Текст книги "Созвездие синего слона"

– Что-то случилось? – тревожно спросил Федя тонким голосом, чувствуя, как в носу его защекотало от приближающихся слез.

Владимир Семёнович оглянулся на сына, потом посмотрел на стул, на который он не стал садиться и отвернулся.

– Рома в реанимации. Он был в поезде. – сбивчиво вывалил Владимир Семёнович, стоя спиной к Феде. – Из-за сильного удара произошло кровоизлияние в лобную долю. Апоплектическая кома.

Федя пожалел, что не сел на стул, потому что ноги его подкосились и он, ухватился руками за стол. На столе у Владимира Семёновича лежал синий шарф. Федин взгляд прилип к этому шарфу и больше не хотел отлепляться, даже когда голова повернулась в другую сторону, глаза оставались на месте, и всё смотрели на этот шарф. И он казался необычайно чётким и заключающем в себе вселенский смысл. В пустой голове Феди сначала еле слышно, но потом всё громче и громче зазвучала мелодия Армстронга про прекрасный мир, которую напевала улыбающаяся мужеподобная Анна Ивановна.

– Что?.. – переспросил Федя, словно не расслышал, но слезы уже стояли в его глазах, размазывая картину мира.

Дрожащей рукой Федя нащупал стул и сел на него, не глядя. Владимир Семёнович повернулся к сыну. Оба молчали. Федя, ножом взгляда полосовал старый бежевый линолеум, равнодушно гниющий в жёлтых пятнах лампы, а в голове его всё ещё звучала мелодия. Федя вытолкал из глубины своей иссушенной глотки, нерешительный комок вопросов:

– И что теперь? Какие прогнозы? Ты только что оттуда?

– Да. – прохрипел Владимир Семёнович, тоже погруженный в тревожные мысли. – Вероятность летального исхода в его состоянии – 90%.

Хладнокровность отца поразила Федю. Словно вор выскочила она из-за угла в тёмном переулке совести, угрожая расправой. «Почему он говорит о Роме, как о чужом?» возмущённо подумал Федя.

– Вероятность? Почему ты так говоришь? Скажи нормально, он выживет или нет?! – закричал Федя.

Владимир Семенович сурово, но растерянно взглянул на сына, пытаясь понять, что он сказал не так:

– Не знаю! Я сделал все, что мог. Теперь, дело за ним.

– Я могу его увидеть? – грубо спросил Барсуков, вскочив со стула в готовности бежать к брату.

Владимир Семёнович хотел было что-то сказать, но слова застряли в его горле, и он просто кивнул головой. Федя, как ураган выскочил в дверь, уронив стул, на котором сидел. Владимир Барсучков в задумчивости потёр шершавый небритый подбородок и выкинул взгляд в окно. Федя ошибочно подумал, что отец остался равнодушным. Владимир Семёнович изо всех сил старался держать себя в руках, а в голове его, тем временем, грызлись между собой разношёрстные мысли, одна страшнее другой.

Федя, спотыкаясь и распихивая в стороны встречающихся на пути людей, бежал по коридору. От волнения он на секунду забыл где находится реанимация и заблудился в уже опустевшем коридоре. Желтый тусклый свет лился с потолка на старые стены и пол, вызывая у Феди чувство тошноты и безнадежности. Собравшись с мыслями, Федя всё же нашёл правильное направление и снова побежал. У входа в реанимацию его за руку поймала крупная медсестра. Федя с яростью глянул на нее и заметил лишь неуместно-красную помаду и всклокоченный улей волос, через который просвечивала лампа.

– Тише, тише! – шикнула она, отбросив с блестящих глаз покрывало голубых век, из которых палками торчали ресницы. – Успокойся. Здесь нельзя так бегать. – нравоучительно и неторопливо высказалась она.

– Пустите. Мне нужно к брату. Я Барсучков. Мне Рома Барсучков нужен! – неуклюжим взглядом Федя истыкал мясистые телеса широкоплечей докторши, чуть не плача от злости и отчаяния.

Красной клешнёй руки она вцепилась ему в плечо и говорила, как актриса, с наигранной заботой о сохранении порядка.

– Я знаю, кто ты. – прохлопала она губами-помидоринами. – Здесь больница, а не эстафета.

