Текст книги "Под кроной памяти"

– Не спится ей, прислала сообщение…

– Что может быть лучше чудесного послания в половине восьмого субботним утром от дорогого тебе существа? – иронично заметил Велибор.

Берт кивнул.

– Мы знакомы чуть больше двух месяцев, а я уже не знаю, как с ней быть, – растерянно заявил он.

– У нее расстройство сна?

Берт покачал головой и хмыкнул.

– Она просто такая необычная, я не всегда ее понимаю, постоянно что-то придумывает.

– Давно я не видел ничего необычного, ничто меня не удивляет, – Велибор подпер голову рукой. – Необычная? Как это?

Берт оторвался от экрана и посмотрел в потолок.

– Ну-у-у… – протянул он, – то ей в голову взбредет заниматься велоспортом, то верховой ездой, то она читает книги дни напролет, то еще чего… она постоянно перекрашивает волосы, делает непонятные прически… и достает меня! А еще она с недавних пор не улыбается! Но это не значит, что у нее плохое настроение, это она так себе придумала… часть ее имиджа!

– Ах, вот как, – кивнул Велибор, – ты не забывай, что она из очень обеспеченной семьи, поэтому полагает, что ей всё разрешено, что все двери для нее открыты и нет таких людей, которые способны ей хоть в чем-то отказать.

– Как это нет? – возмутился Берт. – Я вот часто с ней не соглашаюсь в чем-то, спорю и прочее!

– Но вы так редко видитесь. Она же из Будвы?

– Ага…

– Она же просто подруга, почему ты так волнуешься?

– Нет, не просто подруга, Велибор, – подмигнул Берт.

– Хорошо, хорошо, – Велибор улыбнулся и встал из кресла, ненароком задев ногой чашку с чаем. – Ой, я…

– Всё равно ковер скоро на выброс, – отмахнулся Берт, закуривая.

– Пойду тогда…

Велибор замешкался, приложил руку к губам и добавил:

– Ты постарайся забыть про эту историю с театром. Хорошо?

– Почему? – искренне удивился Берт. – Как такое вообще забудешь?

– Я имею в виду, просто не напоминай мне о ней.

– Хорошо, – Берт поднял брови и удрученно покивал, стряхивая пепел.

Велибор взглянул на лужицу растекшегося чая и направился к двери.

– Велибор!

Обернулся.

– Да…

– Ты, это… осторожнее там… ну, вообще…

– Ты тоже осторожнее… и прости, что разбудил дядю.

Нажал на ручку и толкнул дверь. Выходя, он сильно хлопнул ею.

Берт остался сидеть в кресле, пуская колечки из дыма.

Выйдя во двор, Велибор почувствовал, будто за этим хлопком осталось что-то лишнее, снедавшее его прежде. Взглянул на небо, синее и глубокое. «Ничего особенного, небо как небо», – подумал он и направился к своему дому-пристройке.

– Снова здравствуй, дом… – тихо сказал он, остановившись на пороге.

«Мы всю жизнь ищем дорогу домой, – подумал Велибор, – но для чего нам дом? Для того чтобы можно было скрыться. Даже если дом большой, его планировка предусматривает некоторое количество комнат. Желательно, чтобы у каждого жильца была своя – отдельная. Откуда такое стремление к уединению? Наверное, это давняя привычка души, которая помнит, что пришла в этот мир в полнейшем одиночестве и покинет его в этой же компании».

Велибор вошел в свой храм раздумий, и дверь затворилась за ним.

* * *

Весь день Велибор сидел за столом в комнатке на втором этаже. Он выглядел раздосадованным: наверное, его угнетала собственная немощь. Перед ним были разложены десятки листов, вырванных из блокнота. Каждый из листов исписан словами, разрозненными на слоги, из которых состояли незавершенные фразы. Каждая такая фраза заканчивались троеточием. Очень многое было перечеркнутым, заштрихованным или теряющимся за неумелыми рисунками.

Велибор хватал себя за волосы и грустно вздыхал всякий раз, как перед ним оказывался очередной чистый лист. Он предвидел пугающий итог.

Но коварные надежды, овладевающие нами, когда-нибудь скинут свое коварство, если не пребывать в бездействии, а пригрозить им верой.

