Текст книги "Под кроной памяти"

– Пора? Ну, в добрый путь! – усмехнулся старик.

– Да, – пробурчал Велибор. – Всего вам доброго.

Двинулся вперед, и расстояние между ним и стариком стало быстро увеличиваться. Весь парк еле заметно задрожал, как если бы озяб от утренней росы и сквозняка, резвившегося между стволами деревьев. Силуэт Велибора скрывался за деревьями, а старик остался стоять. Он чертил на пыльной поверхности дороги ровный замкнутый круг.

* * *

Велибор шел быстрым шагом. Он давно оставил позади парк «Тринадцатое июля» и необычного старца, свернул за здание Влашской церкви и сейчас уже практически достиг цели. На подходе к дому он пробежал пальцами по изгороди.

– Не верю я в совпадения, – еле слышно произнес он, – хоть вера в них и не противоречит здравому смыслу…

Открыл калитку и пошел по мягкой утренней траве. Толкнул дверь, которая оказалась незапертой, вошел в прихожую и опустился на диван.

С виду его дом казался неухоженным и заброшенным. Но как только попадаешь внутрь, чувствуешь, что он слишком живой, здесь даже неодушевленные предметы кажутся понимающими.

В гостиной, напротив входной двери – просторный диван темно-красного бархата, гостеприимно раскрывающий свои объятия.

Здесь же камин с вечно тлеющими углями, над ним репродукция картины Магритта «Возвращение пламени». На полотне – таинственный человек в черном впивается в комнату смелым взглядом. В гостиной – трельяж с зеркалами настолько мутными, что, кажется, если глянуть в них, то увидишь тех, кто использовал мебель много десятков лет назад. Над трельяжем небольшая репродукция картины черногорского художника Войо Станича, на ней силуэт сидящего спиной одинокого человека, перед которым синие небеса, укрытые кусочками облаков, пористый лунный диск и очертания чего-то угловатого и таинственного.

Возле окна с серыми туманными занавесками – маленький столик светлого дуба, к которому приставлены два изящных стула на трех витых ножках.

К стенам прилажены полки, наполненные книгами, разноцветными переплетами, скрывающими за собой чужие неизведанные миры.

На ступенях лестницы, ведущей на второй этаж, лежат радужные блики, падающие от огромного витражного окна сверху. Этот витраж, на котором море в лучах заката и силуэт острова, пару месяцев назад придумал Велибор. В композиции столь много оранжевого, отчего даже в серый день кажется, что в доме солнечно.

Множество вещей поступило сюда из лавочки, которой когда-то владел Велибор. Но в один момент он забросил лавочку, решив отдать Берту некоторые из вещей, и теперь всё хранилось в этой маленькой пристройке.

Просидев на диване с полчаса, Велибор почувствовал, как на него накатывают волны дремоты, которым было трудно противиться, поэтому он крепко заснул. И вокруг всё исчезло на время.

Кому-то, может, становится страшно от того, что привычное глазу исчезает в одно мгновение. Но с непривычки пугающее, пройдя испытание временем, становится обычным.

* * *

Во сне появлялось навязчивое ощущение: Велибора волокли чьи-то сильные руки, но кому принадлежат эти руки и куда они волокут его, было совершенно неясным.

Велибору удалось преодолеть кошмар, он проснулся от сильного толчка и понял, что, свалившись с дивана, лежит на полу.

Приподнялся на неуверенных руках, ощупал лицо и голову, сел и протер глаза. Взглянул на часы – те показывали пять утра.

– Неужели я проспал сутки напролет? – спросил себя Велибор. – Впрочем, это не так важно.

Окончательно проснувшись и воскресив в памяти события минувших ночи и утра, Велибор решил как можно скорее обозначить для себя грань между привидевшимся и виденным. Он поднялся, за несколько минут привел себя в порядок и, выйдя из дома, направился к Берту, который, как-то так вышло, был для него главным слушателем и советчиком. Приблизившись к обители брата, Велибор уже занес было руку над дощатой поверхностью двери, но в последний момент замешкался. Он развернулся и вышел за ворота, решив прежде своего визита побродить и собраться с мыслями.

