Текст книги "Смеющийся дом. Первая книга из серии «Смеющийся дом»"

Глава XV.
Перекур

Благополучно распрощавшись с Регентами, мы с дочей запрыгиваем в «Ларгус» и мчимся в храм Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Там служит самый молодой священник нашей епархии – Евгений Логунов. Говорят, родом он из Сибири, из Старообрядцев.

Припарковалась. На ходу выключила телефон. Побежали с Верой к Храму в надежде успеть к началу службы. Но… Уже здесь, на улице, слышим пение хора. Эх! Надо все в жизни испытать! Теперь опоздали, чего бежать? Запыхаемся ведь!

Спокойно подходим к Храму, крестимся с Верой. При этом мои уши профессионально улавливают исполнение нового произведения. Входим. А тут тишина. Полная. Чувствуется, что служба вот-вот начнется, но сейчас пока она не началась. Что мы тогда слышали? Динамиков на клиросе нет. Спевки мы перед службами не проводим. Что это было? У меня в наличии сейчас только один эксперт:

– Веруня, когда мы с тобой на улице к храму подходили, ты слышала, как хор церковный пел?

– Да, мама. Много пели, – подтверждает дочка. Для верности плавно поднимает руки вверх.

Ясно. Теперь я обращаюсь к Елене, продавщице свечей на входе.

– Со святым днем. Только что Хор спевку проводил прямо на клиросе? – очень заинтересованно спрашиваю ее.

– Со святым днем, Ксения Николаевна. Нет, не делал. Но я знаю, почему вы так спрашиваете, – и молчит, вглядываясь в меня улыбающимися уголками глаз.

– Откуда знаете?

– Вы слышали пение и решили, что Служба началась. Когда вошли, обнаружили, что Служба еще вообще и не начиналась. Вы сейчас в недоумении, ведь четко слышали пение, а в храме тихо. Да?

– Да!

– Дело в том, что не вы первая это мне говорите. И я, давно поговорив на эту тему с батюшкой, по его благословению могу отвечать таким «слухачам». Возможно, вы слышали пение Ангелов, служащих при Храме. Они поют непрестанно. Но слышат их единицы. Ксения Николаевна, да не пугайтесь вы так! Все хорошо! Слава Богу!

Мы с Верой прошли на Клирос, который в этом храме находится на Солее, справа от Алтаря. Вера усаживается на широкой скамье так основательно, что я понимаю: она готовит себе лежанку для сна. И поняла это не я одна. Боря-певчий сразу схватил с вешалки несколько легких курточек и накрыл ими Веру. Благодарила она его, как-то блаженно улыбаясь и почти во сне.

Благополучно подготовившись к службе, я стала рассматривать образы на Иконостасе. Открылась Южная дверь. Выглянул пономарь. Пробежав глазами по певчим, ретировался внутрь. Мы приготовились. Но нет. Тишина.

Через одну минуту его товарищ выглядывает из той же двери. Подражая первому, он обводит взглядом певчих и исчезает в Алтаре. Заминка непредвиденная. Ясно! Можно присесть. Ровно через тридцать секунд то же самое проделывает батюшка.

Я начинаю хихикать и сразу перестаю. Быстрым шагом на клирос пришел сам священник Евгений. Но почему-то в подряснике. Подошел прямой наводкой ко мне. Наклонился и сказал:

– Со святым вечером! Я вас знаю. Устав на Богословских преподаете. Верите, нет? Я аж вспотел. Не могу вспомнить: в каком облачении служится служба мученикам… – и поправляет сползшие на кончик носа очки.

Так вот причина загвоздки! «Ксения, не называй сейчас просто название цвета. Он такое и раньше слышал. Тем более сейчас попразднество идет! Тут по-другому надо. Думай». Аккуратно встаю со скамейки, чтобы не встревожить дремлющую Веру, и говорю батюшке:

– Батюшка, вы служите Двунадесятый праздник. Облачились подходящим цветом по шпаргалке, висящей в Алтаре. У вас на душе такая радость, что вы забыли переодеться. И на завтра, и на послезавтра, и так до его отдания на радостях забыли переодеться. Служили все в том же цвете. Все в том же цвете. Так что…

Неожиданно для меня священник развернулся и стал уходить в Алтарь, жестикулируя рукой и говоря вполголоса самому себе:

– Я отслужил и радуюсь, радуюсь. Не хочу переоблачаться. Каждый день в том же служу. Сегодня среда. Попразднество*. Я радуюсь! – При этих словах он закрывал дверцу Алтаря.

