Текст книги "Под кроной памяти"

Смотря на окружающее, Велибор улыбался и чувствовал, что он не один. Постепенно это ощущение стало ближе, острее, он осознал, что в его спину целится чей-то упорный взгляд. Велибор долго не мог поверить в его реальность, потому как только что подумал о возможном собеседнике. Неуверенно обернулся, и зрачки глаз его расширились.

На расстоянии нескольких метров от него стоял я – человек в длинном темно-зеленом плаще. Руки мои покоились в карманах, волосы шевелились от легкого ветра. Я был повернут спиной к Велибору и смотрел на далекую гору в сторону разгорающегося заката.

Велибору не давало покоя удивительное ощущение: ведь он так отчетливо чувствовал на себе взгляд, но перед ним сейчас была моя широкая спина.

– Люблю закат! – заговорил я низким бархатным голосом. – Когда смотрю на него, то ощущаю себя свидетелем великого свершения. Чувствую, как сама Вселенная обращается ко мне с напоминанием о неумолимости времени. И на фоне этой угасающей красоты во мне просыпается сострадание к себе, и жажда жизни перебивает желание смерти, и верю я, что в грядущем дне опять найду якорь, который поможет мне удержаться, вот так…

– А я… а я не знаю, люблю ли я его, – неуверенно проговорил Велибор, – я его никогда не ощущал до конца. В Пржно, где я родился, его было так много, что я к нему привык. Я жду особенного заката, моего…

– Можешь не сомневаться, что любишь, – я взмахнул рукой, – эта любовь была заложена в тебе в самую первую секунду, как возник ты сам, вот так…

– Может быть, и так.

Гора казалась огромным, крепко спящим чудовищем, сон которого невозможно потревожить. Чудовищем, что охраняет солнечный свет от людского равнодушия.

На небе было ярко и безоблачно; временами то там, то здесь проносились дружные шумные стайки вечерних птиц. В какой-то момент Велибору показалось, что он теряет самоидентичность, сливаясь со всеми людьми мира, живущими сейчас, почившими много веков назад и еще не родившимися.

Велибор неотрывно смотрел на мой силуэт, он пребывал в ожидании.

– Всю свою жизнь я стараюсь избегать пустых помыслов, не подкрепленных ничем, кроме веры, – замысловато сказал я. – Но сегодня я решил поступиться этой идеей и, толкаемый своею верой, пришел сюда, вот так…

Велибор потер затекшую шею и понял, что уже давно сидит вполоборота ко мне. Тогда он поднялся и повернулся в сторону заката.

– А во что вы верили?

– Верил я, что встречу человека, который поспособствует скорейшему решению одного вопроса, который уже давно мучает меня.

– И вы его встретили?

– И я имею честь говорить с ним в данную минуту, вот так, – бодро сказал я.

– Вот как, – удивленно повторил Велибор. – А что за вопрос вас так мучает?

Я развел руки в стороны и некоторое время стоял так.

– Ты, конечно, проходил мимо летней сцены?

– Еще бы, и не раз. Я не только проходил, но и останавливался возле нее, чтобы посмотреть на лес в ее монументальном присутствии.

– Монументальном присутствии… Эта сцена давно молчит, и я хотел бы немного оживить ее!

Велибор не знал, что ему ответить, поэтому терпеливо ждал, когда я продолжу свое повествование.

– Ты только представь, – маслено сказал я, – софиты, прожекторы, занавес, кулисы, декорации! Вот так… И так много людей собралось, что перед сценой на траве в качестве дополнительных сидений пришлось расставить всевозможные стулья, кресла, лавочки, табуреты. В кронах деревьев прячутся колонки, из которых льется прекрасная музыка! А может быть, даже не из колонок льется музыка, а творит ее целый оркестр: скрипачи, трубачи, пианисты!

Велибор слушал с восхищением, он посмотрел вдаль, пытался угадать там очертания летней сцены, чтобы глубже погрузиться в мою фантазию.

– Я нашел нескольких прекрасных актеров, – продолжал я, – но у меня нет пьесы! Я не хочу ставить то, что уже было поставлено. Мне нужна новая, никем не тронутая суть! Мне нужны новые герои, новые слова, новые истины!

– Вы хотите, чтобы я написал вам пьесу? – неуверенно спросил Велибор.

– Еще я бы очень хотел, чтобы ты успел до того, как она уедет, – ответил я с проскользнувшей робостью.

– Кто она?

