Текст книги "Разрешаю себя ненавидеть"

Юлия Колесникова
Разрешаю себя ненавидеть

© Колесникова Ю.

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Посвящается моей маме, Галине, благодаря которой мне открылся мир книг.

Моему мужу, Диме, который не посчитал меня глупой, когда я рассказала ему, что люблю писать книги.

И особая благодарность Яне – благодаря которой это стало возможно.

Предисловие

Возненавидеть человека можно и без того, чтобы он причинил тебе зло.

Мигель де Унамуно

Я смотрела сквозь стекло в запыленный коридор университета и видела своего парня, который разговаривал с девочками из нашей группы. Рядом, вплотную ко мне, стояла моя подруга. Точнее, она считала, что является моей подругой, ей этого хотелось, но я знала, что это не так. Только вот она этого не знала. А так же – что я знаю обо всех ее чувствах, хотя мне казалось, она должна догадываться почему мой парень никогда не посмотрит на нее и на других девушек так, как на меня.

Я чувствовала, как тяжело она дышала, и сколько торжества было в этом ее дыхании, но Синтия плохо знала меня. Она думала, стоит мне увидеть такую невинную картинку – и я изойду желчью? Но ничего, я исправлю ее мнение, и она поймет, почему я всегда буду ему доверять и верить, почему мы всегда будем вместе, – или, по крайней мере, до того момента, пока жизнь не разлучит нас.

– Видишь, я тебе говорила, – сказала она, старательно скрывая удовольствие от того, что смогла не только застать такую сцену, но и привлечь к ней мое внимание.

Прежде чем ей ответить, я сфокусировалась на своем отражении в стекле, которое было намного темнее, чем то, что находилось за ним. Моя кудрявая голова виднелась на фоне ярко-синего неба, волосы были собраны высоко, открывая лоб, глаза словно растворились в стекле, такими ясно-серыми они были. Сливочно-белое шифоновое платье, которое я бы не надела еще три года назад, открывало плечи и ноги до колен. Нежный силуэт, странно сочетающийся с моей внешностью.

– Вижу. Ты считаешь, что это повод не только для ревности, но и для того, чтобы разорвать наши отношения?

Всего на миг Синтии хватило совести смутиться. Я пригрела на груди змею.

– Как по мне, такого достаточно.

Я улыбнулась отстраненно, закрывая от ее любопытных глаз свои мысли и намерения, как делала это раньше.

– Я тебе не рассказывала, как мы с ним познакомились?

Синтия явно не ожидала такого вопроса. Она растерялась и покачала головой. Конечно, она ожидала гнева или еще какой-нибудь другой реакции, но я не стала бы так себя вести, даже если бы была по-настоящему зла. Синтия совершенно меня не понимала, а ведь мы дружили уже несколько месяцев, и все это время она старалась ближе подобраться к моему парню. Какая она наивная: мой любимый разгадал ее уловки с самого начала.

– Ты должна это услышать, чтобы все понять, – сказал я и потянула ее к одному из деревьев в университетском дворе. На землю упала моя джинсовая куртка, я села на нее, а Синтия, не зная преград в своей бессовестности и предвкушая историю, которой никто не знал, положила голову мне на колени. У нас было больше часа до того, как нужно будет идти на занятия. Я думала, мне этого времени вполне хватит.

– Услышать что? – переспросила она и зажмурилась от солнца, пробивающегося сквозь ветки деревьев.

– Нашу историю. Мою и Ирвинга.

Я тяжело вздохнула, думая о том, смогу ли вспомнить все, но стоило начать говорить, как воспоминания словно волной нахлынули на меня. Я возвращалась назад, домой, к морю, детству, и тому, что случилось три года назад.

Глава 1. Флекс

Граница между светом и тьмой – ты.

Станислав Ежи Лец

Поверь, никто не слышал этой истории до тебя. Вся она, как и наша первая встреча, была историей ненависти – не только с первого взгляда, но и с первых слов. Но для начала ты должна понять, что тогда я не была той Флекс, которой являюсь теперь.

