Текст книги "Иняз"

11

Я собиралась в университет и думала о ночном приключении как о нелепом сне. Не могла же я и в самом деле забраться в чужую комнату, чтобы прикорнуть на чужой кровати. Вот поразительно: ночная прогулка мне вспоминалась как нечто ирреальное, а мягкий приятный свет из выходящего на пляж окна – вполне реальным.

Я благополучно написала свой персональный диктант на доске. Я, конечно, и не ждала, что Эльвира скажет вдруг «Молодец», но ее реплика «Можно было и вовремя лексику выучить» меня разозлила.

– Я всегда учу лексику вовремя, – вырвалось у меня.

Знала же, что с Эльвирой пререкаться себе дороже. И кто меня за язык тянул.

– И именно поэтому ты, Перова, списывала вчера у своей соседки?

На, получи, Олечка, очередной презрительный взгляд. Может, это научит тебя благоразумию. Если человека постоянно опускать ниже плинтуса, то человек становится страсть каким благоразумным. Только вот тупеет почему-то.

Я не стала больше спорить с Эльвирой. День еще только начинался. Стоило поберечь позитивный настрой, оставить хоть на донышке благодушия и хорошего настроения.

Я прямо как чувствовала, что силы мне еще понадобятся. Они мне пригодились уже на третьей паре. Как раз третьей парой в расписание стояла «Диалектика сознательного и бессознательного в структуре личности» – новый спецкурс, который, если верить Ире и Ларисе, должен был вести невменяемый преподаватель Ивашко. Нам предстояло встретиться с ним ровно 8 раз, а затем сдать зачет.

Перемена закончилась, и практически в ту же секунду открылась дверь в аудиторию, и вошел… Петр – тот самый Петр, от которого я сбежала в клубе. Я его сразу узнала: и эти густые усы, и немного нескладную длинную фигуру.

Он обвел группу глазами. Петр не остановил взгляд на мне, и я всем сердцем надеялась, что он меня не узнал. Препод поздоровался, представился Петром Евгеньевичем, сообщил, что зачет автоматом он ставит при условии посещения всех 8 семинаров и участия в обсуждениях.

Я выдохнула. Всего-то. Я непременно буду ходить на его занятия и как-нибудь на досуге подготовлю выступление по какой-нибудь теме.

Первые двадцать минут пары Петр (Петр Евгеньевич, хи-хи) диктовал нам теоретический материал. Бессознательное начало, сон, бодрствование, Фрейд, ну и все такое. Затем он попросил нас пересказать один из своих снов и попытаться проанализировать, почему бессознательное продемонстрировало именно эти образы.

По-моему, сны, а уж тем паче их интерпретация, – это не то, что стоит обсуждать со студенческой группой. Я, как в старые добрые школьные времена, опустила голову и стала представлять, как благодаря усилию воли я превращаюсь в невидимку.

Петр уселся за стол, придвинул к себе наш журнал и журнал 204-й группы. Он внимательно изучил оба списка, а затем произнес:

– Начнем, пожалуй, с Оли Перовой.

Я гадала, случайность ли это. Может, узнал-таки. Я единственная Оля на обе группы. Неужели запомнил и меня, и имя?

Я встала. Не помнила я никаких снов. Вот только тот, что привиделся мне в 905-й комнате – тот, да, помнила, разумеется. И почему это я должна свои сны рассказывать? С другой стороны, я понимала, что, если отказываться отвечать на семинаре, то не видать мне зачета автоматом. Тогда придется дополнительно с Петром встречаться, и неизвестно, не припомнит ли он мне мой побег.

Я рассказала про мягкий приятный свет, море и компьютер на столе. Про самую прекрасную в мире историю, которую я писала в этом самом сне, я говорить не захотела.

– Как ты, думаешь, Олечка, что пыталось сообщить тебе бессознательное?

Я подумала: «Наверное, что я хочу, чтобы в моей жизни было свободное пространство и много света (в прямом и переносном смысле), чтобы на меня никто не давил, чтобы я занималось, тем, что мне действительно нравится делать».

– Наверное, что я устала от серой осени и хочу к морю, – произнесла я вслух с улыбкой.

– Может быть, может быть, – задумчиво проговорил препод. – Но убежать от непривлекательной действительности не всегда удается.

