Текст книги "Смеющийся дом. Первая книга из серии «Смеющийся дом»"

 
– Так хотел он, его вина!
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
 

Худой сжал кулаки, поправил волосы, видимо, собираясь идти на войну. Я стучала по струнам так, что могла запросто их порвать. «Господи, пусть со слушанием этой песни у ребят начнется новая, счастливая, полная патриотического настроя, полезная жизнь». Такие мысли сопровождают мое исполнение.

 
– Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
 

Как гром среди ясного неба прозвучала просьба Андрея к водителю:

– На «Веселой» остановите, пожалуйста.

Что ж? Встаю. Начинаю пробираться к выходу при полной тишине. Послевкусие песни мощно остается в умах, сердцах и душах слушателей. Первым опомнился водитель.

– Пассажиры, подвиньтесь. Пожалуйста, подвиньтесь. Покажите, кто пел! – не покидая своего места и стараясь оглянуться назад, громко просит наш водитель. – Да наклоните вы головы, дайте глянуть на того, кто пел. – Командир салона умудрился привстать, не покидая своего сидения и не теряя контроль над педалями.

Андрей уже выпрыгнул на асфальт, протягивая мне руку. И тут проснулась компания:

– Э! Э! Ты куда?

– Как тя погоняют*?

– Дай телефончик свой, – наперебой галдят они.

«Как мне поступить? Здесь и сейчас, Господи? Не тот результат будет, если я тихо уйду из их жизни». На самой подножке, разворачиваясь корпусом в салон, кричу, объявляю. Всем!

– Приходите в Монастырь, в Методический Центр. У нас много таких, как вы! Они были такими в прошлом! Не стесняйтесь! – и отдельно водителю: – Благодарю!

Я вышла, Андрей закрыл дверцу. Непривычно было видеть такую отъезжающую в темноте маршрутку. Она сияла внутри включенным светом и лицами недавних слушателей.

Микроавтобус уехал. Мы остались одни. В темноте. В тишине. И почти ночной прохладе. Андрей обнял меня. Я, поставив деку* гитары на пальчики ступней, прильнула к нему. Сколько мы стояли так? Молча. Без движений и суеты. Такое возможно, когда всю жизнь проживешь с родным мужем!

Оставшийся до сна кусочек вечера помню смутно. Дом, дети, их сюрпризы. Торт роднулечкиными руками. Запись отрывка вечерних новостей с выступлением моего детского Хора…

Звонок батюшки Василия в первом часу ночи был совсем как во сне. Я передала трубку Андрею.

Потом тишина, одеяло, тепло, ночник. И все те же широкие и теплые ладони, похлопывающие и усыпляющие меня, как младенца…

Глава XXIV.
О, несравненная королева!

Зачем? Зачем меня толкают? Зачем не дают спать? Я вижу, что еще темень за окном. Значит, часов пять утра. Мне только в шесть вставать надо, на Службу идти.

У детей выходной и отсыпной. Дети повырастали, малышей нет. Да кто меня толкает?!

Сейчас специально проснусь. Резко вскачу и проучу этого толкателя! Стоп!

В прошлый раз я соскочила сонная, с закрытыми глазами, как обычно люди делают. Вела туловище за головой, чуть свешенной и тянущейся впереди себя сбоку от дивана. И так сильно этой головой ударилась о стену!

Оказывается, не на той стороне спала. Во избежание предыдущего треска головой сейчас сделаю по-другому. Сначала высвобожу ноги из-под одеяла. Затем спокойно, обхватив их руками и округлив спину, мягко и плавно сяду, подтягиваясь за коленкой, как на фитнесе.

Как странно. Я сплю, но и думаю. Начинаю резкими движениями ног немного в сторону скидывать с себя одеяло. И тут – хрясть! А-а-а-а!

Пальцы ноги врезались в невесть откуда взявшуюся здесь преграду. Вот это я понимаю: пробуждение. Всем пробуждениям пробуждение!

Сон как ветром сдуло. Вскочила и секунд десять не могла понять: где я?

Кровати моей нет. И стенка не с той стороны. Растерянно оглядываюсь по сторонам.

Неужели это Андрей меня разбудил?! Вот он сидит, полуночник! Присаживаюсь по-турецки на ковер возле его ног:

– Андрей, как дела? – а голос хрипит мой.

