Текст книги "Иняз"

14

На следующий день я проверила папку «Сообщения» Вконтакте, кажется, раз 100. К вечеру кто-то злобный и безжалостный сделал новую зарубку на шкале моей самооценки – эта зарубка оказалась гораздо ниже предыдущей.

Они, наверное, подумали: «Что за глупость». Они, видимо, недоумевали: «Кто ей сказал, что она умеет писать». Они, очевидно, решили: «Негуманно сообщать ей, что текст безнадежен. Просто промолчим. Сама поймет».

Впрочем, депрессивный психоз – не повод игнорить занятия. Еще в четверг мы на фонетике разметили новый текст. Теперь мне предстояло повторять строчки за диктором на манер попугая. Ритм, мелодия, темп, паузация… Проще говоря, мне нужно было научиться воспроизводить диалог мужиков, обсуждающих футбол, с точностью до вздоха.

Чтобы не сводить с ума соседок по комнате, я решила попугайничать на кухне. Не тут то было. На кухне оказалось полно народу – время ужина в нашем девичьем королевстве.

Я потащила стул в тот закоулок коридора, где не было комнат. Правда, лампочка там светила точь-в-точь, как в общественном туалете. Но мне ведь предстояло учить текст на слух, а не с листа. Зачем привередничать.

Со стороны я, наверняка, представляла собой то еще зрелище: сидела, скрючившись в одиночестве недалеко от лифта, и бубнила английский текст. Мой голос разносился по всему коридору, хоть я и старалась бормотать как можно тише.

– Тук-тук, – сработала система оповещений ВКонтакте.

Я сразу же забыла и про футбол, и про фол-райз, который мне никак не удавалось изобразить голосом в конце предложения.

«Принято. Пришлите номер вашего Web-кошелька».

Принято? И все? Я ожидала какую-никакую оценку: Круто. Хорошо, но …. Коряво. Может, принято – это и есть оценка: если было бы плохо, не приняли бы. И что это еще за Web-кошелек?

Я погуглила и сообразила, что администратор «Практической психологии» просит у меня номер виртуального счета. Только вот ни номера, ни счета у меня не было. Я нашла в Интернете инструкцию по созданию кошелька в платежной системе WebMoney, и попыталась ей следовать.

Я не знаю, смогла бы я довести дело до конца или нет, потому что… я не стала этого делать. Меня осенило – судьба во второй раз предоставляет мне отличный повод узнать Ильдара поближе. Я ринулась за курткой, а потом помчалась вприпрыжку с нет-буком подмышкой в четвертый корпус. Накрапывал дождик.

Вахтерша за стеклянной перегородкой напомнила мне тетю Клаву (может, из-за поджатых губ или крашенных в махаон волос?).

– Вы к кому, барышня? – спросила вахтерша строго (опять же – на манер тети Клавы).

Я уверенно протянула ей пропуск. Дама внимательно изучила его, а затем вернула со словами:

– Вы ошиблись, девушка, это не второй, а четвертый корпус.

– Мне нужно к Ильдару, аспиранту с истфака. Мне ему работу показать надо.

Я потрусила перед окошечком вахты своим нет-буком.

– Оставьте документ и проходите, – разрешила вахтерша.

– Ой, я забыла, какая у него комната, – пролепетала я, с ужасом осознавая, что краска заливает лицо.

– Ильдар Урмансович проживает в 404-й комнате, – ответила махаоновая дама, приспустив очки на кончик носа.

Урмансович. Как у него отца зовут, интересно? Урман?

Я оставила пропуск и поднялась на четвертый этаж.

Перед дверью с цифрой 404 я слегка оробела. А вдруг он там с девушкой? А вдруг я ему помешаю …ну…, например, научную работу писать? А вдруг он и вовсе видеть меня не желает?

Я набрала полные легкие воздуха и постучалась. Правда, звук почему-то получился едва слышный: словно мышка поскреблась в терем богатыря Ильдара.

Дверь открылась практически сразу. Я хмыкнула: я ведь прежде никогда не видела Ильдара в трениках, майке и с чайником в руке.

– Добрый вечер, Ильдар Урмансович. У меня к вам неотложное дело, – я стебалась, чтобы скрыть смущение.

Он застыл на секунду, а потом ответил с улыбкой:

– Заходи, Оля. Рассмотрим и неотложное дело, и любое другое, если хочешь.

