Текст книги "Смеющийся дом. Первая книга из серии «Смеющийся дом»"

Глава IV.
Монах Алим*

Игорь оказался понятливым человеком. Уловив мой настрой отдохнуть в тишине и зелени ушел, попрощавшись.

Я чувствовала себя выжатым лимоном. Но знала: посижу, отдохну – и пройдет это состояние. Бог даст силы для новых трудов.

Позвонила домой. Там все отлично. Скучают, ждут. Сижу. Негромко пищит фазан. Ксения, пакеты! Сейчас соберусь, сейчас.

Сказочно колышутся ветви березы от ветерка. Бегает ежик туда-сюда. Ксения, пакеты! Сейчас, сейчас.

– Ксения Николаевна! Ксения Николаевна! Вот вы где! Я устал вас искать. – Это говорит мне запыхавшийся секретарь учебной части Богдан.

– Со святым днем, Богдан. Что-то случилось?

– Да… то есть нет. М-м-м… И да и нет! – слегка успокоив дыхание, рассказывает мне Богдан.

– Ну, говорите. Чего там у вас?

– На богословском вас нет. На регентском вас нет. На проходной – вы не выходили. В трапезной вас нет. В учебном храме вас нет. Испарились! – и смеется своей шутке.

Активирую свой речевой аппарат:

– Да я тут, как видишь. В здравом уме и светлой памяти. – При этих словах мы оба засмеялись. – Говори по существу.

– Ну, как бы вам сказать…

– Говори как есть!

– С чего начать, даже не знаю, – словно малыш, лопочет секретарь.

– Начни с самого главного.

– Точно. В монашеской трапезной часа полтора уже сидят несколько монахов. Не наших. То есть не из нашего монастыря. Приехали человек десять подготовиться к архиерейской литургии*. Живут они в далеком скиту*. И наш владыка не был там ни одного раза.

– Хорошо, – отвечаю я. – То есть понятно. Дальше что?

– Благочинный* просит вас позаниматься с ними.

– Меня?! С ними? Архиерейской?! Ты видишь, я с пакетами сижу. У меня дела. Вы что, не могли учителя пения подыскать на регентском?

Собираю свою ношу, намереваюсь встать. Издалека слышу звук трубы, играющей «Сбор». Богдан участливо подхватывает пакеты и идет со мною пока прямо.

– Дело в том, что все учителя отказались, когда узнали, что они монахи и с ними надо заниматься архиерейской. Посовещавшись, дружно указали на вас, так как вы и Устав хорошо знаете, и являетесь действующим регентом храма. И вроде слух такой прошел, что вы книгу пишете об архиерейском служении.

Призывная труба, которую слышу только я, зовет меня все громче и громче.

Богдан направил ноги в сторону монашеского подъезда. Встрепенувшись, скороговоркой пояснил:

– Ах да! Сказали, на машине вас отвезут потом куда скажете. Вот!

Воображаемый звук трубы грозит оставить меня оглохшей. «Надо, Ксения, надо!»

Останавливаюсь перед Богданом и протяжно спрашиваю его:

– Можно я поем сначала?

– Да-да, конечно. Потом поднимайтесь наверх, вас встретят наши насельники и проведут к прибывшим. Пакеты я донесу сам. Все. Спаси Господи вас!

На том и расстались. Перекусила я в темпе, так как трапезный стул меня постоянно прогонял на спевку.

Непривычно было заходить в монашеский корпус. Неловко было подниматься по ступеням. Невозмутимо надо было пройти мимо удивленных лиц наших монахов.

Меня встречают. Слава Богу! Это мой бывший ученик Роман Платонов. Благополучно провел меня в большую аудиторию. Просторную и светлую. «Ксения, житейское отложи попечение. Сейчас – только божественное».

– Со святым днем, братия!

– Со святым днем, Ксения Николаевна, – вразнобой ответили они мне.

Сидят пожилые и молодые. Просто в подрясниках*, а кто и в мантиях*. Сильно бородатые и не очень. Загорелые и светленькие. В общем, разные монахи.

Я присела на первый стул. Сидим, молчим. Хорошо так сидим! Я молчу – понятно, стесняюсь. Они-то чего молчат?!

Я стала осматривать убранство аудитории. На глаза попался святой угол. Всего несколько икон. Но! Прямо на меня смотрит с одной из них Роман Сладкопевец.

