Текст книги "Ты умрешь красивой"

Глава 6. Ночь в Лувре

Проснулась Вера от пламенеюще яркого солнца, заливающего ее маленькую спальню. Оно припекало, вытягивая из мира сна в реальность гигантскими плюшевыми клещами. С неохотой открыв глаза, она потянулась, но тут же тяжелые, ленивые веки закрылись вновь.

Мысли принялись постепенно раскачивать свою карусель, выхватывая из подсознания отрывки только что покинутого сна и воспоминаний о вчерашнем сумбуре. Она вспомнила перелет, первое утро в городе мечты, как загрузила последнюю сторис сутки назад, посетила авангардный театр, похожий на подвал для пыток времен святой инквизиции, шумящие, бурлящие многоцветной жизнью улицы Парижа. Вспомнила недопитый бокал крепкого «Божоле», старую фотографию и то странное впечатление, которое она произвела.

Замерев на несколько секунд, не дыша, она прогнала в памяти то, как пыталась вскрыть задник фото, действуя, будто опытная медвежатница. Смех вырвался непрошеной волной. Вера перевернулась на бок, продолжая сотрясаться от хохота, прогоняя утреннее оцепенение сна. Уткнувшись носом в подушку, она вдоволь нахрюкалась, а потом поднялась. Тотчас ее окутал крепкий аромат кофе и вкусной выпечки. Она даже вздрогнула, резко сев в кровати, решив, что забыла, как явилась вчера ночью с любовником, который теперь на кухне готовил ей завтрак. Но нет, запахами несло из плохо притворенного окна и бистро снизу. «Ботеко», кажется. Не придется мучиться и искать, где поесть. Если в этом городе даже в самом захолустном бистро не пекут самые вкусные круассаны в мире – значит, она не в Париже, а где-то в другом месте.

Вера легла на спину и включила камеру. Некоторое время строя отражению на экране глазки и рожицы, она молчала, потом нажала на запись и принялась рассказывать о своих приключениях. Вышло около четырех сторис, – можно будет разбавить их многочисленными фото, которые она делала до того, как ее затянул в самое сердце торнадо по имени Эмиль Герши.

Осталось раздобыть вай-фай. Наверняка в этом «Ботеко» имеется. Ее ждал целый день, предоставленный самой себе. Надо составить маршрут. Куда лучше пойти? В Лувр? А может, поехать за город и посмотреть картины Клода Моне? Или подняться на Эйфелеву башню? Жаль, еще не открыли после пожара собор Парижской Богоматери.

Она заканчивала самый прекрасный в жизни завтрак, сидя за столиком на залитом утренним солнцем тротуаре перед кафе, когда улицу огласил страшный звук мотоциклетного мотора. Рядом с ней притормозил облаченный в черное всадник, он сорвал с себя шлем и тотчас подхватил со столика телефон Веры.

– Вы с ума сошли? – вскричал Эмиль. Его мотоцикл, похожий на большую черную птицу, сложившую крылья, грохотал, как тысячи «Запорожцев». Вера не слишком разбиралась в машинах, но «Запорожец» был у ее деда и грохотал точно так же невыносимо громко, как и железный конь ее начальника.

– Это я должна была сказать! – в негодовании вскричала Вера, потянувшись за телефоном.

– Немедленно все удалите. Вы забыли о конфиденциальности, – прошипел Эмиль.

– Да я… я только что загрузила!

– Тем более! Пока никто не успел увидеть.

– Да что я такого сказала?

– Неважно, сотрите все! – Эмиль размахивал ее двенадцатым айфоном, будто детской погремушкой. Вера в ужасе видела, как телефон едва не выскользнул из его пальцев, обтянутых черной кожей перчаток.

– Хорошо, хорошо, – подхватывая несчастный аппарат, выдохнула она. – Ненормальный!

– С сегодняшнего дня вы больше не имеете права вести свой блог, – отчеканил он, натянул на голову шлем и, вцепившись в мотоциклетные ручки, исчез на повороте улицы Фобур-Пуассоньер.

– Ничего себе, – ахнула Вера, падая на стул и виновато оглядываясь на пожилую пару, которая стала свидетелем этого возмутительного происшествия.

