Текст книги "Магические изыскания Альмагии Эшлинг"

Глава VIII,
в которой Альма отказывается от магии

Башенные часы пробили два пополудни. Их гулкий звон разлился над ратушей, над всей центральной площадью, захлестнул близлежащие кварталы. И достиг ушей господина Рондо, который только что отобедал превосходным густым супом, запечённой свиной ногой с клёцками, квашено-жареной капустой и кисло-сладким соусом, парой тарталеток в качестве лёгкого десерта, а теперь, вернувшись к делам, лениво приступил к разбору накопившейся корреспонденции.

Писем, получаемых редакцией «Вестника Волшебства» за месяц, хватило бы, чтобы туго набить целый мешок, да и то они грозили бы прорваться наружу через неплотные завязки или некрепко пришитую заплату. Подавляющее большинство таких писем не стоило бумаги, на которой они были написаны. Меньшинство годилось для разгромного разбора на страницах газеты или для высмеивания в дружеском кругу магов – настоящих магов, членов прославленного клуба «Абельвиро», а не тех провинциальных выскочек-дилетантов, возомнивших о себе невесть что.

Некоторых особо упорных выскочек господин Рондо выучил по именам, пусть и вовсе того не хотел. Взять, к примеру, госпожу Прорицательницу (да-да, она подписывалась именно так!), которая исправно раз в месяц присылала результаты раскладов пасьянсов, а заодно, кажется, делала намёки, которые не должна бы позволять себе добропорядочная госпожа в переписке с мужчинами, сколько бы лет ей ни было – хоть семнадцать, хоть семьдесят.

Или господина Итинна из «Зелёных холмов» близ Оннилона, к северу от Денлена, в трёх днях пути от столицы (зачем он каждый раз подробнейшим образом указывал своё место жительства – неужто тешил себя надеждой, будто кто-нибудь вздумает его навестить?), дотошно задававшего по вопросу к каждому тексту очередного выпуска. Серьёзно: если в выпуске было пять статей, два эссе, два отчёта о заседаниях, один репортаж, одна биография какого-либо члена клуба и десяток мелких заметок, то из «Зелёных холмов» вскорости прилетал двадцать один вопрос, ни меньше, ни больше. И все отменно глупые: «Каким конкретно пальцем чертить указанные символы?», «Можно ли заменить шишки хмеля на шишки ели?», «А что по поводу магических свойств яблок думает господин придворный маг?»

Или некоего господина А.Э. из окрестностей Грумблона, который буквоедской назойливостью мог бы соперничать с господином Итинном и единственным достоинством которого было то, что он несколько десятилетий подряд платил звонкой монетой за подписку на «Вестник Волшебства». Помнится, одну особо невежественную эпистолу господина А.Э. наряду с ещё охапкой подобных господин Рондо не поленился раскритиковать в своей статье… На удивление, после этого острого и меткого, как хорошая шпага, критического разбора поток писем от господина А.Э. не иссяк – даже как будто наоборот, усилился, словно грумблонский господин изо всех сил тщился доказать редакции свою значимость. Однако так и не преуспел. Единственное, чего он добился, – его запомнили. Хоть и не в том качестве, в каком ему, вероятно, хотелось бы.

О! Лёгок на помине…

Господин Рондо со вздохом повертел в холёных руках сложенный конвертиком лист бумаги – очередное письмо от А.Э. из окрестностей Грумблона. Что ж, чем скорее господин Рондо разделается с этой неприятной обязанностью, тем лучше.

Он небрежно пробежал глазами первые строки, готовясь отбросить письмо в кучу подобных, находивших себе применение в качестве растопки для каминов. Но не отбросил. Напротив, его пальцы сжали бумажный лист крепче.

Письмо касалось репортажа, написанного лично господином Рондо. И магического ритуала, проведённого великолепным господином Уилкомби.

Господин Рондо, в полной мере воспользовавшийся протекцией своего уважаемого дядюшки, члена изначального состава клуба магов «Абельвиро», удостоившийся места в клубе, а затем и в редакции «Вестника Волшебства», ставший – абсолютно заслуженно! – одним из доверенных лиц господина Уилкомби, лучше многих знал, что реальность и её отображение на страницах газеты не всегда в точности совпадали. Об этом знали господин Уилкомби и верные ему люди из особого круга посвящённых, в который имел честь входить господин Рондо. Но в который не входил – и не мог входить! – нелепый господин А.Э. из окрестностей провинциального городишки. И всё же по случайности ли, по наитию ли, или благодаря добытой откуда-то информации (не завёлся ли среди них предатель?! Новички клуба – особенно дерзкий господин Толмирос и его похожий на снулую рыбу приятель барон – порой вели себя подозрительно, будто готовясь мутить воду) этот А.Э. сделал то, чего сделать никак не мог: повторил магическое деяние господина Уилкомби.