На память пришло его житие. И стыдно стало очень.

«Что-то, когда Романа Сладкопевца вытолкнули друзья в центр храма петь и импровизировать перед архиереем, он не стал отсиживаться на стуле! При этом совершенно не поющий человек. Вышел и, нимало не сомневаясь, начал петь. Да еще как! А ты, Ксения, сидишь тут! Вставай, страна огромная!»

– Меня зовут Ксения Николаевна. Я преподаю здесь несколько дисциплин. Много лет подряд. Сегодня на нашу встречу не рассчитывала. Честно сказать, совсем не знала о ней. Могу посвятить вам свое время до шести вечера.

При этих словах некоторые монахи почесали затылки.

– Для начала, братья, молимся! – Я встала. Монахи тоже.

Жду, пока их регент задаст тон для всеобщего слаженного пения молитвы. А никто не задает! Что ж, я сама даю тон и начинаю молиться. Все братья присоединились ко мне.

– В первой части занятия проведу опрос среди вас, чтобы мне знать, в каком ракурсе с вами дальше готовиться. Итак, по одному. Расскажите коротко о своей принадлежности к церковному пению. То есть сколько лет поете, что конкретно поете, какую партию* поете, читаете ли вы и так далее.

Полная тишина в ответ. Все молчат. Ясно. Надо по-другому сказать.

– Поднимите руки те, кто из вас постоянно поет на службах, – и приготовилась посчитать.

Двое подняли. Да. Двое!

– Остальные что, стесняются? – начинаю я наступление.

– Нет, Ксения Николаевна. Редко пою на клиросе я, монах Иосиф. А постоянно на клиросе у нас поет один Алим.

– Как вы сказали? Алим? – Мне показалось, я ослышалась. Вот это имя!

Монах продолжил:

– Да, Алим. Он у нас за регента. Все службы на нем.

Я подтвердила восприятие услышанного кивком головы.

Надо придумать нечто такое-этакое. Какая-то мысль летает рядом. Спасительная. Не могу сосредоточиться под взглядом десятка молитвенников. Надо дать им задание.

– Открывайте ваши ноты, книги. Все, что взяли с собой на занятие.

Опять тишина. В смысле – сидят, не двигаются.

– Иосиф, почему не открываете ничего?

– Так нету у нас ничего, поэтому и не открываем.

В разговоре участвуем только мы двое. Остальные сидят, молятся по четкам*.

– Братия, сейчас все встали, пошли в библиотеку и принесли оттуда такие-то книги. – Сажусь писать шпаргалку в нашу библиотеку для взятия книг.

Все монахи ушли. Я осталась одна. «Думай, Ксения, думай. Господи, вразуми!» Через минутку четко увидела план дальнейшей «спевки». Гениально! «Благодарю, Пресвятая Троице!»

Пока певчие отсутствуют, написала крупным шрифтом на доске: «Исполла эти дэспота»*, «Кирие элейсон»*, «Тон дэспотин»* и т. д. И добавила еще подобные греческие тексты.

Вернулись монахи с книгами. Разложили их. Уставились на доску. Я весело им говорю:

– Учить греческий будем!

И пошел обычный для меня урок пения, но очень необычный – для прибывших.

Монаха, которого они почему-то называли Алимом, я назначила регентом. И муштровала его, не давая поблажки.

Сначала мы проговаривали хором нужные тексты. Затем я просила спеть частые напевы, которые звучат у них на службах. Подставляла те известные им напевы на эти новые, греческие словосочетания. Гениально!

Больше всего пришлось повозиться с «Да возрадуется». Минут через двадцать осилили. Я вздохнула напоказ и печально поведала ученикам:

– Это все цветочки. Сейчас будут ягодки.

– Да? – хором отреагировали монахи.

– Да, – ответила я и спела мотив просительной ектении грузинского распева. – Знакома ли вам эта мелодия?

– Да, знакома.

– Слава Богу. Теперь вместе поем ее.

Хор спел.

– Теперь еще раз, в два раза медленнее.

Хор спел. Я закручиваю гайки:

– Теперь в десять раз медленнее.

Певцы кое-как справились с заданием. Торжественно объявляю им:

– Наступил момент проверки вашей готовности для пения архиерейской. Пойте так же медленно, но подставляйте эти слова, – рукою указываю на доску.