Он прошел всего несколько десятков метров, как вдруг внезапно позади него послышался звук затихающего машинного двигателя, и уже через секунду раздался знакомый голос: «О, а ты куда это вышел в такую… рвань? То есть, это… в рань».

Велибор обернулся, но тут же быстро отвернулся, чтобы скрыть вспыхнувшее в глазах недовольство. За спиной стоял Генти с двумя собратьями-разнорабочими. Они возвращались из села Негуши, где иногда помогали какому-то человеку с приготовлением пршута, в Донье поле. На них была прокопченная рабочая форма, которую, впрочем, они зачастую носили и на досуге. Все трое были подвыпившими, грязными, от них пахло вяленым мясом и чем-то приторным.

Часто бывало так, что утром, еще затемно, Генти поднимался с кровати и шел к умывальнику, прибитому к сырой стене хижины. Умывшись, он бросал суровый взгляд в кусочек зеркала, косо прилаженного над умывальником, и злился, глядя на обозначившуюся на лбу морщину, нехарактерную для людей его возраста. Пыль, ежедневно оседавшая на его лице, въелась в кожу и придала ей землистый оттенок. Толкнув напоследок своего деда, чтобы тот храпел не так громко, Генти выходил в синеющую прохладу. Всякий раз он вспоминал, какая работа ему предстоит. Иногда он доезжал до Скадарского озера, а затем плелся по проселочной дороге в сторону широких виноградников, над которыми еще витали обрывки утреннего тумана и уже раздавались хриплые, надрывистые голоса виноградарей. Голоса, эхом разносившиеся под куполом небесного свода, терялись среди небывалой свободы, которая им не ощущалась.

Вечером Генти навеселе возвращался домой. Бывало, что первую часть пути он преодолевал в сопровождении других рабочих, среди которых были хорваты, албанцы, боснийцы и т. д. Обнявшись, они шли по проселочной дороге, горланя песни, порой каждый на своем языке, и смеясь. Сплетенная шеренга молодых мужчин раскачивалась из стороны в сторону, и временами крайние в ней ненароком сваливались в придорожные кусты, и их приходилось вытягивать оттуда, что, впрочем, немало веселило всех.

А позади оставались широкие поля, прикрытые темной вуалью ночи, посеребренные лунным светом. И над полями этими таяло эхо неистового веселья, смешанного с отчаянием.

– Куда ты вышел? – повторил Генти.

– Я вышел за ворота, Генти, – ответил Велибор неприветливо и тихо.

Он поежился и поправил шарф, закрыв им часть лица.

– Что? – удивился тот.

– Ты, видимо, хотел спросить, для чего я вышел?

– Я так и спросил, вообще-то, – криво усмехнулся Генти, подойдя ближе неуверенной походкой.

– Я вышел подышать свежим воздухом, Генти, – ответил Велибор, демонстративно набирая полную грудь. – Воздух этим утром необыкновенно свеж!

Велибор подавил в себе призыв тошноты и нерешительно попятился.

– Да ну? Какой еще свеж? Воздух как воздух, – резко возразил парень.

Один из его собратьев зажестикулировал, изображая что-то ведомое им одним, на что Генти громко рассмеялся, кивнул и сделал ответные пару жестов.

– А книга твоя… это самое, где? – спросил Генти заплетающимся языком.

– У меня их много, Генти, неплохая домашняя библиотека, есть очень редкие издания, и все-все мои, например… – Велибор сложил молитвенно руки, – впрочем, какая тебя интересует?

Троица смотрела на него в упор, все они ехидно улыбались.

– Какая вас интересует? – переспросил он, обращаясь уже ко всем.

– Ты же, типа, говорят, что вроде как писатель… писать тут приехал… твоя книга, понимаешь? – пояснил Генти.

– Ах, да!

Велибор почувствовал, как нервно встрепенулось его сердце. Все эти случайные кратковременные встречи с тремя собратьями очень тревожили его, эти люди казались ему неуместными, непонятными и неподходящими для его реальности.

«Но реальность предлагает свое… – подумал Велибор и прикоснулся к холодному стволу рябины, – всегда, когда вижу их, мне вспоминается мышиный король из сказки Гофмана о Щелкунчике, – Велибор изящным движением сорвал двумя пальцами огненную ягодку рябины и приблизил ее к глазам, – никак не получается скорректировать свои ассоциации, а так жаль».