Он обрадовался-обрадовался-обрадовался. Я видела.

– Я чайник шел ставить. Проходи, располагайся, я сейчас вернусь.

Как только дверь за Ильдаром закрылась, я стала с любопытством разглядывать комнату. Две идеально заправленные постели, три полки с книгами и две тумбочки… стоп. На одной из тумбочек – фотка в рамке. Я подошла поближе, чтобы рассмотреть снимок.

Прямо хоть былину пиши протяжным слогом про ресницы-стрелы, соболиные брови и губы аки кораллы. Небось, уходит каждый вечер в степь и вглядывается в далекий горизонт – не возвращается ли ясный сокол Ильдар в родные края. А ее густые шелковистые волосы до пояса развиваются по ветру.

Вот и испорчено настроение.

Скрипнула дверь.

– Ну, что, попьем чайку, а потом уже и за неотложное дело примемся? – спросил только что вошедший Ильдар.

Мне в тот момент вовсе не хотелось чайку. Хотелось к себе в комнату: лечь на кровать, отвернуться к стенке и надуть губы. И почему у меня волосы не до пояса и ресницы совсем не похожи на стрелы?

Однако Ильдар ведь заметил, конечно, что я пялилась на фотографию его девушки, когда он вошел. Если сразу же срулить с кислым видом, то и ежу понятно станет, из-за чего я расстроилась. Еще не хватало, чтобы я жалко выглядела в его глазах.

Я задрала подбородок так высоко, как смогла, нацепила широкую улыбку (искренне надеясь, что она получилась не слишком кривой) и ответила:

– Вот я тебе за чайком и расскажу про свою печальку.

Ильдар достал из шкафчика возле двери батон и варенье. Из чего варенье? На вид я не смогла определить.

– Мне нужен кошелек в системе Web-Money, Ильдар. Поможешь создать?

– У тебя завелись коммерческие дела, Олечка?

– Да, вроде того.

Я изо всех сил старалась казаться не менее добродушной и жизнерадостной, чем он.

– Я пишу статьи для одной группы ВКонтакте, и они даже собираются мне платить за это.

– Ух ты! Вот что значит девушка с интеллектом, – похвалил Ильдар.

Я улыбнулась. В этот раз почти искренне. Лучше б с соболиными бровями и копной волос до пояса. Или может, все-таки лучше с интеллектом?

– Так ты поможешь?

– Конечно, помогу. За небольшое вознаграждение, – ответил Ильдар и перевел взгляд на угол, где стояла его кровать.

Вот те раз. Вот тебе и ясный сокол.

Нет, я, помнила-помнила, как планировала заставить его забыть о девушке и все такое. Но вот так – без признаний, цветов и прогулок под луной… Я впала в ступор.

– Иди сюда, – позвал Ильдар, который уже, оказывается, успел сесть на кровать.

Я по-прежнему не знала, как мне на это реагировать. Пойти по морде треснуть? Но он вообще-то пока ничего такого не сделал. Я нерешительно топталась на месте. Мне казалось, что я вижу себе со стороны – выражение лица приглупейшее. Как будто мне говорят: «Проходи, милости просим!» А я отлично вижу, что двери-то нет. Куда заходить-то?

Ильдар достал из тумбочки какую-то тряпку.

– Оля, посмотри, пожалуйста. Может, ты знаешь какой-нибудь хитрый женский способ справиться с этим. Посадил пятно на свою любимую футболку. Похоже, что это краска.

Я выдохнула с облегчением. «Эх, Оля, Оля», – сказала я мысленно себе. – «А я-то думала, ты сюда парня соблазнять пришла».

Я взглянула на пятно. Синее такое, как небо в июльский полдень. Кусочек бескрайнего неба на желтом фоне. Хи-хи.

– Ты пей чай и думай, как моей беде помочь, – распорядился Ильдар. – А я тебе кошелек тем временем заведу.

Я постаралась наградить его самой что ни на есть лучезарной улыбкой. Мужчина, способный предложить готовое решение, – это здорово.

– А твой чай как же? – поинтересовалась я (может, ресницы и не похожи на стрелы, зато заботливая).

– А я буду одновременно и WebMoney настраивать, и чай пить.

Вскоре Ильдар закончил с виртуальным счетом и объяснил, что мне нужно отсканировать кое-какие документы и отправить администрации WebMoney: тогда я смогу пользоваться всеми возможностями сервиса.

