Текст книги "Девятый круг. Ада"

Между тем в баре понемногу пришли в себя. Женщины полезли за кошельком, думая, что девочка просто просит милостыню, а конец света – что-то вроде рекламного хода.

– Сбор средств на спасение от конца света, – прокомментировал Макс, заметив несколько рук, приготовивших по десять-двадцать рублей.

Барменша наконец сориентировалась.

– Девушка, покиньте заведение, – железным тоном сказала она.

Маша пришла в ужас от такой закоснелости в грехе.

– Вы не понимаете! Конец света!

Но охранник, посмеиваясь, уже выводил её за локоть:

– Да-да, конечно, конец. Иди уже отсюда.

Маша кричала и стращала прелестями загробной жизни до тех пор, пока дверь за ней плотно не закрыли.

Некоторое время в баре озадаченно молчали, потом поползли разговорчики и смешки. Барменша, размахивая обнажёнными до плеч длинными руками, выплёскивала своё возмущение. Охранник, следя бездумными глазами за игрой света и тени на её загорелой коже, механически кивал в знак согласия.

Макс некоторое время тоже любовался азиатской красотой барменши, а потом глубокомысленно произнёс:

– Старцы, которые потрясают костылями, – это ещё понятно. Но ей-то зачем вся эта шумиха? Популярности, что ли, ищет? Что ей не бегать по подружкам и не целоваться в клубе с парнями? Вон, и фигурка ничего. Пешком она пришла… У неё что, других дел нет? Могла бы книжки читать, на худой конец. Она же где-то учится?

– Ты что! Учиться, когда на носу конец света? – засмеялся Сергей. – Она девушка серьёзная, такими пустяками не занимается.

– Ага, только ходит по городу и мешает честным людям пьянствовать, пока время ещё есть, – словом, портит нам последние дни. – И Макс пошёл знакомиться с барменшей, чтобы не омрачать себе апокалипсис.

Домой Сергей шёл один, махнув рукой на так и не приехавший автобус. Ему удалось проводить Макса домой, хотя тот под хмельком рассуждал, что поговорить с красивой девушкой – ещё не измена. В прихожей друзей встретила Катя. Она устало улыбнулась Сергею, поблагодарила и догадалась не приглашать на чай, и он в очередной раз почувствовал уважение к ней, даже за такую мелочь. Каждый раз, когда его звали в чужую, пропахшую посторонней жизнью квартиру, Сергею становилось не по себе: сидеть в чьей-то кухне и говорить ради того, чтобы что-то сказать, пить чай, которого совершенно не хочется, и есть печенье, на которое даже не посмотришь в магазине, – нет, не по нему такие вечера. Катя куталась в широкий свитер и снисходительно смотрела на Макса, который, оказавшись дома, помрачнел. В такой доброй семейной обстановке Сергей их и оставил.

Снег трещал под ногами не хуже телевизора во время профилактики на канале, прохожие прятали носы в перчатки, пуховик отказывался греть на таком холоде, до дома оставалось идти семь остановок, и Сергей в очередной раз подумал: а чем было плохо обычное, традиционное тёплое лето без этой арктической экзотики?

Он сначала сам не понял, почему остановился. Свет фонаря мягко лился на ночную улицу, искрились сугробы, в городе было тихо… Сергей стоял у подземного перехода и тупо смотрел перед собой. «Наверное, перебрал». – Но он прекрасно помнил, что выпил немного. И всё-таки стоял, недоумевая, что делает асфальт – много асфальта! – и снег там, где должна быть лестница вниз.

– Да, обвалился переход, – констатировал женский голос у него за спиной. – И я вообще удивляюсь, как он столько просуществовал, – его, как и всё в этом городе, не ремонтировали с самой постройки.

Сергей испуганно обернулся. Рядом стояла крошечная девушка, у которой из-под пушистого капюшона видны были только глаза и малюсенький нос. Он обернулся. Ему вдруг стало жарко. Он рывком достал из сумки фотоаппарат, но тот лишь тренькнул и написал, что батарея разряжена, – старая редакционная техника отказывалась работать на морозе. Сергей выругался. Надо звонить редактору, сделать снимки, поговорить с МЧС…

– А небо звёздное. Как в нормальном августе, – радостно заключила девушка, задрав голову. Она, задумчиво закусив палец, изучала чёрное небо над белым городом.