* * *

Следующим днем был ливень. Люди стремились скорее найти укрытие. Велибор возвращался домой с пакетом в руке, в пакете покоилось маленькое лукошко, наполненное крупной малиной. Может быть, его угостила одна из женщин в кафе за то, что он исправил несколько ошибок в школьном сочинении ее сына.

Велибор никогда не замечал дождя и даже под таким проливным шел не спеша. Еще издали он заметил Милана, медленно шедшего под руку со своей женой Йованой. Они были под одним зонтиком. Велибор краем уха услышал, как Милан посредством нескольких скудных фраз выразил восхищение некоему архитектурному сооружению, на что Йована вежливо кивнула.

Милан с женой каждый день совершали пешие прогулки, может быть, бессознательно стремясь отойти от быта, в котором они безвозвратно погрязли.

В другое время они находились в своем маленьком уютном домике. Скорее всего, Йована проводила время за приготовлением всевозможных блюд, в уходе за садом и огородом, в уборке дома, в рукоделии. Изредка Йована встречалась со своей подругой, и они за чашечкой чая обсуждали прелести семейной жизни, обменивались кулинарными рецептами и баночками солений.

А Милан был мастером на все руки. Весь его доход складывался из частных заказов: если у кого-то станет неисправной бытовая техника или сломается автомобиль, забьется труба или протечет крыша, он тотчас же бежит к Милану за помощью.

Некоторыми вечерами Милан становился задумчивым. Он выходил во двор, садился на маленькую скамеечку под сенью яблоневых деревьев и принимался за чтение книг. Вроде бы он любил разных авторов, но жанр предпочитал определенный, и в руках его мелькали обложки сборников рассказов Чехова, Бунина, Павича, О. Генри, Сетона-Томпсона и др. Читал Милан мало, но старался проникнуться текстом и поэтому любил перечитывать.

Иногда он перелистывал свою старую тетрадь в сиреневой кожаной обложке. В ней таились его давние стихотворения. И чувствовалось ему, что в этом синем вечернем воздухе витает что-то безвозвратно уходящее, от чего щемило сердце и закрывались глаза.

Дождь усилился, и сделалось шумно. Бурлящие потоки воды неслись вниз по белокаменной мостовой, унося с собой мелкие соринки, намокшие перышки и первые опавшие листья. Стало тяжелее разбирать слова, но Велибор всё же услышал, как Милан произнес его имя. Парень пытался в чем-то убедить Йовану, но из всей речи Велибор уловил лишь два слова, сказанные громко и отчетливо: «творчество» и «необыкновенно».

Проходя мимо супругов, Велибор закутался в шарф и поднял воротник своего пальто, чтобы остаться незамеченным. Вскоре он услышал, как они сменили тему, начав спор о каких-то непропеченных пирогах.

«Какие же они милые, – подумал Велибор, с болью прикрыв глаза, – словно из сказки. Он будто средневековый услужливый рыцарь, а она совсем как фарфоровая кукла. И почему на ней вечно эти жуткие платья – все в бантах и рюшках. Да о чем я… – остановился Велибор. – Они же милая пара: спорят о кулинарных секретах, о том, какое удобрение лучше использовать, чтобы капуста пышнее цвела, или вспоминают, кто из них у кого отобрал игрушку в песочнице пятнадцать лет назад. Им по двадцать лет! Великолепно! Просто загляденье, а не жизнь!»

На лице Велибора появилась ухмылка, которая вскоре исчезла. Он обернулся посмотреть вслед их отдаляющимся фигуркам и пошел дальше, рассекая толпу семенящих прохожих и безмолвных попутчиков, многие из которых были туристами.

Когда он проходил мимо аптеки, ему пришлось на миг забиться под карниз: по улице, попутно окатывая грязными брызгами прохожих, мчался автомобиль. Прильнув к стеклу и прижав к себе пакет с малиной, Велибор успел краем глаза заметить, что Лиен обнаружила его присутствие. Девушка улыбнулась, отчего ее темные азиатские глаза сузились, и направилась к двери.