Сей факт следовало довести до сведения господина Уилкомби. Несомненно. Немедленно.

И, в конце концов, письмо, вместо того чтобы отправиться на растопку, попало к издателю «Вестника Волшебства» и по совместительству председателю клуба магов «Абельвиро» – могущественному господину Уилкомби.

* * *

Плюх!

Вода разбилась тысячей брызг у ног Альмы, забрызгав подол её платья.

У нежданной атаки могла быть лишь одна причина, и Альма, чуть сдвинув шляпку назад, завертела головой, отыскивая источник неприятностей. Ах, да вон же он! Забрался на раскидистый дуб и был бы почти незаметен в пышной кроне – кабы не сотрясался от беззвучного хохота.

– Джорри, – произнесла Альма нежным голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

– Да, сестрица? – нахальный юнец тут же взял себя в руки и одарил её умильным взглядом, будто был совершенно, абсолютнейше ни при чём.

– Мы с твоей матушкой собрались ехать в Грумблон, и я как раз шла узнать, не захочешь ли ты присоединиться к нам… но теперь вижу, что ты занят более важными вещами.

– Сестрица! – в одно-единственное слово Джорри умудрился вместить целую гамму чувств. Но тем не ограничился и, спохватившись, затараторил извинения: – Прошу простить мне мою неудачную шутку, милая сестрица. Я лишь хотел испытать в деле сконструированный мною механизм и вовсе не думал причинять вам вред – вообще-то, я думал, что первым по этой тропинке пройдёт садовник или старина Охар…

– Новый механизм? Ты теперь увлекаешься механикой? А как же твой интерес к магии? – поддела его Альма, догадываясь, что насмешка над объектом симпатии охлаждает к нему интерес гораздо действеннее, чем запрет на него.

– А, – Джорри отмахнулся с деланым безразличием. – Вы были правы, этот «Вестник Волшебства» напыщенный и бесполезный. К тому же я предпочитаю полагаться не на что-то чуждое, а на свои собственные силы, на то, что могу в полной мере понимать и контролировать!

Похоже, в юном Джорри было больше здравого смысла, чем в опережавшей его летами Альме. Он ёмко выразил то, что ей стоило бы понять – и принять – давным-давно. Она ухватилась за магию из-за собственного бессилия, понадеявшись, что та каким-то неведомым чудом исправит её нескладную жизнь. Пора было отказаться от опасных иллюзий и взять собственную судьбу в свои руки.

– Так что, сестрица? – Джорри успел с удивительной ловкостью спуститься с дерева и галантно протянул Альме руку, предлагая опереться. – Поскольку я, к счастью, совершенно свободен, вы ведь возьмёте меня в Грумблон?

Альма закатила глаза и вздохнула, а затем всё-таки не удержалась от улыбки. Джорри был воистину несносен – но он был одним из редких людей, способных поднимать ей настроение.

Она потянулась к его растрёпанным кудрям и выпутала из них пожелтевший листок:

– Сначала сходи причешись и приведи одежду в порядок. Да и мне бы, – она опустила взгляд на намоченный подол и слегка нахмурилась, – не помешало сменить платье.

– Я всегда говорил, что вы просто прелесть, сестрица! – просиявший Джорри послал ей воздушный поцелуй и умчался выполнять указания, не в силах сдерживать бурлившую в нём энергию или опасаясь, что Альма вдруг передумает.

Ну а ей самой ничего не оставалось, кроме как последовать за ним в дом и сменить более-менее новое платье на старое.

В принципе, это не было проблемой: всё равно они с госпожой Эшлинг собирались в Грумблон как раз к модистке, пошить новые платья и плащи – во-первых, госпоже Эшлинг пора было обновить гардероб в связи с переменами в её жизни; во-вторых, мода стремительно менялась, госпожа Эшлинг не собиралась отставать от неё ни на шаг и заодно подгоняла Альму: нельзя же незамужней девушке рядиться как старушка!