К ней подошел официант.

– Сожалею, мадам, он всегда такой.

– Я мадемуазель, – зло огрызнулась Вера по-русски.

– Буду знать, – отозвался он тоже по-русски. Она невольно подняла на парня глаза. Тот сочувствующе улыбнулся, протирая стол. Оказывается, пока они выясняли отношения, разлили ее недопитый капучино, разбили тарелку.

– Вера, – проронила она.

– Алексей, – представился тот. – Хороший у вас французский, акцента совсем нет.

– Спасибо, – удивленно ахнула она. Хотела спросить: «Давно ты знаешь этого ублюдка, который ведет себя, как последний псих?», но вовремя вспомнила совет доктора Ливси.

– Пожалуйста. – Русский парнишка, кареглазый, русоволосый, с грустной улыбкой эмигранта протер стол, присел на корточки и принялся собирать с тротуара осколки.

– А вы откуда его знаете? – успела Вера перефразировать свой вопрос в более-менее корректную форму.

– Я здесь уже два года работаю. Его знает вся улица. Так сказать, городской сумасшедший, как бы его назвали у нас.

– Серьезно?

– Да и, кстати, я пробыл на вашей должности ровно две недели, а потом послал его к чертям.

– Не поняла. – Руки Веры, сжимавшие телефон, стали ватными.

По загривку пробежал холодок. О господи, поддавшись жажде приключений, она бросила работу в хорошей клинике, бежала из родной страны, приняв предложение какого-то сумасшедшего… И теперь рисковала закончить свои дни, протирая столы в бистро?

– Он нанимает себе ассистентов, прессует их, заставляя бросить работу и, видимо, этим тешит свое самолюбие.

– Непохоже, – недоверчиво мотнула головой Вера.

– У него их было около семи человек.

– Погоди… Ты что, тоже… психолог? Ему на должность… требовался психолог.

– Вообще-то я окончил МГУ.

– Ему нужен человек, чтобы искать подход к подозреваемым и все такое, – недоумевала Вера, убеждая, скорее, саму себя.

Алексей поднялся, держа в салфетке разбитую тарелку.

– Как бы оно ни было, это избалованный придурок из богатенькой семейки таких же сумасшедших, решивший поиграть в частный сыск. Его дядя, вынужденный оставить работу в престижном адвокатском бюро, присматривает за ним, чтобы не угробил себя.

– А чем занимается его семья?

– Виноделы. А еще за городом у них оздоровительный санаторий, ну, знаешь, типа таких, для хиппи.

– Для хиппи?

– Зожники, йоги, не пьют, не курят, не едят мясо, медитируют, ходят в белых одеждах… Короче, прими мои соболезнования… Извини, ничего что на «ты»? Сто лет по-русски не разговаривал.

– Да, но… он всех ассистентов из России приглашал?

– У них предки – русские эмигранты, наверное, поэтому.

День был безнадежно испорчен. Вера отправилась пешком к Лувру – побродить по набережной, может, покататься на кораблике, – совершенно не испытывая радости от прогулки. Оглушенная и расстроенная, она весь день фланировала по улицам. К утреннему скандалу присовокупился тот факт, что Париж оказался невероятно дорогим городом. Такси, кофе, билеты в музеи и на выставки стоили столько, что за пару недель она рисковала истратить все свои сбережения. Спасало лишь то, что сами улицы и люди представляли немалый интерес. Глазеть по сторонам, слава богу, пока бесплатно.

Вера потопталась босиком по песку на площади Каррузель, обошла Триумфальную арку, поняла, что стоять в очереди у пирамиды нет ни сил, ни желания, двинула в сторону Елисейского дворца вдоль набережной, перекусывая блинчиками и жареными каштанами. Полдень переждала в тени у фонтана Медичи в Люксембургском саду, лежа прямо на траве. Благодаря тому, что туристический сезон уже закончился, да и после пандемии здесь людей было не так много, как у Лувра. Хотя в родном Питере у Эрмитажа Вера видала и побольше.