Мой дом находится в хорошем районе небольшого города на юге Англии, точнее, Уэльса: город лежит возле самого моря, а с другой стороны – обширный и красивый лес. Для тебя не имеет значения, где именно этот город, а многие мои знакомые по-прежнему живут там. Если ты однажды от кого-то услышишь название моего города, то тебе станут известны и участники нашей с Ирвингом истории.

Мой отец в то время был лишь партнером строительной компании. Начинал он как простой рабочий, но некоторая художественная деятельность в юности привела к тому, что к нему начали прислушиваться не только архитекторы, но и владельцы компании. Сначала он стал главным по отдельно взятой рабочей зоне, потом прорабом участка, а потом менеджером по строительству. К тому лету, когда все началось, отец был уже партнером и построил для нашей семьи из пяти человек и собаки большой, и, наверное, самый красивый дом в городке. После у него не раз заказывали подобные проекты, но мне кажется, он больше никогда так и не смог воспроизвести то, что сделал для нас. Возле дома был гараж как минимум на 5 машин, потому что в доме нас было трое детей, и, хотя моя сестра и брат были слишком малы, чтобы водить, отец оставил место еще и для их будущих машин. Сам дом представлял из себя три этажа сплошной красоты и уюта, был очень современным, что не типично для нашего маленького городка. Так как город был зажиточным, три этажа в нашем доме не казались большой роскошью, особенно если учесть троих детей в семье, что мало кто себе позволял. И отец как большой любитель спортивных игр мечтал увеличить число детей в доме до числа игроков в какой-нибудь команде, ну, хотя бы волейбольной, с учетом его самого, так как для мамы на свете существовал лишь один вид спорта – шопинг. Она часто поговаривала, что после удачного посещения магазинов в Лондоне худеет, как минимум, на один размер. Итак, понятно, что отец мой – отчаянный добряк, мама – милейшее существо, которой все же присущ грех избыточных покупок, и что у меня есть младшие брат и сестра. Но о них я еще расскажу. Итак, дом.

Первый этаж отец оставил для гостевых комнат, где могут разместиться друзья, ничего личного или дорогого, о чем могли бы судачить потом в городе. Там была ультрасовременная кухня, на которой мама проводила большую часть своего времени, так как когда-то не смогла воплотить в жизнь свою мечту стать шеф-поваром, потому что родилась я. Ей тогда было не так уж и мало, почти 19 лет. Но когда мне было три, и меня вполне можно было отдавать на попечение кому-то другому, мама забеременела моей сестрой Этни, точнее, Этьен. И снова школа поваров осталась мечтой на некоторое время, и лишь ее название отразилось в имени сестры. Мужское имя, но, если учесть, что меня назвали Флекс – в честь хлопка, в котором, как я понимаю, меня непонятно где зачали, сестра еще может радоваться. А когда подросла Этни, а я стала достаточно самостоятельной для того, чтобы ездить в школу на автобусе с другими детьми, нас снова обрадовали вестью о возможном появлении брата или сестренки. В итоге появился мой брат Майкл. К тому времени мне было уже восемь лет, а маме – 26, и, понятное дело, поступать в какую-то школу, к тому же во Франции, она уже не собиралась. Отец лишь начинал постепенно подниматься по карьерной лестнице в своей фирме. В итоге вскоре мы стали для мамы кое-чем таким, из чего она сделала потом бизнес. Как любая нормальная семья, мы ездили на пикники, и вместо того чтобы набирать для нас троих всяких сладостей в магазине, она пекла, готовила и выдумывала сладости. Вот так в нашем городке появился ее магазинчик с выпечкой и домашними угощениями, который теперь приносит денег не меньше, чем партнерство отца.