– У нее уже есть билет в один конец, – я стал говорить тише, словно посвящая его в свою тайну, – очень далеко, в те края, где стройные пальмы мерно покачиваются на ветру, где безбрежный океан шепчет свои молитвы, где всё кажется таким сказочным и волшебным, что у попавшего туда память тут же засыпает крепким сном… Но я так хочу, чтобы, засыпая, она пожелала бы вновь проснуться! Вот так!

Велибор неожиданно для себя понял, что тронут моими откровениями.

– Вам нужна пьеса? – вновь спросил он. – И как мне ее вам передать?

– Через два месяца я должен буду стоять на этой сцене и возвещать о новом витке своей карьеры, которым станет эта постановка!

– Хорошо, но вы, должно быть, захотите ознакомиться с предварительным вариантом пьесы?

– Пожалуй, – спокойно согласился я. – Буду на берегу Скадарского озера, в километре к западу от форта Лесендро, через три недели, в это же время. Форт будет виден вот с этого ракурса.

Я извлек из кармана фото.

– Я не знаю, сколько сейчас времени, – заметил Велибор, внимательно изучая снимок, – и какой сейчас день…

– Я тоже не знаю, – мне стало смешно, – но я думаю, что это не помешает нам встретиться.

Я, так и не обернувшись, в знак прощания поднял вверх руку в черной перчатке и начал отдаляться. Велибор тоже поднял руку, но спешно опустил ее, подумав, что я не увижу этого жеста.

– До встречи, добрый волшебник, – тихо сказал он.

С этого момента ни одна мысль больше не тревожила Велибора. Осознание того, что в нем кто-то нуждается, заглушило все. Он шел, не чувствуя ног, ничего не видя и не слыша вокруг.

Уже совсем повечерело. Силуэты людей, спешащих по домам, размыто мерцали на потемневших стенах домов; длинные, искаженные светом фонарей тени расползались в разные стороны.

* * *

Придя домой, Велибор трясущимися руками вытащил из ящика стола свой блокнот.

Стул был придвинут к шкафу, где он еще утром проводил поиски чего-то необходимого, что, по его предположению, таилось на верхних полках. Велибор решил не тратить время на то, чтобы возвращать стул на его привычно место, он согнулся над столом, упершись в него локтями.

Руки ломило от непривычного положения, ноги подкашивались, но он, не обращая внимания на претензии собственного тела, продолжал быстро писать.

Зашифрованные пазлы его безумной фантазии чернильными разводами оставались на желтоватых, подкопченных временем листках.

* * *

Утром Велибор лежал в постели и смотрел в потолок. Веки его были припухшими, на лбу обозначилась тонкая морщина. Должно быть, он полночи истратил на то, чтобы набросать хотя бы план.

Прогнав остатки сна, Велибор обнаружил, что неистовый душевный подъем остался в минувшем дне, и не мог понять, почему не удалось удержать его.

«Три недели – это не так много», – стало первой мыслью, посетившей Велибора. Медленно поднялся с кровати и первым делом подошел к письменному столу, где, подобно пасьянсу, были разложены несколько листков, выдранных из блокнота. Они были с неровными краями, исписанные, смятые, разорванные, видимо, оттого, что Велибор прилагал чрезмерно много усилий, нажимая на ручку. Поверхность стола была повреждена, на ней виднелись вмятины и синие размытые пятна чернил.

Велибор взял один из листков и, пробежав глазами по нескольким строкам, покачал головой. Вздохнув, он положил его на место и взял следующий. Так он изучил несколько листков, после чего вернулся к кровати и тяжело опустился на нее, вперив взгляд в пол.

– Вот оно, мое творчество… Сюрприз, Велибор…

Немного погодя он с подозрением покосился на письменный стол: с этого ракурса казалось, что он завален незавершенными фигурками оригами.

– Лучше бы я и правда учился искусству оригами…

Велибор был очень расстроен, обнаружив, что весь разорванный блокнот исписан фразами, объединив которые едва ли можно было получить цельный текст.

«Впрочем, можно… – подумал он, – там много чего не хватает… нужно придумать еще несколько деталей…»

– Я же не бездарность! – крикнул Велибор.

На улице послышался лай Флирта. Велибор поднялся с кровати и быстро подошел к окну. Выглянув во двор, он увидел пса, который весело прыгал возле калитки, ожидая, когда же Берт откроет ее и выпустит его на свободу. За забором стояли Милан и какой-то незнакомый парень в грязной одежде, он беспокойно о чем-то рассказывал, склабился и постоянно сплевывал на землю.