Под вечер, вновь вернувшись к Лувру и присев на бордюр у Сены на набережной Франсуа Миттерана, она безучастно жевала очередной шоколадный креп и пялилась на бесконечно длинную стену одного из величайших дворцовых комплексов мира, наполовину загороженного неприглядным забором из профнастила, под которым ветер перекатывал фантики, бумажки, пакеты. Но даже мусор и эта серая плащаница профнастила смотрелись по-особенному, по-парижски.

Гул мотора она услышала издалека. Еще вчера не придала бы этому звуку никакого значения – столько байков она не видела ни в одном городе. Но сейчас неприятно засвербело под ложечкой.

Эмиль подъехал, выключил мотор, снял шлем и аккуратно повесил его на ручку. Вера разглядела эту черную, остроносую, обтекаемую махину со значком «BMW» и наискось начертанными ярко-красными буквами «RR», похожими на две молнии. Перед мотоцикла напоминал клюв ворона или какой-то фантастической птицы из «Гарри Поттера».

– Благодарю, что послушались и стерли ваши сторис из Сети, – присев рядом, проронил Эмиль тоном английского лорда. Извиняться он и не собирался. Вера уже остыла, тем более что история Алексея стала для нее поводом сделать вызов. Самой себе, Эмилю, да и официанту тоже. Он не продержался, а она – продержится.

– Этот человек, с которым вы говорили утром, когда я уехал…

– Как вы узнали? – удивленно вскинула брови Вера. – Вы же уехали!

– Юбер сказал. Он видел вас с балкона. Этот человек посоветовал мне взять в напарники женщину. Сгоряча, когда уходил. Но совету я внял.

Вера промолчала, не зная, как отреагировать на подобную откровенность, от которой за версту несло сексизмом.

– Ответственные, исполнительные, снисходительные к чужим слабостям, с ними легко найти общий язык. Вы работали с детьми, как именно – я видел по вашему блогу. Это стало важным мотивом сделать вам предложение.

– Вы себе няньку искали?

Эмиль растянул губы в деланой улыбке.

– Вы обидчивы? – ответил он вопросом.

– Нет, – с вызовом бросила Вера.

– Я тоже. Не будем терять времени. Едем к писателю. – Он встал, перевесил рюкзак со спины на живот и направился к своему железному коню. – Я захватил шлем сестры, он прикреплен к сиденью. Здесь штрафуют, если не носить его во время движения. Надеюсь, вы не против. Иначе штраф будете оплачивать сами.

«Исполнительная и ответственная» Вера молча отстегнула шлем, надела его и села позади своего шефа. Сидеть было неудобно, потому что седло для второго пассажира резко уходило вверх и было узким. Она кое-как пристроилась, руками вцепилась в какую-то торчащую деталь позади себя, проверила, прочно ли ухватилась. Но когда Эмиль снялся с места, обвила его пояс руками, вжавшись лицом в спину. Какой он худющий! Щекой Вера чувствовала выпирающую лопатку под черной кожаной мотокурткой. Улицы Парижа померкли ко всем чертям – она зажмурилась. Лишь увидела промелькнувшие квадратные башни Нотр-Дама, опутанные лесами, когда чуть приоткрыла один глаз: убедиться, что еще жива.

У входа в парк Тюильри, за решетчатой оградой с каменным основанием толпились туристы, дети, пожилые месье и мадам с собачками, мамочки с колясками, какие-то мутные личности, разодетые, как на дискотеку 80-х, полно темнокожих. Цветной россыпью стояли палатки с конусами ярко-розовых, голубых, зеленых крыш, высокие постеры с футболистами, мультяшными героями, гигантские статуи рожков с мороженым, карусели всех размеров и форм, американские горки и, конечно, колесо обозрения, куда Эмиль и потащил Веру первым делом.

Желающих прокатиться было не особенно много: в очереди стояли группка подростков, томная парочка влюбленных, компания студентов и четыре китайца в масках. Вера не любила экстремальные виды досуга и все эти аттракционы обычно обходила стороной. А вот Эмиль, скорее всего, относился к той категории психотипов, которым непременно нужно было испытывать взрыв адреналина, иначе они чувствовали себя мертвецами.

