Текст книги "Смеющийся дом. Первая книга из серии «Смеющийся дом»"

Глава XXII.
Со сцены слезла. Быстро!

Заботы первой половины дня позади. Я провела спевку. Настроение у всех приподнятое, так как собирается полная Набережная людей. Выступающим видится, что пришли они послушать именно их. Обращаюсь к хористам, стоящим рядом:

– Готовность номер один! Передайте дальше по цепочке.

Конферансье торжественно объявляет наш выход, постоянно указывая ладонью на построенных артистов. Словно нарядные игрушечки, вышли один краше другого на сцену участники Хора. Конечно, смогли прийти не все. Как всегда, кто-то забыл белый бант, а кто-то – черные туфли. Кому-то из мальчиков оказалась мала его жилетка. Он вышел на сцену единственный в расстегнутой. Но ничто не могло пошатнуть главного: самого пения, умения, решительности и настроя!

Пора выйти и мне. Я люблю этот момент моего появления на публику в шикарном, блестящем, поигрывающем всеми цветами радуги концертном платье. Его сшила по заказу и подарила мне благодетельница Валентина Григорьевна из Суляевки. Выхожу под громкие аплодисменты. Настроилась сама. Настроила хор. А у них! Глаза горят, душа рвется вперед! Я им не нужна, по большому счету.

Вы когда-нибудь выступали перед заполненной слушателями Набережной? Нет? А попробуйте! И поймете, как именно горят глаза и устремляется душа ввысь…

Одно за другим пронеслось пение различных композиций. Вот и последняя. Жалко, что «Милость мира»* на концертах петь нельзя! А то спели бы сейчас Трубачева. В исполнении полувзрослого Хора звучит она очень харизматично*.

На сцену к нам полетели цветочки. Сколько радости доставила детям эта маленькая благодарность. А я подумала, веселясь: «Хорошо, что не помидоры!»

Все задуманные песнопения исполнены. Мы сделали один общий поклон, но дети не собирались уходить. Они купались в лучах радости и счастья. Пришлось мне среди общего гвалта им скомандовать прямо вслух:

– Хор, напра-во! Шаго-о-ом марш!

Тут им уже некуда деваться. Замаршировали со сцены под общие овации слушателей!

Да! Подарили и мне целый букет цветов! Я, как всегда в таких случаях, выглядываю глазами «курьера».

– Павел! Бойчук Паша! Иди сюда! – ко мне подбегает мальчик двенадцати лет с глубоко посаженными глазами, длинным носом и густыми-густыми черными бровями.

– Да, Ксения Николаевна. – Он очень хочет угодить.

– Возьми этот букет цветов. Отнеси его потом к образу Богородицы «Скоропослушница», что в вашем Храме. Хорошо? – наклоняюсь я к нему.

– Хорошо! – Павел сразу убежал к родителям с букетом.

Я знаю: букет не потеряется. Дедушка у мальчика – священник. А Храм располагается совсем рядом с домом. Вот и ладненько!

Взгляд мой отыскал голову Андрея в людском море. И по ней я вычислила местоположение всех моих детей и племянников. И не ошиблась.

– О! Все в сборе! – начинаю я новый виток своей жизни. – Кто это у нас так старался на концерте? – стараясь обнять необъятное, то есть обнять целый отряд всего лишь двумя руками.

Подняли наверх руки только младшие, как и предполагалось. Андрей подхватил инициативу. Полностью и удачно подстроил свою интонацию под голос глашатая, зачитывающего указ Падишаха:

– Всем, кто старался на концерте, – глянул многозначительно на племянников, – и тем, кто старался слушать, объявляется награда размером в целый вечер, проведенный на парковых аттракционах: качелях, батутах, каруселях, стрельбе в тире. Естественно, с вкусняшками в кафе. – Муж многозначительно обвел взглядом «подданных».

– Да! О! Ес! Да! Супер! Спаси, Бог! – Дети наперебой выражают свою радость. Мне подумалось, что муж мог бы стать и артистом.

Далее Андрей, указывая на меня, добавляет еще одну весточку:

– Маму оставим тут! – то ли утверждает, то ли спрашивает он у ребят.

– Не!

– А мама?

– Я хочу с мамой тоже!