– Это ты, родная, скажи, как дела? Кушать хочешь? – перевел разговор в другое русло муж.

– Да. Чай горячий и котлету рыбную, мечтаю вслух.

– Слава Богу! Я так и знал! – Андрей наклонился. Улыбнулся и извлек откуда-то снизу поднос, уже сервированный моим «заказом».

– Умеешь ты удивлять.

Помолившись, принялась за еду. С аппетитом завтракаю. Задаю вопрос:

– А как я в зале оказалась? Неужели ночью, как луна́тик*, перебралась из нашей спальни сюда?

– Да нет, Ксюша, все нормально. Вчера ты еле дошла до дома, потому что была просто вымотана.

Сама собой из меня вылетает реплика:

– Вымотанная и счастливая. По всем фронтам!

Я успеваю подтвердить свои слова поднятым вверх указательным пальчиком.

Муж целует меня в лобик:

– Счастливая, веселая и смешная. Моя жизнерадостная. Ах да! Меня попросил батюшка Василий тебя так рано разбудить. Ты помнишь, что он вчера звонил?

– Смутно. – Лучше горько сказать, чем сладко обмануть.

– Он столько много говорил, что пришлось мне все записать. Готова слушать? – Андрей привстал, видимо, собираясь идти за посланием.

– Готова! – игриво отвечаю ему. – Королева благоизволяет принять посла. Повелеваю зачитать челобитную. – Устраиваюсь на кушетке удобнее, допивая чай.

Глаша́тай принес большой лист. Встал в позу германского вельможи из кинокомедии «Иван Васильевич меняет профессию». Жестикулируя рукой, немного добавляя подходящий, по его мнению, акцент, начинает.

– О, несравненная королева самого красивого городка на далекой Земле, Ксения! Да будет вам известно, что нам стало известно о приготовленном чудесном гостинце для вас. Красоту и важность его ни в сказке сказать, ни пером описать. Повелитель желает удостовериться в вашей премудрости. Ныне уготовано пройти вам несколько испытаний. По окончании оных вам открыт будет секретный секрет успешного успеха. По неслучайной случайности откроет его ваш духовник.

С этого момента я начинаю тихо и счастливо смеяться. Понимаю, что мужу стоило неимоверных усилий переделать обычный батюшкин текст в такую посыльную грамоту. И все – ради меня!

Мне очень радостно. То, что сегодня дальше будет, по-любому случится так и так.

А сейчас я просто счастлива! Отвлеклась. Что там Андрюша читает? Напрягаю внимание и слышу следующее:

– Мы ведаем, что на закате дня вас ожидает служба в Церкви. Мы ведаем о единственном дне в седмице отдохновения от трудов своих. Нам открыта ваша безграничная любовь к королю Андрею и наследникам своим: принцам свет-Захарию, свет-Максиму, свет-Тихону. За дальними горами и морями ведомо о несравненной красоте и достойном воспитании принцесс: свет-Нины, свет-Веры, свет-Христины и свет-Надежды. Мир сторицей воздаст вам с вашими домочадцами потраченные на близгрядущие испытания силы и время.

Я хихикнула. Мне стало совершенно весело. Сытно, тепло, довольно и уютно. Андрей, то есть посол, зачитывает дальше:

– Суть прошения. – Глашатай делает многозначительную паузу. – В день оный с шести тридцати утра полностью взять в свои руки бразды правления в Божьем доме по адресу: хутор Плес, место, идеже хотят быть погребенными тела человеков, сиесть – погост (кладбище). За посильную мзду и при отсутствии оной раздавать мирянам книги, свечи, лампады, милостыню. Оформлять печальным Чин совершения погребения. Помогати люду написова́ти Помянники с именами усопших. Но первенствует в челоби́тной* просьба петь во всеуслышание в Храме том. А коли вы сподо́битеся*, – Андрей явно подустал, переминаясь с ноги на ногу, но мужественно продолжал: – Подобает бо вам ведати, о несравненная Ксения, гостинец не замедлит себя ждать. Прошу вашего произволения откланяться восвояси!

Муж не знал, чего еще добавить в свой образ. Он просто стал отпрыгивать назад в коридор, не поворачиваясь ко мне спиной. При этом старался широко улыбаться.

– Браво!

Хлопаю в ладоши и встаю. Начинаю прыгать на цыпочках вслед за ним. Наш тихий, но все же топот не замедлил ждать последствий.