Кабинка, раскачиваясь и поскрипывая, медленно начала свое восхождение. Солнце падало к горизонту, окрасив размашистое песчано-ажурное здание Лувра в нежно-розовый, его стены приятно контрастировали с зеленью парка и серым полотном крыш, ощетинившихся трубами и мансардными окошками. Перед глазами будто распростерлась фотография, обработанная сепией, чуть подпорченная нечистым стеклом кабинки.

– Он живет в этом доме. – Эмиль достал из рюкзака бинокль. – Угол Риволи и 29 Июля. Над кафе «Тюильри». Четвертый этаж. Как только увижу его в окнах, спустимся и навестим.

– То есть мы будем кататься до тех пор, пока он не явится домой? – не сдержала ужаса Вера.

– Жаль, что вам нельзя больше вести свою страничку, а то бы поснимали. Смотрите, какой вид. – Эмиль, не отрываясь, пялился в бинокль, следя за удалявшимся от него домом с высокими арками на первом этаже и опоясанным строгими юбочками балконов по второму и четвертому. Лицо его было искажено гримасой впередсмотрящего.

– А я вас не смогла найти, – сказала Вера.

– Я не веду соцсети.

– Однако вы узнали о моих сторис, едва они были опубликованы.

– У меня есть пара фейковых аккаунтов, разумеется.

– Значит, вы из тех, кто просто подглядывает, – усмехнулась Вера.

– А зачем, по-вашему, все эти соцсети? – Эмиль говорил с ней, не отрываясь от бинокля. – Чтобы такие, как я, следили за такими, как вы.

– За такими, как я? – Веру возмутила его колкая откровенность. – За какими это такими? Нормальными людьми, которые общаются, устраивают встречи в прямых эфирах, делятся друг с другом радостями, поздравляют с праздниками? Между прочим, соцсети стали настоящим спасением для людей по всему миру в пандемию, когда мы не могли выйти даже на улицу.

– Все это хорошо звучит: общность, радость, тру-ля-ля, – но когда я вижу мамашу, поздравляющую своих трехлеток и пишущую целое полотно пожеланий, меня тянет блевать…

– Но ведь она имеет право на выражение чувств. И вообще проявление материнской любви – что может быть прекрасней.

– Бэ. – Эмиль высунул язык, продолжая бегать биноклем по окнам углового дома на Риволи. – Зачем выставлять это на обозрение? Бесполезная трата жизни.

– А на что, по-вашему, стоит тратить жизнь?

– Ну уж точно не на то, чтобы крутиться перед камерой, изображая имбецила.

– Что? Изображая кого?

– Ну или обкурившуюся первоклашку. Зачем ты это делаешь? Включаешь камеру и крутишься, завороженно глядя, как поднимаются волны платья? Зачем все блогеры делают это в сторис? В особенности девчонки.

Обомлевшая Вера не сразу сообразила, что сказать. Она даже не сразу заметила, что Эмиль обратился к ней на «ты».

– А… а… зачем ты смотришь сторис, если они тебе не нравятся? Чтобы выяснить, что все блогеры делают это, надо порядочно пересмотреть их публикаций!

– Это для меня лишь материал. Я изучаю их, как жучков в банке. Эпоха насекомых – вот что подарил нам Интернет. Рай энтомолога.

Сбитая с толку Вера скривила лицо.

– И зачем тебе это? Это ведь и есть трата времени.

– Нет, это исследование. Во имя мира без лжи. Без единой крупинки.

– Такого никогда не будет. Ложь – естественный коммуникативный феномен структуры человеческой психики.

– Вы так не думаете, – усмехнулся Эмиль, вновь перейдя на «вы». Видимо, понял, что перегнул палку. – Если бы вы приняли тот факт, что ложь – часть нашей жизни, давно бы стали более успешным блогером. Вас бесит, что постоянно нужно делать лицо на камеру, говорить приятные для подписчиков вещи, развлекать их, крутиться перед камерой. Вы периодически так и поступаете – бросаете блог, предпочитая вместо этого залезть с головой под одеяло, эскапировав в какой-нибудь фильм Феллини или Годара.

Вера открыла рот, но почему-то искренне возмутиться не получилось. Эмиль, черт возьми, был прав, хотя от его рассуждений попахивало сталкерством. Она почувствовала себя голой.