Мне между тем хотелось придумать какой-то сверхоригинальный способ, позволяющий мигом избавиться от пятна. Придумать и поразить Ильдара своей находчивостью и хозяйственностью. Однако в голову ничего не приходило.

Бензин? Ацетон?

И вдруг нахлынули воспоминания. Мы с Танькой, шкодливые пятиклассницы, забрались с пацанами на чердак хрущевки. Мама еще потом, когда нас соседи застукали, требовала, чтобы я призналась, что мы там делали. Почему-то она не верила, что мы хотели мини-приют для бездомных кошек обустроить. Но не в этом суть. Я вспомнила, что когда мы оттуда спустились, у Таньки на платье красовалось коричневое пятно от краски. Откуда оно взялось, мы с ней так и не поняли. Не было на чердаке никакой краски.

Таньке это платье на выход купили и без разрешения трогать не разрешали. Но выход ведь – это что: к тете Любе или в кино с родителями. Скука. Другое дело – предстать во всей красе перед дворовыми пацанами.

В общем, перепугалась тогда Танька изрядно. Мы стирали платье обычным мылом и хозяйственным, терли порошком для чистки сантехники, поливали пятно одеколоном. Без толку.

Потом, когда мы уже устали от бесплодных попыток, а подруга успела пореветь, я (даже не знаю, что на меня нашло) взяла с трюмо лак Танькиной мамы и попрыскала на пятно. Я вроде думала, что вдруг краска превратится в корку и ее можно будет взять да и отковырять. Разумеется, этого не произошло. Зато буквально через несколько минут краска растворилась.

– Я завтра принесу кое-что, попробуем спасти твою футболку, – объявила я.

– Что принесешь? Может у меня это есть?

– Нет, Ильдар, – засмеялась я. – У тебя этого точно нет.

Ильдар, как истинный башкирский джентльмен, предложил, что он сам придет на следующий день, чтобы я не тащила таинственное чудодейственное средство от пятен из корпуса в корпус.

Мне совсем-совсем не хотелось еще раз получать головомойку от коменданта, поэтому я ответила, что чудодейственное средство вовсе не тяжелое, и что я приду сама.

Ильдар кивнул:

– Заметано. Мой сосед Ильюха только в четверг явится, так что нам не помешают.

Зачем он мне про Ильюху сообщил, да и еще и подмигнул? Это он на что намекал?

Вскоре мой чай закончился. Варенье, кстати, из одуванчиков, как оказалось, было сварено (уж не девушкой ли с раскосыми черными глазами?). Ничего себе варенье. Я и не знала, что из одуванчиков что-то путное приготовить можно.

Варенье вареньем, но по-настоящему весомого повода оставаться в 404-й комнате у меня больше не было.

– Подожди, провожу до корпуса, – сказал Ильдар, когда я начала натягивать куртку.

– Я на вахте сказала, что я к тебе по поводу научной работы. Не порть легенду, а то меня завтра не пустят.

Из четвертого корпуса я вышла уже в одиннадцатом часу.

15

Я вышла из теплой общаги в ноябрьскую ночь, поежилась и посмотрела на лесопарк, чернеющий совсем близко к корпусу. Тени деревьев почти касались освещенного лунным светом асфальта вокруг здания. Я стояла на крыльце и почему-то не спешила спускаться со ступенек. Как будто какое-то таинственное нечто держало меня за руку и не позволяло покинуть безопасную территорию в непосредственной близости от двери общаги. Как будто во мне проснулся какой-то древний инстинкт.

Меня охватило совершенно иррациональное ощущение: мне казалось, что я вижу опасность, но информация, полученная с помощью зрительных рецепторов, пока еще не достигла мозга.

Я вгляделась в чернильную темноту, нагло выглядывающую из-за деревьев, коварно усмехающуюся прямо мне в лицо. Но ведь я вовсе не собиралась идти в черноту леса. Мне вон туда – где светло (ну ладно, не светло, но, по крайней мере, видно дорогу). Всего какая-то сотня метров по асфальту – и я у двери во второй корпус.

Я обозвала себя трусихой и фантазеркой и в последний раз посмотрела на лес. Как раз в тот момент, когда я набралась смелости и начала спускаться со ступенек, я поняла, что же меня напрягало все это время. Тень. Тень от стены четвертого корпуса внизу имела странные очертания. Как будто там стоит кто-то. Нет, очертаний человека я не видела. Но выпирающий уголок вполне мог оказаться локтем, а кусочек снизу – частью брючины.