Я похолодела. Это он, что, угрожает?

Я все еще оставалась в ступоре, когда закончилась пара, и наша группа побрела в другой кабинет. Вот только проблем с зачетом по какому-то несчастному спецкурсу мне не хватало.

В коридоре я прошла мимо подпирающего стенку Ильдара и даже не заметила его.

– Слона-то я и не приметил, – громко процитировал строчку из басни Крылова мой двухметровый знакомый.

Я обернулась и засмеялась.

– Ты как вообще? – спросил Ильдар. – Ты вчера бледная такая из леса вышла. Оклемалась?

Я молчала. Как ни крути, но мой рассказ, о том, как я проникла в чужую комнату, – настоящий бред. Потом можно добавить, что я сбежала в клубе от похожего на маньяка мужика, а он оказался моим преподом. И все. Ильдар отойдет в сторонку, опасливо посматривая в мою сторону, и наберет по сотовому номер дурки.

– Я нормально вообще, – ответила я, наконец. – Уже в полном порядке.

Мы поболтали еще немного в коридоре, и я побежала на пару. Опоздать на языкознание – это еще хуже, чем пререкаться с Эльвирой. Похожая на божий одуванчик Маргарита Федоровна имела обыкновение орать на провинившихся студентов так, что те полностью теряли дар речи. Прямо колдовство какое-то – божий одуванчик на раз, два, три превращается в разъяренного бульдога.

Пары закончились, я вышла из университета и прямо-таки размякла под лучами ласкового солнца. Нетипичное состояние для перевалившейся на второй бок престарелой клуши-осени. Обычно она только и знает, что хлюпает носом.

Я села на скамейку под ивой за памятником Думающему человеку.

Я размышляла.

Он точно от меня без ума. Разве будет парень волноваться о том, что девушка бледная, если она ему до лампочки? Я считала, что еще немного, и он признается в любви.

Я мечтала, как мы поедем с Ильдаром на выходные в мой родной город, и я покажу ему наш старинный парк и речку, и мою школу. Впрочем, больше там показывать и нечего.

Я замерла и прислушалась к себе. Все эти мысли… От них не замирало сердце, не щемило в груди, не перехватывало дыхание….Что там еще говорят про любовь? Никаких бабочек в животе. Но может и не бывает никаких бабочек?

Однако мне нравился Ильдар. Даже очень. Мне не терпелось узнать, каковы они на вкус, его улыбчивые губы.

12

После занятий я снова постучалась в 905-ю комнату и снова безрезультатно. Однако вечером этот камень наконец-то свалился с моей души.

В полночь я снова зависла в кухне с учебником в руках. Когда в коридоре раздались шаги, я зажмурилась и изо всех сил пожелала, чтобы это оказалась Люба. Однако в кухню вошла Настя. Оказывается, ей не спалось, и она решила прийти посмотреть, вдруг и я тоже не сплю.

Я спросила, давно ли она видела Любу, и Настя ответила, что повстречала ее на лестнице буквально три-четыре часа назад. Я громко выдохнула. Настя вопросительно посмотрела на меня, но я соврала:

– Ее так долго не было видно. Я подумала, может, она заболела.

Настя кивнула, а потом вдруг поинтересовалась, сколько лайков к этому часу набрала моя статья. Я ответила, что не знаю. Со всей этой кутерьмой я и забыла про статью.

Настя предложила посмотреть. Пришлось на цыпочках пробираться в темноте к собственной тумбочке, вытаскивать нет-бук и искать флешку в моем бардаке при свете от экрана телефона.

Пока я несла нет-бук на кухню, я все думала: вдруг у Насти хроническая бессонница, с которой она не может справиться. Ну, вроде одного из симптомов маниакальной депрессии. Недаром же препод по культурологии на первом курсе нам сказал, что иняз занимает первое место в области по количеству сбрендивших студентов. Хотя, может, Насте и вправду было интересно, сколько лайков моя статья набрала.

Как только я открыла Вконтакте, то сразу заметила единичку возле графы «Сообщения». Я решила, что прочитаю его потом, и отправилась на страницу «Практической психологии». С тех пор как я заходила туда в последний раз, модератор группы уже разместил много нового материала. У меня даже палец устал тащить бегунок вниз.