Настала очередь и мне дать объяснение:

– Ребятки мои. Я остаюсь. Помогу концерт дальше провести. Так мне и спеть еще сольно надо. На гитаре сыграть и спеть. Вы ведь мои песни много раз слышали? Да? А зрители нет. Надо им спеть. Потом папа вас домой отвезет и приедет за мной. Дома встретимся. Все. Целую, благословляю, обнимаю вас. Не забудьте позвонить и найти здесь Нину. Она с семьей приедет с вами погулять. Папу и дядю Тимофея слушайтесь. Малышей не потеряйте. Все, я побежала. С Богом!

И, отправив семью, направилась смотреть по списку следующий для выступления коллектив. Затем подошла к организатору, напоминающему собой солиста оперы.

Знакомьтесь: безукоризненно одет, идеально причесан и выбрит. В шикарном сером поблескивающем костюме, собственной персоной сам Петр Никонович! Лично мне в его образе не хватает только белых перчаток. А вот и они: недостающий аксессуар! Перчатки медленно появляются на свет Божий из кармана. Аккуратно расправляются владельцем. Ловко оказываются на длинных, таких редких для мужчин пальцах. Только после этой незатейливой процедуры я была им замечена.

– Петр Никонович! Со святым днем, вернее, вечером уже. Не забудьте, пожалуйста: я после выступления огромного сводного хора и до своего сольного выхода ваш волонтер в помощи проведения дальнейшего концерта, – и сияю от счастья.

– Как вы вовремя! Наш пострел везде поспел, да? – не дожидаясь ответа, радостно и весело смеется.

И меня долго уговаривать не надо. Посмеялась и порадовалась вместе с ним. Просто жизни, просто тому, что при делах. Просто такому громадному концерту. Просто, просто счастью.

Проведя ладонью по лицу, словно поглаживая несуществующие усы и длинную бороду, самый главный изрекает:

– Милая моя Ксения Николаевна! Пока ваш Хор выпускников собирается за сценой, идите-ка вон к тому автобусу, – и показывает рукой в сторону реки. – Там у артистов какая-то проблема с костюмами. А я так занят, что не могу нормально вникнуть в их ситуацию, чтобы помочь. Но теперь слава Богу! Когда там управитесь, опять ко мне подходите. – Помолчал, о чем-то думая. И, словно вспомнив важное, поднял руку вверх, улыбнулся и говорит: – Гардемарины, вперед! – Сам первый засмеялся своей шутке.

Эх, пообщаться бы еще! Но дела надо де-е-е-елать, а не стоять!

Полная красивая женщина подошла к Петру Никоновичу. Поздоровалась. Встав близко к нему, смущенно опустила глаза, стала пальчиками ступни рисовать круг на асфальте. Понятно! Тет-а-тет! Третий лишний. Мы расстались.

После помощи в глажке костюмов я подошла к сверкающему личностями облаку. Оно состояло из выпускников Регентской школы разных годов. Кого там только нет! Кто и кем только за эти годы не стал! Но главное: все свои труды и заботы они посвятили после окончания – Церкви Божией! Пообнимались, поговорили, порепетировали. Многие пришли на концерт с семьями, как и я. Репертуар нам разослали заранее, по почте. Для такого важного дела из другого города прибыла чета Есиных. Это они основали и, как говорится, пустили на рельсы Регентский поезд в нашей Епархии.

Мы долго не могли выстроиться в ряды. Всем хотелось попасть в первый. В итоге я оказалась во втором. Ничего! Лишь бы дети увидели, если смотрят сейчас. Нас долго объявляли, так как организатору захотелось озвучить все наши регалии. Все личные достижения Хористов-выпускников прошлых лет. Наступил час Х. Мы выходим на сцену. Тишина. Конечно! Чего хлопать?

Пора уже и дирижеру появиться, а его нет и нет. Не сразу, сознаюсь, не сразу заметили мы нашего Евгения Николаевича. Он каким-то образом подвинул полицейское окружение и стоял теперь один на огромном пустом пространстве перед сценой. Внизу стоял. Необычно! Ему поднесли стойку с микрофоном. Правильно, а то как мы тон услышим?! Полились песнопения одно за другим. Набережная притихла. Отлично!