Попросить Ильдара проводить меня? Но вахтерша же… И потом, может, и нет там никого. Да и дорога-то вон она, рядом, за вторым корпусом. Там люди ходят по тротуару. А если громко-громко закричать «Спасите!», то непременно услышат в общаге.

Я в два прыжка преодолела лестницу и понеслась, что есть силы, по дорожке, прижимая к груди нет-бук. Бух-бух, бух-бух, бух-бух, – ударам подошв по асфальту вторил еще какой-то звук – то ли эхо, то ли мое сердце, то ли кто-то следовал за мной. Разбираться было некогда. Да и как тут разберешься, когда от страха перед глазами все мелькает и вертится.

Я отважилась обернуться лишь тогда, когда, зверски рванув дверь, забежала в предбанник своего корпуса – обернулась, прежде чем захлопнуть дверь за собой что есть мочи. Я всего секунду смотрела на дорожку, по которой только что неслась, как ненормальная. Секунды хватило, чтобы увидеть мужчину возле лысого куста сирени. Может быть, воображение, взбесившееся от неистового бега, обмануло меня, но по-моему «пидорка» у того чувака на дорожке была натянута на лицо. И прорези для глаз я, кажется, тоже видела. Впрочем, что там можно было рассмотреть в полумраке. У страха глаза велики.

Я долго сидела на постели, прижав ладонь к груди. Однако маньяк маньяком, а фонетику никто не отменял. Это я уже потом сообразила. Хорошо, хоть Ирка с Ларисой спать не улеглись – то еще удовольствие в темноте тетрадку искать.

Я снова потащила стул в сторону лифта.

Ага, вот откуда этот стереотип про аристократизм и неприступность студенток иняза. Взгляд в туманную даль, глаза с поволокой, обведенные темными кругами, бледность лица. Ну, еще бы. Если бы девочкам с физвоса приходилось учить каждую ночь, уже к концу первого курса они б тоже выглядели куда как аристократично.

Слава богу, на следующий день не пришлось вставать в раннюю рань. Первой пары в расписании не значилось, а значит, можно было не вылезать из постели до 9 часов. Правда, Лариса и Ира встали как обычно, в 7:30, и включили свет, но все равно у меня получалось периодически проваливаться в сон и безмятежно дрейфовать на его волнах, которые лишь иногда выбрасывали меня на поверхность.

Утром, по пути в аудиторию, где у нас должна была проходить фонетика, я встретила Настю. Вернее нет, не встретила, а заметила. Моя единственная общежитская подружка сидела в углу холла, уставившись в одну точку перед собой. Вид у нее был несчастный пренесчастный. Я сразу узнала и этот взгляд, и эту позу. Я сама вот так не раз сидела, после того как наша бесценная Эльвира выливала на меня ушат холодной воды при всей группе.

Я села рядом.

– Привет, Насть. Как дела?

Настя тяжело вздохнула.

– Привет, Оль. Оххх, так себе дела. Я отравилась в прошлый четверг. Скорее всего, йогурт несвежий оказался. Машка, которая со мной в комнате живет, Маргарите сказала, что, мол, Настя с температурой, и тошнит ее. Вообще, это она мягко выразилась: на самом деле рвало меня все утро нещадно. Маргарита ей: «Пусть Настенька лечится. Аналитику на следующей неделе сдаст. Геройствовать не надо – заболела – сиди дома и лечись». К утру субботы меня немного отпустило: ну, во всяком случае, больше не рвало. Однако тошнит-не тошнит, а домой мне нужно было ехать: деньги закончились, да и продукты тоже. И вот как раз по пути к вокзалу я и повстречала Маргариту. Она мне тогда ничего не сказала, но теперь думает, что вся эта история со зверским отравлением – туфта. Думает, я ее так хитро обмануть хотела, чтобы пятницу прогулять.

– Сочувствую, Насть.

Я представила, что бы было, если бы главными действующими лицами истории стали я и Эльвира. Она бы меня прессовала, пока у меня пар из ушей не пошел.

– Смотрит на меня теперь, как на мокрицу, – продолжила Настя. – Сегодня нам с Машкой по трояку за диалоги влепила. За хорошие диалоги. Мы их весь вечер составляли вчера.

