Текст книги "Не говори мужчинам «НЕТ!»"

Глава 8. Детство закончилось

Говорят, детство заканчивается в тот момент, когда ты начинаешь принимать самостоятельные решения. Все начинается с малого. Решаешь, какого цвета футболку надеть – это лет в пять. Потом получаешь свободу выбирать, во сколько ложиться спать. Это лет в восемь. С десяти – можно не спрашивать разрешения, когда идешь в гости к другу. В четырнадцать можно выбрать свое будущее: в какой университет ты будешь поступать. И так далее. А после 18 можно все, что не запрещено действующим законодательством.

Постепенно ты приходишь к необходимости принять самостоятельное решение, которое способно изменить твою жизнь. Если это произошло, значит, детство закончилось. Потому что детство – это не возраст, а период, когда ты не самостоятелен и передаешь ответственность за свое будущее другим людям. Детство – это, на мой взгляд, образ мыслей.

Следуя этой логике, со своим детством я распрощалась, когда приняла решение уйти из педагогического в театральный.

Все предыдущие события – работа на телевидении, участие в КВН – не были окончательно поворотным моментом, потому что всегда можно было повернуть назад, продолжить учебу и потом работать по специальности – учительницей русского языка в школе на Уралмаше. Но именно поступление в театральный поставило точку в размышлениях о том, кем я буду. Я – актриса. И другого пути у меня нет. Хорошо ли это? Прекрасно!

Я не зря так долго рассказывала о своих детских переживаниях и приключениях. Потому что это было время проб и ошибок, экспериментов, попыток понять, кто я в этом мире и как мне общаться с людьми. Конечно, определенный набор советов я получила в семье. Но могу без преувеличения сказать, что я себя создала сама и выводы сделала самостоятельно.

Ну, и три главных вывода, которые я сделала за первые 20 лет своей жизни.

Первый. «Лучше делать, чем не делать». Выйти в первый раз на школьную сцену, чтобы рассказать стишок, или нет, а то мало ли, освистают? Рассказать анекдот в компании или нет, вдруг над тобой будут смеяться? Поднять руку на уроке литературы или отсидеться «в кустах»?

Второй. «Отвечайте за свои слова». Дворовая жизнь 90-х научила меня всегда отвечать. Сколько раз я была свидетелем ситуации, когда болтливый человек что-нибудь самонадеянно ляпнет, а ему спокойным голосом отвечают: «Обоснуй». Это слово я хорошо запомнила. И говорун сразу сникает: «тык-мык, пальто впритык» – ничего не может пояснить.

Иногда к неумеющему ответить за слова применяли методы психологического воздействия, а иногда – чаще всего – физического. Жестоко? Да. Зато люди умели сперва думать, а уже потом говорить.

Третий. «Умейте меняться». Большое искусство – не путать принципиальность с нежеланием признавать ошибки или неотвратимые изменения. Правильно говорят – выживает тот, кто умеет приспосабливаться. В каждый момент времени мы в чем-то убеждены и опутаны сетью правил собственного поведения.

Разумеется, есть правила, которые нарушать нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах: уголовный и другие кодексы, ряд этических норм – не предавать, не изменять и так далее. Но очень полезно максимально критично относиться к происходящему вокруг себя, пересматривать свои взгляды на жизнь, приспосабливаться в соответствии с тем, как меняется мир. Каждый новый мальчик на моем детском пути в чем-то переворачивал мое сознание. И каждый раз я не отвергала очевидных выводов, а принимала их к сведению и, приобретая новый опыт, шла дальше.

Одним из полезных умений является способность «обнулять ситуацию». Особенно для творческих людей. Бывает, работа не идет, сценарий нелогичный, роль не вдохновляет, и кругом такая духота, что хочется упасть на диван, уставиться в потолок и, не двигаясь, лежать десять лет. А можно усилием воли убрать все. Смять сценарий, «убить всех героев», задвинуть декорации. И сделать все иначе. В творчестве нет единственно и безусловно правильной идеи, от которой нельзя отказываться. Все можно выбросить в корзину и взамен придумать новое.