После третьего песнопения сменились дирижеры. Их выход и уход выглядели очень эффектно. Наверное, репетировали. Перед нами внизу стояла изящная Людмила Петровна. В чудесном костюме. Красивая, обаятельная и вся такая женственная. Взмах руки, и мы поем несравненное «Господи, воззвах»* Мариинского. Голоса наши переплетаются, разлетаются, взмывают ввысь наподобие старинной Казачьей песни.

На этом концерте решено было к дирижированию хором привлечь и бывших выпускников. Первый жребий достался Валечке Копыловой. Мы пели песнопение Валаамского распева. Полностью отдавшись движению души в этом песнопении, Хор пропустил ту минуту, когда необычное только начиналось. Или второй ряд только пропустил?

Я заметила среди хористов странные подергивания плечами во время пения. Пригляделась к ним. Они все смотрели немного ниже дирижера. Глянула и я туда. О! Валентина ничего не видела вокруг. Она хорошо видела и слышала только нас. А мы? Глаза наши видят самозабвенно руководящую подругу, но и еще кое-что. И это – маленькая, красивая, какая-то светло-голубая ухоженная собачка. Она медленно подходит чуть слева и сзади к нашему дирижеру. Наверное, вырвалась от хозяина и бродит, удивляется свету Божиему!

Собачка присела на асфальт метрах в пяти от Валентины. Смотрит на Хор. Затем смотрит на дирижера. Делает один шаг вперед. И опять смотрит на нас. Затем – на дирижера. Полицейские ее не видят, так как стоят к ней задом. Те, кто видит ее, стесняются пройти по открытому пространству столько метров. Вот и сидит собачка, удивляется.

Наконец она решилась. Встала и подошла почти вплотную к ступне нашей Валечки. Стоит, смотрит теперь только на Хор, игриво поворачивая голову то влево, то вправо, как это нередко делают собаки. Но наша Валя ее упорно не замечает. Дирижер сильно размахался руками, чем привлек к себе еще большее внимание внизу стоящей слушательницы. Собачка теперь поднимала свою мордочку, неотрывно следя за руками Вали. Насмотревшись вдоволь, собачка встала и как-то странно, бочком, сделала последний шажок к Вале. О нет! Только не это! Отойдя в сторону при очередном вираже рук, дирижер заметила необычного слушателя. А как отогнать ее? Руки-то заняты! Ногами отогнать? И решила наша Валя сделать по-другому. Она просто во время дирижирования постепенно удалялась вправо, как бы случайно, в порыве вдохновения. Некоторые из хористов перестали петь и просто смеялись, изображая пение. Я держалась. Бедная Валя! «А что бы ты, Ксения, делала, оказавшись на ее месте?» Валя удивила всех. И поставила жирную точку в этой необычной и смешной истории.

Мы допели очередное песнопение. Валечка вдруг повернулась к Набережной. Стала кланяться и хлопать в ладоши, показывая на Хор. Нам ничего не оставалось делать, как поклониться и уйти раньше времени со сцены.

За сценой творилось нечто. Супруги Есины, Валя и весь Хор остались смеяться и обсуждать случившееся. А я?

Как полезно человеку хотя бы ненадолго поменять вид деятельности. С каким удовольствием я бегаю между артистами, напоминая, причесывая, успокаивая, подбадривая и даже подшивая что-то! Мне хорошо! И надеюсь, им тоже! Кто-то тронул меня за плечо:

– Сейчас ваша песня, идите! – Незнакомая коренастая девушка рукой показывает мне направление к сцене. – Вот это выступление окончится, потом еще одно, потом вы. – И ушла. Такая привлекательная и обаятельная.