– Подойди к ней, объясни, что ты и вправду в пятницу болела.

– Ага. Очень ей нужны детали моей студенческой жизни. Ты вообще представляешь, как при ней можно говорить про просроченный йогурт и закончившиеся деньги? Это ж оскорбит ее святейшество. Прям так и вижу, как она на меня смотрит, как на бомжа, который месяцы и месяцы не мылся.

– И где их только набрали на нашу голову, – протянула я и вдруг увидела, что Ваня – Иван Валерьевич – наш препод по фонетике уже входит в аудиторию.

– Ой, пара уже начинается, не переживай, Насть, все утрясется.

Настя кивнула. Вид у нее при этом был горестный-горестный.

Не зря все-таки я, превозмогая сон, повторяла за диктором в укромном уголке общежитского коридора. Пока Ваня меня слушал, умильная полуулыбка не сходила с его лица. Его «Faultlessly» прозвучало для меня волшебной музыкой, и самооценка подскочила до небес.

Радужное настроение не испарилось даже на Эльвириных парах, тем более что прошли они более или менее гладко. Я даже удостоилась благосклонного кивка головой за то, что одна из всей группы вспомнила нужное правило по грамматике, когда мы разбирали письменное упражнение.

Всю большую перемену я носилась по этажу в поисках Насти: хотела сказать ей еще раз, что все перетрется. Эльвира всего несколько дней назад смотрела на меня, как на ничтожного червяка после того злополучного диктанта, а теперь уже благосклонно кивает. Однако оказалось, что третий курс немецко-английского отделения отправился на стадион – на физкультуру, которая значилась у них последней парой.

Я справилась с тем, что полагалось приготовить к парам следующего дня, на удивление быстро. Наверное, мне очень хотелось, чтобы снова все было «faultlessly». Не то что бы я фанатела от учебы… Но вот это окрыляющее чувство от похвалы мне определенно нравилось. Нравилось ощущать себя толковой.

Так родилась идея для следующей статьи. Я решила, что напишу про мотивацию: про то, как в зависимости от нее у нас по-разному получаются одни и те же действия.

Однако несмотря на то что после пар я занималась старательно и с полной самоотдачей, я ни на минуту не забывала, что вечером меня ждет приключение. Я помнила, что обещала Ильдару принести лак для волос. Точнее, про лак-то я ничего ему не говорила. Просто именно с помощью этого косметического средства я планировала, аки блистательная фея, справиться с пятном от краски на его футболке. И про вчерашнего мужика, который преследовал меня то ли по-настоящему, то ли в воображении, я тоже помнила. Ходить в одиночестве по ночному студенческому городку я больше не собиралась.

В 20:15 (я специально посмотрела на телефон, прежде чем постучать) Ильдар приветствовал меня на пороге своей комнаты.

Я же в ответ на приветствие с торжествующим видом вручила ему лак для волос.

– Что это? Лак? Ты намекаешь, что я лохматый?

– Я тебе сейчас фокус покажу, – объявила я.

Ильдар дурашливо захлопал в ладоши и заверещал писклявым голосом:

– Ура! Ура! Сто лет не был в цирке.

У него получилось настолько комично, что я буквально согнулась пополам от смеха. Двухметровый богатырь, верещащий детским голосом, – это нечто.

В конце концов, мы все-таки приступили к делу.

Я разложила на стуле футболку, обильно полила пятно лаком, а затем ушла в душевую, захватив футболку и не сказав ни слова.

В душевой комнате никого не было. Я уселась на подоконник и стала смотреть в окно. На улице, оказывается, начал накрапывать дождик. Мелкие капельки попадали на стекло, и казалось, что погруженный во тьму лесопарк плачет: плачет, что он стал таким одиноким и пустынным с приходом поздней осени. Я тоже вдруг почувствовала себя одинокой и грустной, как будто все не то и все не так.

Я зажмурилась и потрусила головой. Я же не дерево в лесопарке: сама могу выбирать, где находиться, чем окружить себя, и что делать. Если все не то, нужно найти то. Если все не так, нужно понять, как должно быть. Откуда это дурацкое ощущение, будто я шла-шла по жизни и вдруг наступила в пятно из дегтя, наступила и прилипла?