Настя присвистнула.

– 2948 – нехило. Ты молодец. Напиши еще что-нибудь. С меня первый лайк.

Я пообещала – как только что-нибудь путевое придумаю, обязательно напишу.

Я думала, что вот сейчас Настя пойдет к себе в комнату, а я прочту сообщение. Однако она и не думала уходить. Пристроилась рядом со мной и смотрела в нет-бук.

Вдруг и вправду маниакальная депрессия?

Женское любопытство – страшная вещь. Я не выдержала и открыла все-таки сообщение. Настя деликатно отошла от стола.

Теперь наступила моя очередь свистеть от удивления.

– «Практическая психология» предлагает мне писать им по статье в неделю за деньги. Не бог весть какие, но все-таки.

– Клаас! – восхитилась Настя так горячо, будто речь шла не о группе Вконтакте, а о крупном столичном издательстве.

Мы еще немного поболтали, но мне уже не терпелось начать обдумывать новую статью для «Практической психологии». Я сослалась на желание спать, ушла в комнату, улеглась, закрыла глаза и стала перебирать в уме темы, которые могли бы заинтересовать пользователей ВКонтакте.

Может быть: «Нужна ли уверенность в том, что ты по-настоящему влюблена, для того чтобы вступить в романтические отношения»? Разумеется, статья не будет иметь такое громоздкое название. Обзову ее так: «Бабочки в животе. Быть или не быть».

Итак, бабочки…. Перед моим мысленным взором принялись метаться крылатые насекомые. Синие, белые, желтые, с причудливыми узорами на крыльях. Почему-то их становилось все больше и больше, больше и больше. Я чувствовала омерзительные прикосновения множества тонких лапок и жестких, навевающих мысли о похоронном саване, крылышек.

Не помню, чем закончилась встреча с отвратительным роем (с детства ненавижу бабочек). Потом, кажется, были еще невесть откуда взявшиеся бараны. В конце концов, из мутного марева шизоидных сновидений меня выдернуло треньканье установленного на телефоне будильника.

Пятница.

Я собиралась успеть на двухчасовую электричку. Во-первых, закончились деньги и продукты. Во-вторых, мама звонила на неделе, и просила приехать. Соскучилась и все такое.

Сразу после пар я рванула на вокзал. В электричке стоял невообразимый гвалт. Успеть на два домой – такая идея, судя по всему, пришла в голову не только мне, но и сотне-другой иногородних студентов.

Мне повезло, что я села на конечной: по крайней мере, я могла отвернуться к окну и обдумывать будущую статью. Впрочем, ничего толкового я не выдумала. Я начинала размышлять о природе отношений между парнем и девушкой, а через пару минут оказывалась в мечтах в клубе с Ильдаром. Я пыталась понять, какая она на вкус, эта самая любовь, а вместо этого представляла, как Ильдар меня целует.

Я выдержала дома только до вечера субботы. Ну, в самом деле, что там делать?

Чем старше я становлюсь, тем больше мне наш городок напоминает населенный пункт из хорроров про затерянные среди лесов коммуны. Те самые, из страшных фильмов про то, как герой попадает в какой-нибудь милый на вид поселок, а потом оказывается, что там происходит что-то ужасное, все жители фанатики, и уехать никак нельзя.

В большом городе идешь себе по улице, и никому до тебя дела нет, и никто на тебя не смотрит (парень если только какой-нибудь оглянется и присвистнет, хи-хи). И главное – не нужно умильно улыбаться поминутно, встретив знакомых. А тут – мы с мамой сходили утром на рынок за продуктами, а через час-другой уже тетя Вера маме звонит: «Что Надя, Олечка твоя на выходные приехала? Как она в общежитие-то ентом поживает? Ой, сейчас времена какие страшные. По телевизору, вон показывают, как там, в общежитиях: и наркотики, и драки».

И это при том, что тетю Веру мы в городе не встречали.

В общем, я сказала маме, что забыла тетрадку с конспектами, и теперь мне позарез нужно возвращаться. Иначе к важному семинару никак не успеваю подготовиться. Маме не очень понравилось, что я по темноте собралась в общагу добираться. Однако в 20:02 я уже ехала в полупустой электричке, а в 21:40 подходила к вахте. Я специально посмотрела на экран телефона, чтобы узнать, сколько времени занимает дорога от вокзала до студенческого городка.

