?

– Да. – Голос ее явно повеселел.

– Зайди сейчас в ванную комнату.

Мне слышен в динамике скрип двери.

– Зашла.

– Открой воду, включи свет.

– Так. Сделала.

– Теперь закрой дверь изнутри. – Чего-то не слышу я щелчка замочка. – Закрылась?

– Зачем? – медленно, растягивая слоги, спрашивает Нина.

– Надо, Нина, надо! Теперь крикни, не открывая двери, но так, чтобы все дети услышали: «Алиса! Принеси мне, пожалуйста, тоненькую расческу».

– Да ну, мам. И чего? Ай, ладно. Говори дальше, я все сделаю.

– Короче, она принесет расческу. Ты проси просунуть ее под дверь в ванную комнату.

– Хорошо. И?.. – Нина с нетерпением ждет продолжения.

– Дальше самое интересное! Не сдавайся с первой минуты. – Я засмеялась.

– Не поняла… – разочарованно протянула дочь.

– Слушай. Сейчас набегут все твои дети. Станут в любви признаваться. И просто разговаривать, мечтать тебя увидеть. Уроки решать. И все это через закрытую дверь. А ты не сдавайся, хотя бы минуты три. Лады? По прошествии малого времени намочи слегка волосы на голове. Повесь полотенце через плечо. И выходи. Предупреждаю: прими устойчивое положение.

Нинуля моя заливисто смеется, представляя себе натиск деток.

– Намочила? Полотенце закинула? Ваш выход, мадам! Все, выходи. – Мне слышно, как дети тарабанят в дверь. – Але? Нина, выходи уже!

Мое ухо уловило звук открывающейся защелки. Ниночка забыла в суете выключить динамик. Я все слышу в аудио: топот ног, шум, возня, одновременный разговор нескольких деток. И шум не удаляется. И телефон не отключается. И детвора облепила свою любимую мамочку. Сработало! Ниночка, внучки, благословенного вам дня.

Контролирую дальше детские сборы. Неожиданно Тихон подпрыгивает вверх, привлекая к себе всеобщее внимание, и кричит, то есть объявляет:

– Внимание! Тишина в студии! Говорит Большой Падун Чан-Ручей Щучье! Звонок папы с вахты!

Мы стали собираться вокруг глашатая. Сын, нажав кнопку разговора, поджидал всех нас. Убедившись, что семья в сборе, начал отвечать:

– Але! Папа, привет. Да вот, собираемся потихонечку. Все как всегда. Нет, никто не болеет, двоек не получает, деньги и еда есть.

Старший сын обмяк лицом и сменил интонацию. Голос его теперь звучал не утвердительно, а просительно:

– Пап! Мы так соскучились. Давай приезжай к нам, а?

Не знала я, что сын мужу на жалость давить начнет. Начинаю показывать Тише различные запрещающие жесты. Детвора моя стала смеяться: больно стала похожа я на футбольного судью. Не хватало только желтой карточки в руке! Вот и она. Правда, не желтая, а красная. Подхватила со шкафчика маленькое дамское зеркальце. Было оно снаружи инкрустировано красными завитушками. Встала позади Тихона, играя сейчас на публику. Сын продолжал говорить отцу о том, как нам его не хватает. Как братьев не отпускает мама без папы на байк-шоу, и т. д. и т. п. Я поднесла кулачок боком к своим губам. Дунула в несуществующий свисток. Встала сбоку от сына. И вскинула из-за спины вверх красное зеркальце, смотря ему в глаза.

Дети покатились со смеху. А я так и стояла, широко расставив ноги, с поднятой вверх «красной карточкой». Тихон все понял и начал закругляться:

– Ты не слушай меня, пап. Нормально все у нас. Просто без тебя наше «нормально» – это не полное «нормально»!

Через включенную громкую связь мы услышали довольный папин смех, после которого наступила краткая пауза, и муж попросил:

– Ксюша, деточки мои родные. Я вас люблю. Помолитесь за меня, грешного. Пока. – Короткие гудки понеслись по эфиру.

Дети мои притихли. Так не пойдет. Надо их отвлечь. Говорю:

– Все слышали? Папа просит помолиться за него, – и первая совершаю крестное знамение. – Господи, спаси и помилуй раба Твоего Андрея.

Дети вздохнули, помолились и пошли за рюкзаками. Верочка воодушевилась. Она встала перед святым углом, покрестилась:

– Боже, милостив буди папе, грешному.

Все, кто это услышал, стали улыбаться. Потому что не принято именно так молиться за человека.

Я благословляю* детей на дорожку.