– Эй! Ты чего задумался так? – удивился Генти. – Это же просто вопрос!

Велибор посмотрел на три пары глаз, веки которых от усталости медленно опускались и поднимались, а зрачки с трудом фокусировались на предметах.

«Совсем одинаковые, – решил Велибор, – взгляд, телосложение, даже эта стрижка „под горшок“ у всех троих. У одного только эта нелепая соломенная шляпа».

Велибор шумно выдохнул и резким движением отбросил ягоду рябины в сторону.

– Книга не готова, господа, – с расстановкой ответил он, – она даже не начата, поскольку большая ее часть всё еще здесь, – медленно поднял руку и слегка постучал указательным пальцем по лбу.

– В голове остальное у него, – пояснил Генти.

– Надо же, у него там что-то есть, кроме желания выпендриваться, – заявил парень в соломенной шляпе. – Ничего себе!

– А мы идем с работы, опять пршут делали, – сказал другой, пошатнувшись. – А вчера в ночь пришлось работать на винограднике!

Велибору тяжело удавалось сдерживать желание уйти, и он переминался с ноги на ногу.

– Виноград… – повторил он, – что вы с ним там делаете?

– А что обычно делают на виноградниках? – вскипел Генти. – Много чего!

– Обрезают ветки, например, – сказал парень в шляпе. – Подвязывают… Только это дневная работа.

– Мы в ночь работали! – добавил третий. – Устанавливали масляные печи, чтобы виноград не замерз.

– Печи, значит, устанавливали, – сказал Велибор, – ясно. Это хорошо, хорошо, что вы их установили… А почему вы здесь? В Албании, кстати, сельское хозяйство на высоте.

– Мы работаем! Это ты ходишь целыми днями, пишешь… умничаешь! А что-то есть еще нужно… а то…

– Как гласит старинная черногорская пословица: «Человек родился усталым и живет, чтобы отдохнуть», – объявил Велибор.

Парень замер с вытянутой рукой, сбившись с мысли, и Велибор смотрел на него с горечью и страхом.

«Вот он, памятник человеческому невежеству», – подумалось Велибору, и уголки губ его чуть заметно приподнялись, а возле глаз образовались тоненькие морщинки.

– Что я хотел сказать-то, значит… – напрягся парень, растерянно смотря в небо ясными глазами.

Но Велибор уже не слышал слов, произнесенных Генти и его собратьями. Он смотрел невидящим взором и слушал свой внутренний голос.

«По-детски протянутая рука… – подумал Велибор, – он ждет, что вселенная ниспошлет ему словарь, – Велибор наклонил голову вбок, пристально наблюдая за человеком, стоящим перед ним, – и среди тысяч слов он подыщет несколько нужных и скажет так, как хотел».

– Ладно, пойдем, Генти, а то дед наш, наверное, вдрызг уже! – добродушно сказал парень в соломенной шляпе, грустно вздохнув и крепко хлопнув Генти по плечу.

Велибор отогнал от себя мысли, тряхнув головой.

– Опять ракию спрячет, попробуй потом найди! – сказал другой, сплюнув.

«Нельзя быть сейчас самим собой, – быстро пронеслось в голове Велибора, – если буду медлить, то получу от них кучу компрометирующих вопросов, если сначала в лоб не получу! Так что лучше немного поинтересуюсь их жизнью ради собственной безопасности!»

– Где вы берете этот напиток? – осторожно спросил Велибор.

Покатились со смеху.

– Где вы берете напиток?! – повторил Генти. – Он не знает, что это такое! Не знаешь, где ракию взять?! Ты где родился вообще?

– Я знаю, что это такое, – оправдался Велибор, – просто не интересовался особенностями ее приготовления.

– Сами гоним, не маленькие уже! – сказал один из собратьев.

«Конечно, от потуги их понять, – подумал Велибор, – ближе к ним я не стану».

– Это, наверное, нелегкий труд? – сказал он вслух.

– Да какой нелегкий? – усмехнулся парень в шляпе. – Тут главное, чтобы сусло было наготове да фрукты разные.