Лиен уже пару лет состояла в должности аптекаря в Цетинье. Дни напролет она проводила за прилавком в окружении фармацевтических препаратов. Девушка приноровилась и могла за несколько секунд подобрать успокоительное – нервному, болеутоляющее – страдающему, аноректик – тучному. Каждый день Лиен выслушивала в свой адрес грубости и похвалу, а когда был обеденный перерыв, запирала дверь, повесив на нее табличку, а сама скрывалась в маленькой комнатке, где варила себе кофе и высыпала из принесенной ею баночки на плоскую белую тарелку диковинные яства.

Пережевывая холодную – как она любила – пищу, Лиен прижималась лбом к окну и смотрела на прохожих. Некоторых из них она знала в лицо, поскольку видела десятки раз, наблюдая в обеденный перерыв за жизнью, пробегающей за окном.

За время, проведенное в Цетинье, Лиен научилась быть серьезной. Она редко смеялась, но часто сдержанно улыбалась, поскольку по натуре своей была доброжелательной. Лиен не любила резких движений и громкого голоса, поэтому сама была осторожной и разговаривала в полтона.

В выходные дни ее будила кошка. Требуя еды и ласки, она протяжно мяукала и запускала когти в мягкие плечи Лиен. Девушка подолгу сидела возле компьютера, общаясь на своем родном языке с родными ей людьми.

Велибор закрыл глаза, вздохнул и, дождавшись, когда машина проедет, быстро направился в сторону дома. Он услышал позади звон колокольчиков, который раздавался, когда открывалась дверь аптеки. Велибор знал, что маленькая фигурка Лиен стоит сейчас на пороге. Лиен смотрит ему вслед, и на нее из сточной трубы льется тонкая струйка воды, и улыбка на ее лице тает с каждым его шагом, вот сейчас, наверное, она совсем растаяла.

«Какой же я бессердечный, что ли… – подумал Велибор, утерев рукавом с лица капли дождя. – Безрассудный… И откуда только берется желание избегать людей? От меня же ничего не требовалось, только поздороваться, может, даже просто кивнуть. Это несложно, но я спрятался за воротник, как последний трус, а потом сбежал».

По прошествии нескольких минут Велибор замедлил шаг. Внезапно из общего суетливого потока вырвалась девушка в ярко-желтом пальто и желтой же шляпке. В руках ее была большая картина, написанная акварелью, прикрытая салфетками, которые уже намокали. Девушка была взволнована, сначала она бежала в одном направлении, затем резко остановилась, задумалась и припустила в обратную сторону, где на ее пути возник Велибор.

Взметнулись полы ярко-желтого пальто, вспорхнула желтая шляпка, распустились по ветру пышные волосы, разлетелись свадебными голубями салфетки, рассыпалась по дороге ароматная малина. «Принимаем благосклонности дня!» – вырвалось у девушки. Она резко подняла картину с земли и принялась собирать ягоды малины, которые уже потеряли прежнюю форму и оставляли на ее руках красные следы, растекающиеся под потоками дождя.

«Желтый… как цветущие одуванчики весной», – пронеслось в голове Велибора.

– Не нужно ее собирать, – безучастно произнес он, увидев, как одна ягода выскользнула из тонких пальцев девушки.

Девушка проигнорировала просьбу и продолжала собирать малину.

«Я помню одно утро… – Велибор ухватился мыслью за воспоминание, – мы с Бертом были еще совсем детьми, мама отправила нас на луг собирать одуванчики для варенья… до сих пор помню вкус этого варенья».

– Оставьте, – повторил Велибор, – не люблю малину.

– Слишком много воды…

Она оставила малину и взглянула на картину: контуры исчезли, всё превратилось в замысловатую абстракцию.

– Уже совсем другой стиль, – грустно сказала девушка, посмотрев на Велибора долгим взглядом. – Я раньше не рисовала. Рисование, особенно акварелью, точно мне не подходит… Теперь я это знаю!

Убрала волосы, упрямо лезшие в лицо, на щеке ее остались разноцветные следы акварели и малины.

Велибор глянул на нее и на миг поймал взглядом чуть заметную улыбку. Долго смотрел на этот краешек губ, и перед взором его пронеслось множество художественных полотен, но он остановился на одном.

– Джоконда, – шепотом сказал он.