«Вот дура!» думал Федя и пытался заглянуть её за плечо. Через щель между её спиной и подмышкой Барсучков увидел брата и заметался, как тряпка не ветру, пытаясь освободиться. Но женщина была на удивление сильна. Вдруг за спиной Феди показался заведующий хирургическим отделением и кивнул головой медсестре. Крупная женщина недовольно вздохнула, отодвинулась от входа и пропустила Федю. Тот мигом подлетел к брату и, вцепившись в холодные железные перила кровати, стал его рассматривать. Владимир Семёнович тихо подошёл и остановился рядом. Рома лежал с капельницей и трубкой во рту, прилепленной к его щеке пластырем. Жёлто-синим пятном своего тела, юноша подчёркивал красоту белоснежных больничных простыней. Голова Ромы была перевязана бинтом, левая рука замотана в гипс. Вокруг него нагроможденно стояли аппараты. Федя, немного разбирающийся в этих штуках, беглым взглядом окинул пищащие экраны, но от волнения всё равно ничего не понял. Он впервые видел брата таким беспомощным и жалким. На первый взгляд ему даже показалось, что это не Рома, что отец все напутал, как бы ни глупа была эта мысль. Федя не мог узнать брата, и только по маленькому шраму на переносице и маленькой родинке на щеке, согласился признать его.

– Он даже не дышит сам? Всё так серьёзно? – сказал Федя отвоёванным у страха голосом.

– Он в коме.

– А болевая терапия?! Кома? Так быстро?

– Болевая терапия, к сожалению, ему не помогла бы. – лицо Владимира Семёновича исказилось напряжением.

«Еще бы» подумал Федя и покосился на отца, как на врага «Все благодаря тебе».

Федя отвернулся. Мелкие и острые мысли пёстрой мозаикой рассыпались в его голове.

– А как же мама? Она знает?! – вновь с надеждой взгляну на отца Федя. – Ты ей не сказал?

Владимир Семёнович спокойный, как скала, опустил взгляд в пол.

– Значит не знает?! Когда ты ей скажешь?

– Она знает, уже едет. – ответил Владимир Семенович, ежесекундно вздыхая.

– Я не понимаю, как Рома вообще оказался в том поезде? – уже спокойным голосом спросил Федя.

– Какая теперь разница?

– Куда он ехал? Или откуда? – словно не слыша отца продолжал Федя, – Он ничего не говорил. Рома бы сказал…

Федя бросил на отца негодующий взгляд, но тот ничего не заметил и уже выходил из палаты.

Остаток вечера Федя просидел рядом с братом. Он просто сидел и смотрел на него не отрываясь, в надежде, что Рома внезапно откроет глаза. В восьмом часу приехала Мария Васильевна. Увидев Рому, она замерла в дверях. Закрыв дрожащими пальцами губы, она кинулась к старшему сыну. И так страшно начала рыдать, что докторам пришлось оттаскивать её от кровати. А она вцепилась рукой в железные перила, и так крепко держалась, что чуть не увезла с собой кровать, когда её уводили из реанимации, чтобы дать успокоительного. Федя сильно испугался, ведь он никогда не видел маму в таком состоянии. Онемев от ужаса, он пытался отцепить её руку от железной трубы и всё время повторял один и тот же набор слов: «Мама, что ты делаешь?! Мама, перестань!» Владимир Семёнович обвязал жену руками, скрутил, как безумную и стал баюкать. Мария Васильевна всё не унималась и плакала, не стесняясь, как ребёнок.

На следующий день Федя с трудом высидел четыре урока в школе, а с пятого убежал в больницу. Сегодня Федя был бодр и сосредоточен, несмотря на то, что не спал почти всю ночь. Стоило ему закрыть глаза, как появлялась Анна Ивановна в синем шарфе и пела песню про чудесный мир голосом Армстронга и покатывалась со смеху.

Весь растрёпанный и запыхавшийся, Федя бежал в больницу. Влетев в двери, он ощупал голову и понял, что где-то потерял шапку. С досадой он оглянулся на улицу, но шапки на дороге не оказалось. Федя махнул рукой и подошёл к гардеробу, чтобы сдать куртку. Так он обычно не делал, оставляя вещи в кабинете отца. Но сегодня Федя не хотел подниматься в его кабинет.