Вот такие выводы, которые я сделала за время своего увлекательного детства. Не прочла их в умной книге, а, набив шишек, узнала сама, да так узнала, что теперь никогда не забуду.

Глава 9. Первая встреча с КВН. Непарни

Кем я хочу стать? С ответом на этот вопрос я определилась задолго до окончания школы, поэтому в одиннадцатом классе пошла на подготовительные курсы в Екатеринбургский театральный институт.

Решение принималось не без боя. Наступление на мои театральные позиции шло со стороны мамы и бабушки. Для них театр и творческая работа вообще – это не совсем работа, а, скорее, досуг. Баловство. Они переживали, что дочь, внучка вместо того, чтобы стоять с указкой у доски или заниматься чем-то полезным для общества и государства, будет на потеху публике топтать пыльную сцену.

Споры были драматичными, но в итоге со стороны взрослых было найдено оправдание театральным курсам – лишь бы Юля не бездельничала.

Занятия были не бесплатные, поэтому я старалась быть прилежной девочкой и не пропускать. Нам давали азы актерского мастерства, учили правильной и красивой речи, образному мышлению. Сейчас я понимаю, что мы выполняли классические упражнения на коммуникацию и познание своих творческих границ – то, что, по рассказам знакомых, активно практикуют на тренингах личностного роста.

Например, нужно попытаться о чем-нибудь договориться с человеком, но без слов, только жестами. Или рассказать историю про совершенно обыденные вещи или явления. Возьмем яичницу – попробуйте передать все оттенки и полутона ее приготовления: как она шкворчит, как на раскаленной сковороде вздымается белок, как она пахнет… Нужно было объяснить словами так, чтобы разыгралось воображение и появилось ощущение, словно эту яичницу приготовили лучшие повара, и сейчас она вот тут, на тарелочке, прямо под носом. Вы чувствуете ее аромат. А кусочек белка и слегка растекшийся желток обжигают кончик языка. Ах, слегка пересолили, но ничего, я так голодна, что хищно вонзаю зубы в булькающую плоть яичницы…

Или – про салфетку. С точки зрения обычного школьника, лежит себе и лежит кусок бумаги. Что в нем может быть такого интересного, захватывающего, интригующего? В этих новых историях нужно было словами передать внешний вид, звуки, состав, прошлое, настоящее и будущее салфетки.

Смысл этого упражнения прост: развить образное мышление, раскрыть многогранную сущность каждого предмета, логику его присутствия в пространстве, чтобы, используя эту информацию и все переживания, суметь «сыграть» предмет. Деда Мороза мы все сможем исполнить на сцене. «Встаньте, дети, встаньте в круг» – это как два плюс два. А вы попробуйте сольную роль салфетки!

Думать таким образом в школе не учат. По крайней мере, меня не учили.

Сложнее всего на курсах давалось упражнение, где необходимо в движении изобразить совершенно неожиданный предмет. Тебе говорят: «Юля, а теперь сыграй листик. Простой осенний листик. Вот, так-так-так, лети! Молодец, хорошо летишь. А теперь – резко пошел дождь, и ты уже мокрый лист. Нет, не листик, не листочек, а именно лист, большой размякший, чуть рваный лист. Играй!»

Единственное разочарование, которое постигло меня во время подготовительных в театральном, заключалось в том, что мы практически не читали стихи. Я была невероятно влюблена в поэзию, и мне казалось, что уж в программе подготовки будущих актеров она должна быть.

Мне нравилось учиться, я постепенно открывала в себе новые таланты, тренировала чуткость к окружающему миру. Однажды, во время очередной отработки «полета листика», один из преподавателей подозвал меня к себе и сказал:

– Юлия, вы играете мокрый лист, но при этом у вас пластичные движения, плавные. У вас какой-то романтичный лист получился.

– Конечно, я вспоминаю, как выглядит обычный лист, он же гибкий, и когда слетает с дерева, то едва-едва скользит по воздуху!

– В том-то и дело, что у вас необычный лист, – начал экспрессивно размахивать руками педагог. – Вокруг осень. Поздняя. Понимаете? Лист холодный, озябший, чуть подмерзший. Вы как себя чувствуете, когда выходите в легкой одежде на мороз?