Глава II.
Двое из ларца, одинаковых с лица

Громкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Не жду никого. И подходить чего-то не хочется. Чего не звонят-то?! Притаилась я. И подошедшей доче показываю палец, приложенный к губам.

За дверью ни звука. И опять: громкий, требовательный стук. Верочка убежала в детскую и вернулась, укрытая с головы до ног верхним покрывалом.

Да, дочка, тебе это игра! А мне как-то не очень. В следующую секунду она взяла бразды правления в свои руки. Скинула покрывало. Подошла на цыпочках к двери. Прислушалась да как крикнет:

– Девочки, девочки мои пришли. Мама, это Уля с Фимой*.

Ее голос услыхали по ту сторону двери и обозначились:

– Ксения, у вас звонок сломался. Это Тимофей с девчатами, открывай давай.

Слава Богу! Брат пришел. Открываю дверь и прихожу, как говорится, в себя.

– Привет!

– Привет! Уля, Фимочка, дайте я вас поцелую. Какие молодцы, в гости заехали.

Вера, никого не спрашивая, начала помогать сестренкам снимать обувь. Обе они года на полтора меньше моей младшенькой.

– Стоп, стоп, стоп! – останавливает ее движения Тимофей. – Погоди, Веруня, погоди. – Дочь начала расстраиваться не на шутку, а брат продолжил: – Сегодня утром мне из группы «Живи не тужи…» рассылка пришла. Оказывается, у Ули нашей день Ангела*. Я вспомнил, что в четверг по утрам ты часто дома бываешь. Давай, милая, а? У меня в это время на работе всегда производственное собрание. Я там план недели составляю и раздаю работникам.

Он говорит это воодушевленно, но быстро. И я не могу полностью уловить весь смысл сказанного. Стою в растерянности. Тимофей понял и перевел:

– Ты, ради Христа, свози моих девочек на Причастие в Церковь вашу. Ту, которая рядом стоит. Потом сидите дома и ждите меня или Настю. Кто-нибудь приедет, заберет их от тебя. Договорились?

А я чего-то главного не могу о себе вспомнить. Никак! Братик, видя мое замешательство, заманивает:

– Я в долгу не останусь. У тебя скоро днюха. Шикарный торт приготовят тебе по заказу. Угодил?

Как услышала слово «торт», все встало на свои места. Улыбаюсь и, конечно, отвечаю:

– Да, дорогой мой! Свожу, посижу, дождусь, передам.

Мы посмеялись, обнялись и попрощались. Вера с девочками стали хлопать в ладошки и прыгать на месте.

– В Церковь, в Церковь. Поехали, мама. – Вера тянет меня за руку к выходу.

Я упираюсь:

– Ты что? В халате, что ли, мне ехать? В храм надо прилично одеться, – и пошла переодеваться по-быстрому.

Короткие и поспешные сборы окончены. Вышли из квартиры. Подошли к лифту. Началось соревнование: кто дотянется до кнопки? Победила Веруня. Но в шахте стоит тишина. Совсем не слышно никаких звуков. И кнопка не загорелась. Пошли пешком на выход. Помогая детворе на последнем повороте, успеваю прочитать объявление: «Товарищи жильцы! Лифт вниз не поднимает!» Улыбка растянулась на моем лице.

Машина наша, «Ларгус», не завелась. Гремит, визжит, потом молчит. Надо воспринимать трудности как приятные задачки, которые необходимо решить. Что сейчас я могу предпринять такого-этакого? Сидят Вера, Ульяна и Фимочка позади. Какой день интересный! Толком и не начался еще, а уже столько случилось!

Сидя в машине, вызвала такси до Церкви. Оно подъехало так быстро, будто стояло за нашей аркой. При таксисте выходим из нашей машины и направляемся к нему.

– Здравствуйте, – начинаю я, – это вы на Церковном заказе?

Таксист, немолодой узбек или кореец, оглядел меня с ног до головы. Потом оглядел поочередно мою свиту малюсеньких фрейлин. Выключил мотор, свое радио и лениво ответил:

– Я с детьми не повезу. У меня кресел нет, – и продолжает стоять, не уезжает.

Понятно! Давлю на жалость:

– Ну подвезите. Две остановки всего. Просто куда мне с такими маленькими ножками? – Делаю движение рукой в сторону девочек.

Таксист молчит, но и не уезжает. Я поменяла тактику:

– Уважаемый! Мы что, в Америке уже живем?! – и демонстративно оглядываюсь по сторонам.

Не успела я вернуть голову в обычное положение, как услышала звук заводящегося мотора. Ничего не говоря, водитель включает скорость. «Он не тратит на разговоры со мной свое время, – подумала я. – Сейчас тронется с места – и до свидания! Это тебе, Ксения, духовная наука».