В этот день в больнице было тихо. В середине коридора одиноко разговаривали две молодые медсестры. Их голоса и вульгарный смех, который они пытались сдерживать, эхом прокатывались по пустому пространству помещения. Федя сделал глубокий вдох, пригладил волосы на голове, утёр шарфом раскрасневшееся лицо и спокойным быстрым шагом направился к лестнице в другой конец коридора. Одна из медсестёр с алыми губами посмотрела на прошедшего мимо Федю лисьим взглядом и что-то сказала подруге. Федя ничего не заметил, он был серьёзен и решительно шёл в реанимацию, представляя, как смело отодвигает одной рукой вставшего на пути отца, а другой рукой помидорогубую медсестру. Но сегодня ему никто не воспрепятствовал. Без всякого труда Федя прошёл к брату.

Кровать Ромы стояла возле окна, из которого падал холодный бледный свет серого неба. При дневном освещении Рома выглядел ещё более синюшно-серым. Федя снова ужаснулся представшей картине изувеченного брата и пару секунд не решался подойди. Потом заметил около постели странную голубую табуретку, у которой одна нога оказалась короче остальных. Он молча подошёл и сел на неё. Рома лежал сегодня на правом боку, лицом к окну. Руки в неестественной для живого человека позе переплелись рядом с туловищем. Не прошло и пяти минут, как в реанимацию заявился Владимир Семёнович. Он подошёл к кровати Ромы солдатским шагом и сурово взглянул на Федю. В дверях показалась любопытные лица прихвостней отца. Более грустный, чем обычно Владимир Семёнович прервал безмолвную беседу сыновей и велел Феде идти выполнять свою обычную работу.

– За ним есть кому присмотреть. – сказал он. – Не сиди здесь. Так ему не поможешь.

Федя, не привыкший спорить с отцом, молча встал и вышел из палаты. Однако же не пошел работать, а спрятался на лестнице в заброшенном крыле и просидел там несколько часов. Он залез на самый верхний этаж под потолок и уселся на верхнюю ступеньку. Это крыло было необитаемо, поэтому не отапливалось, и оттого здесь было чуть теплее, чем на улице. Справа на стене находилось окно с сегментарными квадратными стеклами, какие встречаются в спортивных залах школ. Уже слегка темнеющее небо слабо просматривалось мутным отголоском света сквозь толстые стекла окна. Федя бывал в этом месте всего раза три. Спертый воздух из-за отсутствующей вентиляции делали это место не привлекательным. Здесь, как и на пожарной лестнице стояла пепельница с окурками. Радом с ней сегодня лежала, забытая или оставленная кем-то специально, пачка женских сигарет. Федя взял ее в руки, внимательно изучил, пытаясь представить себе их обладательницу, и в его воображении, почему-то возникла симпатичная молодая медсестра, одна из тех, которых он видел сегодня в пустом коридоре. Федя достал одну сигарету, вытащил из кармана зажигалку и прикурил. Помещение наполнилось плотным дымом. Вдруг что-то сверкнуло за окном, и, спустя насколько секунд, раздался раскатистый гром. В помещении заметно потемнело, и в клубах сигаретного дыма Федя увидел, как будто бы, белый силуэт. Ему показалось, что это Мирцам стоит перед ним, и Федю мгновенно бросило в жар от этой мысли, и так стало больно где-то внутри, где теперь, по словам Ильи, у него сидела крыса, будто в него воткнули нож. Но еще прежде, чем облако дыма расползлось, Федя понял, что здесь никого кроме него нет. За окном послышался усиливающийся шелест дождя. «Что это было?» усмехнулся Федя «Что со мной?» и ему стало стыдно, что мысли о ком-то сейчас занимают его больше, чем трагедия, случившаяся с его братом. Федю начало трясти от холода, который теперь стал сырым и мерзким. С улицы просачивался запах сырого бетона и земли. Сигареты показались Феде гадкими, но он все равно решил докурить, что бы хоть немного согреться. Он сидел и смотрел в одну точку, перед собой, погрузившись мысленно в омут тоски. Две вещи мучили его, сливаясь в одну тяжелую ноющую боль, и обе эти муки были неотвратимы. Одна из этих вещей, касательно Ромы, вызывала упадок, другая – душевный подъем.