Лицо Велибора сковало привычной маской, он почувствовал, как его подбородок дрогнул, и постарался остановить спазм, приложив руку к лицу.

«Наверняка кто-то из компании Генти, – предположил он. – Чего ему, интересно, здесь потребовалось?»

Свистнул. Флирт тревожно гавкнул, Милан поднял голову, приветливо улыбнувшись, парень в грязной форме замолчал и сплюнул, а Берт, сложив руки козырьком, взглянул в окно.

– Доброе всем… – бросил Велибор.

– Привет, Велибор, – отозвался Милан.

Незнакомый парень, не поднимая глаз, помахал рукой в знак приветствия.

– Мне нужно с тобой поговорить, – обратился Велибор к брату.

– Что-то настолько важное, что я должен отложить прогулку с Флиртом?

– Для меня важное.

– Ну, хорошо, – пожав плечами, согласился Берт.

– Как твои дела, Велибор? – спросил Милан.

– Все хорошо, спасибо. А твои дела? Как они?

– А у меня такая история! Менял вчера колесо на одном фордике, что-то не так пошло, домкрат будто сломался, ну и меня чуть не расплющило! Йована говорит, что после этого я как заново родился!

«Заново родился, – подумал Велибор, и в глазах его мелькнула ухмылка, – а так и не скажешь… даже рубашка на тебе всё та же с аккуратной заплаточкой».

– И как ощущения от мира? – вслух поинтересовался он.

– Что? – растерялся Милан.

– Ты же заново родился, – пояснил Велибор.

– Ах, это! – Милан хлопнул по забору. – Да всё так же, в мире всё так же!

– Да, понимаю, мир, конечно, неизменен, – хитро улыбнулся Велибор, – только вот…

– Я принес их, – перебил его Милан, помахав старой тетрадью в сиреневой кожаной обложке.

– Стихотворения?

– Да, – обрадовался Милан, – я их перечитал сегодня в очередной раз.

– Я посмотрю, Милан, если тебе так важно мое мнение.

– Ты же, как это говорится, – Милан задумался на миг, – мастер слова!

– Неприкрытая лесть.

Милан передал Берту тетрадь, и тот запустил ее.

– Есть, – улыбнулся Велибор, потрясая пойманной тетрадью.

– Этой вот обложке очень много лет, ее прадед мой сам сделал!

– Недурно, – Велибор нахмурил брови.

Берт подошел ближе к окну и сказал громким шепотом так, чтобы никто кроме брата его не услышал.

– Что-то вы рано поднялись сегодня, ваше величество, да еще и в своих покоях, а не в какой-нибудь подворотне, как вам это свойственно…

Велибор сделал удивленное лицо.

– Уже забыл о словах местного мудреца, который видел тебя спящего на городских улицах?

– Ах, да… со мной всё в порядке, – Велибор заломил руки и кивнул на незнакомого парня. – А это кто?

– Человек… – Берт пожал плечами.

Велибор вопросительно молчал.

– Да не знаю я его, – протараторил Берт в обычной своей манере, – он на недельку, проездом… знакомый Милана, вроде пастухом трудится.

– А в Албании сейчас, значит, пастбищ нет… Ясно.

– Да что ты заладил про свою Албанию?! Может, нам с отцом тоже уехать? Всё, я ухожу, скоро вернусь… Кстати, – Берт замер на миг и расплылся в улыбке, – Лиен из аптеки передавала тебе привет! Ой, всё, молчу, – Берт притворно хлопнул себя по губам, – я совсем забыл, у тебя же идеал!

– Звучит как диагноз.

Берт ухмыльнулся, смешно сморщив нос, поманил пса и двинулся к забору. Открыв калитку, он посмотрел по сторонам и быстро пересек проезжую часть. Милан и незнакомый парень разошлись в противоположные стороны. Фигура Велибора осталась стоять возле окна безмолвно и недвижимо.

– Привет из аптеки… – пробубнил он. – Я должен придумать пьесу! Нет необходимости слать мне приветы Лиен…

Закрылись створки, заскрипели старые половицы, тяжело вздохнула кровать.

– Как странно устроен мир, всеобщее благо держится исключительно на эгоизме…

* * *

Ночью, когда многоголосый гомон Цетинье сошел на шепот, Велибор обнаружил себя сидящим на ступенях своего маленького домика. Он с трудом помнил, когда и как очутился здесь, поэтому вид имел совершенно растерянный. Кто знает, может быть, он бродил по улицам городка и черногорским лесам, а может быть, так и провел весь день дома.