В комнате меня ждал сюрприз. Вот так так! Наш стол, в обычные дни заваленный тетрадями и учебниками, стоял, накрытый клеенчатой скатертью с клубничками, посреди комнаты. Мой взгляд словно приклеился к этому столу – большая Ларисина сковорода с жареной картошкой и полуфабрикатными котлетами, консервация в лотке, хлеб и бутылка (водка что ли??). Меня сильно озадачила бутылка: никогда бы не поверила, что Ира с Ларисой способны, ну, ладно не пить, но даже просто делить стол с теми, кто пьет водку. Она озадачила меня даже сильнее, чем два парня, восседавшие за столом вместе с моими соседками по комнате.

Молчание затянулось.

– Приве-е-ет, – протянула я с идиотской улыбкой.

– Здравствуйте, – почему-то хором ответили парни.

– Привет. Тебя что, из дома выгнали? – нашлась Ирина.

– Нет, я на минутку заехала сумку поставить. А вообще, я у подруги сегодня ночую.

Про подругу я придумала прямо в ту секунду, когда Ирка предположила, что меня из дома выгнали.

Все четверо выжидающе пялились на меня. Мне даже показалось, что Лариса вообще так и не пошевелилась, с тех пор как я вошла в комнату.

Я сняла туфли, прошла к своей кровати и сунула под нее сумку. Потом вспомнила, что там – котлеты, снова достала сумку, вытащила миску с котлетами и отправилась к холодильнику. Наконец, все оказалось на месте – котлеты в холодильнике, сумка – под кроватью, я у двери.

– Пока-а-а! – я снова блеяла дебильным голоском. – Желаю весело провести время.

Я вышла и через закрытую дверь услышала Иркино: «Ну, все!»

Что «Ну, все» интересно? И отчего с таким надрывом «Ну, все». Боятся, что я прямиком к коменданту? Вот еще, очень надо.

Я спустилась с лестницы, вышла из общежития и остановилась на крыльце. Впереди меня ожидала долгая ночь, а я так еще и не решила, где я ее проведу.

13

Танькин номер не отвечал. Разумеется, она осталась в городе на выходные не для того, чтобы вечером сидеть в общаге. О том, что Танька не приехала в субботу домой, мне рассказала ее мать. Я хотела позвать подругу сходить куда-нибудь в субботу, поэтому звонила на стационарный Иванцовым.

Конечно же, я подумала и о тете Вере. Однако тогда пришлось бы объяснять, почему это мне негде ночевать, хотя у меня и есть место в общаге.

Оставалось гулять и ждать, когда Танька обнаружит пропущенный вызов и перезвонит. И чего мне дома не сиделось!

Шесть десятиэтажных «свечек» на территории студенческого городка выглядели в темноте, как нарядные новогодние елки с ярко сверкающими гирляндами окон. Я завернула за угол своей «елки» и села на скамейку рядом с лысеющим кустом.

Я сидела и смотрела на окна-гирлянды. Студенты и студентки, оставшиеся в общаге на выходные, наверняка весело проводили время. Романтические свидания, вечеринки, занимательный кухонный смол ток.

Я перевела взгляд на черное небо над головой и поежилась. Мне показалось, что чернильное марево холодной змеей заползло мне под куртку.

И тут меня осенило, что вовсе я и не обязана сидеть и мерзнуть как неприкаянная. И ничего нет страшного или сложного в том, чтобы пойти вон в ту «свечку» у дороги и спросить там, где живут аспиранты истфака. Ильдар – приметный парень, наверняка вахтерши его знают (да он и сам хвалился, что его все знают). Что-нибудь сочиню – пропустят.

Сделаю лицо, как у кота из «Шрека», мол, приюти-обогрей. И посмотрим, вспомнит ли он завтра о своей, так называемой девушке, которую он два года не видел.

Наверное, выброс адреналина спровоцировала злость: на себя, на соседок по комнате, на Таньку, которая и не думала перезванивать. Я решительно встала со скамейки. В тот момент я чувствовала, что способна не только заявиться к Ильдару, но даже вернуться к себе в комнату и демонстративно лечь спать.