– А как же кино, театр, литература? – наконец выдавила она. – Это ведь тоже ложь. Да все искусство – ложь, и вся наша культура.

– Нет, как раз искусство и культура – не ложь. Это все – следы эпох. Мы лжем, выдавая себя, а творческие личности это запечатлевают. Культура – свидетельство, документ, подтверждающий наше существование. Соцсети – тоже часть нашей культуры. Другой вопрос – насколько она великая. Уж точно не барокко.

Они давно перевалили за экватор, и теперь их кабинка совершала спуск.

– Что вас привело в профессию полицейского? У вас есть звание? – Вера пыталась не злиться. Но ужас как хотелось вывести этого человека из себя.

– Есть.

– Какое?

– Я говорю – есть, он дома! Писатель только что показался у окна.

Эмиль снял с плеча рюкзак, открыл отделение, предназначенное для бинокля, и, аккуратно обернув вокруг него шнур, уложил аппарат. Как в нем сочетались страсть к порядку и безудержная экспрессия? Чудной такой – внутренний Фрейд Веры потирал руки, предвкушая изучение любопытного экземпляра.

Кабинка нехотя, все так же поскрипывая и раскачиваясь, спускалась. Закат разлил по зданиям и крышам густые винные краски, тучки на горизонте синели, подсвеченные золотом, точно на фламандских полотнах. Лицо Эмиля не выражало ничего. При дневном свете Вера смогла разглядеть его настоящий цвет волос – у корней они были светло-каштановыми. Может, он нарочно меняет внешность, чтобы его не смогли опознать какие-нибудь бандиты, которых он успел разозлить своими сталкерскими изысканиями?

Они обошли кафе на углу, ряд мелких магазинчиков, которые выставляли на тротуар вешалки с шарфами, разноцветными беретками, брелками и значками, расцвеченными в триколор. Эмиль нажал несколько кнопок на домофоне широкой арочной двери из светлого дерева и представился агентом интернет-провайдера, назвав имя писателя в качестве заказчика. Ему ответили, что он промахнулся с номером квартиры. Эмиль принялся умолять впустить его в подъезд, поведав страшную сказку о том, что Эрик Куаду невероятно капризный клиент, обязательно нажалуется начальству на нерасторопность сотрудника, а это может кончиться увольнением. Вера заметила, каким убедительным может быть Эмиль. Не напрасно ли он ищет себе ассистента, который мог бы говорить вместо него с людьми? Сам только что явил образчик изворотливого лгуна.

– У вас неплохо выходит, – усмехнулась Вера, когда входная дверь глухо щелкнула и оба прошмыгнули в полумрак парадной. Кафельный пол в черно-белую шашечку, кремовые стены, в тон самому зданию, объемные цветы в кадках, статуя обнаженной девочки-подростка из черного камня и убегающая вверх по серпантину лестница с ажурными коваными перилами. Ступеньки и пол были покрыты зелеными дорожками ковролина.

Вера в восхищении оглядывалась. Пожалуй, дом на знаменитой Риволи заслуживал такой роскошной парадной. Шаги приглушал мягкий ковролин, которого не пожалели, чтобы выстлать им всю лестницу.

На уровне второго этажа Эмиль остановился, снял с плеча рюкзак и вынул книгу – белый переплет, кроваво-красная фигура в платье времен королевы Марго с характерным высоким воротником и широкой юбкой. «Месть Живодера» Эрика Куаду.

– Вы пойдете без меня, – он протянул ей книгу. – Представьтесь восторженной фанаткой, попросите автограф, и он разомлеет.

– Но… я… а что же вы? – Вера шагнула назад, качнув головой и почувствовав леденящий ужас.

– Я опять все испорчу. Этот напыщенный петух не станет откровенничать с таким, как я. Смелее, вы справитесь. – Он всучил ей томик и надел рюкзак на плечи. – Квартира с зеленой дверью на четвертом этаже. Вы не спутаете. Она там одна такая.

– А вы куда?

– Напишете мне смс на тот номер, с которого я вчера звонил, когда закончите.

Эмиль развернулся и бегом пустился вниз. Через минуту хлопнула входная дверь.