– Многие любят показать себя ценителями искусства, но нет, это был просто пейзаж, – девушка отрицательно покачала головой.

Дождь усилился. Она развернулась и стала медленно удаляться, пренебрегши недавней бережливостью, унося картину в одной руке.

– Я не об этом, – сказал Велибор.

Незнакомка смешалась с быстрым потоком людей, ее силуэт спрятали множество распахнутых зонтиков.

Велибор постоял немного, потом развернулся и медленно пошел к дому. Он пожал плечами, удивившись, что не запомнил ни черт ее лица, ни цвета волос, а лишь этот краешек губ, которые улыбались не то с состраданием, не то с усмешкой.

* * *

Зайдя в дом и закрыв за собой дверь, Велибор услышал с улицы суровое ворчание грома. Должно быть, он еще какое-то время бродил по улицам, потому что обнаружил в пустом пакете много воды, и пальто его было мокрым насквозь.

«Все мы бежим за единственным мигом, – пронеслось в его голове, – в котором станем счастливы, чтобы сохранить его в памяти. А потом, спустя время, поведать кому-то дорогому и близкому, как однажды отыскали настоящее сокровище и как оно растворилось, словно сон».

Велибор повернулся и долго смотрел на картину Магритта.

– Возращение пламени, – тихо произнес он и прошел к дивану, оставив на полу дорожку мокрых следов.

Опустился на диван и зарылся в подушки, вспомнив недавнюю встречу. Он старался отогнать от себя мысли о новом, но в то же время таком знакомом чувстве.

– Нет, нет, нет… – зашептал Велибор, судорожно сжимая подушку. – Прочь!

Затих. Прошло несколько минут, после чего он поднялся, прошел к трельяжу и посмотрел в зеркало. Усмехнулся, оглянувшись на картину, и попытался принять такую же позу, как человек в черном костюме: выставил ногу вперед, согнул колено, одной рукой подпер подбородок, другую отвел за спину, сжав в ней невидимый цветок.

– Сгореть в триумфальном огне и не воскреснуть! – с пафосом произнес Велибор.

Он расслабленно улыбался, любуясь на некое сходство с оригиналом, как вдруг что-то его испугало. Встрепенулся, резко избавив тело от непривычной позы, глянул на лестницу и, снова посмотрев в зеркало, шумно выдохнул.

– Опять! Как это возможно?

В глазах его всё еще стояло призрачное видение ускользающих по ступеням легкой бледно-розовой вуали и кружева, а в воздухе витал настойчивый цветочный аромат.

– Шлейф… от платья… – прошептал Велибор, отойдя от трельяжа.

Он пошел, ступая так осторожно, будто в полу его собственного дома неизвестные заложили мины. Пробежался глазами по ступеням и посмотрел наверх сквозь переплетенья стоек перил – никого!

Промычал что-то бессвязное и засмеялся. Велибору стало не по себе от таинственного видения, он не хотел понять его природу, но ему хотелось узнать, кто она, владелица прекрасного платья. Велибор почувствовал усталость и грусть и с опаской глянул в зеркало. Вскоре он раздобыл ручку и лист бумаги и прошел к лестнице, где присел на ступени. Он приготовился писать.

За окном всё было серым, но благодаря красочному витражу в доме жила частичка невозможного сегодня солнца.

Через несколько минут Велибор удивленно посмотрел на лист бумаги и покачал головой.

– Что за чепуха? – произнес он, глядя на три гордых восклицательных знака. – Невыносимо уже!

Порвал лист на несколько частей, сжал обрывки в кулаке, расслабил пальцы. На ступенях осели маленькие белые кусочки.

– Сколько всего! – Велибор тяжело вздохнул и посмотрел на книжные полки.

Взял в руки томик рассказов неизвестного автора и открыл книгу.

– Оглавление, – прочитал он вслух, – «Стефи-Стефан», «Предрассветные тени», «Любовь в декабре», «Встреча на Балканах», «Забытые».

Полистал книгу, поводил пальцем по строчкам.

– Страница шестьдесят три, – со значимостью произнес Велибор, – «она собрала в себе остатки храбрости и выбежала, громко хлопнув дверью пустой комнаты. Элада побежала вниз по тропинке, найдя в этом бегстве спасение и надежду».