Начал монашеский хор, как говорится, за здравие, а закончил за упокой. Стройное вначале пение развалилось под конец. Всех тянуло спеть известную мелодию гораздо быстрее.

– Ха-ха-ха! Простите, ради Христа! Это от усталости. Как говорится, не вы первые, не вы последние! Есть у кого-либо телефон с диктофоном? Или любое записывающее устройство? Нет? Тогда… Монах Неофит, выйди в коридор. У первого попавшегося прохожего попроси диктофон или что-либо подобное. Скажи, что Ксении Николаевне нужно. И я ему отдам попозже.

Идет урок своим чередом. В ходе него мы познакомились поближе. Удивительно: их игумен просто взял да и отправил на спевку всех своих насельников. Всех.

Кухонные, огородные, скотные, хозяйственные, промысловые, канцелярские послушники. Все здесь. Вот как бывает!

Благополучно и с диктофоном вернулся Неофит. Я стала говорить:

– Тишина в студии. Идет запись.

Мы поем, поем, поем. Записываем, записываем, записываем. Я стала поглядывать на часы, боясь пропустить последний момент выхода из монастыря. Мне ведь нужно в роддом успеть!

Монах Никодим задает правильный вопрос:

– Ксения Николаевна, нам бы еще по самой службе. По Уставу показать все надо. Там, говорят, все другое!

Как вовремя он вспомнил. Я присела и отвечаю:

– Сядьте отдохнуть. А я расскажу о книге «Архиерейская на хуторе». Слушайте. Завтра идете к своему игумену. Просите его зайти на сайт «Ридеро». И там, внутри сайта, просите найти книгу «Архиерей служит литургию на хуторе». Хотите верьте, хотите не верьте – она написана для вас!

Монахи заулыбались, наконец-то. Я поясняю дальше:

– Крупнейшим шрифтом, с простыми объяснениями сложных и необычных священнодействий, о которых упомянул Никодим. Там не найдете ни одной ноты, хотя книга расписана для пения тоже. На каждый новый, трудный и необычный текст в этой книге дается несколько вариантов распевов. Причем напевов знакомых и родных.

Гул пронесся в классе.

– И это еще не все. Просто и ясно, а главное, коротко и внятно даются пояснения и насчет Устава. В общем, просите игумена скачать эту книгу и распечатать вам. Желательно в формате А3. Это огромный лист. Петь легко будет. Теперь, в завершение нашего урока…

Братья снова зашумели и заулыбались, ожидая скорую свободу от непривычного для них занятия. Пришлось отодвинуть из радость:

– Братья монахи! Контрольный запев! И – контрольное дирижирование! Сейчас я включаю запись. Вы подряд под руководством Алима пропоете все, что мы прошли сегодня за три часа. Остановка карается строго. Очень строго. Пойте так, будто меня здесь нет. Идет служба и молитва. А молитва течет, раз начавшись. Она не останавливается. И вы не вздумайте остановиться! Выкручивайтесь по ходу пения как хотите!

Монахи помолились Богу. Я включила запись. Хор начал петь. Запевал Алим. Затем к нему почти мгновенно присоединялись голоса. Сначала пели в унисон. Затем тот из них, кто слышал, подстраивал терцию*.

Я встала и подошла к окну. Вон они – фазанчики, ежики. Березки, чубушники. Лавочки и навесы.

Монашеский хор поет слаженно, не суетливо. Так молитвенно! Духовно! Слушала бы и слушала!

Глянула на часы. Мне через пять минут надо тронуться в сторону роддома. Это точно! Монахи допели последнее песнопение. У меня язык-заплетык. Я объявляю:

– Достаточно. А то мне еще с людьми разговаривать. Боюсь, не поймут. Домашнее задание. Каждые день или ночь делать спевки таким образом: включаете диктофон и поете одновременно с ним. В таком же темпе, в такой же тональности. Предварительно распечатав у игумена последование «Архиерейской на хуторе» на бумаге. Пойте, одновременно смотря в книгу и видя момент, в котором вы находитесь по службе. Всё! Все, братья, молимся.

Все мы помолились и поблагодарили Бога за помощь.