Еще на первом этаже была гостиная, да такая, что там можно было вместить весь мой класс, если у меня вдруг появится такая бредовая мысль. Несколько помещений для удобства матери, которые она использовала для разных метел или пылесосов. И отцовский кабинет, забитый книгами, но только напоказ – он не любил читать, и, как сознался мне однажды, всегда себя за это ужасно ругал. По его мнению, интеллигентный человек должен всегда читать. Себя он считал интеллигентом, хотя вышел из семьи такого же строителя, каким был сам, и лишь маленькая доля таланта к рисованию и сообразительность сделали из моего отца того, кем он является и сейчас – богатого и уважаемого человека. Потому отец всегда старался водить дружбу с людьми, которые умнее его – так он сам говорил. Его харизма и обаяние затмевали отсутствие хорошего образования, которое он настырно давал нам. Потому среди его друзей было немало профессоров, учителей, музыкантов, даже писателей, а еще – архитекторы, художники и ученые. Мне иногда даже казалось, что он коллекционировал друзей, а настоящим другом считал лишь одного человека – доктора Этвуда, с которым он жил по соседству, когда был еще подростком. Они поддерживали связь, даже несмотря на то, что Этвуд, его жена и двое детей колесили по свету из-за работы мистера и миссис Этвуд.

Мой папа даже был крестным старшего ребенка Этвудов – Ирвинга, но видел он его после этого всего пару раз. Насколько я знаю, парень был старше меня на каких-то полтора года, и по словам отца, всегда казался ему его старшим ребенком.

Второй этаж нашего дома находился полностью во владении детей – как говорила мама, это было наше царство, и мы как три властителя должны установить для себя правила пользования домом. Так как я была самая старшая – осенью мне должно было стукнуть 17 лет, то 75 % правил были моими, 20 % приходилось на тринадцатилетнюю Этни и лишь пять – на девятилетнего Майкла, который, по сути своей, был нашим маленьким ангелочком. Комнаты были большими, у каждого была своя ванная, во избежание войн, но подвох был в том, что мы сами обслуживали, убирали и очищали от скопления грязной одежды свои комнаты, и вскоре моя 20-метровая спальня не казалась мне уже таким раем. Помимо этого, на нашем этаже пустыми оставались еще четыре комнаты. Отец все надеялся на то, что мама совершит героический поступок и все же обеспечит ему спортивную команду. Впрочем, вскоре его мечта почти осуществилась, но не так, как он надеялся.

Моя комната была более удаленной от других детских, и в ней имелась башенка, которую я заказывала еще тогда, когда мне было 13. Теперь в ней для меня не таилось того очарования, что когда-то, зато там расположился удобный диванчик, куда я могла прятать свои любимые вещи – подальше от загребущих ручонок Этни, догоняющей меня уже как по росту, так и по телосложению. На ее счету было больше парней, чем у меня за все 17 лет. Не то, чтобы она была красивей, наверное, даже наоборот, но мне не хватало ее уверенности в себе или некоторой харизмы, явно унаследованной ею от нашего отца. Я и Майкл были намного скромнее.

Моя комната вовсе не представляла собой подобие розового облака, по которому плывут блестящие статуэтки, искусственные бриллианты и пудели. Я одевалась так, как одевались все в городе, не слишком выделялась, не была ни готом, ни эмо, ни неформалкой, ни ярой модницей, хотя, думаю, мама спала и видела, чтобы я позволила ей надо мной поработать. Я была, как все, в своей школе, моей особенностью была любовь к фильмам, музыке и книгам. А чем еще заняться в таком городе, как наш? Если быть особенным и выделяться означало нечто позорное. Хотя, по-моему, именно таких больше всего любили в нашем городе. Такой была и моя подруга Рашель. Но и о ней позднее.

Моя комната скорее походила на страницу какого-нибудь каталога по дизайну, в общем, так и было – когда мама дала мне журнал по дизайну, я пролистала его, выбрала одну страницу и ткнула в нее пальцем. Через 3 недели моя комната стала такой, как теперь. Хотя, нет, теперь она намного более уютная, потому что я наконец обрела себя. Как ты понимаешь, обрела я себя, когда в моей жизни появился Ирвинг.