Я подошла к пюпитру, чтобы сохранить серьезный настрой, так как певчие присели и смеялись в свои ладошки, прилипшие ко рту.

Никак не ожидала, что дверца Алтаря откроется вновь. Но она открылась. Батюшка выглянул в красном облачении, сделал в мою сторону легкий поклон и сказал:

– Очень благодарю вас.

Клирошане Алины сейчас плакать начнут от смеха. Не зря в какой-то далекой Азиатской стране смертная казнь осуществлялась в виде беспрерывного вызывания смеха у наказуемого до самой смерти.

Я их останавливаю. Заодно и воспитываю:

– Спросить – стыд одной минуты. А вот не знать – стыд всей жизни.

Подействовало. Певчие задумались.

– Благословен Бог наш… – А вот и возглас!

Начинаем служить, предстоять Богу. Мы все устали к вечеру, но служба вернет нам силы. Так всегда происходит.

– Миром Господу помолимся… – проникновенно затягивает диакон Андрей.

Льется своей особенной жизнью Божественная служба. Настоятель этого храма, хотя и довольно молод, к Уставу относится особенно. Это меня с ним роднит. Я с удовольствием откликаюсь на просьбы Алины Акимовой подменить ее на службах. Вот, например, место в начале вечерни, после Великой ектении*. Подавляющее большинство хоров сейчас начнут петь «Воззвахи*», а мы – по Уставу: чтение рядовой кафизмы №12.

Течет молитва. Будний день. Прихожан только половина. Эхо раздается многократно вокруг. Я решаю почистить Пасхальную папку с песнопениями. Стою поодаль от чтеца, не расслабляясь ни на секунду. Вместе с ним про себя проговариваю такие привычные псалмы. Вдруг уши мои уловили: ошибка! Подскакиваю к Александру и, наклонившись, вглядываюсь в его текст. Ищу ошибку, но не нахожу! Эх! Ведь даже если слова похожие, а ударения разные, то и смысл может быть разным. Например, если Александр скажет «хода́тай», то это означает «заступник»: Бог или человек, но – заступник. А вот если он промолвит «ходата́йство», то означает не что иное, как бумагу о заступничестве. Или – просьбу. Поэтому я осознанно ищу его ошибку, чтобы он вернулся к тому месту и правильно его перечитал (такая договоренность на Клиросе). Но не нахожу! Накладываю на себя Крестное знамение: «Господи. Помоги найти ошибку, чтобы исправить!» Вот! В 85-м псалме это предложение: «Несть подобен в бозех Тебе, Господи…» Собираюсь постучать по слову карандашиком для перечитки. Вдруг понимаю, что ошибки не было. Саша так и прочитал: «Несть подобен в бозех Тебе, Господи». Неужели уши мои уловили интонацию его голоса «в бозех», сказанную с маленькой буквы, как того и требует смысл? Но ведь это невозможно? Как? А вот так! Все возможно. Интонация передала наполнение слова. Чудеса!

Глас четвертый, Господи, воззвах к Тебе… Прокимен*, глас пятый: «Боже, во Имя Твое спаси мя…»

Все слилось в едином порыве: Господи, слава Тебе! И – Господи, помилуй!

Хор задушевно исполняет «Свете Тихий» Мариинского.

Сбоку неожиданно появился благочинный нашего района и.* Михаил. Его намерение сразу пройти в Алтарь оказалось неосуществимым. Как только он заметил на клиросе знакомые и родные лица, так сразу и повернул к нам.