Вера осталась стоять на лестничной площадке в полнейшем недоумении. Золотистый свет заката проникал в прямоугольники окон, лаская расставленные по углам фикусы и пальмы, подсвечивая светлый беж на стенах.

Ее охватило бессилие. Она еще раз глянула на кровавую обложку и уронила руку с книгой, та чуть не выскользнула из пальцев.

Нет, она не сможет оставаться в услужении у этого хаотичного безумца! Всё, всё кругом беспрестанно взывает поднять глаза и узреть правду: она попалась в руки не мошенника даже, а скучающего принца Флоризеля… Ведь у них не было никакого письменного договора, нет никаких привычных обязательств. Есть только тяга к приключениям в этом погибающем мире, полном инфантилов, потерявших все ориентиры в жизни. Долг, честь, справедливость, любовь, смерть – все это только слова, симулякры, как называли это Делёз и Бодрийяр[11]11
  Жиль Делёз и Жан Бодрийяр – французские философы второй половины XX века.


[Закрыть]. Она попала в руки человека, который не ценит ее жизнь. Для него она персонаж из игры, которого он отправил выполнять причудливую миссию. И если сейчас она поднимется в квартиру писателя, а тот примется ее душить, то Эмиль не придет на выручку.

Она еще раз глянула на обложку книги. На кой черт было лететь сюда? Что мешало оставаться дома, в тихой и чистой квартире родителей, где всегда готов завтрак с утра, а вечером мама накормит ужином? Сейчас бы лежала в постели и смотрела какой-нибудь захватывающий детектив по Нетфликсу, а не сама в нем участвовала. Ну почему она не послушалась отца и бросила работу в клинике? Что за непонятная тяга найти себя там, где-то в забугорье, зачем искать место под солнцем? Почему нельзя просто быть как все, дрейфовать на поверхности уютного болотца?

Вера подошла к подоконнику и присела на него, не зная, как поступить. Ехать в аэропорт прямо сейчас? Но ей заплатили за полгода вперед…

Она раскрыла книгу и принялась читать. Первый же абзац захватил ее внимание. Шестнадцатый век, история бедного работяги, парня, который зарабатывает на жизнь забоем скота. Он не знает своих родителей, у него нет даже фамилии, только прозвище, – все зовут его Живодером, обидным именем, которого он не заслуживает. Ведь природа его нежна и податлива, как лепестки гиацинта, а все, о чем он мечтает, – о любви юной фаворитки королевы-матери, которая то и дело появляется у ворот Лувра, как волшебное видение. Он мечтает подойти к ней и заговорить, но этому не суждено сбыться. Несчастный становится свидетелем заговора, и его убивают…

На самом интересном моменте Вера вздрогнула, потому что наверху хлопнула дверь, и кто-то начал спускаться. Она не могла оторваться от чтения, жадно заглатывая эпизоды страданий смертельно раненного Жана Живодера, к которому явился сам Дьявол, чтобы в обмен на душу даровать исцеление…

– Очень неожиданная и впечатляющая картина, – перед ней остановился мужчина лет тридцати пяти – сорока, в пиджаке светло-серого твида и бежевом вязаном свитере. Он засунул руки в карманы брюк и, улыбаясь, смотрел на сидящую на подоконнике незнакомку. С минуту Вера не могла пошевелиться, тело затекло, ведь она почти час просидела, подтянув колени и скрючившись. Юбка ее светлого платья задралась к самым бедрам, открывая голые ноги и черные «мартинсы». Она вскочила, одернув края куртки.

– Интересно? – спросил тот.

– Боюсь, я увлеклась.

– Кого-то ожидаете?

Вера задумалась, не зная, что ответить. Перед ней стоял привлекательный француз с внешностью Хавьера Бардема – копна темных волос, импозантная седая прядка, убегающая ото лба к затылку, большие глаза, обрамленные пушистыми ресницами, чувственные губы, седая эспаньолка. Может быть, это тот самый Куаду, а может, и нет – во всяком случае, допрашивать его она не собиралась.

– Нет, я, кажется, заблудилась и попала в этот дом случайно.

– Откуда у вас эта книга? – Он приблизился и взял у нее томик, чтобы посмотреть, сколько она уже прочла.

– Знакомый дал почитать.