Я хватаю свои пакеты и бегу вниз, на ходу крича Иосифу:

– Организуй возврат книг в библиотеку. Верни диктофон и попроси переслать запись на сайт вашего скита. Помолитесь о мне, грешной Ксении.

Во дворе меня догоняют Алим с Макаром. Макар забирает пакеты и несется к проходной, видать. Алим быстро шагает около меня.

– Как вас благодарить?

– Я же сказала: помолитесь за меня с домочадцами.

– Хорошо. – Алим успокоился и придумал: – Приезжайте к нам в скит на неделю. Со всей семьей.

– Я подумаю над этим, Алим.

К воротам монастыря подъезжает минивэн с красивой надписью сбоку: «Скит святителя Николая». Отлично! Меня правда довезут? Это кстати!

Загрузившись в минивэн, тронулись в путь. Я время от времени указывала направление, повороты и т. д. При подъезде к роддому не удержалась и обратилась к регенту:

– Можно вас спросить?

Алим стал улыбаться.

– Я даже знаю вопрос. Все люди подобный вопрос начинают такими словами. Отвечаю: да, есть. Есть такой святой в святках*. И подвиг его хорошо известен. И много имен святых таких существует. Откройте календарь* и убедитесь, Ксения Николаевна.

Лихо подъехали к роддому, к главному входу. Я появляюсь из машины. Уставшая. С пакетами.

Мимо проходят медработники. Глянув на надпись по боку минивэна, начинают хихикать. Я бы тоже хихикала!

Глава V.
Матушка Гульнора

Подхожу к окошку «Передачи передач». Улыбаюсь от «помидорно-помидористого» сочетания слов. Протягиваю пакеты, беру чистый листок и пишу получателя: «Матушка Галина, супруга священника Дионисия. 2-й этаж».

Жду, когда работница протянет руку за «наводкой». Отдаю ей листочек. Она вертит его в руках, открывает толстый журнал. Читает его. Потом еще раз проглядывает в нем данные. Поднимает на меня взор. С печалью в голосе сообщает:

– Такой нету в роддоме.

Ну почему печальные мысли пронеслись в голове? Я помолчала, подумала и сказала медсестре:

– А может, она… того? – и посмотрела на потолок.

Медработница молча открыла другой журнал и стала исследовать его. Вердикт меня не утешил:

– Нет нигде такой!

Медсестра собирается встать и закрыть окошко. Я настаиваю:

– Девушка, милая! Моя приятельница разболелась. Меня попросила отвезти своей родственнице… – мой указательный палец поднялся вверх, – эти пакеты. Этаж указан. Разрешите, я пройду внутрь, поищу.

Медработница замешкалась. Я подкидываю информацию:

– Пакеты оставлю здесь. Вернусь быстро. Ну пожалейте!

Не говоря ни слова, приемщица встала. Открыла боковую дверь. Протянула мне белый халат. Дала в руки маленький коричневатый бланк. И подтолкнула к служебному входу. Спаси тебя Господи, мил человек!

Лабиринт служебного входа привел меня на площадку перед тремя закрытыми дверями. Хм! Какую открыть? Как там в сказке? Пойдешь налево… пойдешь направо… И? Не помню! Значит, пойду прямо.

Смело открываю среднюю дверь, ведь у меня коричневатый листочек в руках. Вижу лестницу на второй этаж. Не ошиблась!

Напеваю песню и иду. Услышала несколько голосов сверху. И шум спускающихся вниз по лестнице людей. Только вот удары подошв о ступени лестницы звучат неровно.

Со мною поравнялись несколько человек, наполовину тянущих, наполовину несущих человека в коляске. Вид у сидящего был опрятный, ухоженный. Пожилой мужчина улыбался тихой, довольной улыбкой. Но! Командовала всей этой процессией женщина. Среднего роста, с копной иссиня-черных волос.

Поравнявшись со мной, она остановилась, загородив собою всю площадку.

– Посмотрите на него, – начала она без предисловий. – Видите, глаз косит один? – При этом она указывает мне, какой именно глаз у улыбающегося человека косит. – Это мой муж – Джамшед. Он лежит тут, в больнице, на реабилитации. Вот почему он такой? А? Вы скажите мне, почему? – взывает она.

Мне становится неловко, потому что я не в теме, как говорится. Да еще этот белый халат на мне. А вдобавок в руках листочек! Пока молчу.