– Сахар можно еще, – добавил второй, пошатнувшись.

Велибор осторожно прикрыл нос рукой, стараясь сделать это движение как можно более незаметным.

– Хорошая ракия дымом не пахнет… – Генти застыл с вытянутой рукой, ища подходящее слово, но потом присмотрелся к Велибору.

– А ты чего это кривишься-то?

– Что, прости? – Велибор отнял руку от лица.

– Ты чего кривишься?!

Велибор почесал затылок и громко шмыгнул носом, изображая насморк.

– Я, кажется, немного простудился, наверное, пора мне, да и вам тоже… неподходящее это занятие – стоять на холодном воздухе ранним утром и обсуждать секреты приготовления этого удивительного пития.

– Простудился, вот еще! – ощерился Генти. – Мы, бывает, ночами работаем! А еще на пастбищах! И в холод собачий! И ничего, не плачем!

– А ты заходи как-нибудь к нам, чтобы на холоде-то не болтаться, – оскалился один из собратьев. – Посидим, покумекаем… а что?

– А то столько здесь живешь, и всё соседей сторонишься… – ответил другой парень, поправив соломенную шляпку.

«Не знаю, что думать о себе, – Велибор почувствовал, как его повело в сторону, и приник спиной к стволу рябины, – но я чувствую неприязнь, потому что они другие… – лицо Велибора сделалось жалостливым и жестким, – они невежественны и жестоки, но я не боюсь их. Наверное, я утратил страх и совесть!»

– Спасибо, – выдохнул Велибор, отойдя от рябины, – но я, пожалуй, не приду… Нам с вами не о чем разговаривать, давайте не будем в угоду ненужным забавам расходовать многоценное время!

Велибор медленно развернулся и направился к дому Берта.

– Ишь, как говорит! А он свое время, можно подумать, всегда правильно расходует! – негодовал Генти.

– Никакой пользы от него! – крикнул кто-то из собратьев.

– Вот отец-то у них нормальный мужик, если бы не он, то… – начал было говорить третий, с головным убором.

Велибор остановился и с такой силой сжал кулаки, что почувствовал, как хрустнули фаланги пальцев. Глаза его наполнились гневом и отчаянием.

– Это не мой отец! – крикнул он с надрывом. – Не мой! Ясно вам?!

Он услышал, что собратья заспорили и Генти крикнул что-то на албанском, а затем краем глаза увидел, что парень в соломенной шляпке сдерживает готового броситься Генти, приговаривая ему что-то, но резкий шум в ушах, возникший от переполнявшей его ярости, помешал разобрать слова.

– Непросвещенным в мире тесно, – процедил Велибор сквозь зубы и продолжил свой путь. – Вот дьявол! Неужели все они в курсе того, что я собираюсь написать? Так я теперь обязан!

* * *

Прежде чем постучать в дверь, Велибор постоял немного на пороге, пытаясь укротить пыл, чтобы, представ перед братом, сразу же поведать о своих приключениях, избежав упоминаний о встрече с Генти и его собратьями.

Придя в себя, он осторожно постучал в дверь. Через несколько секунд она отворилась, и показался силуэт Берта. На нем была черная пижама, растрепавшиеся волосы его упорно лезли в глаза.

– Велибор?! – Берт удивился, широко открыв и без того выпуклые глаза, и быстро заморгал.

Велибор рассматривал носки своей обуви.

– Я, видимо, хожу во сне…

– Что? Да входи же ты!

Распахнул дверь и отошел, пропуская брата. Тот вытер обувь и бесшумно вошел внутрь. Берт же расположился в кресле, в его карих глазах читалась усталость.

Альберта расстраивало поведение брата, который, по его мнению, всё время пребывал в состоянии ненужного поиска. Он считал, что стоит стремиться к успеху, и давно лелеял мечту уехать в Дортмунд, к родственникам по отцовской линии, чтобы получить там второе высшее в местном техническом Университете на факультете экономики и социологии. В качестве запасного варианта он рассматривал Подгорицу или Белград – одним словом, большой город, предоставляющий больше возможностей, и где нет такой сплоченности, что каждый знает друг друга в лицо. Временами Альберт чувствовал себя зажатым, ему казалось, что эти величественные черные горы душат его, замыкая свободу.