Открылась калитка, и черные высокие сапоги заскользили по ворсистой лужайке.

– Велибор, – зашептала Катарина, – я уходила, было восемь, а сейчас уже почти десять, а ты всё сидишь!

Велибор поднял глаза и посмотрел на нее.

– Я, видимо, заснул, – ответил он, пожав плечами. – А тебе разве можно выходить на променад, когда так поздно?

– Не знаю, я ни у кого не спрашиваю разрешения, – хмыкнула Катарина, – я же не третьеклассница!

– Когда я учился в третьем классе, тебя еще на свете не было, – задумчиво произнес Велибор.

– Я догадываюсь, – иронично заметила девушка. Она извлекла из маленькой сумочки тонкую сигарету и розовую лаковую зажигалку.

– Ты что, тоже куришь? – удивился Велибор.

– Я изредка, – отозвалась Катарина. Она стояла, опершись на забор, курила и смотрела на небо. Струйки дыма, выходившие из ее пухлых губ, покрытых блеском, казались ему розовыми на фоне звездного черного неба.

– Ты странный, – Катарина выпустила струйку дыма и улыбнулась.

– Чего во мне странного…

– Да взять хотя бы твою манеру одеваться, – хмыкнула Катарина, – и кто такое носит? Шарф твой еще прапрадедушка надевал, наверное. Это же старьё! А еще ты бумажными обрывками разбрасываешься и болтаешься по городу в одиночестве. И в школе про тебя спрашивают, всё ли с тобой в порядке. Но я говорю, что очень даже в порядке, что ты писатель… и что тебя не понять.

Велибор искренне рассмеялся.

– Еще в детстве у человека появляется желание подсмотреть за кулисы для того, чтобы обнаружить чужие слабость или силу, – протирая глаза, заговорил Велибор. – Наверное, я твоим одноклассникам в утешение. Такой одичалый душевнобольной… растерявший остатки своего потенциала.

– Я же знаю, что тебя не понять, но это не плохо…

Катарина кокетливо намотала локон на палец и прикусила губу. Она еще немного постояла безмолвно, отмахиваясь от гудящих комаров, а потом направилась к дому, напевая что-то себе под нос.

– Тебя комары почему-то не кусают. Наверное, дурная кровь, а меня и Берта кусают, и папу тоже, – бросила Катарина через плечо. – Спокойной ночи, Велибор, пусть тебе приснится, что ты великий писатель!

– Спокойной ночи, Катарина!

Велибор остался в тишине наедине с ночью. «Дурная кровь», – усмехнулся он спустя несколько минут, а затем, вспомнив о тетради Милана, потер затекшие колени и прошел в дом, закрыв за собой дверь.

Исчезли все звуки в округе, только лесенка тихонечко скрипнула, выпрямляя дощечки ступеней, словно позвоночник.

В тусклом облачке света, идущего от лампы над крыльцом, клубилась вечерняя мошкара, металась пара теней от ночных суетливых мотыльков.

На листьях крапивы и цветов зарождались полные капли росы, стебли растений еле заметно пошатывались от шустрого сквозняка.

В домике что-то застучало и успокоилось, послышались шаги, дверь отворилась, и показался Велибор.

Он устроился на ступенях, открыл перед собой тетрадь Милана и принялся читать вслух:

 
Солнце светит ярко!
Под дубок я сел,
Жду, когда придешь ты,
Я сказать хотел,
 
 
Что весна проснулась,
И кричат стрижи…
И…
 

Велибор так резко захлопнул тетрадь, что ладони его загудели. Он настороженно осмотрелся, и в глазах его промелькнул страх.

– Я сожгу ее! – процедил он сквозь зубы. – Сожгу и скажу Милану, что она пропала… Что ее унесли стрижи!

Велибор сделал глубокий вдох, успокоился и через пару минут, пересилив себя, вновь открыл тетрадь на следующей странице:

Твои глаза – аквамарины,

И алый рот…

Велибор тряхнул головой и перелистнул пару страниц. Пробежал глазами по нескольким строфам и с возмущенным видом перевернул еще страницу. На каждом из представленных в тетради стихотворений он не задерживался взглядом более пары секунд. На каждое очередное творение Милана он смотрел с жалостью и злобой, даже не дочитав его до конца.