Не то чтобы Альме доставляли удовольствие модные журналы, выбор тканей, бесконечные примерки – но раз госпожа Эшлинг твёрдо вознамерилась её облагодетельствовать, пусть будет так. К тому же поездка в Грумблон, да ещё в компании неунывающего Джорри, была шансом отвлечься от грустных мыслей. И от магии.

* * *

Новая мода оказалась… непривычной. Таково было самое нейтральное определение, какое Альма сумела подобрать к пошитым для неё нарядам.

Означенную моду привнесла в Бонегию молодая супруга кронпринца, уроженка тёплой Сидрии. Не то чтобы она велела всем переодеться, желая видеть вокруг себя привычные одеяния, нет. Она просто продолжала носить в Бонегии сидрийские платья, привезла с собой тюки воздушных тканей, сундуки невесомых туфель, ларцы туманно-прозрачных кружев, шкатулки морских жемчугов, а также полдесятка самых искусных швей, собиравших из этих разрозненных богатств цельные произведения портновского искусства.

А дальше уж как повелось: придворные дамы стремились перенять моду у супруги будущего короля, богатые горожанки – у придворных дам… Наконец, сидрийская мода добралась и до провинциального Грумблона.

Никаких больше длинных корсетов, объёмных кринолинов, плотных воротников – на смену им пришли лёгкость и нежность. И открытость. Короткие рукава, овальное декольте – и это не для бального платья, а для скромного утреннего! Подобную легкомысленность прежде осмеливалась себе позволить даже не каждая ночная сорочка.

Впрочем, на удивление жаркое, по бонегийским меркам, лето изрядно помогало примириться с нововведениями. В воздушном платье было приятно гулять не только вечером, но и при полуденном зное – особенно вдоль реки, держась тени и дополнительно защищаясь от жгучих лучей кружевным зонтиком.

К тому же от этих нарядов веяло самой Сидрией – солнечной страной, наполненной негой, трелями ярких птиц, ароматами причудливых цветов… В сидрийском платье женщина была подобна беломраморной статуе, украшающей сад прибрежной виллы и задумчиво глядящей из своего укрытия на лазурное море.

Словом, Альма постепенно смирилась с новыми платьями, а госпожа Эшлинг и вовсе сразу полюбила их всем сердцем: они были гораздо удобнее в её положении.

Вот только даже обновы оказались не в силах надолго захватить внимание Альмы, помочь ей перенаправить ход мыслей в сторону нарядов, украшений, балов и прочих вещей, наиболее ей сейчас приличествовавших. Идя по залитому солнцем лугу, она в первую очередь ощущала не приятную лёгкость ткани, а летнее буйство разнотравья, цветение и созревание, почти слышимую песнь торжествующей природы – и магии.

Казалось, магия примешивается к аромату цветов, вплетается в жужжание пчёл и пение птиц, так и ластится к рукам – ну же, бери! Не надо никаких блюд, зеркал, свечей и прочих глупых людских приспособлений – вдыхай волшебство полной грудью, слушай чужую песню и пой свою, и неведомые силы обовьют тебя, поделятся с тобой…

…Или заберут тебя.

Альма не знала, что с ней происходило, и отчаянно старалась забыть то, с чем ей довелось соприкоснуться. Или хотя бы отвлечься, не думать о нём.

Безуспешно.

* * *

– Мой друг, не кажется ли вам, что ваша племянница в последнее время сделалась печальней обычного? – спросила госпожа Эшлинг так тихо, что шуршание гравия садовой дорожки, по которой прогуливались супруги, почти заглушило её слова.

– Альмагия? – удивился капитан Эшлинг своим обычным тоном; но затем, догадавшись, что жена хотела оставить беседу приватной, совладал с громкостью голоса. – По правде говоря, не заметил. Хотя теперь, когда вы об этом заговорили…

В извинение капитану Эшлингу можно сказать, что он не столько утратил морскую зоркость в безмятежном бытии «Тёмных Тисов», сколько сосредоточил всё внимание на госпоже Эшлинг – возлюбленная супруга стала для него центром мира.

Сама же госпожа Эшлинг отнюдь не утратила ни внимательности, ни проницательности. И пусть изрядную долю её наблюдений и помыслов занимали капитан Эшлинг и милый Джорри, она не собиралась упускать из виду ничего происходившего в её доме. Ей даже не обязательно было покидать пределы гостиной: госпожа Эшлинг сидела в сердце «Тёмных Тисов», а со всех сторон к ней стекалась информация, слуги были её глазами и ушами.