Улыбнулась и мысленно произнесла: «Благодарю Тебя, Господи, за все, благодарю. Люблю тебя, водитель, люблю». Взяла девочек за руки и собралась отойти от машины подальше. Но водитель высунулся в окно.

– Эй! Вы куда?! Запрыгивайте.

Девочки, до этой минуты стоявшие безучастно, разом повеселели и подошли к дверце. Сказано – сделано. Таксист, видимо, оказался патриотом.

Спокойно доехали до часовенки* в честь Сорока мучеников Севастийских. Спокойно вышли. Спокойно покрестились и направились к главному входу. Слышим за спиной голос мужчины:

– Подайте, ради Христа, на хлеб!

Откуда он взялся? Когда проходили, его там не было.

Девочки смотрят на меня и тянут ручки, хотят получить монетки и отдать просящему. Маленькие, а все понимают. Копошусь в сумке, достаю и даю по десять рублей каждой девочке. Сама, подумав, достала пятьдесят рублей. Ну, кто первый? Учу девочек:

– Подайте и скажите: «Ради Христа возьмите».

Просящий пожалел о том, что не имеет трех рук. Кому отдать предпочтение? У кого взять первой? Победила Фима, стоящая чуть позади сестер. Потом подаяние было взято у обеих оставшихся. Наступила моя очередь.

– Помяни моих родителей, Николая и Евфимию.

– И все? Че так мало? Надо всегда всех-всех называть, – учит он меня. – Кто там у тебя еще есть? – и крестится, собираясь молиться за следующих.

– Да у меня их много. Вы со сродниками помяните.

Но мужчина настаивает. Хорошо, воля твоя, я не тороплюсь.

– Протоиерея* Василия, протоиерея Евгения, протоиерея Николая, протоиерея Николая, протоиерея Валентина, протоиерея Стефания, протоиерея Алексия, протоиерея Димитрия, протоиерея Анатолия, иерея Аркадия, иеродиакона Илиодора, иеродиакона Иосифа, иеромонаха Иустина, иерея Сергия, иерея Игоря, Николая, Евфимии, Иоанна, Николая, Павла, Сергия, Иосифа, Иакова, Макария, Маврикия, Симеона, Серафимы, Неофита, Агапита, Иоакима, Анны, Григория, Евстратия, Елизаветы, Никифора, Виктора, их же веси судьбами, – и остановилась на полуслове, считая совершенно достаточным услышать ему с непривычки столько имен.

Вдохнула полной грудью, сделала шаг к входной двери. А девочки вовсе успели войти внутрь. Но мой молитвенник не унимается. Он крестится* сам и меня поучает:

– Опять?! Говорю тебе: всех давай. Не доходит до тебя, что ли? – Руки в бока у него.

Мне бы уйти. Но любовь к ближнему вырабатываю. Вспомнилось: «С попросившим тебя пройти одно поприще пройди два».

– Мил человек, их у меня много. Спаси тебя, Господи*. – Слегка поклонилась в его сторону. Но он загородил дорогу.

– Складываешь три пальца, – с воодушевлением показывает. – Крестишься и называешь имена.

Хорошо, дорогой, давай, начинай молиться. Я глубоко вдохнула и продолжила:

– Арины, Анисии, Агриппины, Капитолины, Анатолия, Никодима, Софии, Пелагеи, Параскевы, Григория, Александра, Николая, Николая, Вячеслава, Марии, Ксении, Ксении, Льва, Алексия, Фотинии, Евгения, Петра, Марии… – Закрыла глаза и говорю, говорю, говорю.

Кожа уловила легкое движение воздуха возле лица. Открыв глаза, я увидела моего молящегося, ходящего взад-вперед передо мною. Мне бы остановиться. Но душа попала в сладостный поток будто общения с усопшими близкими. И вот они ждут, когда я назову их имя.

– Галины, Виктора, Валентины, Валентины, Александра, Александра, Фотинии, Александра, Александры, Марии, Ирины, инока Михаила, монаха Василия, Валентина, Надежды, Ольги, Лии…

Люди прошли в храм так близко от меня, что стало понятно: молитвенника рядом нет. Девочки внутри храма, видать, попали в добрые руки знакомых бабушек. Я продолжаю вполголоса:

– Вадима, Вадима, Александра, Виталия, Николая, Владимира, матушки Надежды, Наталии, Екатерины, младенца Иоанна, Анны, Антонины, Анастасии, Елены, Елены, Георгия, Бориса, Матрены, Марфы, Василины, Сергия, Наталии, Димитрия, Аграфены, Харитины, Петра, Захария, Тихона, Валентина, Марии, Филиппа, Раисы, Клавдии, Николая, Владимира, Анатолия, Варвары, Татьяны, Николая, Владимира, Гликерии, Анны, Сергия, Наталии, Наталии и всех усопших православных христиан.