Из-за двери мальчишеской спальни высунулась лохматая сонная голова Тихона. Не сумев до конца открыть свой второй глаз, он спросил низким голосом:

– А че это вы здесь делаете?! Выходной ведь уже начался! – и исчез обратно вглубь.

Мы с мужем уселись от смеха прямо на пушистый ковер. Говорим друг другу:

– Танцуем!

Пытаемся успокоиться и снова стать взрослыми. Но не тут-то было!

Андрей еще больше стал веселить меня, в точности копируя интонацию из последнего кадра детского кинофильма «Добро пожаловать! Или вход посторонним воспрещен». Там крупным планом появляется очень удивленное лицо мальчика. Он просто лопается от удивления и спрашивает: «А че это вы здесь делаете? А? Кино-то уже кончилось».

Отсмеявшись вдоволь, я поднялась собираться для нового наступившего дня.

Запас времени позволял попить еще раз чая. Продумать предстоящий день и приготовиться во всеоружии.

На родительском мини-совете решено: Андрею остаться с детьми. Мне на автобусе ехать в кладбищенскую Церковь с условием быть всегда на связи.

Как там говорят: долгие проводы – лишние слезы? Внимание! Сегодня родилась новая поговорка: быстрые проводы – быстрая встреча!

Я подходила к остановке, мысленно кружась в воздухе от благодарности, радости и счастья, как вот этот сорвавшийся листок клена.

Автобус 71-го маршрута подъехал практически мгновенно. Я не успела принять на себя вид бабушки.

Захожу внутрь. Салон, к удивлению, почти полный. Пристраиваюсь стоя. Зато возле окошка.

На последующих остановках стали заметно прибавляться пассажиры. С тяпками, граблями, ведрами, цветами… Это и понятно.

Местная Родительская суббота*. Ее так и называют между собой. Интересно, кого батюшка поставил в «Похвалу» мне на замену?

Поговаривают о происхождении этого поминального дня в честь самых красивых юношей и девушек нашего городка.

В далекие, древние времена их поработили и повезли в Среднюю Азию. Но они все до единого погибли по дороге туда…

Толпа медленно и поэтапно вдавливает меня в стенку и стекло автобуса. Пришлось сгруппироваться, чтобы не быть посмешищем со сплющенным набок лицом со стороны улицы.

Жизнь – удивительная штука! В таком положении, оказывается, найдутся романтики.

Поодаль стоит мужчина чуть старше меня, с полуседыми волосами. У него густые черные брови. И такие выразительные карие круглые глаза, что я волей-неволей поглядывала в его сторону исподтишка.

Вот и нашла себе занятие. Ищу ответ на свой вопрос: как же, прожив жизнь, он так сохранился?

На следующей остановке толпа пассажиров колыхнулась и определила этого незнакомца продолжать путешествие рядом со мной.

Оглянувшись по сторонам, слегка улыбнувшись, кареглазый пассажир обратился ко мне:

– Девушка! Давайте вечерком встретимся в центре, погуляем по аллеям. – Один уголок его губ растянулся в улыбке.

«Так, Ксюша, ты – бабуся, – сказала я себе. – А полуседого проучить надо». Набираю побольше воздуха в легкие. Рассчитываю свой будущий звук на рядом стоящих попутчиков. Поворачиваю лицо к предлагающему прогулку и прямо кричу:

– А-а-а-а? Говорите громче, я не слышу! – И смотрю ему прямо в глаза, будто ожидая повтора.

Как я и предполагала, многие пассажиры услышали все это. Стали наблюдать за развитием событий.

Взгляд тех, кто слышал его предложение, красноречиво выражал их мысли и все, что они о нем думают.

Обычно такой уловки с моей стороны бывает достаточно. И желающим познакомиться, и пребывающим подшофе.

Но, оказывается, не ему. Чернобровый как-то резко выпрямился, опустил подбородок к груди и сказал громче прежнего:

– Давайте познакомимся! В ресторан сходим! – и замолчал.