Федя сидел, завалившись на стену и медленно втягивая дым, посинелыми от холода губами, задумчиво и грустно смотрел в окно. Лицо его как никогда казалось умным, а взгляд глубоким, направленным внутрь его собственной души. Скудный свет, пробивавшийся через искаженные толстые стекла, красиво освещал его. Был ли причиной этот красиво падающий свет в окутанном дымом полумраке, или же задумчивый и глубокий взгляд Феди, преобразивший его лицо, но девушка в белом халате, тихо поднявшаяся по ступенькам и увидевшая всю эту красочную картину, остановилась в изумлении. Федя не заметил, что его уединение было нарушено. Девушка осторожно подобралась к нему и присела рядом, совсем близко на холодную бетонную ступеньку. Ушедший очень далеко в своих мыслях, Федя вдруг вздрогнул и оглянулся. Взгляды их столкнулись. Федя показался девушке испуганным и устыженным, словно бы он занимался здесь чем-то нехорошим, а она это увидела. Но, еще не до конца пришедший в себя, Федя снова утонул в мыслях и, сделался спокойным и равнодушным, будто уснул с открытыми глазами. Девушка с лисьим взглядом, оказавшаяся той самой медсестрой из коридора, решила, что Федя смутился из-за сигареты и, засмеявшись, оживленно сказала:

– Ты мои сигареты тут куришь, да? – голос ее прозвучал с ласковым упреком.

Федя снова поднял на нее глаза и спокойно и вдумчиво ответил:

– Да, курю.

Девушка чуть засмеялась, как смеются очарованные кем-то сердца.

– Это твой брат в реанимации лежит? – спросила она, участливо погрустнев.

– Да. – ответил Федя, опустив глаза в пол. Они молчали. Федя поднес сигарету к губам, и рука его задрожала и девушка увидела, как на ступеньках, под его лицом, появилась пара темных пятен. Федя шмыгнул носом.

– Ты плачешь что ли? – удивилась она и нагнулась, что бы заглянуть ему в лицо. Голос ее прозвучал звонко и неподходяще. Федя ничего не ответил, но и не отвернулся. – Не переживай, все будет хорошо. – сказала девушка растрогавшись, и погладила Федю по спине.

– Я не из-за этого. – сказал Федя.

– А из-за чего?

– Не важно.

– Из-за девушки? – заискивающе спросила она и в голосе ее прозвучала, неприятная сейчас Феде, родительская заботливость.

– Нет.

Он задумчиво усмехнулся и поднял на нее красные глаза. Девушке стало неловко смотреть не него, она отвела взгляд и сказала:

– Есть вещи, которые случаются, не зависимо от нас, и мы не можем изменить происходящего. Мы не всегда виноваты в том, что с нами происходит. Сегодня твоя беда кажется размерами со вселенную, а завтра ты будешь смеяться над этим.

– Я не уверен, что буду смеяться, но спасибо. – сказал Федя, выдавив из себя улыбку, в благодарность.

Девушка поняла, что не сильно помогла ему.

– Ты славный. Я Вера. – сказала она и на лице ее, сквозь добрую улыбку проглядывала досада.

– А я Федя. – ответил Федя.

– Ты же сын Владимира Семеновича?

Федя молча взглянул на нее, не понимая, зачем она задает этот бессмысленный вопрос и снова задумался о своем.

– Ладно, хватит здесь сидеть, тут холодно! Иди, а то заболеешь еще. – сказала Вера шутливо-приказным тоном, каким говорят старшие с младшими.

Федя, больше не взглянув на нее, затушил уже истлевший окурок и ушел.

До конца смены Владимира Семеновича оставалось полчаса. Федя снова вернулся к брату. В палатах зажгли тусклые жёлтые лампы над каждой кроватью. Освещённый тёплым светом Рома, всё равно напоминал мертвеца. Только теперь жёлтого, который умер от цирроза печени. Медовая смуглость его кожи покрылась неприятной белёсой пеленой. Ярко-каштановые волосы, выбившиеся из-под бинта, слиплись в грязные метёлки. Уложенные заботливо маминой рукой, они скудно прикрывали изувеченный лоб. Угловатые брови грозовыми тучами нависали над нишами глазниц, в тени которых притаился зародыш смерти. Братья были похожи друг на друга. И мысли о сходстве сейчас рождали в голове Феди страшные неудержимые представления. Воображение беспощадно являло ему пугающие картины смерти. Феде виделось, как он из глубокой ямы смотрит на бесконечную вереницу близких и незнакомцев, пришедших с ним проститься. По какой-то чудовищной ошибке, кто-то забыл закрыть гроб, и все постеснялись сказать об этом в слух. А глупые патологоанатомы в добавок ещё забыли закрыть веки Феди. И каждый из проходивших мимо отверстой могилы, бросал горсть сырой земли прямо в его высохшие глаза. Вот Мария Васильевна стоит над Федей, сморщила лицо изюминой и льёт щедро слезами, издавая дельфиньи крики. Отец сохраняет спокойствие, но только наружно: пальцы опущенных безвольно рук слегка подёргиваются, губы сжаты, взгляд устремлён в пустоту. Федя замотал головой, пытаясь выкинуть из неё навязчивые мысли, как пёс оттряхивающийся от воды. В это время, мимо реанимации, размахивая руками, проходил беспечный Илья Коровкин. Он заметил в палате Федю и остановился у входа. Какое-то время Коровкин молча наблюдал, как Барсучков мотает головой и что-то бормочет под нос.