– Как так – ходишь во сне? – Берт подпер рукой подбородок и приготовился слушать.

– Я не знаю, Берт, вчера я очнулся на лавочке в парке «Тринадцатое июля», встретил там одного старика, и тот сказал мне, что несколько раз видел меня спящим в различных местах города под утро.

– А днем ты что делал?

– Спал, Берт, я спал целые сутки…

Велибор стоял посреди комнаты со скрещенными на груди руками, серьезный и напряженный.

– Ну ничего себе! – Берт покачал головой.

Послышалось скрежетание, недовольное ворчание, дверь скрипнула, и в комнату ворвалось рыжее облако шерсти, которое тут же принялось прыгать и скулить. Следом за псом вошла девушка с длинными огненно-рыжими волосами, она сонно улыбнулась и кокетливо подмигнула. Кружевная сорочка ее была до неприличия коротка, и девушка с притворным смущением потянула ее полы вниз.

– Ой, Велибор! – воскликнула она. – А ты чего это здесь делаешь?

– Я… я пришел к Берту, – Велибор на миг закрылся шарфом.

– Ну вот, – Катарина надула губки и грустно вздохнула, – а я решила, что ко мне!

Девушка прошла в комнату, села на диван и пригладила растрепавшиеся волосы. Пес продолжал носиться по комнате, громко фыркая и скуля.

Катарина часто кокетничала и улыбалась, но сквозь ее улыбку проглядывала засевшая обида на обстоятельства. Она росла без матери – той пришлось уехать за границу, – и временами в девушке разгоралась ревность общего отца к брату. Но Катарина никогда не признавалась в существовании этой обиды ни себе, ни другим. Она была упряма и бесцеремонна, и все свои желания старалась исполнять вопреки морали и тактичности. Ее изумрудные глаза хитро сверкали из-под огненной пушистой челки, а от нее самой часто веяло каким-то наивным коварством.

Иногда к девушке приходили нарядные посылки от матери: волшебные коробочки, таящие шелковые платья, ароматные духи, косметику, шоколад и прочие женские премудрости.

Раз в неделю раздавался телефонный звонок, и в трубке звучал мелодичный женский голос. Разговор всегда был недолгим, но продуктивным: мать никогда не справлялась о жизни отца и брата, ее интересовала исключительно судьба Катарины.

Переезжать к матери девушка не стремилась, поскольку привыкла к Цетинье и не хотела покидать друзей и свою маленькую уютную комнатку. К тому же ей мешала гордость: несколько лет назад мать уехала, оставив ее на попечении отца и старшего брата, а теперь вдруг решила так запросто всё исправить.

– Флирт, это всё ты меня разбудил, – сказала Катарина, играя с собакой.

– Флирт, а ну спать! – вскипел Берт, он вскочил из кресла, схватил пса за ошейник, с силой затолкал его в чулан под лестницей и захлопнул дверь, подперев ее палкой. Пес обиженно пролаял, но быстро угомонился.

– Берт! – недовольно крикнула Катарина. – Зачем ты его всё время запираешь в чулане? Вот сам бы просидел там хоть бы минуту! Не думаю, что тебе такое понравится!

Велибор, словно не заметил никакой канители, лишь сказал привычное: «Сумасшедшая дворняга».

– Не дворняга он, а ирландский сеттер, просто не чистопородный, – возразил Берт, стряхивая шерсть с рук. – Катарина, иди спать! Чего ты вообще проснулась?

– Это Флирт меня разбудил! Он начал скулить и скрестись в дверь! – расстроенно заявила девушка, накручивая на палец прядь своих огненно-рыжих волос. – Велибор, а как у тебя дела?

– Всё… хорошо, спасибо.

– А зачем ты пришел тогда? – хихикнула Катарина.

– Катарина, – вскипел Берт, – иди спать! Он пришел ко мне! А тебе сегодня в школу!

– Берт, – девушка вскочила с дивана, – я уже не маленькая, поэтому не нужно мною командовать! Это последний класс, у нас почти все прогуливают!

– Эй, посмотрите на часы! Вы чего так расшумелись? – хрипло донеслось со второго этажа.