Она, видимо, должна выговориться и уйти восвояси. Уперев руки в бока, черноволосая ораторша продолжает:

– Однажды мы всей семьей подсуетились, отвезли моего Джамша в Москву. Оттуда – в Тулу. Затем отыскали монастырь со старцем* Власием. Выстояли большую очередь, чтобы попасть к нему на разговор. И заходим, в общем… – Рассказчица полностью перенеслась в те прошлые воспоминания и переживания.

Люди, сопровождающие мужчину, прошли к форточке и присели на широкий, модный подоконник. Я отметила эту деталь: значит, они ее знают. И знают также то, что говорить она будет долго.

Немного занявшись своими думами, слегка отошла я от мысли ее повествования. Черноволосая супруга стоит теперь позади своего мужа, обнимая его за плечи.

– Поговорили мы о том о сем. И вдруг батюшка Власий начинает разговаривать с моим Джамшедом на памирском* языке?! Если я скажу вам, что мы были удивлены, то это, считай, я вам ничего и не сказала! Обычно молчаливый Джамш как начал с ним диалог вести! И говорит, и шутит! И на вопросы отвечает, и сам вопросы задает! А самое главное: у него скосил сильно к переносице один глаз. Он и не замечает! А я-то знаю. Сорок лет вместе живем. Это означает крайнее напряжение его мысли, воли, дум и удивления.

Я неосознанно посмотрела на листок. Собеседница поняла этот жест по-своему. Дотронулась до моей ладошки и сказала:

– Сегодня был обход у этого выдумщика. – Она показывает рукой на сидящего и говорит так, чтобы муж обязательно услышал ее слова. – Доктор, лечащий его, спрашивает: «Как вы себя чувствуете? Хорошо?» Моему делать нечего, он и отвечает: «Хорошо!»

Ох и боевая подруга у инвалида-колясочника! И артистка.

Я навалилась на стену, думая об успешном окончании разговора. И была понята правильно. Она сразу подошла ко мне вплотную. Развернулась в сторону мужа. Показала на него пальцем и грозно спросила меня:

– Скажите, пожалуйста, доктор, сейчас у него глаз косит?

Я вспомнила о позднем времени и собралась уйти. Но коса нашла на камень. Черноволосая разошлась не на шутку:

– Скажите мне прямо: его глаз косит? Я вам сама отвечу: косит. Потому что он наврал. Он хотел очень домой и обманул доктора. И нас выписали. Вот идем до дому, до хаты.

Горячая супруга разом «сдулась». Стала обыкновенной женой и скомандовала помощникам:

– Привал окончен, ребятки. За дело!

Вновь протопали по лестнице шаги, и процессия двинулась вниз. Я посторонилась.

В тот момент, когда инвалида проносили на коляске мимо меня, он поднял свой взгляд, проникнув напрямик в душу.

Человеческим языком это не объяснить. Мы разговаривали сердце с сердцем.

Оказывается, мужчина любит свою семью, молится за нее, скучает без нее. И этот свой поступок не мог не совершить! Я увидела на его шее золотой крестик. У нас у обоих Бог стоит в жизни на первом месте. А на втором – семья.

Друзья пронесли коляску вниз, но сидящий на ней все выворачивал свою голову на меня. Я одобрительно закивала головой и показала ему поднятый вверх палец в собранном кулачке. И удвоила свое восхищение им, добавив и второй кулачок с поднятым пальчиком.

Двинулась дальше. Наличие коричневатого бланка, видимо, сыграло роль местного пропуска. А вот и нужное отделение. Остановилась перед пластиковой дверью, собираясь с мыслями. Само собой получилось, что я начала читать объявление, написанное от руки: «Всех больных закапывать в 7 утра». Открываю дверь. Смело подхожу к дежурной медсестре на посту. Говорю:

– Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, матушку Галину.

– У нас нету такой, – не мешкая ни секунды, отвечает она мне. Видя мое удивление, добавляет: – Мне пришлось на посту провести двое суток. О матушке мы бы знали, конечно! – и склонилась пониже над медицинским журналом, считая вопрос исчерпанным.

Эх, медсестричка, не на ту нарвалась ты. Я села рядом на стул и приготовилась «надоедать». А что мне оставалось делать?! Уходить домой с пакетами? Жаловаться идти? На кого? И вообще это не мой стиль жизни.