Окончила я свой неполный поминальный список*. Открыла глаза, покрестилась, поклонилась на золотой крест над синим куполом. Развернулась и пошла. Мой учитель остался позади, сидящий на детской церковной площадке. Обмякший, грустный. Взявшись за ручку входной двери, услышала его окрик:

– Ты по кладбищу ходила, что ли, и имена переписывала?!

Этот его риторический вопрос остался без ответа.

Храм в честь Сорока мучеников Севастийских находится ближе всех к нашему дому. Много лет при нем служит иеромонах* Назарий. Друг друга мы знаем лично. Я, бывало, и помогала чем могла: молебен провести, территорию вокруг храма почистить, цветы посадить… Церковь по площади маленькая, но высокая и уютная.

Достаю телефон, чтобы отключить звук, и вижу восемь пропущенных вызовов от неизвестного. Интересно! Перезваниваю.

– Але, я слушаю.

– Але, а кто это говорит? – Голос показался мне знакомым.

Как представиться? Не зная, кто на том конце провода, перебираю возможные варианты представления: баба Ксюша, тетя Ксения, Ксения Николаевна. Давай по-простому!

– Ксения Свистун на проводе.

– Ксения Николаевна, доброе утро! Вам завуч Монастырский звонил, вы трубку не подняли. Поручил мне вам названивать.

– Хорошо. Я рада. Говорите, – стоя у двери храма, продолжаю я.

– Учитель по славянскому* языку улетел на Камчатку. У ребят пара освободилась. Вот завуч и решил ее вам отдать под Устав! Вы приедете сегодня?

– Я бы рада, но в сию минуту в храм захожу. И дети у меня на руках. Трое малышей. Так что…

– Отлично. Перед обедом служба окончится. С детьми определитесь – и к нам в монастырь*. Там еще дело какое-то для вас важное есть.

– Поняла, если с обеда – постараюсь. Да, точно буду. Ставьте пару Устава*. У вас все?

– Да. Всего хорошего!

– С Богом!

Захожу внутрь. Лепота!* Светло, уютно и не душно. Хористы* увидели меня сразу, так как поют они внизу, возле солеи*. Регент* Галина энергично машет мне рукой, зазывая присоединиться к служению. Но мне сначала надо девушек найти. Стою на месте, оглядываю весь храм. Не увидела. Собралась выйти на улицу, их поискать. Может, кто-то вышел с ними?

В эту секунду появляется из закуточка с крестильной купелью* Вера моя. Молодец, идет тихо, при этом оборачиваясь и показывая кому-то пальчик, приложенный к губам.

Хор начал петь. Что это?! За Верой вереницей идут Уля, Фима, еще малышка и еще два мальчика. Позиция у меня замечательная. Зная дочкино «а давай-ка…», решила понаблюдать. На очередном ее вираже останавливаю Веру:

– Я петь пойду. Меня не теряй из виду. Если хотите, приходите ко мне на клирос. Но только тихо. Ладно?

Вера вновь приложила пальчик к губам и пошла дальше по храму со своим взводом к чудотворной иконе «Августовской».

Благополучно добравшись до певчих, я затянула партию третьего голоса*, которого как раз сегодня не хватало.

– Хвали душе моя, Господа*…

Служим. Я изредка поглядываю на моих девчат. Всё! Наигрался отряд малышей. Тихой вереницей приближаются к клиросу, как короли и королевы. А как же, все прихожане посторонились, уступая им дорогу. Встали мои и сторонние малыши на клирос. Регент с певчими расположились плотнее.

Один пономарь*, лет восьми, вышел из Аилтаря, неся темно-зеленые свечи*. И видно по нему: служить он с ними не может, а выкинуть жалко. Мальчик отдал их матери, певчей. Она свечи положила на клиросную тумбочку. Я разглядела их получше. Видимо, ручной работы. Свечи как свечи, но зеленоватые. Поставят дети потом, да и все.

Маленькому отряду наличие этих необычных свечей мешало сосредоточиться на молитве. И они отправили почему-то ко мне посла. Я раздала по одной свече каждому дитятке и показала рукой на детский подсвечник. Мол, идите, ставьте.

– Господи, помилуй… – Клирос поет слаженно.

Ушли дети, но вернулись в недоумении, потому что свечи сверху покрылись черной копотью. Возвращают малыши свечи с сожалением. Как говорится: «Ушли несолоно поставивши свечи».