Труба зовет! Нехотя отрываюсь от распутывания длинных, почти бриллиантовых висюлек на кокошнике* нашей местной исполнительницы народных песен, Светланы Левченко. Подхватываю свою спутницу – гитару, на ходу проверяя ее правильный строй. Я готова! Как раз слышу из динамика, за которым стою, мягкий голос ведущего:

– Сейчас, уважаемые слушатели, прозвучит песня, которая разлетелась по всей России. Многие знаменитые коллективы включили ее в свой постоянный репертуар, такие как «С нами Бог», «Славословие», «Ковчег» и многие-многие другие. И, заметьте, они не прогадали! Но не все, к сожалению, знают о том, что родилась эта песня здесь, в нашем городе. И дала ей жизнь наша великолепная и всем известная Любовь Бедрицкая. – Начинает хлопать в ладоши, призывая к этому зрителей, добавляя децибелы в свой голос, продолжает: – В исполнении Ксении Николаевны Свистун. – Делает небольшую паузу. Склоняет вниз и вбок голову, слушая и наслаждаясь почти овациями, как заправский ринг-анонсер*, растягивая слова, добавляет: – Песня «Жены-Мироносицы»*.

Ведущий, так амбициозно меня объявивший, красиво удалился. Под общее рукоплескание всей Набережной выхожу на сцену к микрофонам. При начинающихся сумерках, в свете огромных рамп, направленных прямо на меня, в переливающемся всеми цветами радуги платье мне удалось настроиться на исполнение песни-шедевра. Встаю. Вдох, выдох. Начинаю играть вступление и почти сразу запеваю:

– Жены-Мироносицы, Вы ко Господу идете, – полилось из колонок спокойное, но жестковатое, по своему внутреннему предстоянию, звучание. – Ведь Правильное славие – это Православие! – заканчиваю необычным аккордом припев, стараясь угадать реакцию слушателей.

В некоторых местах в районе смотровой площадки Набережной зажглись фонарики телефонов. Молодцы, ребятки! Постепенно добавляя твердость в звучание, продолжаю. Допела я эту песню под общий качающийся лес рук. Настало время последнего проигрыша. Песня окончена! Кланяюсь и медленно помахиваю ладонями на вытянутых над головой руках. Повторяю волнообразные движения слушателей с фонариками. Покидаю место выступления. При спуске со сцены меня привычно обступили поклонники, прося ноты, видео– или аудиофайлы песни. Хорошо, что все это есть в интернете!

Я, слава Богу, вчера все предвидела. Захватила с собой штук пятьдесят визиток с адресами сайтов и групп, на которых песню можно увидеть, услышать и скачать. Также прихватила в сумочку сборную визитку учебных Церковных заведений нашего городка, по окончании которых желающие с легкостью смогут спеть эту песню. И не только эту!

Волонтерская карьера на прощание помахала мне рукой. На общение с просящими и восхищающимися ушел весь оставшийся по времени концерт.

То ли день был теплый? То ли реклама была отличной? Но к моменту моего выхода с заключающей, общей песней «Пасха*» я все еще стояла внизу, за сценой. Общалась с людьми, раздавая визитки. Протягиваю очередную визитку подошедшему человеку. Поднимаю на него глаза для разговора.

Стоит та самая Ираида, укутанная на этот раз ворохом зеленых мановских* пакетов. Зато на голове у нее красуется детская пластиковая сверкающая корона. Печалька! Не убегать же мне. Стою. Молчу. А Ираиде только этого и надо:

– Ты чего на сцену залезла? Дома не сидится? Подумаешь, поет она «Жены-Мироносицы». – Притягивая к своей персоне больше внимания, она разводит руками в стороны. – Я тоже так могу. Только на сцену че-то – не лезу. У тебя дети! – Поднимает указательный пальчик вверх для пущей убедительности слов. – Дети! – совсем распоясалась, раскричалась Ираида, видя мою мягкость.

Если честно, я даже не знаю, что именно будет правильным ответом на ее слова. Меня выручил старый приятель Артем:

– Уважаемая! Смотри, что у меня есть. – Поднимая повыше голов свой кошелек, транслирует всем, как он достает оттуда сто рублей. Миротворчески улыбнувшись, подает их моей воительнице.

Ираиду в пакетах сдуло денежным ветром. Больше на глаза она мне сегодня не должна попасться. Как там говорят: бомба не падает дважды в одну и ту же воронку? Спаси ее, Господи…

Я продолжаю раздавать визитки и отвечать на одни и те же вопросы…

Глава XXIII.
Убей врага!

Теплая широкая ладонь легла мне на плечо. Не стукнула, обращая мое внимание к своей персоне, а именно – легла. Я не могу ошибиться! Это Андрюша! Сияю во всю душу, оборачиваюсь. Точно! Стоит, родимый! Но чего-то встревоженный такой.