– Удивительно! Вы что, нездешняя? У вас акцент… не могу понять, какой.

Вера покраснела.

– О нет! – поспешил тот исправить неловкость, возвращая книгу. – Я имел в виду, что ваш французский слишком чистый. Быть может, вы преподаете его?

Вера смогла лишь покачать головой, кокетливо убирая за ухо прядку светлых волос.

– Боже, я не хотел вас смущать! – расстроенно всплеснул руками незнакомец. У него было точеное, гладкое лицо, обворожительный взгляд, он приятно пах дорогим парфюмом. Вера почувствовала себя героиней романтической мелодрамы, она готова была бросить все и отдаться новому, пусть и мимолетному приключению. Пошел к чертям Эмиль со своим бюро!

– Да нет, ничего. Я не смущена… Просто так вышло, что сегодня я потеряла работу и, наверное, мне придется лететь домой. Я из России. Санкт-Петербург.

– Вы – петербурженка?! – последовал восхищенный взгляд. – У этого города есть что-то общее с Парижем.

– Этому мрачному господину не идет подражать великолепной даме, какой мне видится Париж.

– Позвольте, я украду эту фразу. Да… придется представиться… Мне и хочется это сделать поскорее, и боязно. Всегда, когда приходится говорить, кто я, такое смятение берет, будто занимаюсь чем-то очень постыдным. Эрик Куаду – автор этой книги.

– Да? – Вера совершенно не наигранно удивилась, хотя уже знала, с кем имеет дело. – Вы писатель?

– Нет. – Тот улыбался, но в глазах промелькнуло облачко. – Автор одной-единственной книги не может зваться писателем. Эта история… – Он замялся, повернулся боком и облокотился о стену, встав еще ближе к Вере. Взгляд поверх ее головы, такой печальный, глаза с поволокой, густые брови чуть вздернуты, глубокие морщины пересекают высокий лоб философа. – Она явилась из ниоткуда. До сих пор не понимаю, почему именно мне.

– Написано просто потрясающе! Я провалилась в чтение и не заметила, как зашло солнце, я позабыла, куда шла.

– Спасибо… но лучше я сразу признаюсь, что украл сюжет, чтобы вы не продолжали смотреть на меня, как на гения. Я этого не заслуживаю.

– Все гении говорят нечто похожее.

– Нет, боюсь, не в моем случае… Черт. – Он опустил голову и, смущенно улыбаясь, с силой потер висок. – Почему так тянет на откровенность с вами? Я впервые вижу такой живой, неподдельный интерес, глаза горят совершенно по-особенному… и… это подкупает! Я автор-однодневка, мое имя забудут так же быстро, как…

– Кто он – Жан Живодер, ваш персонаж?

– Я его не выдумал. Такой человек жил на самом деле, в шестнадцатом веке, у него были свои мечты и чаяния.

– Но его убили! – подхватила Вера, очарованная знакомством с этим удивительным, открытым, творческим и живым человеком. Она начинала влюбляться.

– Став мертвым, бестелесным духом, он восстал против королевы, которая все политические вопросы решала кинжалом или ядом… Стойте, так я вам сейчас все перескажу, и читать станет неинтересно. – Он вскинул голову, словно отметая какие-то мысли. – Вы бывали в Лувре? Уже успели, наверное?

– Нет, что вы! Туда разве реально попасть? – вздохнула Вера.

– Сегодня четверг, он работает до шести.

– Ох, но уже половина девятого.

– И это хорошо. Пойдемте! У меня есть знакомые, которые откроют любые двери этого дворца. Вы увидите Лувр без толп туристов!

Он взял ее за руку так, будто они были знакомы всю жизнь, и повлек к лестнице.

Этот вечер Вере показался чарующим сном, о котором она даже не смела мечтать. Один из современных писателей Франции, успевший примерить венок славы, помнивший несметное количество историй из жизни королей и королев, о которых Вера читала у Дюма и Дрюона, знавший Лувр как свои пять пальцев, был сегодня ее проводником в мир прекрасного.

Она напрочь позабыла о пропавших мальчишках, о сыскном агентстве, о том, что должна была задать подозреваемому уйму вопросов, тем более что они то и дело напрашивались сами. Помешанный на биографии Екатерины Медичи учитель литературы, бесспорно, имел отношение к тому, что группа подростков отправилась на кладбище вызывать дух Жана Живодера, про которого Куаду написал целый роман!