Сергею снова сделалось холодно, да так, что он едва сдержал зубы, которые рвались исполнить чечётку. Озноб прокрадывался в каждый закоулок его кожи, и Сергей почувствовал странную беспомощность. В городе обвалился подземный переход! Неслыханное событие! Где, чёрт возьми, МЧС? Почему не видно их синей формы? Где скорая? В переходе вполне мог кто-то находиться! И почему, почему здесь не толпятся журналисты?

Вокруг не было никого. Крошечная девушка продолжала исследовать звёзды. В нескольких окнах многоэтажек ещё горел свет, за тёмными квадратами, которых насчитывалось большинство, горожане мирно сопели в подушку. Завтра они выспятся после рабочей недели, пропустят новости и решат не выходить из квартиры в такую холодину. Потом-то, конечно, всколыхнутся… Но сейчас то, что принято называть «местом происшествия», пустовало. Пустовало как-то естественно и страшно. Как будто это нормально.

«Может, это случилось только что? Ну, совсем недавно?» – мелькнуло у Сергея. Но перила у первой ступеньки были так основательно согнуты и даже припорошены снегом и так было не по-городскому тихо, что его охватило сначала бессилие, а потом апатия. Сергей даже не расстроился, увидев, что сотовый тоже разряжен и, следовательно, он не может позвонить ни редактору, ни в МЧС.

– М-да… – бессмысленно протянул он.

Шоссе на три километра было перегорожено забором, до следующего, надземного, перехода оставалось минут десять ходьбы. Сергей закурил, неуверенно сделал два шага по дороге и не выдержал:

– Ерунда какая-то. Крупнейшее ЧП – а здесь ни души.

– Значит, и нам здесь делать нечего, – улыбнулась девушка.

– Вам далеко?

Оказалось, она живёт пятью домами дальше Сергея. А ему вдруг стало легко от осознания, что он не может ничего сделать. Дурачась, он очень серьёзно предложил девушке руку:

– Разрешите вас пригласить в удивительное путешествие по Ленинскому шоссе. Кроме нас, в городе, похоже, никого нет. Будет интересно. Всё равно что идти по вымершей Атлантиде. Кто знает, может, её катастрофа началась с того, что кто-то не заметил обрушившийся мост.

Он сам не понимал, что несёт, и ему это было всё равно. Если все сколько-нибудь ответственные службы города не заметили такого события, он вообще отказывается что-либо понимать.

Девушка шла как-то вдумчиво – как будто перед тем, как поставить ногу на снег, прикидывала в уме, как и зачем это сделает. Осмыслив сравнение с Атлантидой, она сказала как бы между прочим:

– Давно что-то не исчезали цивилизации. Как-то скучно. Представляешь, – она сразу перешла на ты, – замёрзнем мы тут, а лет через пятьсот люди будут находить наши зубные щётки и коробки из-под дисков и воссоздавать по ним наш быт.

Сергей усмехнулся.

– Кстати, в России то и дело вымирают целые деревни, в которых нет молодёжи, а старики копят гроши, которые им бросило государство, на собственные похороны. И мы не знаем, да и вряд ли когда-нибудь узнаем, какие деревни у нас были и когда их не стало. Знаешь, сотни таких маленьких атлантид, заброшенных где-нибудь под Тамбовом. И если Атлантида ушла под море, вулкан там взбесился или ещё что, то эти деревушки умерли, что называется, своей смертью.

Она обдумала его слова; у неё было очень выразительное лицо: она чуть нахмурилась, потом сосредоточенно кивнула какой-то своей мысли, улыбнулась так, словно про себя вздохнула, поняв что-то. Сергея такое внимание к его словам вдохновило.

– Впрочем, герои частенько спасали мир – по крайней мере, если верить Голливуду. Ну и в литературе они как минимум пытались это сделать.

На круглом лице девушки снова отобразилась целая гамма эмоций: брови, носик, глаза со смешинкой, ресницы – да что там, каждый миллиметр её кожи как-то отреагировал на сказанное. Она нагнулась и взяла горстку снега тоненькими детскими пальчиками; он быстро таял на её ладошке.

– Знаешь, а ведь подвиги всех героев были, в сущности, напрасны. Или не слишком нужны.

Сергей с интересом посмотрел на неё, ожидая продолжения.

– Сам посуди: если бы мы на какое-то количество минут раньше оказались здесь и как раз были бы в переходе, когда он обвалился, что это изменило бы? Сейчас мы умрём или через пятьдесят лет – всё равно: нам и тогда будет казаться, что это произошло слишком рано. По-настоящему это важно для наших близких, но не для нас самих. Мы бы не успели подумать ни о смерти, ни о том, что мы ещё хотели сделать в этой жизни. Герои спасали людей от физической гибели, верно? Но помнишь, как пишут в сказках: двум смертям не бывать, а одной… ну, ты знаешь. И она наступит всё равно не вовремя, мы точно не будем ей рады… А если, не дай Боже, будем – то зачем нужна была такая жизнь? Герои дают нам не спасение – отсрочку. Мы все умрём – рано или поздно. И ни ты, ни я ничего с этим не сделаем. Да, если кто-то спасёт нас, мы будем ему благодарны – но лишь потому, что остались живы. В противном случае нам будет уже наплевать. По сути, все герои – коллекционеры благодарностей, точнее, благодарных им людей.

– Тем не менее они же хотят, как лучше, – заметил заинтересованный Сергей.

– Да ну? – Дюймовочка насмешливо сморщила носик. – Не знаю… В Средние века писали романы о благородных рыцарях, сейчас снимают фильмы с Брюсом Уиллисом… Только в умных книжках пишут, что в реальности рыцари на каждом шагу жгли, насиловали, пытали и убивали, делали бедных и несчастных ещё беднее и несчастнее, а принцесс уж точно не спасали… ну, максимум брали в плен ради выкупа. Наверное, так и было… По крайней мере, я что-то Брюсов Уиллисов на улице не встречала.

Маленькая девушка говорила, и её ладошки без перчаток мелькали в непрерывной жестикуляции, словно она доказывала это не только ему, но и невидимому собеседнику, который не мог её слышать.

Сергей хотел было вставить что-то в защиту современников, но внезапно она остановилась и расхохоталась. Сергей огляделся, но не понял, что могло вызвать её смех, – они все так же шли по улице, мимо не работавшего из-за снега фонтана и поставленного год назад небольшого памятника Сергию Радонежскому. Он протягивал руку, благословляя нарядное жёлтое здание – областную думу.

– Это ещё кто? – продолжая посмеиваться, спросила она.

– Сергий Радонежский, – пожал плечами Сергей.

– Что он здесь делает? Улица вроде бы Ленинского Комсомола?

Сергей недоумённо глянул на неё.

– Это уже три года Сергиева улица.

– Забавно!

Её улыбка – нежная, напоминавшая, что принадлежит женщине, пусть и детского телосложения, – наполовину скрывалась в пушистом воротнике.

– Когда-то, ещё до Ленина, веке так в восемнадцатом-девятнадцатом, это была Разгульная улица. Знаешь почему? В этом вот здании был бордель. После революции его решили облагородить, проституток выгнали на улицу и велели проштудировать Маркса, и в здании поселились местные партийные шишки. После перестройки здесь была почта, а лет пять назад обсуждалось, сделать здесь театр или торговый центр. А решили – думу? Прикольно! Самое место! Но с Сергием Радонежским явно перестарались.

Сергей рассмеялся.

– Надо же! Не знал! А где ж ты была, что только что всё это заметила?

Она неопределённо развела руками:

– В другом городе. Я четыре года здесь не была.

– Почему?

– Училась… Да и вообще я не совсем отсюда – из одного маленького городка, глухой, вернее, уже давно совсем оглохшей провинции. Здесь у меня жили двоюродный брат и тётя. Я у них жила, когда училась в художественном училище. Правда, я его не окончила – перевелась в другое, далеко… Так уж сложилось.

– А теперь снова к брату приехала?

Девушка задумчиво улыбнулась и посмотрела на него с каким-то неуловимым подтекстом. В темноте играли и мерцали её тёмные глаза. Она медленно покачала головой.

– Он теперь тоже здесь не живёт.

– А тётя?

– Не знаю. Вряд ли она обрадуется, если я зайду к ней это проверить. Она убеждена, что я – худший вариант племянницы.

Сергей подумал, что она наговаривает на себя, – такой милой казалась ему эта маленькая девушка, капюшон которой маячил на уровне его локтя.

– Ты давно приехала?

– Не очень. Сегодня утром.

Сергей не смог скрыть удивления и остановился на секунду.

– Ты серьёзно?

– Ну да. Ой, снег опять пошёл!

С неба действительно снова посыпались снежинки и мягко оседали в складках её куртки. В городе по-прежнему было тихо.

– У моего мужа здесь родители жили…

Мужа? Сергей недоверчиво смотрел сверху вниз на её капюшон. Он думал, ей лет шестнадцать… ну ладно, восемнадцать. Ах да, она же сказала, что отучилась… Ознобом прокатилось по позвоночнику разочарование.

– …Они нам и помогли квартирку здесь купить, а сами к дочери на север уехали. Там, где мы познакомились, у нас вообще никого не было, он тоже учился.

– Значит, ты не пригласишь меня на кофе, – с улыбкой заметил Сергей.

Она тоже усмехнулась.

– Ну отчего же? Приглашу… С мужем познакомишься. Хочешь?

Они переглянулись и рассмеялись.

– А я-то, дурак, уже подумал: может, у нас с тобой такая любовь будет… Смотри, как романтично: они познакомились у обвалившегося перехода…

– Ага! – Сейчас из-под её капюшона Сергей видел только улыбку, мягкую, умную, и кончик носа. – А тебе не кажется, что это плохая примета? Впрочем, я не уверена…

Сергей тоже улыбался. После того как он увидел обвалившийся переход, который город просто не заметил, ему неожиданно стало так безмятежно и хорошо, словно в детстве на летних каникулах в их с Леркой деревне.

– Ты любишь кого-нибудь?

Именно так, а не банальное: «У тебя кто-нибудь есть?» Она спросила это таким же тоном, каким обычно уточняют, чем заправлять салат.

– Нет.

Она кивнула так понимающе, что он поспешил пояснить:

– Я никогда не страдал от одиночества – не в том смысле, что не знаю, что это такое, а в том, что не страдал от него. Мне хорошо одному. И при встрече с любым, даже интересным мне человеком, девушкой, я не могу определиться, с кем мне лучше: с собой или с ней… В том, что я пошёл в журналистику, есть некая издёвка. Или, если хочешь, вызов – не знаю, как назвать. Я не нуждаюсь в людях – разумеется, кроме самых близких. То есть, я понимаю, что, наверное, завыл бы, если бы год прожил, никого не видя, – но общаться с кем-то меня не тянет. Неинтересно. Я попадаю в компании из ощущения, что так надо, – ну вроде как вынести мусор или помыть посуду: и неохота, и никуда не денешься. Какого чёрта я пять дней в неделю разговариваю с самыми разными людьми и делаю вид, что мне интересны их проблемы и их жизни, – сам, хоть убей, понять не могу.

– Тебе быстро надоедают люди? – Чёрные глаза внимательно смотрели на него сквозь мех; снежинки плотно окружили её лицо, и в свете фонарей было видно, что на висках и щеках у неё остались мерцающие дорожки от катившихся капелек.

– Да, наверное. Я устаю от них. Могу обидеть человека, хотя совершенно этого не хочу. Потом накручиваю себя, какой я гад, прихожу домой, падаю на кровать и пытаюсь просто забыть, что за стенами квартиры есть ещё что-то и кто-то…

Они подошли к обрюзгшей от балконных пристроек серой пятиэтажке – её дому. Во дворе валялись перевёрнутые качели, уже давно вклинившиеся в землю в таком искалеченном виде. Сергей присел на холодный бортик.

– Это, наверное, изощрённая форма самовлюблённости – считать, что от самого себя мне намного больше проку, чем от всей планеты. А любовь… она приходит – и уходит, когда я понимаю, что знаю наперёд всё, что она скажет, сделает, подумает… Нормальные люди в этом случае испытывают нежность, а я псих какой-то. Сначала становится всё равно, со мной она или нет, потом просто скучно, начинаешь думать, чем бы я мог заняться или, наоборот, не заняться, если был бы сейчас один. А потом начинаешь раздражаться. Злишься на себя, на неё, на то, что все человеческие отношения, как бы они ни начинались, всё равно вгоняются в одни и те же рамки. А дальше – уже просто тоска зелёная. Вот я тебя совсем не знаю – мне с тобой интересно, охота перья распустить и всё такое. Если бы у тебя не было никакого мужа, мы бы сейчас стали целоваться и разошлись бы, или не разошлись, счастливыми людьми. А прошло бы с полгода – и всё, нет сказки, есть скучное «моя подруга». Я не хочу тебя обидеть, что ты, может, какая скучная, – нет, ты можешь быть самой замечательной, умной, интересной девушкой – да ты такая и есть, я не сомневаюсь. Просто я такой.

Она отошла чуть назад и неожиданно заслонила ему глаза замёрзшей ладошкой.

– И когда тебе станет скучно, ты закроешь глаза. И сможешь забыть, что я – это я. И тогда в твоих руках окажется любая женщина. Понимаешь? Ты можешь метаться от женщины к женщине – а можешь просто закрывать глаза.

У Сергея пробежали знакомые мурашки от затылка к лопаткам. Её холодные пальчики слегка давили на его веки. Их город вдруг стал Атлантидой, заброшенной и погибшей, где они неожиданно встретились на пустых улицах и оказались единственными спасшимися людьми.

– Снега-то сколько! – Она убрала ладонь, и Атлантида исчезла – остался двор, пивные бутылки под лавками и ночные новости, которые доносились из чужой форточки.

– А ты не думал, какое классное выражение: «Они гуляли под чистым августовским снегом»?

Она улыбнулась и помахала ему рукой:

– Счастливо. – Достала из кармана ключи и скрылась за железной дверью подъезда.

Сергей остался один на сломанных качелях. Вокруг неслышно падал снег. Гас свет в окнах. За каким-то из них она сейчас сняла куртку и поцеловала мужа. Как все. Как положено.

Он встал, несколько огорошенный, и побрёл к своему дому. На снежной дороге валялись почерневшие листья клёнов. Козырёк над подъездом обзавёлся небольшим сугробом. Во дворе стоял снеговик, холодно блестели в свете окон покрывшиеся тонкой корочкой льда обломки качелей. Глянув на них, Сергей ощутил, как пробежали мурашки от затылка к позвоночнику. На глаза как будто снова легла крошечная ладошка той девушки.

В лифте Сергей вспомнил, что не спросил её имени.

5

– Мне пора. – Лерка вышла из ванной и немедленно начала собираться. Хотя она уже была здесь, не сразу нашла, где оставила сумку. Точно, в коридоре. Дурацкая у этого Вадима комната – кроме кровати и компьютера на крошечном столике, нет ничего. Ах да, ещё стул, на котором горой свалены его джинсы и майки. И полотенце у него какого-то отвратительного мышиного цвета, вытираться неприятно. Лерка удивилась вдруг вспыхнувшему раздражению – раньше Вадим казался ей неплохим парнем с хорошим чувством юмора и крепкими плечами. Глянув на него сейчас, – он хмуро курил у форточки и ворчал, что опять она убегает рано и внезапно, – Лерка поняла: с ним пора завязывать. Мало ли их таких было. Витя: хорошее чувство юмора, пустой кошелёк, идиотские плакаты в комнате. Сашка: «ауди», дешёвое пиво в холодильнике и бутылки под кроватью. Димка: пьёт кипяток, чуть подкрашенный чайным пакетиком, и без меры обливается дешёвым одеколоном. Коля. Никита. Денис… Безответно влюбившись однажды в четырнадцать и проревев пару месяцев, Лерка решила, что больше такой глупости не сделает. С тех пор от ребят отбоя не было.

Она шла по августовскому снегу, предвкушая, как заберётся под одеяло с книжкой и шоколадкой. Но за дверью её ждал неприятный сюрприз: на коврике стояли незнакомые ботинки.

Лерка так и застыла на пороге, даже не вытащив ключа из замочной скважины. В квартире кто-то был, и явно не хозяйка притопала в здоровых мужских туфлях на шнуровке.

У Лерки застучало в висках – она здорово испугалась.

– Серёж? Макс? – крикнула она наугад. Никто не отозвался, и она уже хотела со всех ног броситься вон из квартиры, как из комнаты вышел незнакомый человек. Больше того – незнакомый священник.

Лерка замерла, вжавшись в дверной косяк.

– Извините, – священник улыбнулся. Это был молодой человек с собранными в хвост светлыми волосами. – Вы – Валерия?

Прежде Лерку так называла лишь Разбегаева – обычно перед тем, как отправить на пересдачу. Поэтому прошло секунд тридцать, прежде чем она настороженно кивнула:

– Да… я.

– Вы уж меня простите, это страшно невежливо с моей стороны, но мне нужно было срочно прийти сюда. – Он объяснялся неторопливо, помогая себе плавными, неширокими жестами красивых рук. – Я сын вашей квартирной хозяйки. Роман.

Лерка почувствовала, что медленно сползает по косяку.

– Я хотел забрать кое-какие свои вещи, – добродушно улыбаясь, сказал Роман. – Вот только не все нашёл. – И он посмотрел на Лерку вдруг посерьёзневшим и внимательным взглядом, словно она могла что-то в этом прояснить.

Лерка же поняла только одно: этот Роман без неё и Сергея шарил по квартире, набитой их вещами. И ещё жалуется, что чего-то не нашёл.

– Вы проходите, – пригласил Роман. Тут только Лерка сообразила, что дверь до сих пор открыта, она топчется на пороге, а в её квартире хозяйничает чужой. Она ещё раз критически посмотрела на него, но решила, что на грабителя-рецидивиста он не похож – хотя при желании надеть рясу может кто угодно.

– Как зовут вашу маму? – требовательно спросила Лерка.

Роман рассмеялся и назвал имя. Оно совпало с тем, которым представилась квартирная хозяйка. Подозрительно прищурившись, Лерка вошла и прикрыла дверь.

– Чаю? – предложила она только для того, чтобы подчеркнуть: хозяйка здесь всё-таки она. Но Роман неожиданно согласился.

– С удовольствием.

Лерка от такой наглости чуть не упала. Скрыв досадливую мину, отправилась в кухню. Роман – за ней.

– Печенье у вас аппетитное, – улыбнулся он.

Лерка с сомнением покосилась на вазочку с крекером трёхнедельной давности и неуверенно кивнула.

Они пили чай, и Лерка беззастенчиво разглядывала его. Молодой, симпатичный… Как такие только в священники идут? «Впрочем, это довольно эстетично – такой красавчик с крестом в одной руке и Библией – в другой», – нервно теребя в руках чайную ложку, подумала Лерка. Тут она вспомнила о Евангелии, найденном в кладовке. Это её немножко успокоило.

– Лера, скажите, вы обои случайно нигде не срывали?

Лерка поперхнулась.

– А вы что, не видите – вся квартира ободрана!

Роман не смутился. Скорее, кивнул сам себе разочарованно.

– Да, знаю, звучит довольно глупо. Но, может быть, случайно…

– Как можно случайно сорвать кусок обоев? – рассердилась Лерка.

Священник вздохнул.

– Плохо, что не срывали.

Лерка захлебнулась чаем. Откашлявшись, неуверенно взглянула на Романа:

– Вы шутите, да?

– Разве? – в свою очередь удивился священник.

Тут Лерка решила, что наконец поняла смысл выражения «не от мира сего». И поверила в то, что это определение действительно подходит священникам.

Роман поспрашивал её об учёбе, о работе Сергея и родителях, но взгляд его точно упёрся в какую-то мысль – видно было, что интересуется он только из вежливости. Не забыл уточнить, ходит ли она в церковь. Когда она ответила, что редко, на его лице появилось выражение, будто он не то что ожидал – знал, что именно так она и скажет.

– А брат? – тем же тоном постороннего взрослого, который расспрашивает ребёнка о делах в школе, осведомился он.

– Тем более, – хмыкнула Лерка, ожидая душеспасительной беседы. Её не последовало: Роман всё так же смотрел куда-то перед собой.

– Он журналист, говорите? О чём пишет?

«Тебе же неинтересно! – возмутилась про себя Лерка. – Топал бы себе на здоровье и думал о чём захочется. Можно подумать, что страшная грубость – не задать вопроса о работе и учёбе. Хотя ни одному нормальному человеку это не интересно. Ещё бы детские фотографии попросил посмотреть». Она старалась убедить себя, что абсолютно спокойна, но всё же нервно наматывала на палец прядь чёрных волос.

– Всякое социальное. Кого где обидели, где власти чего не так сделали…

Роман посмотрел на неё всё тем же взглядом, который обычно называют отсутствующим.

– Опасная тема. Где кому дорогу перейдёт – и всё, костей не сосчитает…

– Ой, да ладно! – перебила Лерка, усмехнувшись. – Как раз по нашим-то временам никому дела нет до того, что ты пишешь. Это уж как хозяин газеты скажет, так и работаешь. Пиши – не пиши, а мира не изменишь. Про мэра сколько вон писали! И вор, и убийца – а он всё равно который год выходит и поздравляет город с праздниками. С улыбкой, как ни в чём не бывало. И чихать он хотел на то, что про него пишут в газетах.

Роман рассеянно кивнул.

– Да, про Казанина давно ходят очень тёмные слухи.

Лерка раздражённо покосилась на священника.

– Какого Казанина? У нас уже три года Смирнов.

Роман выразил вежливое удивление. Лерка посмотрела на него с подозрением.

– Как же вы ухитрились этого не заметить?

– Ну, как раз около трёх лет, а собственно, и несколько больше, я был за семьсот километров отсюда. – Он улыбнулся. Лерка неожиданно для себя заметила, что ряса ему идёт.

– Навестить маму приехали? – понимающе уточнила она.

– Ну… вроде того.

Роман поднялся и поблагодарил за чай. При всей своей вежливости он, не спрашиваясь, прошёл в комнату и зачем-то подошёл к балкону, заглянул за штору.

– Лера, есть у вас клей?

У Лерки вытянулось лицо, она кивнула, но тут заметила, что солидный кусок обоев справа от балконной двери был оторван. «Ах, это я обои срываю!» – Весь её кипучий темперамент вылился на священника. Она высказала, нет, прокричала всё, что думает о человеке, который в отсутствие хозяев проникает в дом. «Раз вы сын хозяйки, думаете, вам всё можно, а мы вроде бедных родственников, которых и спрашивать не надо? Думаете, ваша квартира? Мы с братом за неё платим!» «Мы» было сильным преувеличением, но Лерку это не смущало. Как ни странно, Романа тоже. Он мягко улыбнулся. Лерку это взбесило окончательно. Но не успела она выкрикнуть ни слова, как он успокаивающе заговорил:

– Я вас прекрасно понимаю. Но видите ли, по молодости я тут оставил кое-какие… сбережения. Это звучит глупо, но тогда мне казалось, что это надёжное место. Потом мне пришло в голову, что обои можно переклеить, но я вижу, они всё те же. А вот сбережения пропали. Если бы их нашла мать, она, конечно, сказала бы мне. Значит, не она. И не вы. – Он вздохнул. – Может, кто из прежних жильцов… Жаль. Мне бы они сейчас очень пригодились.

Лерка хмуро молчала с минуту, в упор глядя на него. Потом молча принесла клей.

Когда с делом было покончено, Роман извинился. Тогда Лерка снизошла и пробормотала что-то насчёт того, что «тоже была не совсем права», даже спросила, есть ли он «ВКонтакте», и так удивилась, увидев задумчивый кивок, что предложила ещё чаю.

– А разве вам… положено?

Роман рассмеялся, и Лерка подумала: «Совсем как нормальный парень».

– Во-первых, давай на ты, я не такой старый, – предложил он. – Во-вторых, честно говоря, я ушёл из церкви – сегодня рясу сниму и больше не надену. В-третьих, да, положено.

Роман в Леркиных глазах становился всё интереснее.

– Ты женат? – начала она атаку, хотя прекрасно видела отсутствие обручального кольца, – завязывала душевный разговор.

Роман заметно помрачнел и покачал головой.

– А что так? – Лерка небрежно откинулась на стуле и перебросила волосы на одно плечо, полагая, что так она особенно эффектна.

Вопрос, а точнее, осознание того, что надо отвечать, явно раздосадовал Романа. Он улыбнулся, но как-то вымученно:

– Не сложилось.

Лерка не сдавалась:

– А девушки тоже нет?

Роман посмотрел на неё с насмешливым изумлением:

– Откуда такой интерес?

Но Лерку смутить было не так просто.

– Не хочешь – не отвечай. – Она нарочито пренебрежительно пожала плечами.

Роман вздохнул, и в лице его как-то враз не осталось ничего смешливого.

– Знаешь, тут правда нечего ответить. Лучше бы её не было. Лучше бы – никогда… Я её четыре года не видел, а она… Это зависимость.

Лерка удручённо посмотрела в окно, приготовившись слушать исповедь. Безнадёжно влюблённый – это ж надо, чтобы ей так не повезло! Её внимание уже улетало из этой кухни, когда она заметила, что Роман пристально смотрит на неё – и в глаза его вернулись искорки.

– Впрочем, мне уже давно пора лечиться, – сказал он, взял салфетку, написал на ней фамилию и протянул ей. – Найди меня в соцсетях, поболтаем.

Роман взял плотно набитый пакет, который ждал его рядом с ботинками и который Лерка сразу не заметила, и наконец ушёл. Закрыв за священником дверь, она некоторое время вертела в руках салфетку, потом усмехнулась. Лечиться так лечиться, почему бы и нет? Выступит в роли сестры милосердия…

В комнате Лерка задумчиво покосилась на то место внизу стены, которое аккуратно заклеил Роман.

«Здесь были бабки», – тоскливо подумала она. Сбережения, которые надо прятать под обоями, в её воображении выросли в астрономическую сумму.

Прежние жильцы. Вполне возможно. Лерка тут же возненавидела их, кто бы они ни были.

Пикнул домофон. «Серёжка», – констатировала она. И задумалась. Если бы она нашла кучу денег, она бы ему сказала? Наверное, да. По крайней мере, сразу бы завопила: «Серёж, смотри!» Но если бы его не было дома… У неё оказалось бы время подумать, остыть. Пожалуй, Лерка не могла утверждать, что сообщила бы о своём открытии. И уж точно она бы долго думала перед тем, как решить поделиться такой новостью. Кто знает, может, Сергей…

Дверь открылась. Сергей вошёл весь в снегу и довольно злой.

– Ты готовила что-нибудь?

– Пельмени в морозилке, – отозвалась она.

Он буркнул что-то себе под нос.

– Только пришла, что ли?

Тут Лерка заметила, что так и не переоделась в байковую рубашку, в которой ходила по дому.

– Нет. Тут, представляешь, такая фишка…

Она рассказала о священнике. Денег она не находила, скрывать было нечего. Зато за лицом брата Лерка наблюдала внимательно. Когда дело дошло до обоев, он заметно оживился. Правда, это ни о чём не говорило: любому нормальному человеку показалось бы любопытным наличие клада у себя дома.

– Он сказал, сбережения?

Сергея это немного озадачило. Но потом он сообразил – не для того те снимки так тщательно прятались, чтобы болтать о них.

– Молодой священник-то? – как мог безразлично спросил он.

– Тридцатника, поди, нет. Лет двадцать восемь, может. Симпатичный такой.

– Ну-ну! Ты мне ещё про цвет волос расскажи! – Он насмешливо скривился, гадая про себя, попадётся сестра на эту удочку или нет.

Лерка попалась.

– И расскажу! Светлые волосы. Тоже симпатичные. В хвостике. – Она с вызовом посмотрела на брата. Но он уже знал всё, что его волновало.

Мужчина на фотографии был молод. Блондин с собранными в хвост волосами. Это всё объясняло. Большинству людей нет нужды прятать такие невинные кадры. Но священнику… Сергей вспомнил алый шарфик, кочующий от снимка к снимку. И усмехнулся, уже не слушая Лерку, которая гадала, кому достались деньги из-под обоев. Всё оказалось гораздо проще, чем казалось.

Бреясь в ванной, он вспоминал снимки. А девчонка-то хорошенькая! Эх, батюшка…

Лерка сидела на кровати и, едва брат вошёл в комнату, уставилась на него сверлящим взглядом. Он усмехнулся про себя и улёгся на диван.