Певчие поприветствовали его во время пения кивками голов. Батюшка преподал нам общее благословение и сразу закопошился в широких карманах. Не брюк. Нет. А рясы. В объемных карманах своей рясы*. Я первая не выдержала и стала улыбаться. За много лет мы изучили поведение благочинного и точно знали: сейчас из карманов появится нечто! Вот и оно! Первый, зеленый, свеженький огурчик достался мне, как Регенту. Летят, летят, разлетаются ранние огуречики из карманов батюшки прямо в руки певчих. Как только мы петь не бросили? Удержались. Допели Стихиры и начали читать.

К этому времени подоспела его матушка* Елена. Рукодельница, кулинарка и просто красавица. О них говорят люди: два сапога пара. Глядя на наши счастливые лица и огурцы в руках, матушка поняла, что батюшка остался верен своей привычке.

Пока благочинный решал свои срочные вопросы в Алтаре, м. Елена поставила на скамейку среднего размера картонную коробочку. Обвела певчих указательным пальцем, указала на гостинец. Сделала легкий поклон и удалилась. Добрая, веселая, милующая. Настоящая матушка!

Мы начали петь. Но я, изменяя своей привычке забывать о земном во время пения, мысленно обратилась к Алине, постоянному Регенту этого храма: «Я благодарю за просьбу заменить тебя в храме».

По окончании службы мы обязательно продегустируем новый кулинарный шедевр матушки. А потом наперебой станем просить у нее новый рецепт.

Краем глаза замечаю свечение своего телефона, но душой не могу оторваться от службы.

Как же поясница разболелась! Скамья занята Верой. Я встану на колени, пока читают 50-й псалом. И помолюсь, и отдохну заодно.

Сказано – сделано. Мягко опустилась на Клиросный ковер и почувствовала несовпадение моей радостной от облегчения поясницы и души со словами покаянного псалма. Пора вставать. Я-то поднялась быстро. Но продолжала слышать кое-какие звуки, указывающие на то, что я еще в процессе вставания: шум, кряхтение. Уловила, что шум идет со стороны главной части храма, и оглянулась. Что я там увидела?

Все прихожане поднимались с колен. Медленно, кряхтя, помогая друг другу. Вот это да! Клирос у нас тут открытый. Поем мы внизу, у всех на виду. И мой присест ради отдыха прихожане восприняли как руководство к действию. Как будто я Клановщик* на этой службе. Весь Храм опустился на колени! Регент ведь опустился – значит, положено! «Ксения! Что ты натворила?»

Почти дослужили Вечернюю службу до конца. Верочка проснулась и попросила:

– Мам, давай покушаем.

– Хорошо. Сейчас спою вот это и поведу тебя в ресторан, белый такой. Помнишь? Там еще вода все время льется в никуда и из ниоткуда.

– Да.

– Вот и договорились. Молись с нами и припевай, если хочешь.

Осталось прочитать первый час, и тогда – по домам. Вера решила постоять возле чтеца, примеряя на себя его служение. Я с певчими присела на освободившуюся скамейку. И вижу: из глубины Храма шагает в нашу сторону не кто иной, как моя милая старшая доченька Ниночка на сносях. Держит за руку своего первенца Вареньку.

– Вот это радость, – говорю я шепотом. Обнимаясь сразу с тремя. – Все хорошо? А ты не предупредила.

– Я, мам, звонила тебе, ты трубку не берешь. Позвонила Максиму, он сказал, что ты, Вера и Тихон встретитесь здесь на службе и потом поедете домой на «Ларгусе». Вот я и решила зайти, потому что Макарий сюда по делам приехал часа на два, а я соскучилась, – обнимает меня доча.

– Ты все правильно сделала. И стрижка твоя новая так к лицу тебе. А покрасила волосы зачем?

– Очень хотелось чего-то нового, необычного. Положительные эмоции сейчас это для меня!

На шум оглянулась Вера. Варвару-то она сразу узнала, а вот Нину… Бросив свой пост у чтеца, Вера медленно продвигается к нам, исподтишка вглядываясь в Нину. Цвет волос у Ниночки другой, красивая стрижка вместо обычного краба. Есть чему удивиться! Подошедши, смотрит на свою сестру старшую. Пальцами рук составляя невидимый кубик Рубика, пряча свои глаза в складках моего платья, младшая моя доченька выдает, обращаясь к старшей моей дочке:

– Извините, а вы Нина?