Послышались шаги, скорее шажки – кто-то сбежал мелкими дробными шажками с крыльца моей «свечки». Из темноты появилась маленькая фигурка.

– Оля, привет! А я тебя из окна увидела. Ты поночуешь со мной? Мама к племяннице уехала, а мне скучно одной.

– Тебя мама одну на ночь в общаге оставила?

– Она тетю Клаву предупредила. Тетя Клава меня уложила и сидела со мной, пока я не уснула. То есть пока я не сделала вид, что уснула. А потом я встала, посмотрела в окно и увидела тебя.

Когда мы вошли в общагу, на вахте почему-то никого не было. Любочка поскакала вверх по ступенькам, и я поплелась за ней.

Девчонка даже дверь на ключ на закрыла, оказывается, – то ли забыла, то ли не посчитала нужным. И как только мамаша додумалась ее одну на ночь оставить.

Любочка включила свет. Забавно: я здесь уже была, но и понятия не имела, как выглядит эта комната. А она выглядела… как будто здесь никто вовсе и не жил.

Две кровати, две тумбочки, стол, холодильник и стол – все аскетично аккуратное, голое, безликое. Где книжки? Где фотографии или хотя бы сувенир какой-нибудь завалящий?

– Люба, вы здесь с мамой постоянно живете или только во время учебного года?

– Постоянно.

Люба ответила и почему-то замерла, подняла на меня глаза и долго не отрывала взгляда от моего лица. Мне снова стало жутко в ее присутствии. Карие радужки превратились в моем воображении в бездонные воронки. Я прямо-таки воочию увидела, как бурлит, вихрится, волнуется темное нечто в глубине Любочкиных глаз.

Я тряхнула головой, наваждение пропало.

– Ну, что, спать? – с преувеличенной жизнерадостностью пропела я.

Мне не хотелось спать в кровати Любочкиной мамы, которую я даже никогда не видела. Я сняла джинсы и свитер, и улеглась поверх покрывала. Одеялом мне служило покрывало с Любочкиной кровати.

– О-о-о-оль, – раздался после пару минут тишины Любин голос. – А чего ты там сидела, вообще. Ты ключ от своей комнаты потеряла?

– Нет, Люба, я собиралась поехать к подруге в гости, и ждала, когда она перезвонит.

– А что ты собиралась делать, если она не перезвонит?

Я подумала, что все-таки это поразительно – Любочка все время зрит в корень.

– Так она и не перезвонила. И я отправилась в гости к другой своей подружке.

Любочка хихикнула. К счастью, ее такое объяснение вполне устроило.

Я быстро уснула. В этот раз 905-я комната не подарила мне удивительных снов, лишь позволила отдохнуть после волнений дня. Впрочем, ненадолго позволила: я проснулась, как от толчка. Вокруг царила непроглядная тьма, и почему-то я нисколечко не сомневалась, что Люба не спит.

– Люба, – шепотом позвала я.

– Что? – сразу же отозвалась Люба.

– А почему ты не спишь?

– Я никогда не сплю.

Мне что-то не хотелось больше ничего спрашивать. Страх буквально парализовал меня. Я вдруг подумала: она не могла разглядеть из окна девятого этажа, что это я там – в темноте на лавочке. Да и какую пятилетнюю девочку мама оставит одну на ночь в общаге. Девочка ли она? Человек ли?

Я чувствовала, как остывает воздух. Я ощущала кожей, как температура в комнате падает, как помещение наполняется подвальной сыростью, как ледяное дуновение касается щеки.

Кровать завибрировала, затряслась – я чуть не заорала на все общежитие. К счастью, меня остановила мысль-прозрение – ведь это я ее трясу, потому что меня бьет дрожь.

Воображение заработало вовсю: вот сейчас в сумраке комнаты появится силуэт девочки с длинными темными волосами, перекинутыми на лицо (привет «Звонок»), или вдруг раздастся кракающий звук, как в «Проклятии». Вместо этого послышалось мерное посапывание. Очевидно, Любочка все-таки уснула. Я мысленно обругала себя идиоткой и вскоре уснула тоже.

Проснулась я оттого, что Люба включила светильник на своей тумбочке.

Я приподнялась на локте и посмотрела на девочку. Она блаженно потянулась на постели, зажмурив глаза, потом тоже приподнялась на локте, улыбнулась мне и сказала:

– Доброе утро, Олечка.