Громко захлопнул книгу и поставил ее на место.

В этот момент в дверь постучали. Там, за разводами воды на стекле, угадывались очертания Катарины, которая суетливо поправляла свои растрепавшиеся рыжие волосы.

Велибор закусил губу и, почесав подбородок, начал тихо подниматься по лестнице, но одна из ступеней предательски заскрипела.

– О нет! – произнес он и тут же прикрыл рот ладонью, но было поздно.

– Велибор! – донесся до него голос Катарины, приглушенный дождем.

Вздохнул и, отняв руку от лица, продолжил подниматься по ступеням, уже не стараясь казаться незамеченным. Вскоре его фигура растворилась за поворотом.

– Велибор, открой! – кричала Катарина. – Я промокла! Открой!

Сверху раздался скрип двери, а потом глухой звук, будто тяжелое плашмя упало на мягкую поверхность.

– Элада! – проговорил Велибор и засмеялся в подушку. – Ты уж разберись, Элада, спасение или надежда.

– Эй, открой мне! – не унималась девушка. – Вообще-то, это наш дом!

Резко поднялся с кровати и выглянул в открытое окно.

– Катарина! – выдохнул Велибор. – Ты ставишь меня в неловкое положения, потому что дом действительно ваш.

– Я знала, что ты здесь! – девушка запрокинула голову и прикрыла лицо от дождя. – Впусти меня… я просто посижу!

– Но пока я в нем живу, это мое личное пространство, – продолжал Велибор. – Берт так сказал.

– А что Берт? Он тут не хозяин! – Катарина посмотрела себе под ноги. – А у меня промокли туфли!

– Катарина, до твоего дома пять метров, и неужели в нем сейчас никого нет? – Велибор нервно потер руки.

– Папа еще не вернулся…

Катарина резко пошевелилась, и Велибор услышал, как в кармане ее платья что-то громко зазвенело.

– А Берт, должно быть, уже дома, – устало сказал он, взглянув на знакомую старую машину, чернеющую сквозь кусты красной смородины, – и у тебя есть ключи.

Вернулся в комнату и снова плюхнулся на кровать, прижав к лицу подушку. Он услышал, как Катарина пошла к своему дому, а еще через несколько секунд она громко хлопнула дверью.

– Что сегодня за день? – простонал Велибор. – Напасть какая!

В комнате его было тихо, и такой идеальный порядок царил, а главное – ничего лишнего. Шкаф, кажущийся надутым, кровать, рядом с нею – стол, на котором одна лишь настольная лампа с зеленым абажуром, подле стола – стул, со спинки которого свисает синий безрукавный плащ-накидка с белым рисунком схематично изображенного лабиринта.

* * *

Велибор сидел на лавочке в сквере Негоша и смотрел на редких прохожих, идущих размеренным шагом. Его размышления были направлены на одно: все люди подражают друг другу, и это страшно.

«Живем среди обесцененных ценностей, стараемся стать счастливыми и, когда у нас это не получается, решаемся выглядеть счастливыми, – сказал себе Велибор. – Неужели достаточно выглядеть счастливыми? Должны быть какие-то черты, с помощью которых можно отличить по-настоящему счастливого человека! Хочется сбежать от привычки подражания, – думал он. – Люди копируют даже образ мыслей друг друга, и я тоже человек…»

Велибор прикрыл рот ладонью, с ужасом косясь на прохожих.

– Нет! – крикнул он, резко вскочив с лавочки.

– Вот псих-то! – женщина, проходившая мимо, замахнулась на него пустым бидоном и пошла дальше как ни в чем не бывало.

Велибор бросился к первому встречному, которым оказался нехарактерно низкий для черногорца пухлый мужчина с блестящей лысиной на голове.

– Куда вы идете?! – Велибор схватил его за воротник куртки и начал трясти изо всех сил. – Куда?

– Ты что делаешь?! – пропищал человек, резко дернулся и поправил воротник. – Идиот!

– Куда вы идете? – повторил Велибор уже спокойнее.

– Да какое твое дело?! – мужчина нерешительно замахнулся на него пакетом и попятился. – Ненормальный! Я иду на работу!