Таким образом он пролистал большую часть тетради. Глаза его устали от сумрака и мелкого почерка, и он зажмурил их, оставив ненадолго чтение. Но вскоре возобновил его:

 
Мне плакался дождь, он стучался в окно,
И я пригласил его в дом к камельку,
Но он удивился и дальше пошел,
Сказав, что случайно задел мои ставни.
 
 
Не верьте дождю, он стучится в окно,
Когда вы его к камельку пригласите,
Он дальше пройдет как ни в чем не бывало
И скажет, что здесь задержался случайно.
 

Велибор почесал подбородок и посмотрел на дату – стихотворение было написано спустя год после всех предыдущих.

– Я правда избавлюсь от этой тетради, – посмеялся он. – И, может быть, вырву единственную страницу, вот эту!

Он распрямил тетрадь и потянул лист на себя. Он тянул его с таким же усердием и прилежанием, с каким, должно быть, дантист удаляет больной зуб. Но когда лист был вырван, он оказался очень измятым и порядочно разорванным. Велибор рассмотрел его, зажав между двумя пальцами, аккуратно сложил несколько раз и убрал в карман джинсов.

Просмотрев оставшиеся несколько стихотворений, он обратил внимание на еще одно:

 
Я вечером выйду и к Таре спущусь,
…
Взгляну я на гору, покажется мне,
Что там, на вершине, конечно, светлей.
Вперед устремлюсь…
 

Велибор вырвал и эту страницу.

– Ах, это же ценная вещь, – сказал Велибор, с усердием снимая с тетради кожаную обложку. Захлопнул тетрадь и швырнул в далекие кусты позади дома. Поднялся и посмотрел в ту сторону, где ранним вечером на закате можно было видеть гору. Сейчас там сгустилась темнота.

– Вперед устремлюсь, – произнес он с печалью в голосе.

Протер глаза, повернулся и устало поплелся в дом.

* * *

Ночью в окне его маленькой комнатки горел светильник с зеленым абажуром, комната утопала в мягком изумрудном сиянии.

Велибор лежал на кровати и держал перед собой неизменный блокнот. Изучая написанное, он чуть заметно шевелил губами.

Подчас он с досадой опускал руку с блокнотом, закрывал глаза и жалобно стонал: «Что за бессмыслица?», но вскоре вновь принимался искать среди множества слов подходящие.

В один момент он даже решил, что нужно написать трагедию, ведь многие любят трагедии, потому что им нравится ощущать себя непонятыми романтиками.

* * *

Проползли два дня, в которых не было ничего нового, кроме еле ощутимого тумана, расстилавшегося над крышами Цетинье, отчего горожане выглядели одурманенными и задумчивыми.

Такое же небо расстилалось над городом, такое же солнце освещало его окрестности, те же черные горы стояли на страже города, те же люди бродили по улицам, и, несмотря на дурман, их мучили те же будничные мысли, и в разговорах друг с другом они поднимали одни и те же темы: погода, семья, работа, досуг…

Велибор подолгу сидел на диване в прихожей, ожидая стука в дверь. Неизвестно, кого он там ждал, может, кого-то определенного, а может, просто хоть кого-нибудь. Время от времени он прислушивался к звукам, доносившимся с улицы, но потом вновь погружался в свои мысли.

«Поиск – вот оно, то, на чем зиждется всё! – гремел его внутренний голос. – Вот он – двигатель, позволяющий идти вперед и не чувствовать бега времени! Ища значимое, отвлекаешься от мысли о необратимом конце. Сегодняшний мир – это результат всеобщих поисков!»

Входная дверь тихонечко отворилась, и показался силуэт Берта.

– Я как ни зайду к тебе, ты всё сидишь на этом диване!

– Не волнуйся, Берт, мне так просто лучше думается.

Берт каждое утро приносил поднос с едой и ставил его на маленький столик возле окна в гостиной.

– Сегодня выходной, отец приготовил, – кивнул он на поднос.

– Ага…

– От этих вечных сообщений от Марьяны телефон стал быстро разряжаться! – посмеялся Берт. – Отец сказал, что мама звонила, до меня не дозвонилась, вот позвонила ему.

– Что говорит? – задумчиво поинтересовался Велибор.

– Да, ничего, спрашивала, как тебе здесь нравится. Отец сказал ей, что всё хорошо, что у тебя немного едет крыша, но она у тебя всегда едет, так что всё в порядке.