– Извини, пап, будем тише, – виновато ответил Берт, – у Велибора тут важное дело просто…

– Прости, пап… – промолвила Катарина и поплелась в свою комнату. На пороге она обернулась и отправила Велибору воздушный поцелуй, на который он притворно улыбнулся в ответ.

– Доброе утро, дядя, – рассеянно бросил он.

– Ох, уж доброе, – раздалось сверху. – И что там у вас за важные дела?

– Черт! Нужно было тише, – громким шепотом выругался Берт.

Прошло несколько мгновений молчания, после чего Берт заговорил вполголоса.

– Слушай, этого не может быть. Ты здесь уже два месяца, наверное, я бы заметил, что ты страдаешь лунатизмом?

– Я думаю, что мог не заметить, – Велибор медленно ходил по комнате, – ведь я живу в соседнем доме, хоть дома и за одним забором… Но калитка не скрипит, поэтому ты мог попросту не слышать, как я выхожу.

Берт задумался.

– Хочешь сказать, что несколько ночей ты бродил где-то, возвращался, просыпался утром в своей кровати, а вот именно сегодня очнулся на лавочке в парке? – с сомнением в голосе произнес он. – К тому же ты всё равно замечал бы что-то неладное, например, грязь на одежде или еще чего, да и ребята могли тебя подметить.

Велибор подошел к шкафчику, осторожно взял с полки фарфоровую фигурку голубя, повертел ее в руках и, обнаружив скол на месте одного из крыльев, со всей силы придавил место скола к тыльной стороне ладони.

«Когда я слышу истории о том, как кому-то не верят, – раздалось в его мыслях, – то всегда удивляюсь, потому что знаю: всё равно найдутся те, которые поверят. Нужно, чтобы о твоей правде знало как можно больше людей, тогда ты увидишь того, кто поверит».

– Не знаю, Берт, а кто меня мог подметить?

– Например, Милан или Йована, или Катарина, или Генти с его компанией, он точно бы сообщил об этом, не упустил бы шанса тебя обсмеять.

– Милан, кроме своей Йованы, больше ничего не видит вокруг, а Катарина не просыпается так рано, – с недоверием сказал Велибор.

– Зря ты так на Милана, – расстроился Берт, – ты же их не знаешь, а я знаю уже больше десяти лет… Им сейчас по двадцать, и они уже пять лет как живут вместе, а до этого с пеленок возились. Уж поверь мне, у них давно прошел тот период, когда всё кругом кажется радужным. Они встают с первыми петухами, они бы тебя заметили!

Велибор продолжал безмолвствовать, будто всё, что он сейчас слышал, не имело никакого смысла.

– Милан, между прочим, в восхищении от того, что ты весь такой творческий, – усмехнулся Берт, – а ты к нему, мне кажется, не очень расположен.

Велибор наконец поднял глаза.

– Я вижу, Берт, вижу, но это не восхищение, а… – он пощелкал пальцами, пытаясь подобрать слово, – что-то похожее на стремление войти в доверие. Только зачем мне это?

– Ладно, не о том сейчас речь, – отмахнулся Берт. – В любом случае тяжело не заметить тебя, валяющегося посреди улицы. Или где ты там обнаружился?

– Понимаешь, всё дело в том, что я не помню, как попал в парк, да еще рассказы этого старика нагнетают лишнее…

– А что вообще за старик? – всполошился Берт. – Я что-то сразу не спросил!

Велибор поставил фигурку голубя на место и потер руку – на коже осталось маленькое красное пятнышко.

– Он мне не знаком. У него такие светлые лучистые глаза, знаешь, как будто…

– Ой, Велибор, – перебил его Берт, – давай без этой своей романтики, я не могу помнить цвета глаз всех здешних стариков. Может, у него были какие-то явные отличия?

Велибор закрыл глаза руками, резко сел на диван и покачал головой.

– Не помню… Больше ничего не помню, – с грустью ответил он.

– Да уж…

Берт поднялся из кресла и прошел на кухню поставить чайник. Послышалось щелканье зажигалки, шум чайника, а потом из-за двери пошел еле заметный дымок. Берт вернулся с сигаретой в зубах.