Беззвучный смех грозил нас с Ниной задушить. Вот что значит детская непосредственность. Подошла и прямо спросила.

– Какая молодец! – Я обнимаю и целую Веру. Нина ерошит ей волосы. А Варя вообще начинает танцевать.

– А давайте вместе споем «Взбранной», – предложила я…

Вечернее Богослужение окончилось. Прибрав Клиросное место, идем все вместе к выходу.

Дорогу нам преграждает милая такая бабушка. Опрятная, чистая. Правда, грызущая по какой-то причине свои ноготки на согнувшихся и поднесенных к губам пальчиках. Ей явно есть что сказать. Чутье меня не подвело. Поравнявшись с нею, мы слышим громкий голос:

– Ксюшечка. Можно мне вас так величать?

– Можно! – всем своим видом показываю ей свою усталость.

– Вы вот так пели сегодня красиво! Просто Божественно! Я по многим Церквям хожу молиться, но такое пение редко где слышу. – Женщина совершенно не собирается смущаться. По ней видно, что основное она скажет дальше.

– Благодарю вас за теплые слова. Помолитесь о нас, грешных. – Твердо взяла Веру за руку. Делаю шаг к выходным дверям.

– Подождите! – в беспокойстве останавливает она меня. – Подождите, я только вот хотела сказать, что на фоне вашего хорошего пения кто-то в хоре постоянно вам мешал. – Собеседница опять принялась грызть свои ноготки.

Я посчитала уместным широко улыбнуться, подняв вопросительно брови вверх:

– Я слушаю, дорогая! Так что же?

– Перед началом любого пения кто-то все портил: он начинал просто гудеть на разных высотах, разные музыкальные звуки издавать. Правда, очень тихо, но мешал. Всю службу. Вот, – высказалась прихожанка и, успокоившись, направилась к выходу.

Теперь мы с Ниной должны были успокоиться. Смех объял нас с головы до ног. Необходимую настройку общего тона для хора прихожанка восприняла как помеху. Бывает же такое! Обязательно объясню ей этот момент. Позднее. А сейчас ее и след простыл! На проходной храма оставили дежурному записку Тихону о нашем местопребывании для дальнейшей с ним встречи.

Мы добрались до кофейни «В моменте». Она необычная. Скорее всего, сделана специально для интересного времяпрепровождения детей. Особенно – мальчиков. Все украшение стен, и столов, и стульев имеет воинскую тематику. Здесь даже есть пистолеты и ружья, привязанные веревками к столам перед мишенями. В общем, раздолье для детской души. Для девочек – санитарные сумочки в изобилии, с настоящими бинтами и кое-какими отварами.

К нам подходит официантка в военной одежде. И пилотка, и сапоги, и медицинская сумочка – все при ней. Дети забыли обо всем на свете, глядя на нее. Нина делает заказ и сразу достает из своего стратегического запаса свежайший заморский нектарин. Как я ее понимаю! Сама прошла через это семь раз. Но Варвара через это не прошла, поэтому просит у мамы:

– Мама, дай мне такое. – И вся пританцовывает, чувствуя приближение ожидаемого будущего.

– Не-а, Варюня, не дам. Это не я ем, а лялечка наша, которая в животике у меня. Видишь? Я вот так глотаю кусочек… – и Нина натурально при всех смело откусывает кусок нектарина, проглатывая его. – А он сразу вниз падает и к малышу попадает.

Дочь считает вопрос исчерпанным, но не тут-то было. Внучка задумалась не на шутку, встала, подошла плечом к плечу параллельно к матери. Постояла, подумала, пошевелила руками, что-то обмозговывая, и выдала:

– А я поняла, – и начала для пущей нашей понятности сопровождать свою речь пантомимой. – Ты вот так кушаешь, а еда падает внутри живота твоего прямо лялечке в кастрюлю. – И, не дожидаясь нашего возражения или поддакивания, начинает приплясывать под звуки играющего на баяне «фронтовика», взявшегося невесть откуда.