– Понятно, передавай ей привет…

– Может, ты тоже приобретешь себе телефон? Полезная вещь, знаешь ли! Про компьютер я молчу…

– Да нет, спасибо, мне и так нормально.

– Браво, Велибор! – Берт хлопал в ладоши. – Двадцать первый век, а ему и так нормально!

– Ага…

– Этот шарф, наверное, прирос к тебе? На улице плюс двадцать, солнце печет!

– Ага…

Возникло долгое молчание.

– Как самочувствие у дяди? – поинтересовался Велибор.

– Хорошо… неплохо, неплохо для человека его лет, страдающего ревматизмом!

– Как Катарина? Что с ней происходит?

– Да ладно тебе, вы же не родственники! Она тебя не видела много лет, а ты за это время похорошел, возмужал!

Берт надул губы, насупился и сжал кулак, изображая борца. Велибор, хмыкнув, отвернулся.

– Шучу я, конечно, – поспешно заметил Берт. – Мне это тоже не нравится. Пройдет у нее, не переживай! Слушай, а если серьезно, то о чем столько можно думать? Так и спятить недолго…

– Я уже спятил, – грустно вздохнул Велибор. – Вот думаю над тем, как из этого выбираться или как это применить можно.

– Перестань!

– Берт, ты же помнишь про ту мою встречу в парке? Ты должен понимать, что мне нужно быстрее что-то придумать.

– Я понимаю, но в любом случае сейчас у тебя обычная депрессия, которая скоро пройдет. Не нужно делать из мухи слона! Ты не спятил! Я в это не верю! – Берт покачал головой. – Поеду с ребятами в бар смотреть, как играют «Ловчен» и «Зета».

– Поезжай, Альберт, посмотри, – вздохнул Велибор. – Футбол – всему голова.

Берт ушел, осторожно прикрыв за собой дверь. Велибор смотрел вслед брату.

– Конечно, не веришь, – сказал он в тишину, – в это тяжело поверить, тебе же не хочется, чтобы это оказалось правдой.

Через несколько секунд из-за двери раздалось глухое тарахтение старой машины Берта, которое вскоре стихло вдали.

«А может, написать о неверии, – подумал Велибор, – это еще хуже, чем непонимание. Я не о таком неверии, когда кто-то не верит в фей, домового или лешего. Я о том, когда ты чувствуешь в себе силы что-то создать, а кому-то это кажется мимолетной вспышкой».

Туман не отступал от города. Было тепло и сыро. Особенно густым туман был на поляне, кому-то даже показалось, что там порхают маленькие белые мотыльки, но как только подходишь к ним ближе, они тут же улетают.

Постоянно кому-то что-то кажется.

* * *

Спустя пару суток туман начал таять. По небу понеслись облака, быстрые, стремящиеся поскорее покинуть город. Жители Цетинье поднимали головы, смотрели на небо, и воздух наполнялся отдельными фразами.

– Какой же сильный ветер!

– Дождь скоро пойдет!

– Нужно где-то укрыться!

На Дворскую площадь напротив музея короля Николы приземлились несколько тощих ворон, они беспокойно ворчали и размахивали крыльями. Где-то громко хлопнули ставни, в одном из двориков женщина беспокойно и быстро снимала белье, складывая его в большой таз.

Старик с тростью в сером плаще без единой пуговицы, который уже долго непринужденно ходил по площади, вдруг оглянулся по сторонам и направился в парк Негоша.

– Почему на вас плащ, когда такой теплый день? – спросил я из-за куста.

– Ах, вот ты где! – он хитро щурил мне светлые глаза. – И давно ты здесь прячешься?

– Несколько минут, не переживайте!

– Хорошо бы никто тебя не заметил, а то здесь каждую собаку знают.

– Я, извольте, отнюдь не собака! – недовольно хмыкнул я. – А вы думаете, что никто не удивится, если увидит, как вы беседуете с кустом?

– Ох, – старик вздохнул и оперся на трость, – тут все думают, что я слетел с катушек, поэтому не удивятся. Так чего ты хотел?

Куст шиповника пошевелился.

– Вот, держите, – я протянул ему стопку листков, – когда придет время, я скажу вам, что с этим сделать. Вот так…

Старик принял стопку и аккуратно положил ее в тряпичную сумку, висевшую через плечо.

– И еще кое-что… – я протянул ему небольшую черную коробочку. – Осторожнее! Это очень хрупкий механизм!

Старик взял ее и осторожно приложил к уху: услышал, как там вздрогнула пружина.