Ничего себе! Такое первый раз! Он не смущается ни капли. Тогда…

Я приложила ладонь к уху. Добавила металлические нотки в голос. Стала нараспев, протяжным звуком, громко говорить ему:

– А? Повторите, пожалуйста. Говорите громче. Я глуховата. – Мужчина молчал. Я тайком глянула название приближающейся остановки. – Музей Варанкиных? Так он на следующей остановке. – Мужчина сконфузился, но меня было не остановить. Пришла мысль о семье и детях, которые его ждут. – Как выйдете, прямо по курсу движения автобуса идите. Идите, идите, идите, – повторяю я одно и то же слово со знаменитой интонацией, при этом активно показывая рукой в неопределенном направлении. Многие попутчики стали смеяться.

Двери салона открылись, и мой несостоявшийся кавалер выскочил наружу, не глянув по сторонам и не попрощавшись. Так-то!

Я снова отвернулась к окну. Скоро моя остановка. Видимо, не только моя. Пассажиры разом заговорили. Взяли свои баулы, тяпки, цветы и стали пробираться к выходу…

Кладбищенская Церковь в честь великомученика Георгия Победоносца. Сколько лет мы ее с батюшкой Василием строили? Сколько придумывали, красили? Сколько украшали? Мы ее и освятили* вдвоем, по благословению Архиерея.

Подхожу к Храму. Замечаю ожидающих его открытия людей. Это в 6:20 утра! Прохожу мимо.

Сначала надо ключ из тайника достать. Заворачиваю за угол. Поднимаю нужный камень, а там… А там – нет ключа! Где он?! Может, в другом тайнике, который был у нас первым?!

Иду к вагончику строителей, отодвигаю слабо прибитую дощечку в сторону. Вон он!

Да не один. Рядом примостилась записка: «Ха-ха-ха! Испугалась? Молодец, не забыла». Ай да, батюшка!

Иду открывать Храм, сияя как солнце.

Молящиеся оказались не новичками. Разбрелись по Храму сообразно своим духовным нуждам. Ставят свечи. Просят заступничества Святых. Заполняют именами свои Помянники – записки.

Стройная женщина в тюрбане пошла ставить свечи перед каждой Иконой.

Мальчик, совсем еще подросток, долго и усердно молится перед «каноном» об упокоении чьих-то душ.

Скромно одетая молодая мамочка приподнимает светловолосую девочку для лобзания образов. Все чинно и благоговейно.

Я спокойно стала приготавливать к Родительской свой рабочий закуток.

Увядшие цветы последовали в мусорное ведро. Записки, по которым вчера отслужили, отправились на сжигание в специальную емкость. Прогоревшие свечи освободили место для новых, молодых. Загорелись лампадки перед Иконами. Приготовилось много белой порезанной бумаги для будущих записок. Наступило время, в которое я обычно начинала молиться об усопших.

Но сегодня – Родительская суббота. Ожидается большое количество людей, зашедших в Церковь.

Я стала рассматривать орнамент на стене. Сочинить его, нарисовать и разукрасить благословил меня батюшка Василий.

Сколько лет прошло с тех пор?

Совершила я Крестное знамение. Глянула на Святой образ Троицы и сказала:

– Что день грядущий мне готовит? Господи, ты сам все управь. Прошу.

Присела на свою скамеечку в благоговейном ожидании.

Глава XXV.
Текля

Я склоняю голову. Мысленно обращаюсь к Богу: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного».

Одна группа людей сменила собой другую. Они сами берут свечи, жертвуют деньги, ничего не спрашивают. Со стороны может показаться, что здесь так всегда и происходит. А я чувствую: эта тишина обманчива. То ли автобусы стали чаще останавливаться за окном? То ли разговоры с улицы стали доноситься громче и чаще? То ли зашедшие внутрь храма не все знали о том, что громко разговаривать и продолжать общаться с собеседником на обиходные, семейные темы не принято в Церкви?

Я решила помолиться «молитвой Оптинских старцев», прося укрепления на предстоящий день. Начала:

– Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день… И твердым убеждением, что на все Святая воля Тво…

– Ты как сюда попала? – будто гром среди ясного неба прозвучал над ухом голос Ираиды.

Обращаюсь к себе: «На все святая воля Твоя… Ираида, я к вашим услугам!» Пошарив глазами по Церковной утвари, она громко обратилась ко мне:

– Так дело не пойдет. Куда ни приеду, ты там уже. Ты чего ходишь за мной? Чего тебе от меня надо? – набирает обороты Ираида.