– Ксюш, тебя все ищут. Скоро песня твоя и финал.

Забрав у меня визитки, муж смело оборачивается к просящим и объявляет:

– Я секретарь Ксении Николаевны. Готов ответить на все ваши вопросы, – начал общаться Андрей в своем амплуа.

Сразу послышался веселый смех и разговоры. Мне осталось поспешить на сцену.

Встав за примолкшим динамиком, подала знак звукорежиссеру о том, что готова. Он включил минусовку. Покатилось по небу такое размеренное, разнообразное и густое вступление. Во время его звучания мне надо медленно выйти к микрофону на сцену. Но я не готова! Настроение какое-то не то! И вдруг те же теплые огромные ладони прижались к моей спине. С такой непередаваемой любовью подтолкнули они меня вперед так, что я стала выходить. Иду и думаю: «Первый раз в жизни буду петь эту песню формально, без души! Прости меня, Господи!»

Вступление окончено, начинаю петь. Не поднимаю глаза на зрителей. Волнения нет никакого. Только стыд перед самой собой.

– В Полунощном небе звон колоколов, – мягко укачивает слаженное звучание всех инструментов в аранжировке. – Поет о спасении от вечных оков. – Слышание очень удачного баса в звучании не дает расслабиться. – Ликует Вселенная…

Пою и думаю: «Пора мне добавить металлические нотки в голос, как учила в детстве моя покойная мама Евфимия». Рядом раздался резкий, сильный хлопок. Я вздрогнула.

– Хор славит Творца, – решаюсь поднять свой взгляд на слушателей. А там!

Какая неожиданность! Кто-то запустил красивейший зелено-фиолетовый фейерверк. Его хорошо видно в полностью наступившем вечере.

Наконец первые твердые нотки появились в моем голосе.

– Небесной радостью дышат сердца. – Обычно я при этих словах смотрю на небо.

Но сегодня – смотрю на целое семейство воздушных шаров. Они сорвались ввысь от зрителей и отпущены на волю своими хозяевами и хозяйками! Да! Сегодня вечер радостных сюрпризов! Душа моя встала на место. С дерзновением продолжаю, полностью уйдя в духовные переживания следующих слов.

– Явлюсь я ко Господу, – готова я встать на колени и молиться, петь в таком виде, но микрофон далековат станет. – Помилуй, прости.

Складываю руки на грудине. Склоняю вниз голову, но краем глаза все-таки замечаю великое множество почти одновременно вспыхнувших телефонных фонариков. Ребята! И жизнь хороша, и жить хорошо! Так петь можно! Я сейчас взлечу от величия происходящего.

– И Пасхи ради в Царство впусти! – Слышу топот выходящих к финалу всех участников. – Пасха – песня Небес! – Пою, а у меня мурашки бегают по коже. Ведь со мной поют не только вышедшие на сцену и вставшие за моей спиной артисты, но и Набережная. Вся Набережная! Лишь бы голос не зажался от счастливой плаксивости. – Пасха – Христос воскрес! – явно слышу вразнобой, конечно, такой мощный зрительский хор.

Этого не может быть! Может, мне все это показалось?

– Пасха! В сердце моем, – в упор смотрю на оцепление полиции, которое замешкалось и заволновалось, услышав этот многотысячный и разномастный хор. – Светишь и ночью, и днем…

Как я допела эту песню? Не помню. Была на таком подъеме духа, что все пелось само собой. Особенно когда тысячи светящихся точек стали не просто светить в темноте, а поигрывать наподобие азбуки Морзе*.

Как и следовало ожидать, прощальные слова ведущего потонули в одобрительных восклицаниях и пении всей зрительской террасы. Так и было! Все! Концерт окончен! Режим свободного микрофона, кажется, не дождется своих новичков.

Полиция забегала. Объявили по рупору Мегафона* просьбу о сохранении спокойствия и расхождении по домам.

Вернули меня на Землю все те же теплые широкие ладони. Андрюша вбежал на сцену с подвешенной наперевес гитарой. Подхватил меня на руки и умчался в близрастущие кусты.