– Милая девушка, пожалуйста, позовите матушку Галину. Она точно у вас здесь.

– У нас в отделении матушки Галины нет. Я вам ответила уже. – Медсестра повысила голос. – Идите поищите по другим этажам и отделениям.

Голос ее увеличился на несколько децибелов. Можно сказать, что она кричала на меня.

Вдали показалась ее коллега. Набрав неимоверное количество воздуха в легкие, моя медсестра как крикнет в ее сторону:

– Злата! У тебя матушка Галина есть в палатах?

На шум стали выглядывать из комнат пациентки.

– Матушки Галины у меня нет, – громко отвечает Злата и идет дальше по своим делам.

Моя жесткая медсестра поднялась со стула, помолчала, обдумывая верное предложение, адресованное мне.

Я поняла невозможность продолжения разыскивания матушки в такой обстановке. Извинилась и собралась развернуться к экзиту*. Вздрогнула от неожиданности, так как мне на плечо легла чья-то ладонь.

Позади меня стоит молодая красивая женщина. Волосы ее, коричневые и кудрявые, так забавно обрамляют без единой морщинки лицо. Она улыбается нам обеим, волей-неволей показывая идеально белые зубы.

– Я матушка Галина. Вы что-то хотите спросить?

Медсестра моя готова была провалиться на этом месте, но пол был цементный. Поэтому она просто уселась за свой столик. Наклонила голову пониже. И принялась дальше исследовать профессиональный журнал.

Мне стало так забавно! Я улыбнулась матушке. Взяла ее под локоть и предложила сесть в маленьком фойе, на мягких диванчиках.

Замечательно оформлено помещение для встречи с родными! Мы удобно сели на диван, находящийся между двумя раскидистыми китайскими розами.

Честно говоря, я вспомнила о ждущих меня дома детях. Но возможность разгадки странной истории взяла верх.

– Ну, здравствуйте! Меня зовут матушка Галина. Я вас внимательно слушаю. – Красавица матушка отклонилась на спинку дивана.

– Меня зовут Ксения, – начинаю я повествование. – Живу с семьей в доме, где в соседнем подъезде живет сестра вашей тещи. Она меня очень просила привезти сюда пакеты. Я согласилась. Привезла, они в комнате «Передачи передач».

Матушка кивнула в знак признательности и сказала:

– Спаси вас Господи! Вам идти, наверное, надо?

«Надо, Ксения, надо. Конечно, надо».

Но как я могу уйти, не узнав чего-то? Сама себя ругаю: «Ксения, любопытство – это грех*. Поднимайся и уходи по своим делам. Всё. Миссия окончена». А мне не уходится!

Я проиграла в этой борьбе. Открываю рот и спрашиваю:

– Матушка Галина! Почему никто не знает в отделении о том, что вы супруга священника?

Она захохотала сразу и весело.

– О! Это отдельная история. Вы торопитесь?

Моя голова начинает выписывать неопределенные движения, которые можно трактовать как угодно. Одновременно кисти рук проделывают точно такую же комбинацию.

– Ясно! – Матушка сияет от счастья. – Расскажу. Слушайте. Муж мой исмаилитский перс, чистокровный. Матушка моя кержачка-чалдонка. Это сибирская народность, происходящая от старообрядцев с Дона. Отец у меня обрусевший француз. Семья у нас вся крещеная, постоянно причащаемся. Но документы есть документы. По паспорту я Гульнора Алишерова. Переделывать документы не собираюсь, – Рассказчица задумалась, вспоминая свое, личное. Тряхнув головой, продолжила: – Выйдя замуж и поменяв фамилию, сильно стала замечать, что окружающие люди делали выводы обо мне по фамилии. При этом они чаще всего совершенно не знали меня лично. И постоянные вопросы ко мне: а что? а как? а почему? – Матушка изменилась в лице.

«Ксения, что ты наделала?! Ты досадила человеку. Беременному!» Я зашуршала сумкой, собираясь извиниться и уйти. В этот момент матушка Галина засмеялась.