У меня мысль только одна. Обращаюсь к Богу словами прерванной молитвы: «Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом моей семьи, никого не смущая и не огорчая».

О! Есть идея! Представлю-ка себя Артемом. Достаю из кошелька сто рублей и протягиваю собеседнице:

– Милая Ираида, помяни моих родителей: Николая, Евфимию, Иоанна, Николая.

Вы видели когда-нибудь полностью преобразившегося у вас на глазах человека? А я сподобилась!

Ираида приосанилась. Поклонилась в сторону Святых образов. Расслабилась и обмякла в лице. Особенным стал ее взгляд. Она поправила на себе кофту, юбку, платок. И только после этого открыто посмотрела мне в глаза. Нет! Прямо в душу. Что это? Я ее никогда такой не видела. Боже мой! Это не Ираида! Стоит передо мной совсем другая женщина с мягким, добрым и глубоким взглядом. Словно очнувшись от сна, она схватила цепкими пальцами купюру. Отошла на шаг назад, собираясь что-то сказать. В это время в Церковь вошла молодая пара в черных траурных одеяниях. И Ираида стала пафосно кланяться в разные стороны, собираясь уходить. Ее движения один к одному напоминали мне движения утреннего посла. Вошедшая парочка удивлялась ее поведению в Храме. А я стояла, провожая Ираиду взглядом, полным удивления. Вот она дошла до выхода. Вот она исчезла в проеме.

– Уважаемая! – слышу я обращение ко мне, но никак не могу выйти из оцепенения.

Не знала я в эту минуту того, что станем мы с Ираидой хорошими приятельницами. Не дано мне было знать в те секунды многого. И в этот момент я совершенно не догадывалась о ее тайне.

– Уважаемая, уважаемая! Да что с вами? – сквозь завесу моих мыслей пробивается голос мужчины в трауре. – Уважаемая, можно у вас спросить? Вернее, обратиться к вам?

Вопрошающий вернул меня в реальность. И она оказалась такова: надо разговаривать разговоры с людьми. Осеняю себя Крестным знамением и отвечаю ему:

– Конечно, можно. Простите меня,

Я приготовилась слушать, но настала их очередь молчать. Через какое-то время девушка пересиливает себя. Сильно стесняясь, говорит:

– Не знаю, с чего начать…

Я советую ей:

– С главного, – и слышу следующее:

– У нас умерла прабабушка. Прожила сто десять лет. Нужно хоронить и отпевать.

– Конечно. – Я нетактично перебила ее. – Сейчас все оформим. Вы вообще не волнуйтесь. – Быстро достала из ящика журнал учета и приготовилась записывать.

Пара переглянулась. «Господи, вразуми Ксению!» Обращаюсь к девушке:

– Как звали вашу прабабушку?

– Ребус, – услышала в ответ.

Мои глаза непроизвольно расширились. Брови взметнулись до своей самой высокой вершины. Отвечаю как можно ласковее:

– Такого имени нет.

– Это фамилия. Отчество – Макаровна. – Девушка готова расплакаться.

– Так, записала. А имя-то ее какое? – Я опять принялась за старое.

Девушка начинает теребить свою сумочку:

– В этом весь вопрос. Мы забыли ее имя. Всех стареньких родных по всей России обзвонили. Никто не знает.

– Так как же вы ее называли при жизни?

– Дело в том, что она одна жила в деревне. Все родные так и говорили друг другу о ней: бабушка с Горняка. – Девушка замолчала.

Мне стало думаться о том, что без имени точно никто не отпоет. Твердо говорю собеседнице:

– Придется вспомнить!

При этих словах ее спутник оживился:

– Я помню! Вернее, как помню… Если услышу ее имя, то точно узнаю его. Когда я был пацаном, мне его много раз повторял дед.

Улыбаюсь, ободряя их:

– Это меняет дело. Поступим таким образом. Вы присядьте на лавочку. Я стану зачитывать женские имена. Вы внимательно слушайте. Когда услышите именно ее имя, поднимите руку.

Я начала, как говорят, с места в карьер:

– Пелагея, Варвара, Агриппина, Параскева, Иульяния, Матрона, Ариадна, Капитолина.

Остановилась, решив, что ему надо подумать.

– Нет, нет. У нее такое имя. Такое старинное имя. Еще стариннее, понимаете? – разволновался слушатель.