– Ну, так, угловато чувствую, скованно, неуютно, – вспоминала я, как в 8-м классе пошла в школу в 25-градусный мороз в легкой, но очень красивой курточке.

– Вот! Ваш лист озябший. Играйте так, как будто сами на морозе, представьте, что у вас руки и ноги сводит от ледяного сквозняка! Мне нужна одубевшая неуклюжесть! – заключил он, переходя на крик.

Постепенно я начала более глубоко понимать суть игры на сцене. Раньше, в ранние школьные годы, я думала, что достаточно заучить текст сценария, уверенно выйти на сцену и, применяя несколько заученных шаблонов движений и эмоциональных реакций, сыграть очередную Дездемону или бабайку. Но подготовительные занятия в театральном начали раскрывать передо мной первые тайны классической школы Станиславского. Полностью я ее постигну через несколько лет. А пока я сделала для себя важный вывод, который впоследствии пригодился мне не только на сцене, но и в жизни: у всего есть свой контекст.

Так начала формироваться привычка более широко смотреть на мир. Например, этикет подразумевает, что при встрече нужно здороваться с людьми. И очевидно, что форма обращения должна сильно зависеть от места, где встреча состоялась, а также от других обстоятельств, таких как положение человека в обществе. Я, например, хорошо знакома с одним региональным руководителем. Допустим, Антоном. Сейчас он взрослый, достойный управленец, с президентом встречается. Мы с «Пельменями» лет 10 назад часто выступали на его дне рождения или на общих вечеринках. Сидели за одним столом, травили анекдоты и пели в караоке. В общем, у нас были такие отношения, которые позволяли мне обращаться к нему не иначе как «Тоша». И на частных вечеринках в кругу общих друзей я до сих пор продолжаю так обращаться к нему. Однако могла ли я его назвать подобным образом, например, во время встречи на инаугурации президента? Конечно, нет. Поэтому, несмотря на количество совместно спетого, я поздоровалась с ним под золочеными сводами Большого Кремлевского дворца: «Здравствуйте, Антон Всеволодович. Рада встрече». И дальше легкий книксен.

Глубинная причина перемены интонации не в том, что вокруг другое общество. А в том, что сам по себе Антон – как тот листик: в разную погоду ведет себя по-разному. В официальной обстановке, особенно в присутствии «старших товарищей», проявляется то самое «одубение». Скованность движений, скупость эмоций, мысли переключаются. Тот момент, на инаугурации, был очень волнительным, и я вполне допускала, что если фамильярно подскочу к нему со словами: «Привеееет, Тоша, пошли вечером в ресторан?», то он меня просто не узнает. Именно – не сделает вид, что не узнал, а его сознание вытолкнет меня из памяти.

На сцене я всегда прочитываю контекст каждой роли, вживаюсь в героя и смотрю его глазами по сторонам: что он видит, что он чувствует?

Однажды я поставила над собой эксперимент. В «Уральских Пельменях» мне не сразу далась роль кассирши в номере, где губернатор пытался после десяти вечера купить бутылку водки. Все время у меня получалась интонация покупательницы: нерешительная, раздумывающая, вопросительная. Никак не могла перестроиться в роль девчонки из обычного сельпо. И вдруг вспомнила, что у студенческого товарища есть сеть продуктовых магазинов в малых городах нашего региона. Как только эта мысль залетела в мою голову, я сразу про себя сказала: «Так, Юля, нет-нет-нет, ты что, серьезно? Даже не смей больше думать об этом!»

А думать вот о чем: если не получается войти в роль, то почему бы не поработать несколько часов в обычном магазине и на себе понять логику мышления кассирши? Авантюра!

– Саша, – набрала я номер приятеля, – у меня к тебе необычное предложение, – хочу устроиться на работу в один из твоих магазинов.

На другом конце повисла мучительная пауза. Саша пытался понять: это его разыгрывают или, может, он еще просто не проснулся.