– Так, мне всё это в любом случае не нравится… Я, конечно, не очень-то верю, что ты ходишь во сне, но как ты мог оказаться в парке? – Берт замялся, а потом как-то погрустнел, рассматривая тлеющий кончик сигареты. – Знаешь что, Велибор, мне кажется, что тебе неплохо бы сходить к врачу, на всякий случай…

Ребята долго молчали. Велибор сидел, обхватив голову руками.

«Если бы я только обладал феноменальной памятью, – пронеслось в его голове, – то проблем никогда бы не возникало. Я бы прочел необходимые книги, заполнил бы свой разум информацией, которая не дала бы пасть моему духу ни при каких обстоятельствах».

Берт докурил сигарету и вмял бычок в переполненную пепельницу, стоявшую на тумбочке возле кресла. Лицо его было хмурым.

Раздался звук закипевшего чайника, Берт поднялся из кресла и прошел на кухню. Зазвенела посуда, послышалось бульканье воды и мягкий звук сочившегося пара.

– Берт! – Велибор резко поднялся на ноги. – Я, кажется, вспомнил!

– И чего вспомнил? – Берт выглянул из кухни с чайной ложкой в руке.

– Он был в сером плаще с оторванными пуговицами, и еще у него была трость, похожая на обточенную палку.

Берт замер, потом вернулся в кухню.

– Я уж было подумал, что ты вспомнил, как оказался в парке, – разочарованно произнес он.

Велибор снова опустился в кресло и вцепился в подлокотники. Вскоре Берт вышел из кухни с двумя чашками чая и протянул одну Велибору. Тот рассеянно поблагодарил, поставив чашку на пол возле кресла.

Берт отхлебнул глоток и задумался, отчего сделался вмиг растерянным и озадаченным.

– Этот старик, которого ты мне описал, он полоумный, и не стоит верить его словам…

– Ты в этом уверен? – насторожился Велибор. – Мне кажется, что он не местный. Я его раньше вообще не…

– Разумеется, уверен, Велибор! Я столько лет здесь живу! Как только ты сказал про плащ и трость, я сразу понял, о ком ты! – Берт поставил чашку на тумбочку. – Он хорват с какого-то островка, достала его вся эта рыбалка, вот он сюда и приехал! На улице он болтается частенько, ты просто невнимателен, – с придыханием протараторил он.

– Вот так, да… – Велибор подпер рукой подбородок.

– Ты сейчас прямо как герой фильма, – усмехнулся Берт, смешно сморщив нос, – встретил местного дурачка и принял его за провидца, когда все в округе знают, что тот дурачок.

– Ни за кого я его не принимал, Альберт! Но дурачком он мне не показался… так, странный немного.

– Конечно, конечно… Ладно, забудем про него, это всё неважно.

– Неважно…

– Ты вроде как ехал сюда для того, чтобы написать что-то… Оставил, значит, все эти апартаменты с туристами на маму, а сам тут с ума сходишь?!

– Знаю, – встрепенулся Велибор, – я пытаюсь, но у меня не получается, наверное, потому что не знаю, для кого это.

Велибор повернулся в кресле и прислушался, на его лице застыла гримаса удивления. Он хлопнул по карману своего пальто, достал оттуда хрустящий смятый листок бумаги и распрямил его.

– Интересно, когда я успел это написать?

– Что там? – Берт вытянулся.

Велибор повернул листок к брату.

«Однажды…» – значилось там.

– Однажды?! – воскликнул Берт. – Это что, снова твое творчество?!

Велибор порвал листок на части, смял их, прицелился и бросил в топку камина.

Берт посмотрел, как комочек бумаги начинает менять форму, темнеть, уменьшаться, и чиркнул колесиком зажигалки.

– Я вот тут подумал… Кому это вообще нужно? Кто будет это читать? В мире тысячи писателей, поэтов, в конце концов, есть кино, театр, музыка – столько всего! Тебя же просто затопчут! Тебя никто не услышит!

– И что прикажешь делать? – проникновенно поинтересовался Велибор.

– Велибор, у тебя же была собственная лавка, ты неплохо ладил с торговлей. Все это видели: и мама, и я, и мой отец – все отмечали твои успехи! – Берт всплеснул руками. – Но вот внезапно ты всё бросаешь, становишься каким-то чудным! А в последние дни так и подавно. Что стряслось?