Дыхание у него сбилось. Глаза горели. Не отдышавшись, на правах понимающего ситуацию человека, смотря мне прямо в глаза, так просто и властно приказал:

– Сними верхнюю блестящую накидку. Сними повойник и распуши волосы. Дай все это мне, – и протягивает раскрытый пакет.

Я сразу все поняла и повиновалась беспрекословно. Сам Андрей снял верхнюю синюю ветровку. Повязал ее на талию, остался в белой рубашке. Мы оба, так сказать, преобразились.

– Я готова, товарищ генерал, – устало рапортую и беру его под руку.

Нет. Вернее сказать, не беру под руку. А наваливаюсь всем телом на его одну бедненькую руку. К большому моему удивлению, направились мы не к выходу, к остановке и стоянке, как все. Андрей четко повел меня в противоположную сторону, к Волге.

Стараясь успокоить мужа, напеваю ему:

– Мы могли бы служить в разведке. Мы могли бы играть в кино. – Андрей, однако, не отреагировал, хотя и слышал. – Как дети наши и семейство наше? – рассчитывая на ответ, меняю тему.

Он в ответ лишь показал два больших пальца на разных руках. Это означает «Все нормально».

Идем, гуляем. Дышим. Вернее, идет Андрей, а я – так себе.

– У нас сегодня еще какая-то, индивидуальная программа? – задаю вопрос, едва шевеля языком от усталости.

Наконец-то! Язык мужа развязался:

– Да нет, милая. Просто от греха подальше, как говорят. Слышишь, сирена полицейская завыла? Провокаторов везде полно. Вот я об этом. Дадим с тобой небольшой крюк, зато окажемся отсюда да-ле-ко-о-о, – последнее слово муж разбил на отдельные слоги.

Неопределенное время походив по Набережной, мы направили свои стопы к остановке. Но не той, которая возле реки, а совсем другой, гораздо дальше находящейся от центра. Ковыляя на полусогнутых ногах, бормочу Андрею свой вопрос:

– Далеко еще до машины идти?

– Милая, я решил тебе ночную прогулку устроить. – Голос мужа явно фальшивит. Не соответствует интонацией сказанным словам.

– Нет! – подняв глазенки и руки к небу, возражаю я.

– Да! – Подыграв мне, Андрюша размашисто развел руками в стороны.

Я притихла, решая: шутит или нет? Обнимает меня за плечи. Останавливается, заглядывает мне в глаза.

– Ксюша, машина сломалась. Центр по-прежнему оцеплен, – неумело изобразив непроходимую тоску на своем лике, промямлил муж.

И тут, словно встрепенувшись, быстро крутя кистями рук по своей оси, пританцовывая какую-то ламбаду, весело кричит:

– Зато маршрутки начали пропускать!

– И мы туда залезем с гитарой?

– Да! С гитарой!

– И с костюмом?

– Да! И с костюмом! А вот наша как раз едет. – Энергично работая обеими руками, поправляя сползающую и возмущающуюся на груди гитару, муж выбежал навстречу маршрутке прямо по краю проезжей части.

Водитель, вообще-то, и не думал останавливаться. Но пожалел бегущего в авангарде всей толпы этого будущего пассажира, желающего уехать с гитарой наперевес.

Маршрутка с номером 105 остановилась впритык к Андрею. Что тут началось! Уходящая с концерта толпа людей ринулась к двери. Без труда оттеснила меня, не работающую локтями, в арьерга́рд*. Я и не думала переживать и расстраиваться. Сейчас все образуется без моих охов и ахов. Андрей к этому времени уже протиснулся внутрь салона, раздвинув решившихся ехать стоя пассажиров. Я смотрю на все это со стороны.

Чья-то рука тянется закрыть дверь маршрутки. Вот водитель слегка добавляет газа, собираясь тронуться с места. Стою. Смотрю. Точно знаю: для меня в конце концов все образуется наилучшим способом.

Так и есть! Легкий говор побежал по толпе, стоящей плотным кольцом передо мною. Люди начали крутить головами в разные стороны, явно высматривая кого-то. Стою, словно наблюдая со стороны. Мне сейчас пробраться сквозь сплошную стену бывших слушателей нереально.