– Сегодня он нас ждёт. – ровным голосом сказал Илья стоя в дверях. – В два часа ночи мы должны быть на железной дороге в двух километрах и двадцати метрах от нашей станции.

– Я не пойду. – терпеливо выслушав, ответил Федя.

Илья подошёл к Роме и остановился с другой стороны его кровати. Он подробно рассматривал его, но жалости в его глазах не было, словно Илья был не человек, или же думал, что всё произошедшее не в серьёз.

– Мы не должны пропускать. – равнодушно сказал Илья, словно не знал Рому вовсе. – Это была случайность. От тебя ничего не зависит. Перестань себя винить.

– Я не виню себя. Просто хочу побыть с братом. – сказал Федя с презрением взглянув на Коровкина.

– Поверь, если ты будешь сегодня ночью лежать у себя в кровати, брату ты ничем не поможешь.

– Я больше ничего не хочу. Зря я в это ввязался.

– Ввязался? – усмехнулся Илья.

–Я не пойду больше в тот лес. – заявил Федя.

– Узнал, что жизнь может быть непредсказуема и жестока, и всё? – коварная насмешка дёрнула угол рта Коровкина.

– И всё… – безынициативно повторил Федя, не сводя глаз с брата.

– Как хочешь. – сказал Коровкин. – Я буду там. Если захочешь, приходи.

Федя промолчал, оставив слова Ильи без внимания.

– Пропущенного не наверстаешь. Прошлого не изменишь. – сказал Илья и почесал затылок размашистым движением, которое не вязалось с его жеманностью и чистоплюйством.

Взглянув ещё раз на Рому, Коровкин вышел из палаты.

Глава 12.

Душа

Федя лежал и рассматривал черноту перед глазами, в которой где-то скрывался потолок. Время от времени по стенам проползали жёлтые лучи фар, на пару секунд освещали комнату и выпрыгивали обратно в окно. Сколько бы Федя ни пытался уснуть, у него не получалось. Закрывая глаза, он, отчего-то, всё время видел один и тот же набор картинок: Анна Ивановна в синем шарфе пела песню, затем без шарфа и уже смеялась. А потом и вовсе синий шарф без Анны Ивановны пел и смеялся. Весь искусанный бесноватыми полуснами Федя вскочил с постели, словно ему в спину воткнули копьё, и уселся на край кровати. Вяло и задумчиво он осмотрел комнату. В каждом чёрном углу, облепленный крупинками мрака, прятался смешок. Тонкий звонкий хохот эхом раздавался в голове Барсучкова. Все предметы в комнате казались бесцветными и безликими. В окно робко заглядывал свет луны и бросал на пол бледно-голубоватые кляксы тощего света. Одна из этих клякс освещала пятно из слипшегося, но чистого ворса ковра. На этом месте совсем недавно красовался кусок грязи, который Федя принёс на подошве из леса. Он вспомнил про своё недавнее приключение, но механические щелчки не давали ему надолго погрузиться в раздумья. Тиканье часов раскалывало тишину на кусочки, словно невидимый скульптор, ловко орудуя зубилом и молотком, высекал из ночной черноты спутанные навязчивые образы и тут же их разбивал. Федя взял со стола часы и попытался увидеть время. Чернота воздуха мелкими мурашками липла к глазам и стрелки оставались не различимы. Пластмассовый корпус старых часов, которые были куплены ещё родителями Барсучкова чуть ли ни в юности, казался серо-синего цвета. Федя вертел часы в руках и пытался вспомнить, какого цвета они на самом деле, но не мог. С досадой он поставил их обратно, так и не узнав, который был час. Но это его мало беспокоило. Федя упал на подушу и отвернулся к стене. Изо всех сил он пытался уснуть, но глаза всё время открывались. Как кукла со сломанным механизмом глаз, он лежал и смотрел в стену. Сон, как прокажённого обходил Федю стороной, даже не смотря в его сторону. Весь издёрганный бессонницей он снова вскочил и принялся в темноте искать свою одежду.