В моей комнате было все, что только могла хотеть обычная девушка – свой огромный шкаф, просто исполинских размеров кровать, как говорила мама, для того, чтобы у меня на ночь оставались подружки. Трюмо, в которое я почти не находила, что поставить, так как не очень интересовалась косметикой. Как говорила мне Рашель, это потому, что я имела слишком смазливую внешность, чтобы даже думать о косметике. Тогда мне так не казалось. Я была просто я, но ничем не отличалась от других. Все потом изменилось, когда в моей жизни появилось много неизвестных до того времени слов – ненависть, страсть, страх, любовь, ревность. И именно в перечисленном мною порядке. Моя жизнь в то лето была таких же цветов, как и комната – серо-бордовых, с редким вкраплением лимонного.

И в этой части этажа была лишь еще одна комната, столь же большая и с красиво отделанной ванной, и находилась она почти напротив моей, между дверями было два метра. Потом я ужасно этому радовалась, когда конец лета принес отцу горе, а всей нашей семье – неожиданные изменения.

Это был мой этаж. Это была я.

Третий этаж родители оставили для себя. Одна из комнат была полностью переоборудована мамой под свой гардероб. Для другой, шикарной ванной комнаты, она выбрала средиземноморский стиль, спальню же превратила во французский будуар, отец против этого ничего не имел. И еще одна комната пустовала – на случай, если вдруг к нам нагрянут неожиданные гости. Их было четверо – дедушка и бабушка с маминой стороны и отец папы со своей «девушкой», как он ее называл, которой, кажется, в то время исполнилось 60. В одно и то же время они никогда не приезжали, так как не очень любили друг друга, а если бы такое случилось, лишние комнаты на нашем этаже всегда были в их распоряжении.

И еще оставалась отдушина для нашего отца, место, где нам бывать очень редко разрешалось – цоколь, в котором отец сделал для себя бильярдный стол, бар и кинотеатр. Мы могли попасть туда лишь в случае, когда отец устраивал дружески-семейный просмотр кинофильмов. Всегда это было в воскресенье, когда после церкви к нам приходили в гости папины коллеги со своими женами, они же мамины подруги, и их дети, уже по умолчанию наши друзья. Маленький город, тут дружили все и вся. Именно потому я смогла сдружиться с самой красивой и популярной девушкой города и школы – Рашель Фланер, слишком много таких воскресений мы проводили вместе. Мы не общались с ней постоянно, но если Рашель высмеивала почти всех в школе и могла себе позволить командовать, то со мной такого не происходило. Насколько знаю, многие ее подруги тогда ревновали Рашель ко мне. Моими более постоянными друзьями были соседка Вокс или же ее брат Лендон. И она, как многие, была дочерью коллеги отца. Менялись лишь статусы, но отец дружил со всеми. Да с кем он только ни дружил! Часто бывало так, что каждый вечер недели был у нас расписан. В понедельник приходили простые рабочие, с ними отцу не приходилось умничать или важничать; они играли в бильярд, а потом папа развозил по домам тех, кто слишком уж перебрал. То же самое бывало и во вторник. В среду и четверг, в основном, бывали родители моих одноклассников, в пятницу – кто-то из профсоюза, в субботу – прорабы и их семьи. А вот воскресенье – день самых важных членов общества нашего города. И ко всем отец относился одинаково, но я, наверное, была единственным человеком в мире, который догадывался, что любимыми днями для него были именно понедельники и вторники. Тогда ему не приходилось напрягаться. Еще он любил часто звонить Этвудам, узнавать как у них дела. Мама, как я понимаю, тоже была в хороших отношениях с миссис Этвуд, так как с ней, единственной, делилась своими секретами выпечки. Рассылая нас на лето по разным лагерям или к дедушкам и бабушке, они часто встречались между собой. Таковым был для родителей отпуск. Когда-то я ревновала, думая, что дети Этвудов тоже с ними, но, как оказалось, они тоже отсылали своих детей на отдых в деревню.

Таков был мой дом. В гараже, кроме маминого мини-вэна, стоял отцовский внедорожник, на котором он мог попасть в любую часть города, так как часто они работали на разных территориях. Моей же машиной был мини-купер – белый, с черной брезентовой крышей, которая опускалась. Со временем некто уговорил меня его перекрасить.