Пока Вера и ее племянница пытались повторить за баянистом послевоенные «па-де-де*», я с Ниной смеялась от всей души, поочередно повторяя с ней слово «кастрюлька».

К нам подошел другой официант в форме какого-то офицера, да еще и с планшетом. Нет, не с интернетным планшетом, а тем, военным. Таким прямоугольным, кожаным, висящим через грудь, с картами и документами. Пока он выставлял нам на столик вкусняшки, за его спиной показался мой Тихон и, лихо отдав военное приветствие официанту, взял инициативу в свои руки.

Как радостно на душе матери, когда дети улыбаются и общаются. Но воспоминание одного маленького слова начало подтачивать мою стойкость. Догадались? Это слово «курит».

Дождавшись, когда дети наедятся мороженого и побегут к зазывающей их «регулировщице времен Великой Отечественной войны», я решаюсь резко сменить тему радостного верещания старших детей.

– Жизнь, говорят, это чередующиеся белые и черные полосы. Тихон, сегодня для тебя настала черная полоса. – Мои детки смотрят удивленно и настороженно. Я выждала злую, как мне показалось, паузу. Глянула в глаза сыну. Медленно и неприятным голосом спросила: – Как давно ты начал курить? – Не отрываясь, смотрю ему в глаза. Пытаюсь из его дальнейших ответов правильно отличить правду ото лжи.

– Мамуль, да ты что? Я не курю и не буду курить. Это грех: «Курение – бесам каждение», – почти обиженно возражает мне Тихон. Молчит, не зная, что еще сказать мне.

Нина сразу уменьшилась в росте и почувствовала себя неуютно. А мне куда деваться? Куй железо, пока горячо! Еще и отпираться вздумал?!

– Ну? – грозно наседаю я на Тишку.

Ожидала чего угодно, только не такой реакции на мои последние слова. Сын стал смеяться. Мы с Ниной сидели, сжав губки. Ах ты так?! То смеясь, то выговаривая предложения, смеющийся Тишка начал свой рассказ:

– Милая, любимая мамочка. Дорогая Нинуль. Когда я хожу на подработку в «Дианадресс», то временами остаюсь сидеть один в нашем общем кабинете, потому что все ушли курить. Ты знаешь мою склонность к экспериментам. И я решил подсчитать, сколько же времени мои соработники тратят на это дело. Рабочего времени! После недолгих лабораторных исследований выяснил, что перекур у них длится двадцать минут. А я сижу, работаю в это время. Потом подсчитал, сколько времени за весь рабочий день у них уходит на перекур. Два часа! А я-то работаю. – Тут сын задумался, переживая заново свои открытия. – Потом пошел к директору Юрию Георгиевичу. Коротко объяснил ему мои подсчеты и…

Здесь Тихон опять весь засиял, очень довольный своим поступком, о котором мы и не догадываемся никак. Повышая свой голос и начиная смеяться, открыто и счастливо он продолжил:

– В общем, я попросил у директора время, которое тратят все на перекуры, разрешить мне проводить в нашем фирменном спортивном зале. В виде исключения. А для физики, то есть для физической активности тела, заниматься несколько раз в день понемногу – это гораздо лучше, чем один раз в день сразу три часа! На том и договорились. Все на перекур. Я в спортзал.

Совершенно счастливый, Тишка оканчивает свой необычный рассказ. Мы с Ниной, уже понявшие суть дела, смеемся во все горло. Хорошо, что баянист так громко поет…

Проводили Нину с Варечкой к Макару. И поехали наконец домой. Уставшие, веселые и счастливые. Включаю в машине радио.

– Дорога, дорога, осталось немного, мы скоро вернемся домой… – несется из динамиков нашего автомобиля.

– Домой! Домой! Домой! – с энтузиазмом подпевает наше чудесное трио*!

Глава XVI.
Венеция

– Вставай, страна огромная! – во весь свой телефонный звук зовет меня входящий вызов.