– Зачем? – спросил Велибор с жалостью в голосе.

– Что значит зачем?! – мужчина обиженно посмотрел на него.

– А после работы?

– Слушай, – окинул он Велибора взглядом, полным подозрительности, – отстань от меня!

– А может, вам туда не нужно?

– Откуда тебе знать, что мне нужно? – человек выругался и пошел дальше.

Велибор вышел на середину дороги. Он с недоверием смотрел на лица прохожих: «Что вы все тут делаете?» Вот вдалеке показалась девушка в пышном малиновом платье. В этом платье она выглядела как цветочный бутон, покачивающийся на ветру.

– Я хотел спросить… – обратился Велибор, поравнявшись с ней шагом. – Куда вы идете?

– Вопрос прямо в лоб! – улыбнулась девушка. – Так со мной еще не знакомились! Я иду на остановку, поеду в Котор.

– А зачем вам в Котор? – усмехнулся Велибор.

– А зачем вы спрашиваете? – улыбка сползла с лица девушки.

– Я давно не был в Которе, но помню, как там красиво… У меня там брат учится.

– А я там живу.

– Вы довольны, что живете в Которе?

– Не знаю, наверное, нет, – девушка мечтательно посмотрела в небо, – я об этом не думала.

– Так подумайте! – Велибор остановился и, развернувшись, пошел в обратную сторону.

Девушка нерешительно обернулась и, увидев отдаляющийся силуэт, недовольно хмыкнула.

– Куда вы идете? – обратился Велибор к пожилой паре, возникшей на его пути. Он чувствовал, как бешено колотится его сердце, – вы знаете, куда вы идете?

– Ты чего, сынок, – захрипела старушка, – да мы просто гуляем.

– Белили потолок сегодня в доме, – задумчиво добавил старик.

– Зачем вы его белили? – спросил Велибор.

– Как же! – удивилась старушка. – Известь уже стала серой!

– Ну и что? Разве серый – плохой цвет?

– Так известь-то состарилась! – пояснил старик.

– Состарилась… – повторил Велибор. – Неужели вы часто смотрите на потолок? Нужно смотреть на небо, – он вздохнул и пошел дальше, махнув на прощанье рукой.

– Чудной какой-то! – прокряхтел старик.

– Наркоман, что ли, – добавила старушка. – Сумку-то проверь… Всё там на месте?

* * *

Велибор ходил по городу, он заглядывал в витрины лавочек, в лица прохожих, в лужицы воды на асфальте. Неотступное чувство поиска поглощало его, и в погоне за невидимыми ответами он сворачивал в переулки, обходил припаркованные автомобили, деревья, цветочные клумбы. Вот он остановился возле здания национальной библиотеки и рассеяно взглянул на колыхающийся над входом красный черногорский флаг.

«Должно быть, я сейчас выгляжу необычно, – подумал Велибор, но тут же тряхнул головой. – Нет! Такие мысли недопустимы! Они ведут к деградации!»

– Добрый день! Какая встреча!

– А, это ты, Милан, привет! – обернулся Велибор.

– В библиотеку собираешься?

– Да нет, просто хожу по городу.

– Никто просто так по городу не ходит, – возразил Милан.

– Я хожу… – ответил Велибор и посмотрел по сторонам проверить, не идет ли еще кто знакомый.

– А мне кажется, что в Пржно лучше, чем здесь, – заявил Милан. – Там море… простор для размышлений!

– Нет, Милан, там не лучше, там просто всё иначе…

Милан восторженно рассматривал наряд Велибора: старый, изъеденный молью черный шарф, обмотанный несколько раз вокруг шеи, скрывающий часть лица; серый свитер, изрядно потертый и потрепанный; синие джинсы с прорехами, сквозь которые проглядывали участки тела; высокие, плохо зашнурованные кеды с торчащими языками.

– Это всё потому, что ты писатель, поэтому и ходишь просто так, – с уверенностью сказал Милан. – Зачем ты так обмотался шарфом? Сегодня же нехолодно… Ты всегда обматываешься этим шарфом.

– Я ничего не написал, Милан, я не писатель, – возразил Велибор. – Я не знаю… не помню, как надел шарф, наверное, задумался.