– Юля, у тебя все хорошо? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Все, да не все. Ты не волнуйся, я не навсегда. Ты понимаешь, роль у меня не идет. Не понимаю я, как смотрит на мир кассирша. Поэтому хочу у тебя поработать часа три – не больше!

– Ну, ты отчаянная. Давай, есть у меня «комок» недалеко, в городе К., – заливаясь смехом, ответил Саша. – Слу-у-ушай, а давай, я тебя прям на вечернюю смену поставлю! Там самый адреналин.

– Я это переживу, ты уверен?

– Переживешь! Наверное.

Через два дня я мчалась на большом и мощном джипе по пыльным проселочным дорогам навстречу приключениям. Идеальный маникюр, юбочка-карандаш, блузочка и серьги стоимостью в четыре таких магазина, куда я направлялась. Тормознув у фасада старинного купеческого дома с вывеской «Магазин «Лидия», я еще раз взвесила все «за» и «против». Мне казалось, что мне предстоит выход в открытый космос – настолько было это все для меня экстремально.

Саша меня встретил, и мы быстро прошли в подсобку. За мной оставался плотный шлейф свежих «Живанши».

– Серьги – снять. Блузку – поменять. Вот – халат. Фартук – надеть. Прическу… Так, ее не изменить, натягивай кепку, – азартно инструктировал меня малый предприниматель.

– А что делать-то?

– Это – Зинка. Моя реализаторша. Эксперт в сфере народной торговли, – показал Саша на худую женщину средних лет с цепким взглядом и волосами, собранными в пучок. – Она тебе пояснит. А вообще, ты же любишь, это… как его… импровизируй, в общем. Скоро вечерняя смена, будут приходить уставшие люди, они берут продукты. Готовься принимать синеньких…

– Синеньких… Они замерзшие, что ли? На улице вроде тепло, – наивно удивилась я.

– Ты что, как неродная, – начала вещать Зинка, – алкоголики это местные. Будут у тебя просить «мерзавчик». Это маленький бутылек с водкой самого низкого сорта. Просят один – разводи на два и закусь. Будут прибедняться – не верь. Деньги у них всегда есть. Пить без закуски – не по-нашему.

– Что еще?

– Значит, так, – продолжала командовать парадом Зинка. – Глаза и губы подкрась чуть ярче, надо имиджем давить. Чем ярче – тем ты важнее. Далее. Держи себя строго и неприступно. Всякие говорят, что клиент всегда прав – не верь. Хозяин у нас кассир. Клиент может сколько угодно пяткой себя бить в грудь, только где он еще хлеба купит? Через полгорода поедет? Нет. Смирится и купит тут.

– Как интере-е-есно!

– Подбородок подними, смотри чуть свысока. Ты – важная птица! Еще выше. Вооот! Начнут возмущаться, руки сразу в боки и повышай голос. Вроде все. Главное – курево детям не продавай и алкоголь. Грешно это.

– Как интере-е-есно, – повторила я уже скорее задумчиво.

– А, Юля, автограф дай, сын школьник в тебя влюблен, вообще не поверит, что я тебя видела. Спасибо, родная! Ну, ни пуха.

– К черту, – добавил Саша.

Я промолчала.

Три часа за кассой пролетели на одном дыхании. Попадались дети, пытавшиеся стибрить жвачку, местные жители, приобретавшие нехитрый набор повседневных продуктов. Самое удивительное, что никто из них меня не узнал. Видимо, глаза и губы я подкрасила слишком ярко и голос старалась менять. Единственное, что могло меня выдать – это окутывающий полмагазина аромат, который только-только появился в Москве и до небольшого городка К. никак не мог еще добраться, даже в виде подделки. Поэтому это нечто инородное могло смутить местных. Но, видимо, люди после рабочего дня были действительно изрядно уставшими и эмоционально истощенными, так что не обратили бы на меня внимания, даже представься я им Юлей Михалковой.

Мне было невыразимо тяжело строить из себя хамку и надменную цацу по отношению к людям, чья вина была лишь в том, что они меня отвлекли своим назойливым желанием купить пакет молока и пачку чипсов. И, если уж откровенно, хамство я не приемлю ни со стороны других, ни в себе.