Госпожа Эшлинг была наслышана о причудах покойного хозяина «Тёмных Тисов» – отца Альмагии Эшлинг. И поначалу вовсе не видела проблемы в том, что дочь пошла по стопам отца, заинтересовалась магией. В конце концов, магия была модным и прогрессивным увлечением. И пусть не каждый согласился бы с тем, что подобное увлечение полезно для юной девушки, госпожа Эшлинг смотрела на вещи шире и не собиралась ограничивать Альмагию Эшлинг в способах проведения досуга…

…до тех пор, пока это никому не вредило: ни репутации семейства Эшлингов, ни самой Альмагии Эшлинг. Ни Джорри.

От внимания госпожи Эшлинг не укрылось и то, что её ненаглядный сын вслед за Альмагией Эшлинг – уж не под её ли влиянием? – проявил интерес к магии. С одной стороны, после некоторых его предыдущих интересов этот был безобидным и, возможно, даже полезным. С другой стороны, госпожа Эшлинг ощутила лёгкий укол беспокойства. Да, магия давно завоевала блестящие позиции в обществе, сам король держал придворного мага – это что-то да значило! Но из всех известных госпоже Эшлинг людей всерьёз увлекался магией лишь покойный господин Эшлинг, и поговаривали, именно из-за неё он умер раньше, чем мог бы.

К тому же магия была заповедным таинством, которое Альмагия Эшлинг и Джорри могли бы разделить на двоих, оставив всех остальных – в том числе госпожу Эшлинг! – за пределами, без шанса проникнуть внутрь. Это уж совсем никуда не годилось.

С неудовольствием госпожа Эшлинг узнала и о переписке Альмагии Эшлинг – вдвойне насторожившись из-за того, что переписка держалась в секрете, как нечто постыдное. При помощи изо всех сил старавшегося ей угодить лакея Никса госпожа Эшлинг узнала, что письма Альмагии Эшлинг неизменно адресовались редакции «Вестника Волшебства». Что ж, это объясняло напущенную таинственность. Но не вполне извиняло её.

Когда Альмагия Эшлинг перестала исчезать то посреди дня, то на пороге ночи и возвращаться домой с какими-то странными приобретениями – то ветками, то букетами, то набранной водой, то ничем не примечательными камнями, а также прервала переписку с «Вестником Волшебства», у госпожи Эшлинг отлегло от сердца. А когда Джорри тоже выкинул из головы волшебные фокусы и неожиданно заинтересовался устройством механизмов, материнское сердце госпожи Эшлинг и вовсе запело от радости!

…Но свежее увлечение будто не приносило Джорри достаточно удовлетворения – всё чаще госпожа Эшлинг заставала своего непоседливого сына в несвойственной ему задумчивости. Он даже позабыл излюбленную забаву подшучиваний над прислугой, да и поток жалоб от его гувернёра Охара почти иссяк, что могло бы показаться переменой к лучшему, да только вот отчего-то не казалось.

А Альмагия Эшлинг и вовсе постоянно выглядела отрешённой, обессилевшей – будто кто-то задул огонь её души.

Госпожа Эшлинг не была уверена, что два этих наблюдения не связаны меж собой.

Увы, все её попытки как-то развеять неожиданную меланхолию Джорри и Альмагии Эшлинг, а прежде того – выведать причины оной, не увенчались успехом.

И как будто мало госпоже Эшлинг было забот, беспокойства добавляло её положение…

Единственным, за кого она была полностью спокойна и в ком была всецело уверена, был её супруг – крепкий и надёжный, подобно утёсу в бушующем море. Госпожа Эшлинг с нежностью поглядела на капитана Эшлинга. Он действительно был всем тем, что она только могла желать от мужчины и мужа.

Именно поэтому она решилась заговорить с ним о ситуации в «Тёмных Тисах» и, не вдаваясь в подробности, намекнуть, что обитатели поместья отчего-то заскучали, затосковали. Исподволь навести на мысль.

– А что если нам всем выехать на зимний сезон в Денлен, развеяться? Если такое путешествие не будет для вас слишком утомительным, – капитан Эшлинг с грубовато-смущённой нежностью поглядел на жену и на её заметно округлившийся живот.