– Недавно случай был забавный. Лежала я со старшим сыночком в больнице. В палате нас четверо мамочек. Никто меня ни о чем не спрашивает. И хорошо! Я замечала всего лишь то, что иногда при входе в палату прерывался их совместный разговор. Наступил день, в который соседка с ребенком выписывались. Она накрыла маленький стол на прощание. Женщины и я ели, делились рецептами, общались. Та, которую выписывали, предложила тост: «Давайте выпьем за мусульман, которые окрестились в православии!» По ее разумению выходило, что это я мусульманка. Бывшая. Крест они на мне каждый день видели. Пришлось много в тот день мне высказать. И с той поры, помня о душевной натуге после таких слов, я решила молчать. Пусть что хотят думают. Главное, чтобы Бог знал, кто я есть!

– Да, матушка! Я о такой стороне жизни и не задумывалась. Вы извините. А если кому-то действительно вы нужны?

– Не переживайте, – матушка погладила мою руку, – Бог все управляет. Вы сейчас встанете и уедете по своим делам. А мои дела… – Собеседница залилась смехом. – Поверьте, мои дела с этой минуты только начинаются. Вот теперь узнали – и начнутся вопросы. А я выиграла время, належалась, отдохнула. Теперь можно и проповедовать. Денек дадут мне отдохнуть. А потом всё. Тишина нам только снится! Такое паломничество начнется в мою палату – мама не горюй! Сначала придут подкованные. Затем начнут приходить для разговора стеснительные и робкие. И темы будут самые разные: от триединства Бога до сына-подростка. Вот и мое служение таким образом совершается. – Матушка смеется.

Такое впечатление, что она смеялась бы и без меня. Так рада она этой теме. В фойе вышла техничка. Обвела взглядом диванчики:

– Матушка, пройдите на процедуры, пожалуйста, – и удалилась.

Рассказчица встала. Мы пошли к разным дверям. На прощание она сказала:

– Началось!

Мы посмеялись, помахали друг другу ладошками и разошлись.

На выходе из фойе меня остановил охранник:

– Уважаемая, халат верните!

Оказывается, я в раздумьях пошла к выходу в медицинском халате.

Хорошо, что напомнил. Подойдя к окошку «Передачи передач», я вернула халат. Написала на листочке: «Матушка, 2-й этаж». Вложила его в принесенные мною пакеты и стала уходить. Вдогонку слышу окрик дежурной:

– Вы уверены?

– Более чем! – был мой ответ.

Выйдя на улицу, за больничные ворота, огляделась. Только-только начали опускаться сумерки. Природа замерла. Все тихо. В поле моего зрения попала знакомая припаркованная машина. Я подошла ближе. Да это же Ромы, кума* моего!

Окна тонированные, много не увидишь. Постучала. В ответ – молчание. Открываю дверь. А там такое! Я попала в настоящий кинотеатр. С кукурузными палочками, орешками, лимонадом и шоколадками. Милые мои дети! Вы мои счастье, радость и веселье.

– Мама!

– Привет, мам!

– Садись быстрее смотреть.

– Самое интересное началось.

– Кума, здравствуй! – с дальнего сиденья выглядывает кум.

Я так обрадовалась моим деточкам с кумом, что не сразу поняла их странное геоположение. Спрашиваю всех:

– А что это вы тут делаете?

Машина затряслась от детского и взрослого смеха.

Дети осознали долгосрочность своего пребывания в замкнутом пространстве. Повыскакивали на улицу. Встали под развесистыми серебристыми тополями. Под руководством Максима, на радость прохожим, принялись дружно делать зарядку. Кум появился последним.

– Здоровеньки, кума!

– И вам не хворать.

Мы обменялись рукопожатиями и отошли присесть на скамейку.

– Рассказывай, кум, как ты докатился до такой жизни?

Он задорно рассмеялся в ответ:

– Охотно.

Немного успокоившись, жестикулируя руками и постоянно хихикая, начал свой рассказ:

– Жили-были в лесу маленькие белки. Однажды мама говорит им: «Дорогие мои, попрыгаю я по деревьям, поищу вам самые вкусные орехи – кешью. Только вы сидите тихо! Из дупла не выглядывайте!» Сказала так мама-белка им и прыгнула из дупла далеко-далеко, на самое высокое дерево». – Кум начинает смеяться, вспоминая об одному ему ведомом событии.