– Ты задумался над книгой? – в глазах Милана мелькнул нездоровый огонек.

– Нет, Милан, не над книгой… – Велибор нахмурил брови. – Я соврал, я ни о чем не задумался. Я не думал ни о чем… В голове моей пусто было как никогда!

Велибор поежился и втянул голову в шарф: ему захотелось спрятаться.

– А я тоже хотел стать писателем… знаешь, как-то даже писал стихотворения, – продолжил Милан, – еще давно, когда жил в Херцег-Нови, я для Йованы писал и не только. Но ничего не вышло!

Милан расстроенно развел руки в стороны.

– Стихотворения… поэзия. Ты, должно быть, хотел стать поэтом? – поправил его Велибор.

– Да, точно, поэтом, – согласился Милан. – Они еще остались, мои стихотворения. Можно я принесу тебе их, и ты скажешь свое мнение? А вдруг они неплохие?

– Я не думаю, что смогу оценить их…

– Ну, пожалуйста! – парень молитвенно сложил руки. – Мне важно мнение профессионала!

«Я часто встречал такие лица, – громко зазвучало в уме Велибора, и он склонил голову набок, присматриваясь к Милану, – на которых виден след угасающей надежды… и глаза эти горели огнем предвкушения встречи со своей мечтой, которая никогда не сбудется! И люди эти судили о работах гениев, давали оценку великим, и между всех произнесенных ими строк читалось одно большое желание продемонстрировать свой исполинский потенциал. И я слушал их и молчал, – на лице Велибора вспыхнула улыбка, вскоре потухшая, – молчал и улыбался, улыбался и кивал в знак признания их „уникального“ мнения, и старался уйти».

– Хорошо, Милан, принеси, я посмотрю, но я не профессионал, я никогда им не был… я не писал стихотворений.

Милан выглядел растерянным.

– Ты правда их посмотришь, Велибор? Я принесу тебе тетрадь! Она сейчас в сундуке, где Йована хра… – Милан осекся, заметив что-то вдалеке, – хранит свои… платья.

По бульвару промчался маленький двухместный кабриолет цвета слоновой кости. Он оставил после себя легкое серое облачко пыли и несколько нот затихающей ритмичной песни Элвиса Пресли.

Велибор повернулся посмотреть вслед отдаляющемуся автомобилю, сердце его защемило от необъяснимой тоски, он обхватил себя руками и горько усмехнулся. Милан стоял с открытым ртом, покачивая головой в знак одобрения.

– Вот это да! – произнес он. – Йована сейчас же бросилась бы в погоню за этим авто попросить, чтобы ее прокатили!

«Вот оно, счастье… – задумался Велибор, – ржавеющее, ломающееся, недолговечное, но очень завидное для многих стремящихся к антуражу».

– Симпатичное авто, – сказал он вслух, – многим такие нравятся. – В Пржно много кабриолетов.

– А тебе разве не нравятся? – смутился Милан.

– А почему они должны мне нравиться?

Милан молчал, в глазах его читался страх от появившейся в сознании мысли о возможном заблуждении.

– Я просто думал, что писатели любят шик и… всякие красивые вещи.

Велибор дернул за свой шарф и закашлялся, случайно сдавив шею.

– Милан, – заговорил он, прерываясь от кашля и смеха, – какого писателя ты сейчас имеешь в виду?

– Я не знаю, ну… который написал, – Милан замялся, – например, «Двойник Дориана Грея».

Велибор продолжал кашлять и смеяться.

– «Портрет Дориана Грея», – поправил он, – о да, Оскар Уайльд был эстетом, думаю, он любил красивые вещи!

– Да, точно, это Оскар Уайльд, я читал его книгу.

– Но для писателя главное – отнюдь не пристрастие к вещам, – Велибор поправил шарф и подавил в себе смех, – поэтому не нужно подозревать меня в желании расточительства, к тому же расточать мне совершенно нечего…

Велибор размотал шарф и небрежно накинул его на плечо, подобно гиматиону.

– А я смотрел фильмы про писателей, – задумчиво сказал Милан, – я много фильмов смотрел про писателей!