За окном темень. Не случилось бы чего! Не с первого раза получается взять удачно телефон.

– Але! – полушепотом откликаюсь.

– Але! – Брат Тимофей хочет поговорить.

– Доброе утро, вернее, конец доброй ночи тебе, – начинаю разговор. – Все-таки шесть утра. Все живы-здоровы? А сам ты как себя чувствуешь? Слава Богу! – Я перевела дыхание и постаралась проснуться.

– Ксенечка, любимая. Что сегодня с Верой и Захаром делаете вы? – издалека начинает он разговор.

– Сейчас, включу компьютер в голове – блю-ук! – копирую я звук включения. – Проснусь окончательно. Ты пока еще спроси о чем-либо меня, – честно сознаюсь я. Но на том конце провода засуетились.

– Да некогда нам с Настей. Сейчас узнать надо, – настаивает Тима.

– Хорошо, – зевнула. – Я готова!

– Значит, так, Ксюша. Достали нам билеты на детское крутое мероприятие. Билеты на родителей многодетных, а их детей пропускают без оплаты. Мы спросили у организаторов разрешение еще племянников захватить. Они ответили положительно, потому что проект благотворительный и один человек, меценат, все оплачивает. Так что давай собирай с утра Веру, Захарку, кофточки, курточки с собой, а то мы до вечера. Пойдем в парк, потом на речку съездим. В общем, внеплановые выходные детям устроим. Поздно вечером привезу обратно их. Тебе как, нравится эта идея? – Брат ждет моего ответа.

– Конечно, роднулечка! Где встречу назначаешь? – окончательно проснувшись, задаю резонный вопрос.

– Сам заеду за ними в половине восьмого утра. Все хорошо будет! Не переживай. Не забудь в Детский садик позвонить, предупредить. Дети наши привыкнут общаться, когда нас не станет. Все, до свидания. Я тебя люблю! – торопится Тимоша.

– Я тебя тоже обнимаю и люблю. До встречи.

Теперь только до конца проснулась я. Решаю свою маленькую головоломку: кому звонить и отпрашивать Захара из Детского садика и прочее…

Рассвело давно. Наверное, время подъема.

– Двести первая мотострелковая дивизия, подъем! – радостно бужу я детей. – Началось в колхозе утро! – веселя народ, кричу я так, как шутит моя сестра. Еще не встав с постелей, мои деточки улыбаются. А что родителям надо?!

Сборы окончены. Ребятки разошлись, разъехались. Дети все при своих делах. Брат заехал и увез Захара с Верой. Остаюсь дома одна. Редко такое происходит, и чувства перемешиваются в моей душе: счастье, надежда, благодарность, молитва за их будущее.

Утро мое вроде свободно, подарю его семье: приготовлю такое-этакое необычное на обед и ужин, много! Поискала подходящие по ингредиентам блюда в моей книге «Православная кухня» и задумалась: чему отдать предпочтение?

– Ты знаешь… – запел мой телефон. – Так хочется жить! – Батюшка Василий всегда звонит долго в надежде, что я сдамся и возьму все-таки трубку.

– Але! Батюшка. Благословите! Да ничего. Дома до обеда. С обеда в Монастырь, Школа певческая и домой потом. А вы что звоните? – отрапортовав, спрашиваю я его.

– Ты посмотри сейчас на Иконы, Ксения, – и молчит. – Посмотрела? – Мне пришлось посмотреть на Святой уголок. – Видишь Божию Матерь? – не унимается и загадками говорит батюшка Василий. – Так вот, Божия Матерь хочет, чтобы ты сейчас поехала в наш город-спутник Венецию. И провела там время до обеда с женщиной по адресу… – замолчал снова. – Записываешь?

– Нет! – медленно протягиваю ему в ответ, так как вообще ничего не могу понять. Смотрю в кулинарные вкусняшки. – Я сейчас должна поехать в Венецию, – утвердительно говорю.

– Да!

– Прийти по адресу, – опять ни намека на вопрос от меня, только утвердительно. Пора вставить веское словечко. – И чего я там забыла, батюшка?! – полностью оценив ситуацию, задаю ему сопротивленческий вопрос.