Одну свечу я взяла в руки и стала исследовать. Трогаю, зажимаю. Впечатление такое, будто воском облили какие-то палочки. А фитиля вообще нет! Наклоняюсь к Вере.

– Потом посмотрим. А вы с девочками и мальчиками порисуйте пока. Вон там листочки и ручки, – показываю на детский столик сбоку в храме.

Прихожане запели «Отче наш». Где дети? Скоро Причастие. Вера идет быстрыми шагами к главному аналою*. Чудеса! Она знает ход службы!

Наступила пауза в пении. Чтец принялся за молитвы. Священник вышел на исповедь*. Я любуюсь моими девочками и слышу шепот певчих. Одновременный. Что-то не то! Поворачиваюсь к ним. Взоры их устремлены в одну и ту же сторону. У всех. Иду по траектории глаз, устремленных воедино, и вижу…

Стоит полная девушка с длинными косами. Исповедуется. Но как! Она не произносит ни слова, ни полслова. Она разговаривает со священником жестами рук, одновременно выражая на своем лице те или иные эмоции. Немая! Немая исповедуется? Не по бумажке, а вживую? Мне показалось, прихожане не обращают на нее ни малейшего внимания. Привыкли. А я вижу такое впервые. Надо, но не могу оторвать свой взор. Вот она показывает движения, похожие на зачерпывание ложкой. Теперь девушка усиленно стучит по лбу и кивает с сожалением головой. Дальше исповедница широко открывает в немом крике свой рот и делает суровое лицо.

Так, Ксения! У тебя совесть есть? Быстро проси у Бога прощение. И не забудь сама на исповеди в субботу покаяться и в этом грехе. Только без рук!

Первая на Причастие выстроилась детская очередь. Я стою, держа моих близняшек за руки. Мысленно повторяю: «Синяя курточка – Уля. Голубая курточка – Фимочка». Знакомая бабушка Люда бочком подбирается ко мне и шепотом предлагает:

– Давай мне одну, на Причастие пронесу.

я наклоняюсь к Фимочке и спрашиваю:

– Пойдешь с бабой Людой к Причастию?

Племянница бросает беглый, испытующий взгляд на соискателя ее руки.

– Да.

Сама взяла претендентку за ладошку и потянула к началу очереди. Скромностью не страдает моя девочка.

Мы с Улей стоим в самом конце очереди. Зажегся свет, открылись Царские врата, выносится Причастие в чаше*. Весь храм, кто в состоянии, делает земной поклон. Уля внимательно смотрит на все это. В тот момент, когда молящиеся поднялись с колен, Уля решается. Она садится на корточки, потом на коленки. Кладет свои ладони на пол. Делает земной поклон, целуя при этом свою ладонь. И чего она у нас таким образом земной поклон исполняет? Подрастет, как следует объясню ей. Уля начинает подниматься другим способом. Сначала выпрямляет полностью ножки. Затем подбирает к ногам поближе тело. А голова-то устала! Опускает ее вниз слегка и встает. И вдруг ей открывается такая картина: люди все вверх ногами стоят! И никто этого не замечает! Встав удобнее, она сильнее прогибает голову в сторону храма. Платок с головы начинает медленно сползать к полу. Лицо наливается багряным цветом.

Уля, стоп! Прихожане, продолжение следует. Осторожно разворачиваю и поднимаю мою кроху.

Началось причастие. Счастливый и трогательный момент. Подошла наша очередь. Поднимаю наверх, до Чаши, Улю.

– Иулиания.

Батюшка медлит причастить племянницу, пристально вглядываясь в ее личико. Потом переводит взгляд на сопровождающего. Узнает меня. Поправляет свои очки на переносице.

– Ксения, я ее причащал уже.

Моментальная улыбка озарила мое лицо. Губы растянулись так, будто им не было преграды. Все так же улыбаясь, я киваю головой на детей, столпившихся за просфорами с запивкой после причастия.

– Батюшка! Они совсем близняшки. Двое из ларца, одинаковых с лица.

Настал черед священника улыбнуться от души. Одна только Уля сидит на моих руках, смиренная и серьезная.

– Причащается младенец Иулиания… Аминь…

При последнем целовании креста мы с батюшкой улыбнулись, вспомнив ту ситуацию во время причащения с одинаковыми племянницами.

Я окружена моим отрядиком. Но он не торопится домой. Поправляя детям платья, увидела лежащие на тумбочке зеленые свечи. Так, Ксения! Спросить – стыд одной минуты. А вот не знать – стыд всей жизни!

Подходит ко мне незнакомая прихожанка, протягивает пакет.