– Чудесная идея, мой дорогой! – воодушевлённо подхватила госпожа Эшлинг. – Думаю, к тому времени я буду вполне в состоянии без особых затруднений перенести дорогу. А уж как, должно быть, обрадуются ваша племянница и мой Джорри! К тому же им обоим полезно будет выйти в свет, завязать перспективные знакомства, вы понимаете…

Иное провинциальное общество по осени редеет, подобно листве на деревьях: состоятельные господа и блистательные госпожи устремляются в Денлен – ведь зимовать в столице несравнимо приятнее. Весь цвет аристократии, постоянные увеселения вроде театров, балов, а то и, если очень-очень повезёт быть допущенными и представленными, королевских маскарадов!.. Кто в здравом уме предпочтёт вместо этого оказаться отрезанным от мира непогодой и коротать тёмные дни сугубо в компании домочадцев, ложиться спать почти сразу после ужина, ибо всё равно решительно нечем себя занять, а за величайшее благо почитать ледяной ветер, разгоняющий снег так, что появляется робкая надежда нанести визит хотя бы ближайшим соседям? Разве что тот, у кого не хватает средств – или полезных связей, зачастую способных заменить звонкую монету.

Общество Грумблона и его окрестностей с приходом холодов оставалось неизменным – или даже делалось чуть многолюднее, ведь сравнительно лёгкие на подъём счастливчики возвращались из летних путешествий на озёра либо осенних на море, запоздалых, как приезд в театр последи заключительного действа, но не лишённых остаточной приятности. Покойный господин Эшлинг, равно как и прочие, навряд ли сумел бы позволить себе полноценное зимование в столице – разве что весеннюю поездку на пару-тройку недель. Однако он не покидал «Тёмные Тисы» ни весной, ни зимой, ни когда-либо ещё.

И вот теперь его наследник с подачи супруги всерьёз задумался о том, чтобы провести зиму в Денлене: объединённого дохода Эшлингов и Свартуров (а также части состояния, накопленного и не растраченного покойным господином Эшлингом, который не питал склонности ни к путешествиям, ни к устроению балов, ни к регулярным обновлениям гардероба и обстановки, ни к дорогостоящим покупкам вроде племенных жеребцов или свор борзых – словом, не тратился почти ни на что, кроме дома и магии) должно было хватить на покрытие расходов, а польза от такого путешествия была несомненной – по крайней мере, госпожа Эшлинг не сомневалась в ней ни на миг.

В итоге решение было принято, и чета Эшлингов, полностью довольная собой и друг другом, направилась через цветник обратно к дому – сообщить младшим членам семьи приятную весть.

* * *

Джорри и впрямь едва не завопил от счастья, услышав о родительских планах. Подумать только, Денлен! Джорри ещё ни разу не бывал в столице – но страстно хотел побывать. Наверняка там веселее, многолюднее, ярче, и живёт король, и палят пушки, и трудятся гильдии, и орудуют взаправдашние грабители, и трубит в зверинце невиданный заморский зверь, у которого нос подобен руке, а уши подобны зонтам, и продаются моанрийские сладости, и выступают разряженные артисты с красивыми артистками, да не в балагане, а в настоящих театрах, и!..

Альма скорее удивилась, чем обрадовалась. Денлен?.. Для неё это в первую очередь был город, где находился клуб магов «Абельвиро». Куда её отцу так отчаянно мечталось – но не суждено было – попасть. Куда она сама посылала свои глупые письма. Сложно было поверить, что через каких-то три-четыре месяца Альма познакомится с Денленом.

…И этого действительно не произошло.

Тот день последнего месяца лета начинался абсолютно как обычно: медовый свет солнца, жизнерадостное щебетание птиц, утренние умывание-причёсывание-переодевание, лёгкий завтрак в садовом павильоне, столь же лёгкая застольная беседа, металлический скрежет и сразу последовавший за ним вопль садовника откуда-то из цветника, скорее огорчённое, чем укоризненное «Джорри?..», обращённое госпожой Эшлинг к опять набедокурившему сыну, текуче-быстро приближавшийся к столу дворецкий Одан со сверкающим подносом, на котором белела утренняя корреспонденция…

А вот что было необычно, отнюдь не все письма оказались предназначены госпоже Эшлинг. Выделялось среди них одно – не легкомысленно сложенный листок, какой в ходу между добрыми знакомыми, а почти свёрток, плотная конструкция из дорогой бумаги, скреплённая сургучом с приложенной к нему незнакомой печатью. Это письмо было адресовано многоуважаемому господину А.Э. из поместья «Тёмные Тисы» близ Грумблона. А в оттиске печати угадывались чаша и молния. Эмблема клуба магов «Абельвиро».