– Забыла, хорошая моя, забыла. И забыла, и забила на свое Социальное служение. Так! Меня люди тянут за рясу на тре́бу*. Короче, руки в ноги и на корабль, отплывай в Венецию. – Это он так шутит. – Сейчас бухгалтер переведет тебе деньги, потратишь на Божий одуванчик. Желательно мне потом принести квитанции о тратах твоих. И за дорогу – тоже. На такси езжай, чтобы не плутать. Все, мне некогда, иди с миром.

Тишина резанула по уху. Смотрю на Святой угол, где стоят Иконы. По-настоящему теперь вглядываюсь в Лики и вслух спрашиваю: «Господи, Ты так хочешь, чтобы я поехала к Божьему одуванчику?» Тут же, взяв себя в руки и выпустив из рук кулинарную книгу, пошла переодеваться в парадную одежду.

Если сейчас сяду философствовать и промедлю, то запросто могу и опоздать в Монастырь. А там много людей будут ждать меня. Приедут они со всех концов города. От мысли о скорой встрече с жаждущими научиться пению людьми стало жить веселее. Какой там у нее адрес? Гвардейцы Акинина?! Необычно…

– Приехали, – монотонно сообщает таксист и копошится уже в гаджете в поисках следующего заказа.

Я, осмотревшись по сторонам, слегка засомневалась:

– Это Акинины?

– Да.

– Точно?

– Да.

– Вы могли бы подождать минут десять? Мне позвонить надо и выяснить кое-что, – взволнованно прошу я.

– Девушка, хватит мне голову морочить! – показывает свой телефон. – Вы видите? Меня уже люди ждут на улице с ребенком. Выходите!

Воля ваша. Нехотя покидаю автомобиль. Стою, смотрю направо и налево. Впереди и сзади. Слева и справа. Стоят замечательные красивые разноцветные многоэтажные коттеджи. Они утопают в диковинных зеленых посадках. Все-таки таксист ошибся! Мне явно не сюда! От растерянности забыла, каков адрес этой местности. Хоть бы кто выглянул, что ли? Никого, лишь музыка далеко где-то. Вот и спасение! Висит глаз камеры прямо рядом с домофоном на необычных для этих мест дизайном воротах. Подойду, нажму кнопку и спрошу адрес. Тут делов-то!

– Бульк! Бульк! – вызывая хозяина, поет песню глазок.

– Але! – отозвался очень приятный женский голос.

– Але! Я тут приехала. Мне надо было… Здравствуйте, пару вопросов можно? – От волнения я подзабыла, как следует общаться в таких случаях.

– Конечно, можно. Вы чем-то напуганы? Вам грозит опасность? – нараспев выясняет собеседница.

– Да. То есть нет. В общем, скажите, я в Венеции?

– Да. В Русской Венеции. Не в той, заморской. Хотя та тоже красива по-своему. – Звук ее голоса подействовал на меня успокаивающе.

Мне удалось вытащить из глубин сознания нужный вопрос:

– Я намереваюсь такси вызвать. Подскажите, пожалуйста, название улицы и номер дома вашего. Извините тысячу раз. – Полностью совладав с собою, беру ситуацию под контроль.

– Вы достаньте блокнот и ручку, потому что следующие сочетания слов слышатся не очень привычно для обычного слуха, – так мило поучает меня хозяюшка и начинает диктовать: – Улица… – Ей явно некуда спешить. – Гвардейцев… – все так же протягивая ударные звуки, продолжает она. – Акинина, дом восемьдесят семь, – и затихла.

Слышу свой телефон. Какое счастье, мне люди звонят!

– Але! Миленький, родненький, дорогой мой. Как у тебя дела? – плаксиво спрашиваю я брата.

– Привет, Оксан! Да у меня все хорошо, а вот у тебя, кажется, не очень! Что случилось? Ты где? – сразу разобрался в моем состоянии братишка. – С тобой все хорошо? Ты не дома? Диктуй адрес.