Во как? Еще стариннее? «Ксения, переходи на следующий уровень». Начинаю:

– Феодосия, Нюра, Адя, Тося, Груня, Фекла, – смотрю на него.

Он молчит. Девушка притихла, не шевелится. Вспомнив важное, она встрепенулась и сказала:

– Имя редкое. У нас так не называют. Как будто она в Монастыре жила.

Ее спутник уверенно кивает головой.

Я отвлеклась на группу людей. Приняла записки, раздала свечи. Думаю. Готово! Обращаюсь к ним:

– Сейчас календарь возьму. Стану называть медленно подобные имена. Ваша задача – услышать в них знакомое.

Как сказано, так и сделано! Прервавшись на оформление отпевания пришедшим людям, продолжила:

– Пульхерия, Феврония, Нимфадора, Августа, Рипсимия, Агафо…

Молодой мужчина вскочил, открыв рот в беззвучном крике радости.

– Оно. Это оно! Рипсимия. Так ее звали. Точно так, – прыгает от радости молодой мужчина.

Девушка ему под стать, пожимает руку мне. А я-то тут при чем? Надо их успокоить:

– Слава Богу. Бабушка будет отпета. Давайте договариваться насчет времени и даты.

Переписывая данные некоторых документов, спрашиваю саму себя: неужели она монахиня? Царствие Небесное тебе, дорогая прабабушка Рипсимия, о которой так пекутся родичи.

Отпустив родственников Рипсимии, замечаю стоящую в уголке плачущую девушку. И понимаю. В поле моего зрения она попала давно, но осознала это я только сейчас. Беру тряпочку. Специально иду протирать стекло на образах. Как раз по той стороне, где стоит эта коренастая девушка. Случайно ли? Неумолимо приближаюсь к ней. Все, мы рядом. Думаю, как завязать разговор. Может, попросить ее воды набрать? Не успела. Все так же проливая слезинки, девушка спрашивает:

– А можно у вас спросить?

– Конечно. Я для этого тут. Говорите.

– Мы недавно папу похоронили. Сегодня ночью он мне приснился. Говорит: «Иди в Храм, иди в Храм, напиши за меня записку». – Девушка заплакала. Жду. Она продолжает: – Соседки все разное говорят об этом. Вот я и пришла в Церковь спросить. И к нему на могилку. Скажите, пожалуйста!

Улыбаюсь ей в ответ и говорю:

– Очень хорошо папа вас отправил. Сегодня местная Родительская суббота. Это особенный день, в который вспоминают умерших.

Коренастая девушка собралась впитывать в себя каждое мое слово. Я поясняю стандартным набором проповеди: девять дней, сорок дней, преддверие ада или рая. Рассказываю о молитве, Проскомидии за усопшего. Объясняю порядок основных молитв. Заканчиваю повествование объяснением важности подаяния милости, записок и возжигания свечей на каноне. Девушка слушала меня внимательно и тихо. А на последних словах вновь принялась за старое. Я спрашиваю ее:

– Как вас зовут?

– Ирина.

– Дорогая Ирина. Чего ты плачешь? Пойдем вместе со мной, напишем первую записку за папу. Поставим первую свечу.

Я собиралась продолжать, но девушка сквозь слезы поведала мне:

– Он некрещеный!

– Ну и что? Всякие обстоятельства бывают в жизни. Церковь заботится и о некрещеных. – В глазах Ирочки засияла надежда. – Вот возьмите этот канон мученику Уару и читайте его. Желательно каждый день. А еще в этой Церкви батюшка лично один раз в неделю молится сам за некрещеных. Читает вот этот канон. Я научу вас писать записки для чтения их на этом каноне. Свечи? Да, ставить не положено. Только молитва келейная, домашняя. Смотрите сюда. Как его зовут?

– Арефа! Арефа его зовут.

Настала и моя очередь помолчать от удивления. Я глянула на Святые Иконы, покрестилась. Хотела пофилософствовать о промысле Божием, но Ира ждет меня. Повествую ей:

– Сегодня утром всю Церковь Патриарх благословил молиться мученику Арефе за тех некрещеных людей, в подвиге погибших. Помните, они спасли корабль с детьми от потопления? Все СМИ об этом говорили! Папа все правильно тебе указал. Он ждет внутри Храма. Он ждет молитв и подаяний. Начинай дочерний долг исполнять. Если захочешь встретиться со мной, вот мой номер телефона, – протягиваю Ирине свой номерок.