Перед домом была лишь аккуратная подъездная дорожка, осыпанная гравием, фонари вдоль нее и несколько деревьев. Зато за домом было все, о чем можно только мечтать: место для загорания, но не бассейн, так как море было всего в каких-то 300 метрах от нашего райончика; барбекю с лавочками; беседка, увитая цветами, и спортивная площадка, так как отец больше всего любил спорт. Там были ворота для Майкла, который занимался футболом, и Этни, которая играла в лакросс. Сбоку от гаража папа сделал для меня стенку, на которой я тренировалась в скалолазании, этот вид спорта мне приглянулся больше остальных. И хотя я считала, что не очень преуспела в этом, играла я почти во все, что только можно было назвать спортом, иначе я не смогла бы носить гордо фамилию Хаттон – отец точно лишил бы меня наследства, машины, да и свободы во всем. В таком маленьком городе как наш, бояться было нечего, так что гулять я могла хоть до утра, главное, чтобы могла встать в школу.

Одевалась я в разную одежду, большей частью купленную моей мамой, потому в гардеробе у меня можно было найти много платьев и юбок, и намного меньше джинсов или шорт. Зато в шкафу имелось особое отделение, где лежала моя одежда для походов – участие в походах было отличительной чертой нашей школьной программы. Мне они нравились. Где я только ни побывала за все годы учебы в школе!

Днем я преимущественно ходила в школьной одежде – черно-белой форме, к которой, кроме юбки, прилагались черные брюки. Наверное, она напоминала немного морскую форму, но это потому, что в городке был маленький порт, точнее сказать, пристань, чем все и гордились.

Я не была уродиной, но в школе всегда был кто-то красивей меня, та же Рашель. У меня были хорошие вещи, но кто-то обязательно одевался лучше. Мои карманные деньги даже язык не поворачивается назвать мизерными, но кому-то выдавали больше.

И все же, думаю, мне могли позавидовать. Кристально чистые серые глаза без вкраплений обрамляли темные ресницы и тонкие брови, это досталось мне от маминой бабушки, кажется, ирландки по происхождению, от отца – белая кожа, такая чистая, что я никогда не переживала по поводу прыщей, их попросту не было. Черные волосы, подстриженные ровной копной, объемные, словно овечья шапка, которую натянули до плеч, оставались заветной мечтой Этни, которой достались рыжие волосы отца. Ровная гладкая челка почти доставала мне до глаз. Это потом я поняла, что волосы можно завивать или поднимать челку, открывая лоб и все лицо таким образом. Я была невысокой, впрочем, как и теперь, всего 160 см, с простой фигуркой, но крепкими руками и ногами и подтянутым животом, потому что летом всегда плавала, а горы и скалы не могли оставить на моем теле какой-либо жир. Любая еда усваивалась хорошо – еще один повод для зависти Этни. Она не была полной, но, играя в лакросс, она стала плотной и мускулистой. Зато, думаю, после рождения детей мускулы ей еще пригодятся. К тому же к 14 годам мы были одного роста, и она все еще продолжала расти. Теперь уже видно было, что это у нее от отца – достигнув 167 см, она была еще той красавицей, с длиннющими ногами.

Майкл же был таким, как и я – сероглазым, с черными волосами, которые у него вились, образуя густую шапку, и падали на лоб. Наверное, потому он уже в 10 лет пользовался бешеной популярностью у девочек. До сих пор помню, как на выходных зачастую становилась его секретарем, отвечая на звонки его многочисленных подруг. Как же это меня раздражало!

Мы были счастливой семьей, со своими радостями и проблемами, немного богаче остальных, хотя в городке не было понятия «бедность». Церковь и компания отца, в которой работало практически все мужское население, делали для этого многое.