Я глянула на физкультурников и замерла: Христина энергично объясняет столпившимся прохожим, как правильно следует приседать, не травмируя спину. Во дает! Выросла доча! Возвращаюсь к оставленному разговору и слышу:

– В общем, медведь им говорит: «Вылезайте из дупла, пройдем по лесу, я соберу вам малину и грибочки». Но маленькие белочки попросили его самого залезть к ним и угостить малиной. Пришлось медведю залезать в дупло, угощать белочек малиной. Так и сидел он в гостях. Прошло время, и мама-белка вернулась с полными карманами орешек кешью.

Я угадываю конец и говорю куму:

– Вот и сказки конец, а кто слушал – молодец!

Мы оба засмеялись, смотря на бегающих вокруг посадок детей.

– Все-таки ты как здесь с ними оказался? – задала я свой ждущий в очереди вопрос.

Вместо ответа кум опять начинает хихикать. А мне не до смеха. Хочется услышать скорее. Наконец он смилостивился и сказал:

– Иду я, значит, мимо вашего дома по тротуару. Вижу: огонек горит. Дай, думаю, зайду в гости, с крестницей повидаюсь. Посидели, поговорили. А потом и поехали сюда все вместе. Ты что, не рада?!

Кум отвлекся на рассматривание марширующих детей. Я, конечно, рада. Неожиданно, да и все. Чего тут говорить? Кум продолжает:

– Сели мы в мою машину и приехали к тебе. Позвонили, а ты трубку не берешь – занята, стало быть. Посмотрели на часы – надо немного подождать. Тогда я достаю вкусняшки из пакета. Компьютер из сумки. И начинаю твоих детей, мою крестницу развлекать. Как-то так! – Кум снова смеется.

Я поняла! У детей и кума есть какой-то свой секретный секрет. И мне он о нем не рассказывает. И молодец! Но я-то знаю: со временем их секрет все равно окажется и в зоне моего доступа.

Подошли дети. Мы уселись в машину. Кум рулил надежно и плавно. Дорога была свободной, ровной и такой желанной. Благополучно довез нас до дома. На часах 20:24.

Покидала я машину усиленно кряхтя и охая. По лестнице шла… Нет, я не шла, а брала приступом каждую ступеньку. Дверь! Красавица! Милая! Родная! Достаю ключ и начинаю открывать вход в покой, отдых и еду. Деточки молча облокотились на стену подъезда. Устали, наверное. Дверь не поддается. Я не могу поймать нужный ракурс, чтобы открыть. Наклонилась пониже. Присмотрелась и вставила ключ в скважину. И чуть не получила по лбу! С той стороны двери заскрежетал замок. Я улыбнулась, предвидя встречу с тем, кто услышал наши потуги.

Входная дверь открывается, и оттуда появляется наш сосед снизу. У всех Свистунов на лице написана одна и та же эмоция: а что вам надо?! Первым в себя пришел сосед:

– А что это вы тут делаете? – и стоит, не шелохнувшись, в проеме.

Пока я подбирала нужные слова, адресованные ему в ответ, сосед поднял вверх указательный палец и произнес:

– Ваша дверь этажом выше, граждане.

Дружный обоюдный смех заменил все вопросы, ответы, извинения и оправдания!

Войдя в дом, на этот раз свой, мы были встречены деточками и их любовью.

Куда деваться от многочисленных вопросов, которые всегда появляются в семье по прошествии дня? Поговорив с детьми полчаса, я уселась на мягкое кресло, склонив голову набок. Сказать, что я устала? У меня каждый день такой! Тогда что? Наверное, устала от эмоционального наполнения дня.

Пошумев немного по квартире, дети собрались в дальней комнате. Сквозь такую желанную, мягкую и теплую дрему слышу их смех и реплики. Пора их спать укладывать, однако!

– Мама, к нам стучатся! Мама, к нам стучатся! – без конца повторяет в моем сне Верочка. – Мама, в дверь стучатся, – затевает она вновь и вновь.

«Крепко мне спится в кресле, в тишине…» – подумалось мне. Открываю глаза. Никого.

Встаю и иду на разведку. Вижу Верочку, обнимаю и говорю:

– Представляешь, ты меня сейчас во сне разбудила!

Вера стоит безучастно, лишь смотрит на меня серьезно.

– Мама, к нам стучатся.

– Ха-ха-ха! А откуда ты знаешь? – Глажу дочку по волосам.

– Мама, к нам стучатся! – Вера довольно хорошо выдерживает свою роль и даже не улыбнется!