Так как кассовым аппаратом пользоваться я не умела, то принимала только нал, складывая его в кармашек фартука. Сотки, полтинники, мелочь.

Вскоре к магазину подступил авангард обещанных «синих войск». Если вы помните сцену из выступления «Пельменей», где Рожков и Мясников в роли забулдыг решили взять микрокредит, так вот, именно такие граждане начали просачиваться в магазинные недра.

Отличительной особенностью местных алкоголиков была их культура общения. Всегда «здравствуйте, леди», «спасибо, милая», «до свидания, дорогуша». Интуитивно я пыталась подстроиться под них и отчего-то решила, что мне с ними надо общаться, как воспитательнице с детьми ясельной группы, но с укоризной. Потому что как-то на корпоративе один полковник мне рассказывал: «В России пьют не от радости, а от смуты на душе». Прям так и сказал: «смуты». Полковник-поэт. «А человек, чья душа терзается сомнением, горем или трагедией, – продолжал военнослужащий, – он как дитя малое становится, беззащитный, расхристанный, обидчивый».

На удивление, местные алкоголики приняли правила игры и относились ко мне с почтением, как к старшей. Заигрывали. Заискивали. Проявляли галантность:

– С вас сто сорок восемь рублей! – скомандовала я.

Из дрожащей ладони высыпалась мятая сотка и полтинник.

– Сдачи не надо! – гордо заявил гражданин.

Какая щедрость! Два рубля!

Мне не был близок образ кассирши. Но, взглянув на мир ее глазами, я поняла, как играть эту роль. Артисту не обязательно сочувствовать или поддерживать своего героя. И не важно, кого ты играешь: злодея или добряка. Главное, сыграть достоверно.

Возвращаясь к подготовительным. Девять месяцев пролетели быстро, легко, интересно. Но завершилась история невообразимым скандалом.

Внимание, сейчас будет мегаоткровение! Я всегда всем рассказывала, что не поступила в театральный, потому что опоздала на творческий экзамен. Красочно живописала, как через полгорода тряслась в дребезжащем трамвае. Как волновалась, что опоздаю, что не сдам, что моя жизнь никогда не будет прежней. Я даже выдумала трамвайного кондуктора, который беспощадным стальным голосом сообщил: «Товарищи, вагон дальше не пойдет, покиньте салон». А мне слышалось «покиньте вашу мечту», и перед глазами сцена с лязгом захлопывающихся створок дверей чехословацкого трамвая. Красно-желтого трамвая. И секунда – в памяти всплывает мрачная дверь кабинета, где мне предстояло пройти вступительное творческое испытание: «Покиньте вашу мечту», – трескучим эхом донеслись слова преподавателя. И дверь, по закону жанра, с грохотом захлопнулась в миллиметре от моего носа. Это конец. Мечты похоронены, будущее туманно. Горьковское дно все ближе.

Мне казалось, что чем больше дерево этой мистификации будет обрастать листочками эмоциональных деталей, чем чаще уголок правого глаза будет увлажняться маленькой слезинкой, тем убедительней окажется моя версия.

И, вы знаете, все пятнадцать лет существования этой истории слезинка исправно увлажняла глаз, а дерево игриво шелестело все новыми листьями. Это была блестящая роль! Полное погружение в контекст. Я даже специально неделю ездила на трамвае, чтобы прочувствовать все запахи, звуки. Хронометраж. В итоге аплодировали все. В смысле, верили.

А правда заключалась вот в чем. «Шок-контент и эксклюзивное откровение»: в этой книге я впервые признаюсь и расскажу, как все было на самом деле. Даже мама не знает. Теперь – узнает.

Так вот. В тот погожий, солнечный день Юлия Евгеньевна Михалкова в первый и последний раз в своей жизни потеряла веру в себя. Испугалась, что не сможет сдать экзамен. Испугалась… Здесь можно употребить словцо покрепче. Поэтому что это был акт постыдной подростковой трусости.

Да, я просто не пошла на экзамен. Шла-шла-шла и на полпути поняла: боюсь. Не «не хочу», не «не могу». Это был именно страх. Полная потеря себя.