Лето изменило все. Теперь я не могу сказать, что это было плохо. Просто однажды отцу позвонили, и, ни слова не сказав нам и даже маме, он собрался за считаные минуты, заказал билет в Австралию и уже через час улетел. Мама сразу же поняла, что случилось, просто они не стали посвящать в это нас. Их друзья, чета Этвудов, погибли в аварии, когда однажды вечером ехали на игру сына. А их дочь Майя, сидящая на заднем сиденье, уцелела, непонятно как. Хотя сказать, что она вовсе не пострадала, было невозможно. Переломанная нога, ребра, множественные раны, по всему телу, осколки лобового стекла и тому подобное. Пьяный водитель, не пристегнутый ремнем безопасности, врезался в них, вылетел через лобовое стекло, и, пробив и их стекло, убил Этвудов. Когда мой папа летел в Австралию, они, кажется, были еще живы, но как говорят врачи, раны были несовместимы с жизнью.

Отец не возвращался домой на протяжении 10 дней, и все, что мы знали о его пребывании там, – так это то, что он помогает их детям. Это было скупое объяснение мамы, но я ее слишком хорошо знала и понимала, что за этим стоит что-то иное.

Еще до возвращения отца мама неожиданно начала готовить на нашем этаже две комнаты. Одну в моей части этажа, другую – совмещенную с комнатой Этни. Я подумала, что, наверное, дети Этвудов ненадолго приедут пожить к нам. Но все разъяснилось, когда отец вернулся. Он был явно убит происшедшим. Этвуды были для него друзьями, и он не скрывал того, как расстроен. Ели мы в тот вечер в гробовом молчании, несмотря на радость от возвращения отца.

Нам всегда было весело за ужином, но не в этот день. А после отец позвал всех нас в кабинет, и мы приготовились к тому, что он нам скажет. Когда мы шли туда, я неожиданно поняла, что по какой-то причине, даже несмотря на горе, глаза моих родителей сияют. Я помню это до сих пор. Только со временем я поняла, что исполнилась их заветная мечта завести еще детей, чего у них самих не получалось уже давно, потому что вынашивать Майкла было маме очень тяжело.

Мы расселись на диване втроем – я, брат и сестра. Этни, испугавшись, схватила меня за руку, хотя бояться было нечего. Майкл уткнулся лицом в колени. Ему вообще было грустно, когда он узнавал о смерти, и теперь, когда погибли те, кого любил отец, это стало трагедией и для него. Я догадывалась, что так он прячет слезы, потому что не может видеть отца таким грустным. Милый мой Майкл!

Мама, как всегда, с прямой спиной и собранными в гладкую прическу волосами, наверняка уже знала, что он должен сказать. Отец посмотрел на нас и сказал:

– Как вы знаете, Этвудов больше нет… в живых. – Я представляла себе, скольких сил ему стоило не просто сказать это, а поверить в то, что это правда. – И у них осталось двое детей. Насколько знаю, из близких у них есть лишь старая прабабушка, которая живет где-то Ирландии, и у нее просто нет возможности растить их. Майе столько же лет, как и тебе, Этни, Ирвингу – 18. Я понимаю, что вам это может не понравиться, но мы с мамой приняли решение забрать их к себе. Ирвинг как совершеннолетний мог бы присматривать за сестрой, но думаю, мы справимся с этим лучше. Что вы скажете по этому поводу?

Что мы могли сказать? Ничего. Для нас Этвуды были чуть ли не мифическими людьми, которых мы вживую никогда не видели, а лишь на фотографиях. Но я-то как самая старшая понимала, что родители все уже решили для себя.

– Мы не против! – тут же воскликнул Майкл, для него это не могло быть проблемой. Для Этни, которая большую часть времени проводила за лакроссом, тоже, кроме того, что у нее, помимо меня, может появиться еще одна сестра. Одна я немного занервничала. Взрослый парень в доме – это показалось мне чем-то странным. А что скажут по этому поводу в школе? Я не могла назвать себя трусихой, но все же мнение других было для меня важным. Все же я не Этни, которая вполне могла все лето прощеголять в верхе от купальника и коротеньких обрезанных джинсах. Мне стало немного страшно. Наверное, уже тогда было предчувствие того, что моя жизнь вот-вот изменится.

– Мы за, – слабо отозвалась я. И тут глаза моих родителей заблестели уже от слез. Мечта отца хотя бы о волейбольной команде сбылась.