Пятно! Я расправила футболку на коленях, достала из кармана салфетки (какая молодец, тщательно готовилась к фокусу) и потерла одной из них пятно. Вуаля – пятно исчезло.

Я вернулась в комнату и молча подала футболку Ильдару.

Тот расплылся в улыбке:

– Ты волшебница!

– А то!

Я мысленно показала язык девушке с фотографии на тумбочке.

Потом Ильдар отправил в компанию WebMoney сканы, которые я сделала в университетской библиотеке после пар, и мы снова пили чай с вареньем из одуванчиков. Я рассказала, что была безупречна на фонетике, потому что до поздней ночи бубнила текст в коридоре у лифтов.

Мы смеялись и болтали, и, удивительное дело, – мне совершенно не хотелось уходить, но и целоваться или говорить о любви мне тоже не хотелось. Я подумала, что трудно добиться чего-то, когда точно не знаешь, чего желаешь. Об этом стоило написать статью.

Я спохватилась, когда время уже приблизилось к половине одиннадцатого.

– Ой, – воскликнула я. – Я рискую остаться на лице. Вдруг какая-нибудь принципиальная вахтерша не захочет открыть дверь после 23:00. Это я на твою знакомую тетю Клаву намекаю.

Я засобиралась уходить. Возле двери я задержалась: стояла и переминалась с ноги на ногу. Я не знала, как сказать, что сегодня смотрю на идею проводить меня до второго корпуса совсем не так, как вчера. По сравнению с перспективой снова увидеть тень маньяка в пидорке, поджидающего за углом, мысль о том, что подумает обо мне вахтерша в общежитии Ильдара, казалась не заслуживающей внимания.

– Олечка, что случилось? – с деланным изумлением спросил Ильдар. – Ты хочешь остаться на ночь?

Он снова потешно поднял одну бровь, и я рассмеялась вместо того, чтобы возмутиться. А потом взяла, да и рассказала про встречу с маньяком.

– Олька, ты местным фольклором увлекаешься? Эта байка про маньяка в пидорке до носа передается из одного поколения в другое. Ты наслушалась глупостей от подружек, вот тебе и показалось. А чувак, может, просто шел себе по дорожке и даже не думал за тобой бегать. Ты тень на лице за шапку приняла.

– Ха-ха-ха, – мрачно произнесла я. – Ты, значит, считаешь, что я галлюцинирующая истеричка?

Ильдар внимательно смотрел на меня с минуту, а потом достал из шкафа свитер и натянул на себя.

– Не беспокойся. Вахтерша не подумает о тебе ничего этакого. И потом, ты всегда можешь мне позвонить, я спущусь, и тебя пропустят.

Ильдар снял с вешалки черную куртку из плащевки, надел ботинки, и мы вышли из комнаты. Старушка в стеклянном домике в холле даже не подняла головы, когда мы проходили мимо. Я подумала, что нетипичные у них какие-то вахтерши в четвертом корпусе.

Как только мы оказались на крыльце, я покосилась на угол здания – безупречно ровная линия тени от здания не оставляла сомнений в том, что вчера там действительно кто-то стоял. Я непроизвольно схватила Ильдара за рукав.

Мой богатырь покрутил головой во все стороны, а потом проникновенно произнес:

– Ты знаешь, «Пирацетам» – доступный препарат, он в каждой аптеке продается.

Я нервно хохотнула, а потом объяснила про тень.

Ильдар тяжело вздохнул и приобнял меня.

– Эх, правду говорят, что на инязе вам здорово психику раскачивают. Пей хоть чай с мятой почаще, что ли. Успокаивает. Я тебе правду говорю.

Мы шли в темноте, обнявшись. Я гадала: он воспользовался поводом, чтобы меня обнять, или просто успокоить хочет. Только вот пройти в обнимку 100 метров – это ведь слишком мало, чтобы почувствовать и понять другого человека. Иногда и нескольких лет-то не хватает.

Там, в романтическом полумраке, я уже не имела ничего против поцелуев. Однако когда мы оказались у крыльца, Ильдар просто убрал руку с моей талии и сказал:

– Если твой маньяк ждет в холле, кричи.

Засмеялся и развернулся, чтобы уйти.

Когда я открывала входную дверь во второй корпус, он окрикнул меня:

– Оля! Спасибо за футболку.

Я обернулась и одарила его улыбкой.

«Все равно он будет мой», – всплыла в памяти строчка из песенки.