Почему так произошло? Я с первых школьных лет всегда считала себя практически гениальной актрисой, была уверена, что мне любое творческое море не то что по колено – по щиколотку.

Позже, когда я внимательно разобрала этот поступок, то поняла, что просто «перегорела». Сверхожидания сожгли кураж, смяли смелость. Потом, конечно, я сообразила, как с этим бороться. А тогда только и оставалось, что взять себя в руки и придумать, куда идти дальше. Придумала идти в педагогический университет.

Оговорюсь сразу: я не рассматривала «пед» как трагедию или ссылку. Вполне себе достойная перспектива, учитывая мою любовь к литературе, русскому языку и преподаванию. Пойти на учителя русского языка – это, по большому счету, все равно что пойти в артисты. Сцена – у доски, аудитория – за партами. Почти всегда аншлаг. И репертуар расписан в учебниках на десять лет вперед.

Поступила на филологию. Потому что закономерно предполагала, что смогу реализовать там свои творческие способности. Я отчего-то думала, что мы там будем постоянно читать стихи. В отличие от подготовительных курсов театрального. И не ошиблась. Поэзии было много.

Сейчас, когда я пишу эту книгу и пытаюсь в одну кучку собрать все свои поучительные истории, я понимаю, что не зря придумана поговорка: «Что ни делается – все к лучшему». Поступи я тогда в театральный – кем бы стала? Актрисой местного драмтеатра? Пусть даже актрисой первого состава. Какие перспективы? Максимум – десять тысяч подписчиков в инсте, а также бесконечные Гоголь, Островский, Чехов. Через пять-семь лет я бы на волне творческого выгорания разочаровалась в театре. Возможно, ушла бы на ТВ, а может быть – в кассиры супермаркета.

Никогда не знаешь, как секундное решение повлияет на десятилетия твоей будущей жизни. Мимолетная трусость может привести к славе, а самоуверенный кавалерийский наскок – в тупик.

Вывод здесь простой: никогда не устраивайте самобичевания из-за глупых ошибок молодости. Не корите себя, не унижайте собственного достоинства малодушными слезами. Но всегда жестко, честно и бескомпромиссно делайте выводы. Превратите свою слабость в силу. Пусть банально звучит, что каждая ошибка – это опыт. Это так и есть. Моя жизнь постоянно доказывает: пока ты жива – вырулить можно из любой передряги.

В общем, поступление в «пед» стало одной из главных удач моей жизни, потому что именно там я попала в КВН. В первый же год, примерно в октябре, еще не избавившись от расстроенных чувств из-за упущенной, как мне тогда казалось, карьеры актрисы и надвигающейся перспективы работать учителем, я увидела объявление о наборе в университетскую команду «Непарни». Помню, подумала тогда: «Ба, да это судьба! Срочно, срооочно надо идти записываться».

Шла на прослушивание и по дороге соображала, что там могут спросить, на что обратят внимание. Может, какой-то анекдот надо будет рассказать? Или лучше просто стоять и улыбаться? Но, странным образом, у меня не было никакого волнения, как перед экзаменом в театральный. Как будто к друзьям на день рождения шла.

Тихонечко зашла в зал, беззвучно поздоровалась и стала внимательно смотреть, что же происходит на сцене. Там шутили люди. Старались. Им аплодировали. Я слушала, и мне было совсем не смешно. Как будто передо мной зачитывают инструкцию от пылесоса. Или рецепт на лекарство.

Отбор в команду вел мощный, как мне тогда показалось, грозный мужик. Его взгляд сурово сверкал, и я задавала про себя вопрос: что он вообще в КВН забыл? Настолько сильно его образ контрастировал с внешностью идеального, как мне тогда казалось, кавээнщика.

Этим человеком был Сергей Ершов – один из ключевых игроков команды «Уральские Пельмени». Уже тогда он был мегаваттной звездой уральского и российского КВН. Но в тот момент я об этом не знала.

Именно в этот день словосочетание «Уральские Пельмени» вошло в мою жизнь.