Но Вера ни о чем не могла думать.

Куаду водил ее из зала в зал, находя для каждого экспоната интересную историю. Они останавливались у «Кодекса Хаммурапи», в котором было сосредоточено все жизнеустройство древнего Вавилона – Вера помнила лишь фрагменты из уроков по истории. Шли через зал Кариатид с изобилием античных статуй и видом из окон на павильон короля-солнца. Замерли у знаменитой Ники Самофракийской – крылатого существа без рук и головы, парящего над лестницей Дару на куске грубого, острого, как нос триремы, камня, своим образом отсылающего в эллинистические времена. А потом долго рассматривали «Раба восставшего» и «Раба умирающего» Микеланджело Буонарроти.

Эрик Куаду ограничился лишь парой слов в качестве справки об этих двух скульптурах. Но самозабвенно рассказывал о рабской доле, о гнете оков и бренности тела, о жизни и смерти тех, кого на самом деле изобразил великий скульптор Ренессанса. Рабами их стали называть только в наши дни – Микеланджело ваял пленников. И не просто пленников, а художников, творцов, находящихся под гнетом церкви.

– Этот еще борется, видны все его жилы и мускулы, напряженные от нечеловеческих усилий, вот-вот он порвет путы… Но нет, мгновение застыло в вечности. Другой раб сдался и повис в веревках. Его мгновение тоже застыло, но он пал раньше. Что выберете вы? Борьбу или власть отчаяния? Так или этак, а конец один.

У знаменитой «Моны Лизы» они почти не задержались: зал был неприглядным, стены перегорожены какими-то стендами. Эрик повел Веру смотреть полотно, в котором было больше жизни и красок, по его словам, – «Мадонну в скалах».

– Я верю, что в Лувре подлинник, – самозабвенно говорил он, приблизившись к картине в деревянной золоченой раме, повторяющей форму церковной ниши, а потом отойдя от нее подальше, чтобы не мешали блики от стекла. Он только что поведал о двух копиях картины, одна из которых хранилась в Лондоне.

– Посмотрите на этот синий цвет, на эту гармонию природы! Все кругом считают улыбку Джоконды божественной, не замечая, как подвергаются феномену «китчевости». Но разве не чудо горы и источник, выполненные в технике сфумато здесь… на этом полотне? Эту картину точно писал Леонардо! А ту, другую – его ученики. Разве не чувствуется присутствие бесконечности в сем крохотном отрезке стены? А цвет туники Мадонны, движения ее невесомых рук? Эти два младенца – Иоанн Креститель и Иисус, – объяснял он, – а фигура справа – ангел, покровитель Иоанна. Как думаете, какой из малышей – Иисус?

Вера едва успевала что-то осознать, увидеть, впитать, понять глубокий смысл слов человека, который был в этих стенах, как у себя дома, в то время как она оказалась среди столь величайших работ впервые и чувствовала себя утопленником на дне морском. Ежегодные походы в Эрмитаж сразу вылетели из головы.

– Наверное, тот, которого Мадонна держит за плечо? – проронила Вера и не угадала. Она поняла это тотчас же по лукавым лучикам, засиявшим в уголках глаз Эрика.

– Иисус сидит рядом с ангелом и благословляет Иоанна, указывая на его голову, которая чуть позже полетит с плеч. Но это история – летопись смерти. А нас интересует мгновение жизни. Замри! Не дыши! – Он взял Веру за плечи, и у нее подогнулись колени.

– Если смотреть на картину долго, задержать на ней взгляд… – он едва слышно зашептал ей в ухо, – то можно увидеть, как шевелятся, дрожат пальцы Мадонны, как дышат младенцы, услышать плеск воды и шум в анемонах и фиалках, шелест крыльев ангела, обернутых красных полотном… Если они все наклонятся чуть ниже, то рухнут в пропасть, так она реалистично изображена.

– Вы правы, если бы не вы… Я бы пялилась на распиаренную Мону Лизу, совсем не обратив внимания на «Мадонну в скалах».