Говорю ему:

– Венеция, улица гвардейцев Акинина, восемьдесят семь, – а сама ловлю себя на странной мысли, что этот адрес до этой секунды мне уже был знаком.

Брат продолжил:

– Сейчас Павел приедет на своем «Лексусе» и заберет тебя домой. Если у тебя еще там дела, то он подождет, например, скажем так, до девяти вечера. Он мой должник. Прямо будет стоять и ждать. Поняла? Але? Поняла, говорю? – не на шутку встревожился Тимофей. – И не забудь, пожалуйста, завтра ты с моими близняшками и сыном нянчишься, хорошо? – то ли спрашивает, то ли утверждает братик. – Все. Стой, жди там, – и отключил звонок.

Лишь теперь я перевела дух. И чего меня так здесь напугало? Сама не пойму! Солнце, воздух, облака, красивые дома, удивительные растения. Сейчас Павел на «Лексусе» за мной приедет. Не жизнь, а малина. Однако и радоваться до конца не дает какая-то мысль. Как учила нас всех мамочка Евфимия: «Надо разбираться!» Время все равно есть. «Давай, Ксения!»

Подперев плечом гостеприимные ворота, загибая свои пальчики, начинаю предположительно искать причину своего страха, вслух оглашая и счет, и причины:

– Город не мой – раз. Таксист толком не ответил – два. Люди по этой улице не ходят – три. Мне нужна старенькая бабуля, живущая в развалюхе, а не это «Итальянское патио» – четыре. Брат меня любит, он выслал за мной машину – пять, – стала успокаиваться я.

Но не тут-то было! Как гром среди ясного неба прямо в ухо заговорил вновь домофон, заставив меня от неожиданности натурально отпрыгнуть в сторону.

– Ксения Николаевна, это вы?! – таким участливым тоном спросила хозяйка облюбованного мною коттеджа.

Ничего не понимая, отвечаю ей:

– Да. А откуда вы знаете?

– Дорогая Ксения Николаевна, я вас лично знаю ровно десять минут. Но много минут мне о вас рассказывал батюшка Василий, у которого вы служите на Прихо́де*. Это он вас направил ко мне. И адресом вы не ошиблись. Вы меня великодушно простите, но так вышло, что я все слышала через домофон. Предлагаю познакомиться поближе и приглашаю вас в дом. За Павла не волнуйтесь, ведь он будет ждать вас до девяти вечера возле моего дома, – четко и по существу мягко сообщила незнакомка. Затем деликатно замолчала, справедливо дав мне время на раздумье.

Так вот откуда мне знаком этот адрес! А моя реакция на «Итальянское патио» – это всего лишь встреча реальной действительности с ожидаемой! «Я могу и остаться», – глянув на часы, подумалось мне. Даже целых два часа могу провести среди этих красивых деревьев, если беседа наша будет протекать в саду. Вряд ли этот Божий одуванчик попросит меня помыть ей пол или сходить за продуктами в магазин. Тут что-то другое. Забегала часть крови, передавшаяся мне от английского концессионера, жившего восемь поколений тому назад. Неизведанное! Необычное! Как прекрасна жизнь в своих повседневных и загадочных проявлениях! Как много надо еще познать!

Смело поворачиваясь лицом к домофону, говорю:

– Уважаемая, я к вам! – и шагаю в сказку…

Ни до миллиметра высчитанный прекрасный сад, ни различные растения из Дендрариума, встречавшиеся мне по пути, ни трехэтажный особняк, с некоторых сторон полностью украшенный пахнущими и плетущимися синими розами, не оторвали моей мысли от главного: интереса познания души обладательницы всего этого! По закрытой галерее я подошла ко входу в дом.

Что дверь входная мне готовит? Никогда не угадаешь! Протянув ладонь к ручке, застыла. Телетайпной лентой проносятся вопросы в моих думах. «Что за женщина? Почему одна? Почему обратилась к батюшке? Где внуки? Почему в наше трудное время живет в довольстве? Почему, почему, почему?»

Господи, благослови! Открыв дверь, шагаю в неизведанное.