Ай да водитель! Правильно и быстро оценив ситуацию, он надолго включает пронзительный гудок своего автомобиля, одновременно открывая дверцу со своей стороны. Многие из жаждущих уехать притихли. Посторонились, решив, что они нечаянно перекрыли дорожное полотно. Герой-водитель, с кудрявыми черными волосами и шикарными усами, встает на подножку. Возвышается над морем людей. Еще раз для пущего внимания коротко нажимает на гудок и оглашает:

– Жену господина с гитарой пропустите, пожалуйста! – Не сомневаясь в удовлетворении своей просьбы, присаживается обратно на свое место, стуча пальцами по рулю.

Водя взглядом по стоящим вокруг маршрутки людям, он пытается угадать ту самую жену господина. Взгляд его огромных черных глаз остановился на полной, высокой, под стать Андрею женщине с причудливой шляпкой на голове. Вот и не угадал! Не она его супружница!

У меня появился шанс почувствовать себя принцессой. Хоть на несколько секунд! Людское море покорно расступилось, без труда пропуская к маршрутке. Чьи-то участливые руки показались из салона и буквально втянули меня внутрь. В эти секунды я побыла еще и бабочкой. Все! Поехали!

Тронулись с места. Молчим, стоим. Все нормально.

В этот самый момент, когда можно расслабиться и помечтать о доме, в глубине маршрутки слышится взрыв хохота. Судя по звукам, пассажиры явно под градусом. Под каким? Не знаю. Сидят они прямо напротив моего стоящего Андрея.

Обладателями того хохота явились модно одетые парни и девушки восемнадцати – двадцати двух лет. Судя по некоторым своим аксессуарам в облачении, не совсем простые. Например, у худенького парнишки с длинными прямыми волосами перчатки с шипами. У белокурой голубоглазой девушки с рыжими бровями на кончике языка примостился пирсинг*. У полного лысого юноши, почти что дяди, ровно половину черепа занимают татуировки. Бедный мой Андрей! Юноша с татуировками, явно намерен поговорить с моим мужем. А я? А я? Я стою очень далеко.

Так! Началось! Лысый стучит мужа по локтю и сразу обращается:

– Слышь, братан. А че, не стремно* по городу с балалайкой лазить? С виду вроде ты мужик такой! – Вопрошающий сжал свой кулак, видимо, показывая, какой Андрей мужик.

Шум нескольких гогочущих глоток перекрыл ответное слово мужа. «Ксения, надо спасать мужа».

– Пропустите, извините, – протискиваюсь между плотно стоящими людьми. – Мне к мужу надо. Срочно, – вытягиваю застрявшую далеко ногу. – Благодарю, – направо и налево щедро летят с моих уст слова, сказанные от сердца.

Настойчиво пробираюсь в конец салона. Оказываюсь все ближе и ближе к Андрею.

Теперь мне четко слышно каждое слово, сказанное на месте возможного будущего взрыва вулкана.

Полный копается в своих карманах в поиске чего-то:

– Вот те, короче, пятихатка*. Слабай* нам на своей балалайке. Про план знаешь? Вот ее давай!

Последовавший за его просьбой компанейский гром хохота буквально потряс маршрутку. Что удивительно: лысый господин натурально протягивает моему Андрею пятьсот рублей.

Я почти тут! С ним! Еще немного! Пассажиры зашушукались. О! Только бы мне успеть! Андрей осторожно снимает гитару с плеча. Молодежная компания начала притихать, наивно ожидая песни Андрея. Но они-то не знают того, что мой милый на гитаре так и не научился играть. Не знают они и о том, что на Севере от нечего делать на выходных муж занялся армрестлингом* и преуспел в нем! Об этом знаю я. «Быстрее, Ксения, быстрее, выше, сильнее!»

Из ниоткуда пред очами компании появляется моя персона:

– Я спою! – Рука моя решительно тянется к гитаре.

Обладатель ее не стал перечить, доверяя моей интуиции. Внимание не только разгулявшейся компании, но теперь и всех пассажиров мне с легкостью удалось переключить на себя.

Не дав молодежи опомниться для следующей выходки, хватаю гитару. По-свойски стучу по плечу рядом сидящего грустного парня из их компании, до сих пор не проронившего ни слова. Поднимаю его и усаживаюсь удобно на теплое место гораздо дольше и показательнее, чем это требуется по времени. Начинаю настраивать гитару, одновременно разглядывая всех вокруг меня.