– Я всегда казался кому-то чудным, Берт, – удивился Велибор, – и у меня всегда было желание творить.

– У многих есть такое желание, и что с того?!

– Берт, давай оставим этот разговор.

– На нашей планете стало слишком много людей! Теперь уже не так просто до кого-то докричаться, понимаешь? – не унимался Берт.

– Берт, пожалуйста, оставим!

– Ладно… – Берт закрыл лицо руками.

Комната вновь потонула в молчании, слышались только тихие звуки, которые издает каждый дом. Но вот в открытое окно ворвались скрипучие голоса местных петухов, и воздух задрожал.

– Еще кое-что… – нервно сказал Велибор.

– И что же? – спросил Берт уставшим голосом.

Велибор собрался с мыслями.

– Я понимаю, что это прозвучит несколько странно.

– Уже и не знаю, чем ты сможешь меня удивить.

– Тяжело говорить тому, кто озвучил свое неверие, но я всё равно скажу…

Стрелки часов на стене со скрежетом отмеряли время. Велибор оживленно рассказывал про то, как оказался в театре, где был единственным зрителем. Берт кивал, курил и время от времени недоверчиво усмехался, стряхивая с сигареты пепел. Свет за окном утрачивал мягкость, становился более отчетливым – утро неизбежно отступало. Температура чая в чашках падала. Из окна слышался шум: редкие люди наполняли улицы, спеша по возникшим делам.

Пружина в одном из кресел издала гитарный звук, Велибор окончил повествование.

– Думаешь, что это не сон? – спросил Берт немного погодя.

– Выглядело, как реальность, – Велибор почесал затылок. – Единственное, что меня смущает, это то, что я не помню подобного места в городе. Что это могло быть? Действительно здание театра или попросту просторный подвал?

– Я тоже о таком не знаю, всё же странно это, – покачал головой Берт.

– Этот кто-то решил, что может послужить для меня временным божеством! Не знаю, как он определил, что я теряю веру, быть может, это заметно. Но почему он выбрал именно меня? – Велибор закрыл глаза. – В общем, несмотря ни на что, в истинности произошедшего со мной я не сомневаюсь, всё там было таким искренним. В конце концов от моего творчества никому выгоды нет. И всё это уже исчезло, не знаю, вернется ли вновь. А верить нужно только себе, я себя не подведу, наверное. И теперь у меня снова есть надежда!

– Надежда? – удивился Берт, широко раскрыв глаза. – Так она у тебя всегда была, Велибор. Это же универсальная штука на все случаи жизни! Но дело не в этом. Подожди… А если это всё твое воображение? Если не было никакого театра?

– Это не так важно, Берт, я чувствую, внутри что-то надломилось. Я это чувствую так ясно!

– Ясно, значит, – повторил Берт, потирая руки. – Может, всё же сходишь к доктору, а?

Велибор с тревогой в глазах посмотрел на брата.

– Да шучу, – усмехнулся тот. – Но в любом случае тебе решать…

Тут послышалась глухая музыка, первые ноты песни «Road to Hell» легендарного британского музыканта Криса Ри разбудили тишину. Берт с удивлением достал из кармана телефон, музыка стала громче. Щелкнул по кнопочке и уткнулся в экран.

– Марьяна? – тревожно спросил Велибор.

– Она… – Берт нажимал на кнопочки мобильного.

– У тебя всегда на звонке эта мелодия. Тебе нравится песня? «Дорога в ад».

– Да, нравится. В машине особенно люблю ее слушать.

– Ты же знаешь ее историю?

– Да, ее все знают. Как-то раз Крис Ри застрял в пробке на лондонской кольцевой магистрали, в тот момент он и написал слова к песне…

– Нет, Альберт, там еще кое о чем. О том, что отчаянное стремление подниматься выше по социальной лестнице не принесет тебе ничего хорошего.

– На что это ты намекаешь? – Берт поднял голову.

– Я просто, чтобы ты знал… – Велибор сложил руки вместе. – Марьяна так рано… Сейчас еще восьми нет…