Я вспомнила свои ночные бредни и улыбнулась Любе в ответ.

Оказалось, что еще только 7 часов утра. В темноте за окном шумел дождь.

– Люба, а как ты меня вчера рассмотрела-то из окна?

– Да не из этого окна, оно же на другую сторону выходит, – засмеялась девочка, – Я посидела на подоконнике, потом пошла гулять по общежитию, на втором этаже из коридора увидела тебя.

Я хмыкнула. Если бы накануне я напрягла свои заячьи мозги, то, конечно же, сообразила бы, что окно комнаты 905 смотрит не на ту сторону, где лавочка установлена, на которой я мерзла и психовала. Хотя, может быть, меня бы это еще сильнее напугало.

– Мама то твоя скоро приедет? – спросила я.

– Обещала утром. Скоро тетя Клава придет, проверить, как я тут.

Я представила, как стану сбивчиво рассказывать тете Клаве, которая еще недавно была для меня Солохой, что Люба увидела меня в окно и попросила с ней переночевать.

Я быстренько натянула джинсы, попрощалась с Любой и, собрав в охапку куртку, шарф и сумку, вышла в коридор.

Я немного замешкалась у двери в 802-ю. Вдруг парни все еще там?

Я постаралась открыть дверь бесшумно, осторожненько заглянула в комнату, готовая тотчас ретироваться, и, разумеется, ничего в темноте не разглядела. К кровати пришлось пробираться на ощупь. Впрочем, я уже научилась делать это виртуозно.

Сначала я планировала улечься снова в одежде поверх покрывала и подождать, пока девчонки проснутся. Но тут очередная неожиданная мысль (вроде той, которая прошедшей ночью чуть было не отправила меня искать Ильдара) ворвалась в голову.

Я оставила куртку и сумку на кровати, забрала из тумбочки нет-бук (хорошо, что он лежал с краю, и мне не пришлось сильно шуметь) и пошла в кухню – сочинять вторую статью для «Практической психологии».

Я оставила идею писать о любви. Ведь люди читают заметки в «Практической психологии», чтобы почерпнуть что-то для себя. Разве я могу им про любовь объяснить? Если сам в вопросе не разобрался, не лезь учить других.

Вместо этого я решила написать о том, почему ночью обостряются чувства и эмоции. Мне хотелось разложить все по полочкам. Не только для «Практической психологии». Для себя.

Нужно было убедить в первую очередь себя, что мое внезапное ночное пробуждение и последовавшая за ним паническая атака имеют логическое объяснение. Ведь в темноте мозг не может работать, как днем. Мы не видим реальные объекты, мы лишь воображаем их, рисуем мысленно, сообразно состоянию своей психики. А ребенок… Мало ли что сказал спросонья ребенок.

Я вычитала в интернете, что ночью у человека значительно снижается продукция гормонов адаптации – кортикостероидов. Может быть, поэтому нам сложнее во тьме противостоять стрессу? А ведь, кроме того, еще и инстинкты наши не стоит сбрасывать со счетов. Они сохранились с тех времен, когда человек по ночам не мог покинуть пещеру, потому что неминуемо погиб бы.

Мне так хотелось успокоить саму себя, убаюкать тревогу, в которую переродился первобытный страх, испытанный мною ночью, что я едва уложилась в 3000 знаков – норму, выделенную мне администратором «Практической психологии».

Еще с полчаса я вычитывала и редактировала текст, затем отправила его в личку модератору.

Когда я вернулась в комнату, Ира и Лариса писали что-то за нашим обшарпанным столом. Никаких следов вчерашнего застолья и, тем паче присутствия парней, в комнате ангелоподобных студенток иняза не наблюдалось. Что вы, что вы.

– Как с подругой время провела? – спросила с ласковой улыбкой Лариса. – Не хочешь сегодня с нами на выставку в Музей братьев Ткачевых сходить?

Это было уж слишком. Незачем так нарочито подлизываться.

– Девчонки, давайте проясним ситуацию. Я не пойду к коменданту. Гарантирую. Даже мысли не было.

Я взяла чайник и пошла на кухню. Мой утренний мозговой штурм пробудил зверский аппетит.