Стоит ли говорить, что тишина в салоне стояла ниже обычного уровня? Или сказать вам о том, что все лица и взгляды теперь обращены на меня, грешную? Умудрились развернуться и следить за происходящим воочию даже те попутчики, которые только что впереди сидели ко мне спиной! Вот в эту секунду просто Ксюша закончилась. А из остатков искр выступления на концерте разгорается вновь солистка Ксения Николаевна. Вдобавок ко всему – педагог. А еще многодетная мать, а еще, и еще… Сейчас сама увижу! Сомнения нет. Страха нет. Плана дальнейших действий нет. Есть только сегодня и сейчас – жизнь!

Начинаю наигрывать вступление и, будто спохватившись, останавливаюсь. Обращаю свой взор к черепу в тату*.

– Только у меня условие, – и замолкаю, желая прочувствовать воздействие моих слов.

Худой заводила сразу отреагировал:

– Е-е-е! Она еще условия ставит. Во дает! – возмущается сам и приглашает к этому друзей.

Я лишь невозмутимо смотрю на лысого. А он изрек:

– Всем тихо. Поясни!

«Ксения, ты сама женственность. Давай, помягче, давай!» Открываю рот:

– Сначала я спою вашу песню, а потом вы послушаете мою. Лады?

– По рукам! – Господин протягивает мне руку. Но, спохватившись, так как обе мои руки заняты гитарой, ретирует ее на плечо рядом сидящего дружка.

Я заново начинаю наигрывать вступление то переборами, то боем. Правда, места для полного размаха маловато. Но кто обещал, что легко будет? Запеваю:

– Вот идет караван, – проигрыш с восточными нотками. – По сыпучим пескам, – проигрыш как нельзя точно переносит слушателей в Азию. – Он везет весь товар, – добавила тремоло* с форшлагом* в голос. – В свой родной Пакистан, – льется эта Среднеазиатская полублатная песня по салону.

Ручаюсь, многие пассажиры слышали ее впервые. Извините, дорогие, у меня выбора маловато. И никто что-то не выходит на своих остановках.

– Третий день без воды, – разошлась я не на шутку. – Пить хотят верблюды́… – Мною замечено, что маршрутка стала ехать накатом, тише, не слишком газуя.

«В целом и в общем, Ксения – молодец!» Все допела. В салоне тишина. Рукоплесканий я и не ждала.

– А вот эту знаешь: «Люди, умоляю, люди, тише. Голуби целуются на крыше»? – коряво напевает мне начало песни блондинка из их компании.

– Знаю. Но уговор дороже денег! Теперь вы слушайте мою.

На секунду задумалась, выбирая нишу. Готово! Объявляю:

– Я вижу, вы ребята здесь молодые. Про войну вам в тему будет, – позаимствовала я словечко из батюшкиного лексикона.

Грустный паренек оживился:

– Про Афган? Про Чечню?

– Не-е-е! Бери дальше, – намеренно громко отвечаю для всех и еще громче объявляю: – Великая Отечественная война тысяча девятьсот сорок пятого года. Константин Симонов, «Убей его».

Сразу же, не дав опомниться публике, начинаю маршеобразный, громкий бой на гитаре…

Запеваю. Вроде ничего. Не останавливают они меня. Вот и ладненько! Начинаю прибавлять децибелы* в звук. Тоже терпимо! Так у меня еще один концерт, получается! Ну, держитесь, товарищи пассажиры маршрутки номер 105:

 
– Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел, так ее любил…
 

Полный подпер подбородок, вздохнув. Я пою дальше:

 
– Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Все, что свято берег ты сам
Всею силой мужской любви…
 

Девушка пустила настоящую слезу. Меня было не остановить:

 
– Если ты не хочешь отдать
Немцу с черным его ружьем
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что Родиной мы зовем…
 

Грустный зажмурил глаза. Вокруг меня все и видели, и слышали пулеметные очереди, гул самолетов, стрельбу пушек, немецкую речь и наше родное «Ура!». Распелась я прилично и уже вопила в маршрутке во всю глотку: