Текст книги "Достоинство возраста. Как относиться к старению"

Часть 3. О страхах и тревогах

Боюсь и не хочу

«…Фигурки старой богини на перекрестках дорог, деревенские жертвоприношения, словно крыша, укрывают их от враждебного мира…

Но сейчас все боятся – от вождя до свинопаса» (М. Рено. Тесей. Бык из моря).

Большинство из опрошенных мной людей в анкетах написали: «боюсь». «Боюсь и не хочу», «для меня старость – синоним немощи, дряхлости, отягощения близких, поэтому – боюсь и не хочу».

Страх – король чувств. Он был и будет, ему подвластны все, маленькие и большие, во сне и наяву, он есть в каждой клетке нашего тела, но не чужд и разуму, и душе. Он очень силен. Он из далекого животного прошлого, но у человека сумел вторгнуться и в будущее. Не многие чувства способны противостоять ему – Любовь, Творчество, Жажда жизни. Но и они делают уступки.

Что же с ним делать? – Жить. Он символ жизни, ее присутствие, он же хранитель наших сил и ресурсов, они в его кладовых. Потому нам придется наведаться к нему в гости и попробовать осмотреться.

Полезно помнить, что у Страха есть дочь – Тревога. Нелюбимая.

Страх – базовая древнейшая в эволюции эмоция, запускающая как действие (иногда в форме бездействия), так и саму эволюцию. Испытывая страх, существо, в том числе человеческое, бежит или дерется, запасает еду, совершенствует навыки, развивается.

Тревога – страх чего-то неопределенного, несуществующего или непонятного. Тревога – страх страха. Тревога приводит к беспокойству (потере покоя), часто беспорядочным, невротическим действиям, депрессии. Страх предметен и конкретен. Тревога – страх неопределенности (моя статья «О планировании 2». www.maap.ru).

 
В мыслях разброд и разгром на темени.
Точно царица – Ивана в тереме,
чую дыхание смертной темени
фибрами всеми и жмусь к подстилке.
Боязно! То-то и есть, что боязно…
 

(И. Бродский. Старость)

Бывает по-всякому. Порой легче справиться со страхом, конкретным и понятным. А тревога захватывает фантазию или просто тело и эмоции. А порой, наоборот, страх реален – вот она, угроза, и, в отличие от тревоги, его не прогнать чаем с мелиссой.

Единственное, что можно сказать, их полезно различать и обращаться с ними по отдельности.

Как можно справиться со страхом? Путь, собственно, один – с ним надо познакомиться. Его надо рассмотреть, понять. Дальше видно будет.

Нужно согласиться с Г. Гессе: «Старость – это ступень нашей жизни, имеющая, как и все другие ее ступени, свое собственное лицо, собственную атмосферу и температуру, собственные радости и горести». Почитайте его, Цицерона, Рам Дасса, Хемингуэя…

И нужно, в конце концов, согласиться с тем, что никуда она (старость) не денется и незачем тратить энергию на отрицание очевидного ради соответствия навязываемым стандартам.

Коллега пересказал разговор с маленьким мальчиком, который сказал ему со страхом: «Я старею». – «Я его успокоил: еще не скоро».

Смоделирую этот диалог по-другому.

– Я старею…

– Да. И это прекрасно.

– Но я же умру.

– Да, и это тоже случится в свое время. Ты многое еще должен понять, сделать, многим стать.

– И все-таки я боюсь.

– Да, я тоже.

Ну что же, давайте присмотримся к некоторым страхам?

Страх близости смерти

«Будь спокоен. Умереть труднее, чем кажется» (реплика полковника Буэндиа. Г. Г. Маркес).

Смерть достойна отдельного разговора. Он будет у нас. Но и обойти стороной этот страх никак нельзя. Он один из самых страшных. Все понимают, что умирают в любых возрастах: и дети и молодые, и сорокалетние… В старости смерть естественна. Может, поэтому так пугающа? Ведь это огромный человеческий феномен – страх всего естественного. В старости смерть становится неизбежной. Рано или поздно. Заметим, она, собственно, всегда неизбежна рано или поздно, но теперь это все более и более очевидно. Чего мы, собственно, боимся в смерти? Того, что не будет ничего? Того, что исчезнет все? Или что исчезну я, а все останется? Это что, жадность, зависть? Или что тела не будет, а душе что-то предстоит по разным версиям разных религий?

 
«…Участь сынов человеческих
и участь животных – участь одна;
Как те умирают, так умирают и эти…
…все произошло из праха и все возвратится в прах».
 

(Екклезиаст. 3: 19, 20)

Смерть – это то, что уравнивает человека и животное, лишая мыслящее существо всякой надежды хоть на какой-то смысл. Поэтому смерть и есть главная бессмыслица в мире людей.

Таков неутешительный итог рассуждений Екклезиаста – он развенчал все утопии, все надежды. И при этом бессмертность этого творения, слава царя Соломона говорят о другом – бренно не все.

Библейская, новозаветная истина о смерти предлагает утешение:

«Смерть подобна сну, от которого пробудятся миллионы умерших. Иисус так сказал своим ученикам об их умершем друге: „Наш друг Лазарь уснул, но Я иду разбудить его“. Направляясь к могильному склепу, Он увидел множество скорбящих. Придя на место, Он повелел убрать от входа камень и позвал: „Лазарь, выходи!“ И Лазарь, который был уже четыре дня мертв, вышел».

Поскольку тело Лазаря уже начало разлагаться, Иисус, воскресив своего друга, доказал, что Бог может сохранить в Своей памяти все: черты личности умерших, то, что они знали и помнили, их внешность. Он может вернуть их к жизни. Еще Христос говорил: «Настанет час, в который все находящиеся в памятных склепах услышат Его [Иисуса] голос и выйдут». Библия содержит еще одну утешительную весть: «Последний враг, с которым будет покончено, – смерть». Людей больше никогда не постигнет горе утраты, и им не придется хоронить своих родных и близких. В Библии сказано: «Смерти уже не будет».

 
Другой вариант – реинкарнация.
Суфийская притча:
«Я был камнем и стал растением,
Я умер как растение и стал животным,
Я умер как животное и стал человеком,
Чего же мне бояться, разве смерть когда-нибудь обокрала меня?
И как человек я умру, чтобы стать ангелом,
Но и ангелом я буду не вечно
И стану со временем тем, что даже не в силах
представить мой разум».
 

Вариант многих древних религий, христианства, а также и Корана: смерть – это хорошо. Жизнь на Земле – лишь временная мука и испытание, а в загробном мире ждут всяческие блага и удовольствия, о которых здесь – только мечтать.

И противоположный вариант – Лукреций:

 
«Смерть не страшит нас, если только мы сможем
Ясно, навечно понять смертную сущность души»
 

Похоже, такая перспектива, такое простое и очевидное разрешение страха – бояться нечего, ибо нет ничего, – очень мало кого устраивает.

Чудесная находка Б. Вербера в его серии книг, начиная с «Танатонавтов», – иронично расписанная схема посмертного существования, с возможностью экскурсий туда.

Это как бы два берега. На одном боятся смерти и придумывают разные способы бегства и отрицания. На другом – не боятся (по крайней мере, в призывах), держась за разные идеи разной степени определенности.

«Бегство от смерти – это нечто нездоровое и ненормальное, так как лишает вторую половину жизни ее цели» (К. Г. Юнг).

Сама река смерти – Тайна. Может, не стоит пытаться обойти ее или платить перевозчикам, торопясь найти другой берег.

Страх неопределенности

Хотя скорее это обычно тревога.

Для иллюстрации: когда-нибудь возили собаку или кошку в самолете? Да просто вспомните зверя или птицу, попавших в ненормальные и непонятные для них условия.

Тут мы можем обнаружить один из аспектов нашего эволюционировавшего разума. Мы умеем справляться с тревогой. И главный инструмент (думаю, чисто человеческий) – планирование. Причем планирование во времени. Человек успокаивает себя в самолете, поглядывая на часы.

Мне как-то пришлось поучаствовать в вынужденной посадке в Минеральных Водах из-за разбушевавшегося в горах урагана. Практически все пассажиры, набитые в маленький аэропорт, с удивительной серьезной настойчивостью требовали сообщить им: «Когда полетим?»

Тем не менее без планирования никак. Пускай все срывается, зато у нас есть (был/будет) план как репер, то, от чего корректироваться, за что переживать. То есть спасаясь от тревоги планированием во времени, мы начинаем тревожиться именно из-за него. Мы совсем «забыли», что планирование – изобретенный нами механизм снижения, снятия тревоги, и зачастую предполагаем, что оно может управлять действительностью.

В старости это особенно заметно. Особенно заметно у моего папы. Он – человек обязательный. Он привык все планировать и соблюдать. И живет в постоянном огорчении и раздражении: его все подводят, «обманывают». Он планирует прогулку в парке, поход в магазин, поликлинику и приезд внуков. Но в парке перекрыли вход, в магазине очередь, автобус ломается, поликлиника работает не по расписанию, внуки звонят, что опоздают, и он в раздражении отказывается их «принять». Так повторяется и на следующий день, и… но он не сдается: «Жить без планирования нельзя!», «Все такие необязательные!».

Заметьте, я не говорю о списке дел, который помогает при старческом и молодежном слабоумии, я говорю о контроле.

Что будет дальше? Главный вопрос тревоги неопределенности.

Говорят, сила психики соотносима с количеством вопросов без ответа, которые она способна переносить.

«…Единственным истинным признаком силы… психического здоровья является способность сносить вопрос за вопросом в отсутствие каких бы то ни было намеков на ответ» (Н. Мейлер).

Мы начинаем жизненный путь незнающими. Точнее, мы знаем многое, может, все, но не имеем навыка обозначать, определять, находить свое место в цепочках событий, пытаться контролировать. Потом мы под давлением социума и собственного разума, требующего определенности, приобретаем навык знать и планировать что, где, когда, почем… А потом вновь выпадаем из механизма.

Неопределенность не так легко переносить. Издревле люди использовали социум, друг друга, чтобы справляться с тревогой неопределенности. Религия, наука, государство, начальство, правила и законы, «все так делают» – все это в первую очередь имеет целью снять тревогу, переложив «знание» и «ответственность» на кого-то.

Принятие неопределенности – это допущение множества вариантов реальности в любой момент времени. Оно отнюдь не означает пофигизм и бездеятельность, это не безволие. Как раз наоборот, это наличие такой воли, которая способна действовать не по рельсам планов, не в коридоре заданного, а во всем многомерном поле возможного. Путешествия Колумба, Нансена, Хейердала, поиск Циолковского…Не-о-пределенность – отсутствие пределов.

Страх потерь

«С осторожностью в будущее заглядывать следует. Страх потери на темную сторону ведет нас» (мастер Йодо – молодому джедаю Энакину. «Звездные войны. Эпизод 3»).

Старость пугает нас не только страхом своей смерти, но и тем, что близкие уходят. Чем дальше, тем чаще мы хороним друзей и родных, получаем печальные известия.

В этом много жестокой психологии. С одной стороны, уход ровесников – напоминание о том, что поджидает и нас. С другой – в этом порой есть очень скрытое злорадство (выбрали не меня). Об этом чудесный рассказ Р. Брэдбери «Кто-то умер». Собственно, Рэй гениально показывает, как это может быть не зло-радство, а просто радость, радость, помогающая принять смерть.

С потерями близких смириться до конца невозможно. И все-таки большой урок смирения в них есть. Старость учит нас отпускать, и, обретая навык, мы делимся им с другими, которые должны будут отпустить и нас.

Я многих дорогих мне людей уже не увижу никогда. Я уже не плачу, я смиряюсь.

Перечитала. Тема эта действительно страшная. И я боюсь очень. И простите меня, пока не могу больше об этом написать.

Страх голода, бедности

«В мире есть царь, этот царь беспощаден. Голод названье ему…» (Н. А. Некрасов. Железная дорога).

«Попробуем уяснить, что же все-таки представляет собой голод. Возможно, кому-то это покажется странным, но единого четкого представления об этом не существует до сих пор» (Г. С. Шаталова).

Голод – один из мощнейших страхов. Хотя, скорее, это один из самых распространенных страхов, а мощны лишь мифы о нем.

Слышали про пирамиду потребностей Абрахама Маслоу? (Подробнее я пишу об этом в своей книге «Любовь. Психология Бытия».)

Маслоу расположил потребности людей в иерархической пирамиде. Внизу базовые потребности в пище и безопасности, затем социальные – в общении и признании, затем потребности в самореализации. Аналогичное – в йоге: последовательность семи чакр, энергетических центров, расположенных в теле вдоль позвоночника. Или старославянское распределение: жить, людин, человек (жизнь животом, сердцем, умом).

Маслоу исследовал производственную мотивацию у рабочих около 100 лет назад, и потому у него получилось, что еда – большая и базовая потребность, и только при ее полном удовлетворении человек обнаруживает и начинает реализовывать следующие. Однако количество исключений заставляет задуматься. Поэтому я в своей книге предложила перевернуть пирамиду, зафиксировав, что еда – самая нижняя, заужающая потребность, заземляющая, но не большая. А вот самоактуализация является большой и в каком-то смысле базовой. Скорее всего, иерархия потребностей каждого человека имеет свою геометрическую форму. У житей – расширение на уровне живота, у людей – на уровне груди и рук, у человеков – там, где голова.

То есть один, пока не наестся, думать ни о чем не может. Другой отдаст последний и первый кусок близким, предпочтет заботу или просто общение еде. Третий – голодный студент, ученый. Про большинство великих умов приходится читать, что они часто забывали поесть (Циолковский, Ньютон и др.). Это не только ученые, это путешественники, люди искусства… это дети, которым, пока не переучат, всегда важнее игра, исследование, чем еда.

Почему я предлагаю рисовать пирамиду потребностей наоборот, основанием вверх?

Маслоу справедливо отмечал, что человек (среднестатистический) не очень-то думает о чем-то еще, когда голоден.

Это, кстати, входит в противоречие с теорией о развитии лобных долей мозга и практикой думающих людей.

С Абрахамом Маслоу «спорит» другой великий психолог – Виктор Франкл, «изучавший» людей в концлагерях фашистов. Он убедился на себе и тысячах других людей: для выживания куда более важны осмысленность существования, чем насыщенность желудка и быт.

Пока еще живо поколение людей, которые помнят войну, спросите их, почитайте рассказы. Страшный, жестокий эксперимент, но множество свидетельств – голод пережили те, кому было зачем жить. Причем жесткий голод.

Да, они запомнили этот голод, и страх перед ним омрачил их дальнейшую жизнь (и часто жизнь нескольких поколений потом). Те, кому сейчас 30–50, – откормленное поколение детей познавших голод родителей и их родителей, привыкшее есть много и разнообразно, есть про запас, по расписанию, как собаки Павлова. Их страх голода – это страх повышения цен и уменьшения потребительской корзины, воплощенной в заваленной тележке супермаркета.

На семинарах и лекциях про старость постоянно приходится слышать реплики: старики голодают, им не хватает на хлеб. Это как миф про волков. Безосновательный и живучий. Я прошу обычно показать мне реально человека, умирающего от голода. Сейчас всем «не хватает на еду». Всем, кого ни спроси. Под этим подразумевается: не хватает на кофе и полуфабрикаты, водку и окорочка, колбасу и пряники… Мои дети тоже часто говорят: «Что, совсем нечего поесть?», подразумевая, что не хотят суп, а хотят печенье.

Да, хлеб дорожает. Но есть ли пенсионеры, которые не могут себе купить вдоволь хлеба? А тем более муки и соли, крупы и овощей?

Один из коллег назвал это – финансовый страх голода.

В деревнях тоже все жалуются на «нечего есть». В соседней с нами деревне всего две бабушки держат коз и кур, держат огород. Остальные в основном страдают лишним весом, покупают помидоры и колбасу в магазине и жалуются на маленькие пенсии и отсутствие сил.

У меня вопрос, к сожалению, практически крамола: если стало тяжело держать корову и тем более поросят – не сигнал ли это, что пора отказаться от жирного (а не переходить на колбасу)? Куры и грядки много сил не требуют (всего от пары часов телевизора отказаться), а ходить в лес за ягодами и молодой крапивой вообще полезно.

А что же те, кто не сумел перебраться на землю и живут в старости в городе? Там я тоже не видела голодающих. У всех есть пенсии, есть и у нас социальные службы, пусть бюрократизированные и коррумпированные, но есть. Я видела стариков, которые в растерянности стоят в супермаркетах, с тоской глядя на изобилие. Но это не голод.

Трудность еще в том, что СМИ, и особенно ТВ, постоянно подстегивают к необходимости, обязательности большого потребления, раздувают страхи о «голодающих стариках». И то и то – лишь выгодная ложь.

Есть – это само собой. Даже задуматься о вариантах часто кажется недопустимым. А почему?

Массимо Монтанари в своем исследовании «Голод и изобилие. История питания в Европе» пишет, что после краха Римской империи ситуация с продовольствием хоть и колебалась от голодных периодов к тучным, в общей динамике постоянно ухудшалась до XVIII века, который был по-настоящему голодным. Все меняется к лучшему только к концу XIX века. Монтанари пишет, что окончательно голод ушел из Старого Света лишь в конце 1950-х. Свидетельство тому – новые представления о красоте фигуры.

Окончательно ли?

Мой отец, переживший голодное детство, до сих пор неспокойно относится к пище. Мы выросли внутри этого страха, перерастающего в пищевой контроль и насилие.

Следующее поколение или удовлетворяет запрос обжорством, или протестует анорексией. Пищевой контроль стал традицией. Он абстрагировался от потребностей организма, а стал методом дрессировки неизвестно для чего.

В старости полезно есть меньше, менее разнообразно, меньше химии, полезно потреблять меньше продуктов и меньше нагружать желудок. А еще более полезно справляться, противостоять абсурдам, навязываемым нам социумом и собственными привычками и тревогами.

Страх отстать

Надо ли его бояться? Во-первых, все равно отстанем. Уже. Мозг не сможет впитать столько информации. Информированность заменяется открытостью, доверием, любопытством, уважением.

Допустим, вы не знаете, как пользоваться лифтом или системой связи «Скайп». Я люблю рассказывать эпизод, подсмотренный в Юхнове. Старая женщина в магазине электроники просит молодого продавца помочь ей пополнить баланс на телефоне, он беспрекословно откликается, подходит к аппарату и терпеливо объясняет ей пошагово действия. Они перешучиваются. А когда он отходит, я не выдерживаю и говорю ей: «Там же все написано! И вы, похоже, не первый раз?» Дама лукаво улыбается в ответ: «Ну и что? Это мой ученик, я с ним шесть лет в школе возилась. Мне нравится, когда он меня теперь учит». Она пользовалась своим учеником, своей открытостью и чувством юмора.

Итак, вы не знаете, что такое лифт и как он работает. Помешает ли вам это добраться до внука, живущего на 15-м этаже? Помешает только страх. Если вы не изжили в себе привычку предыдущего возраста «ем, только то, что знаю», «делаю, только то, что знаю»… будет трудно. Но если вы уже выработали в себе (вспомнили из детства) открытость и любопытство плюс добавили к нему опыт пользования всем многим, что встречалось в жизни… То есть вы уже знаете, что теперь-то все делается удобным и не сложным… тогда…

Как любил ворчать мой брат, когда отец звал его разобраться с новой кофеваркой: «Человек, который умеет пользоваться артиллерийской буссолью!..»

Чуть притормозить, посмотреть прищурившись… и вот вы уже видите: никаких соревнований на самом деле нет. Прогресс существует для комфорта и облегчения жизни или развлечения, а вовсе не для гонки за ним.

Страх утраты привлекательности

Традиционно он больше женский, хотя, конечно, это не однозначно.

Заметьте: потерять страшно не красоту, а именно привлекательность, причем подразумевается исключительно сексуальная привлекательность. Старуха, с которой приятно посидеть рядом, послушать, попить чаю, к которой на руки лезут внуки, привлекательной не считается! Почему?

Я приглашаю вас почитать весьма яркую цитату. Вот что пишет об этом в своем ЖЖ Ляля Брынза:

«Это как в спорте: главное – вовремя уйти.

Вовремя и красиво, чтобы не было мучительно стыдно и чтобы не выглядеть жалкой…

Чтобы не завидовать искоса этим – юным, сильным, свежим.

О чем это я?

О том, что приходит, наступает, неумолимо подкрадывается на стрелках-мохноножках время, когда ты превращаешься из бабочки нежнокрылой и крупноглазой в так-себе-средней-паршивости мотыля. И вот уже ровесники-мужчины советуются с тобой, как лучше закадрить двадцатилетнюю девчонку, а то и просто жалуются на радикулит, простату и метеоризм. И вот уже ты смотришь в зеркало и понимаешь, что в лучшем случае похожа на уставшую маркитантку, а в худшем – вообще не надо смотреть в зеркало. И вот уже, когда возле тебя притормаживает какой-нибудь мерседес, ты точно знаешь, что сейчас действительно спросят дорогу…

А ведь еще два-три-пять лет назад от звука шин шикарно шуршащих и „девушка, извините, пожалуйста“ ты наполнялась пронзительным глупым восторгом и, вскинув подбородок (тогда еще обходилась одним), шла прочь, покачиваясь на девяти сантиметрах чистого гламурного безумия.

А ведь еще два-три-пять лет назад дышалось, как пелось, и пелось, как жилось.

А что теперь? А теперь уместные раньше навыки, как то: „повела плечиком“, „опустила глаза“, „расстегнула пуговичку“, „ненароком облизала губы“ – перешли в разряд порнухи для геронтофилов. И хорошо бы все эти бляцкие кошачьи рефлексы подавить, ан нет… Неконтролируемо лезут и смешно.

Боже! Как же это жалостливо смешно, когда сорокалетняя тетка ведет себя будто нифметка. Когда из штанов lowf t вылазят дрябленькие бочка, когда, казалось бы, вчера еще прокрашенные корни волос сегодня снова отдают сединой, когда пальцы отекают и нельзя носить кольца, потому что к вечеру не помогает даже мыло.

Да нет. Можно там фитнесы, солярии, кремики разные. А толку? Ну не потрепанная маркитантка – ну куртизанка на пенсии. Сидишь вся прожаренная, промассаженная, разодетая, размалеванная, пахнущая недешевыми какими-нибудь шанелями и смешная – аж жуть!

Была у нас такая „бабушка“ тридцати плюс восемь лет. А мне тогда как раз двадцать два, что ли, исполнилось. Помню мой просто восторженный ужас, когда я наблюдала эту „бабушку“ с ее кошмарным кокетством, с ее сюсюканием a la гламурненькая девочка, с ее мини-юбками и морщинистой шеей. Помню, как мы хихикали в курилке, обсуждая ее донельзя тоненькие кофточки. Помню, как она свысока поясняла нам – жадным и наглым, что следует делать, чтобы женить на себе нашего неженатого и прекрасноликого босса. Помню, как она притиралась к нему вялой задницей и дышала громко и волнительно. Помню, как этот самый босс многозначительно делал „глаза“, мол, поглядите-ка на престарелую дуру. Помню, как ее аккуратно выпроваживали с вечерних посиделок, чтоб не мешалась.

Потом бамс – и опять суки-рефлексы скачут поперед мозгов.

Ничего. Я справлюсь. Я уже умею. Умею ходить в обуви на плоской подошве, умею подбирать волосы так, чтобы „некрасиво“, умею сидеть широко и так, чтоб без задранной выше колена юбки. Еще полгода-год, и все наладится.

Потому что в этом деле главное – вовремя уйти. Ррраз! И вон из большого спорта! На тренерскую там или просто грядки с морковкой окучивать. Или козу доить» (http://la-la-brynza.livejournal.com/292491.html).

Пожелаем автору успехов. Хотя бы разобраться, что грядки и морковку не окучивают… И спасибо, что так жестко и ярко описала жизнь, воспринимаемую как секс-спорт. Конечно, это даже не о к старости переходе, а к зрелости. Но кто у нас в этом разбирается? Ведь страх этот, возникнув раз, преследует потом, гонит до конца жизни каждую женщину, не сумевшую понять и сойти с беговой дорожки. И не только женщину. Цитату, подобную приведенной, можно найти в «Дориане Грее», можно подслушать в мужском фитнесе или баре. К женщинам лишь требования больше.