Замечаю положительное изменение в ее настроении. Сказать или не сказать? А вдруг она через тридцать лет опять только в Храм попадет? Скажу. На прощание. Иду провожать ее до выхода. Говорю:

– И такое знай тоже, Ириша. Снам не верь. Сны не разгадывай. Сон не рассказывай. Проснулась и забыла. Так надо поступать.

Моя новая знакомая спокойно восприняла информацию. Обняла меня, мы попрощались. Ирина пошла по дорожке внутрь кладбища, разглядывая по пути книжечку…

Служим с приехавшим батюшкой Владимиром Панихиду за Панихидой. Народ прибывает, и это радует. Радует соборность. Наступила минута затишья. Батюшка пошел посидеть в свой вагончик. Отдыхаю и я. Сижу в Церкви. Заглядывают двое мужчин. Не проходя вглубь, кричат мне с порога:

– А пьяным можно молиться?

Опаньки! Назревает беседа.

Приглашаю их внутрь, усаживаю. Объясняю. Во время нашего разговора слышу знакомый звук подъезжающего микроавтобуса. Точно! Фирма «Память». Расторопные сотрудники уже вытягивают последнюю домовину* человека.

Отпевание?! Но у нас не обозначено! Хорошо, что батюшка Владимир дежурит сейчас в вагончике. Сбегала, позвала его. Из бытовки мы вышли вместе. Пройдя пять шагов, остановились. Такого количества провожающих я еще здесь не видела. Батюшка, по всей видимости, тоже. Вся территория вокруг Храма была заполнена людьми. От остановки быстрым шагом шли еще несколько групп провожающих. Церемониймейстер* в шляпке с вуалью подошла к батюшке, чтобы уладить некоторые рабочие моменты. Какую-то необычность видят мои глаза во всем происходящем, но мозг осознать до конца происходящее не может.

Отпевание решено провести на Церковном дворе. Чтобы всем хорошо было видно происходящее, сделали огромное пустое пространство вокруг домовины, стоящей в центре. Батюшка Владимир дал начальный возглас. Зазвучали слова и мелодии Чина погребения.

Я пела, смотрела на небо. Радовалась за душу усопшей. Многие будут поминать ее в молитвах своих. Наступает момент чтения Апостола. Читаю громко. Краем глаза замечаю движение по периметру среди стоящих первыми людей. Читаю дальше.

Одновременно начался тихий говор среди провожающих. Первые ряды засуетились. На свет Божий со всех сторон стали выходить кошки. Они аккуратно прошмыгивали между ног стоящих. Никто их не прогонял. Это и понятно: идет отпевание.

Разноцветные, разномастные коты и кошки обступили домовину в несколько рядов, сделав круг. Присели на асфальт. Кошки, в отличие от меня, не смотрели по сторонам. Они не крутили своими мордашками. Просто сидели и смотрели на Екатерину в домовине. Батюшка подошел к Церемониймейстеру. Та сделала несколько шагов к родственнику, ответственному за событие и стоящему в первом ряду. Тот, в свою очередь, направился к батюшке. Стал шептать ему на ухо, жестикулируя руками. Отошел. Понятно! Все знают! Одна я Незнайка!

Отпевание подходит к концу. Вдруг несколько кошек прыгнули прямо в домовину. Задержались на секунду и сразу выпрыгнули. Затем следующая группа. И еще. Это уже слишком! Не прерывая пения, я быстрым шагом иду к домовине отгонять котов и охранять покой Екатерины. Миловидная девочка с длинными косичками бежит мне навстречу.

– Тетенька! Тетенька! Не надо! Тетенька, не надо их прогонять! Бабушка их каждый день кормила вкусненьким! Они как мы. Пришли на отпевание. Не прогоняйте их, пожалуйста! – Я остановилась. Девочка продолжила: – Только как они узнали?! И кто им дорогу показал?

Она по-детски поднимает вверх свои плечики. Я ее уверила в понимании, утвердительно кивая головой. Мы обе вернулись на свои места.

Допевала я Чин, глядя в небо. И понимала, что люди ничего-ничего еще не знают. Такого в своей жизни я больше никогда-никогда, нигде-нигде не видела…

Все в земной жизни имеет окончание. Окончилось и это удивительное отпевание. Мы вернулись в Храм. Через полчаса сменились дежурные батюшки.

Батюшка Владимир уехал, а батюшку Константина привезли прямо с поезда. Он возвращался со свадьбы внучки. Зашел уставший и медлительный. Маленького роста, с густыми седыми волосами. Он сейчас олицетворяет собой счастливую старость. Ему отдых нужен. Но труба его позвала.

Подъехал автобус из соседнего поселка. Очередной наплыв молящихся. Записки, записки. Вопросы, вопросы, ответы. Никто не расходится, все решили служить Панихиду в Церкви. Затем пойти по могилкам родных, прихватив с собою батюшку Константина. И служить, служить, служить Литии* по усопшим. Зазвучали под сводами часовни умилительные слова Панихиды*. Многие пустили слезу, проникнувшись духом молитвы.

Батюшка Константин возглашает вяло, едва держится на ногах. Иногда делает тяжелые глубокие вздохи. Мне его очень жаль. Помогаю как могу, подсказываю, открываю для него тексты нужные. К сожалению, полностью заменить его я не в силах. Такова жизнь.

– Еще молимся о упокоении… – звучит тихий мягкий голос священника.

По-человечески мне его жалко. А по-Божьему? Вот он, показательный пример. Священник посвящает саму свою жизнь Богу через служение людям.

– Марины, Клавдии, Раисы, Полины, Николая, Тимофея, Анастасии. – Священник достает следующую записку. – Анастасии, Елены… – Так проникновенно читает записки, что думается, он знал этих людей при жизни. Очередная записка в руках священника. – Томаты, шампуры, майонез, кладбище. – Секундная пауза. – Ой!

Рука батюшки отложила в сторону эту записку из другой стороны жизни. Меня тянет засмеяться, но обстановка не та.

– Никифора, Никиты, Наталии… – молится батюшка, Земля и небо за усопших.

Никто, кроме меня и служащего, не заметил записки со странными именами.

Распрощавшись с батюшкой Константином, встречаю сменяющего его иерея Николая. Слава Богу! Записок накопилось – море. Да и еще некоторые люди пожелали дождаться батюшку и присутствовать на молитве.

Едва облачившись*, отец Николай начинает служить Панихиду за Панихидой. Совершенно не сидит и не отдыхает. Умудряется в перерывах по просьбам верующих служить Литии прямо на могилках их родных.

Устанет, наверное, очень сильно. Я его немного знаю. Служим иногда вместе где-нибудь, постоянно заменяя кого-то. Нрав у него веселый и добрый. Вот и сейчас вернулся из «командировки» назад, в Храм. Оглянулся. Убедился в отсутствии прихожан и говорит мне:

– Что? Не ждали меня? А я опять приперся!

Прошел дальше в Церковь. Возле солеи сел на стул. По его внешнему виду никак нельзя догадаться о его усталости.

Быстро пролетели его часы дежурства. На замену вовремя подъехал батюшка Геннадий. Но отпеваний пока не было. И людей поток убавился. Мы присели.

С этого момента начался диалог. Вернее, монолог. Говорил один батюшка Геннадий в те секунды, когда Храм пустовал и когда не нужно было служить очередную Панихиду. Я отвечала в те минутки, когда свободна становилась от разговоров, пения, написания записок и раздаяния Церковной утвари. Если смотреть со стороны, не зная всей подоплеки, можно подумать, что два человека не в себе немного. Время от времени произносят какие-либо фразы и предложения. Как нам это удается? Многолетний опыт! В очередное затишье батюшка спрашивает:

– Ты знаешь? Мой Илия в Семинарии учится. Я его отговаривал, отговаривал, а он – ни в какую. Хочу, говорит, и все! Так вот! На днях звонит, рассказывает: «Папа. Представляешь! Первый курс шуршит много по послушаниям. Досталось мне с Толиком фотографии выпускников какого-то года развешивать на стенде. Вешаем, вешаем. Гляжу, Толик прибивает твое фото в облачении. Ну, молчу. Прибил Толик твое фото, потом глянул внимательно и говорит мне: „Прикольно, фамилия как у тебя“. Папа, я молчу. Что я скажу? А потом попозже что-то захотел на его реакцию посмотреть, говорю: „Это мой батя“. Папа, мы так смеялись. Интересно все получилось».