– И теперь ты, наверное, думаешь, что писатели бывают трех типов, – предположил Велибор, почесав подбородок. – Первый – мизантроп, этакий затворник, притаившийся за столпами книг, чтобы взгляд простого любопытного не коснулся его лика гения. Второй – городской повеса, обладающий врожденной грамотностью и желанием поразвлечься, составляя красивые фразы, балагур с широкой, как небо, душой, к которому тянутся все страждущие просвещения и веселья. И третий, которого, как мне кажется, ты считаешь наиболее симпатичным, – манерный интеллигент, эстет, возможно, даже сноб, стремящийся не только к культуре, но еще к роскоши и признанию!

– А разве писатели не хотят признания, Велибор? Разве ты не хочешь, чтобы тобой восхищались?! – Милан воздел руки к небу. – Нет писателей из Цетинье… родом из города многие футболисты, спортсмены… художники были, но вот писателя не знаю ни одного!

– Милан, у тебя невероятные представления о человеке, который собрался что-то сказать в письменной форме!

– Зачем тогда говорить? – Милан опустил глаза.

– Это главный вопрос, – Велибор вздохнул и отвернулся от сильного порыва ветра, бросившегося в его лицо, – ладно, мне правда пора.

– До свиданья, Велибор!

Милан помахал рукой, а в светлых глазах его застыли лучики доброты.

– До встречи, – бросил Велибор, уже отвернувшись и направившись в сторону парка.

Он пошел не размеренным шагом, какой свойственен большинству черногорцев и местных, а стремительно, спеша, сам не зная куда.

* * *

Велибор проскитался час. Дойдя до Площади Революции, он повернул в сторону Цетинского монастыря и зашел в небольшой пролесок. Он решил избежать тропинки и пошел прямиком по траве, уверенно, так, словно бы ходил по ней каждый день и уже привык к влажной прохладе росы. Велибор думал, что когда ищешь сам не зная чего, то всегда приходится сворачивать с протоптанной дороги.

– Ох! – встрепенулся он и приложил ладонь к носу, пытаясь удержать в ней знакомый цветочный аромат, замер с взволнованным следящим взглядом – там, за стволами сосен, растворялась дымка нежно-розовой вуали и кружев. – Снова ты… Постой! Подожди!

Велибор попытался сдвинуться с места, но какая-то сила не давала ему ступить и шага. Тогда он протянул руку, с сожалением сжав в кулаке воздух. Еще миг, и остатки таинственного видения растворились в зелени леса. Велибор глубоко вздохнул, опустился в траву и стал беспорядочно хвататься за цветочные стебли.

– Держи меня, держи меня, земля… – приговаривал он. – Пожалуйста, держи…

Несколько минут назад Велибор поднялся на ноги, вышел на тропинку, передвигаясь неторопливым шагом, достиг летней сцены и посмотрел на каменный круг и окружавшие его дуги скамеек. Сооружение было серым, кое-где покрытое мхом, растительность в округе казалась изумрудной, а цветы, склонившие свои уставшие головы, яркими пятнами мерцали в траве.

«Когда видишь подобную красоту, – размышлял Велибор про себя, – сразу чувствуешь всю немощность человеческой речи. Никакие метафоры не позволят передать полноту картины, ни этих красок, ни возникающих чувств. Даже если тщательно подобрать слова, рассказать о том, как падает свет, и о том, как приятна эта каменная прохлада, то это будет всего лишь выдумкой! И попав в рассказанный мною мир, вы станете пленником двухмерного пространства!»

Велибор пошел дальше до тех пор, пока не почувствовал усталость. Тогда он опустился на валун, упершись ногами в рыхлую почву.

«Жаль, что в городе больше нет реки, – раздался его внутренний голос. – Раньше в долине была река, и даже сам город получил название в ее честь, но потом она пересохла. А когда смотришь на воду, становишься таким задумчивым и спокойным. Близость воды часто толкает на откровения. Вот если бы сейчас кто-нибудь оказался рядом…»

Привычная природная романтика распускала свои чары, и не нужно было закрывать глаза, чтобы представлять райские картины, всё было рядом.

Триумф красоты – одно мгновенье, когда разольется над землей гармония, единя хорошее и плохое, разрушая все грани! Красота – это принятие всего мира разом!