Тем временем в двух километрах от станции растерзанные обломки мёртвых вагонов лежали на обочине путей. Яркая луна освещала оставшиеся следы недавней аварии: чьи-то поломанные чемоданы, куски сидений, толстые осколки стёкол и другие детали поезда, раскиданные и присыпаны кровью и чем-то ещё, не видимым в темноте. По какой-то непонятной причине три смятых в гармошку вагона были оставлены рядом с местом аварии, должно быть для устрашения проезжающих мимо поездов. Рядом с ними, вдоль рельсов был выложен ряд из цветов, принесённых людьми на место несчастного случая. Несмотря не свежесть катастрофы и, ещё сохранившийся беспорядок на путях, движение поездов уже восстановили. В темноте, среди обломков, бродила туда-сюда человеческая фигура – это Илья Коровкин равнодушно курил и поглядывал на останки поезда. Засунув одну руку в карман плаща, а другой держа сигарету, он прохаживался между рельсами и пинал ногами куски стёкол и железных деталей. Время от времени Илья наклонялся и рассматривал их с интересом, делал какие-то выводы и разговаривал вслух сам с собой, не замечая того. Вдалеке послышались уже знакомые ему нарастающие шлёпанья. Илья выпрямился и всмотрелся в черноту перед собой. Через полминуты к нему подбежал запыхавшийся Федя. Он нагнулся и поставил руки на коленки, чтобы отдышаться. Пар валил из его рта, как от паровоза. Волосы торчали в разные стороны, а из ворота расстегнутой куртки торчал шарф, так небрежно намотанный на шею, словно Барсучков и вовсе не знал, как и зачем повязывают шарфы.

– Я не опоздал? – спросил он у светящейся в темноте точки.

– Смотря куда. – ответил Илья и выпустил дым прямо в лицо Феде.

Барсучков разогнул спину и осмотрелся. Его окружали осколки чьих-то жизней и судеб. Взгляд Феди сразу поник и уткнулся в оторванную половину чемодана, на которой стояла его нога.

– Я знал, что ты передумаешь. – заявил Илья.

Федя вздохнул и по привычке утёрся шарфом.

– Уже есть два часа? – сбивчиво спросил Барсучков, вертя головой по сторонам и оценивая масштабы аварии, о которой уже говорили по телевизору местные новости и должны были писать газеты. Но Федя газет не читал.

– Без пяти. Вон столб. – Илья указал рукой вперед. В темноте не было видно столба, зато белые цифры словно светились.

– В прошлый раз у меня был слон.

– Федя, слон это ты и есть. Иди за мной, и постарайся не наступать мне на пятки! – сказал Илья, заметив рассеянность Феди.

Но Барсучков его не слушал. Выпучив глаза он вертел головой, озираясь по сторонам и, не глядя вперед, шел за Коровкиным. Добравшись до отметки «тридцать шесть», Илья неспешно докурил и взглянул на часы, подаренные учителем:

– Нам пора.

Федя с выпученными глазами продолжая смотреть по сторонам, поплёлся за Коровкиным. Тот шёл вдоль рельсов уверенным шагом, с поднятой головой и старался соблюдать дистанцию с неловким Барсучковым.

– Ты свои-то носишь? – небрежно спросил Илья.

– Чего?

– Часы. Носишь?

– А-а-а-а! Да, вот. – Федя показал свои часы Илье, как будто тот мог их увидеть в темноте. Но Илья даже не повернулся. Занятые каждый своими мыслями ребята не заметили, как растворилась в небе луна, забрав с собой тени от предметов. Деревья по бокам железной дороги стали выше, кучнее, страшнее. Верхушки их заострёнными концами торчали вверх, как свалявшиеся хвосты старых волков. Небо сделалось серым, на фоне почерневшего леса. Вдалеке появился и стал расти светлый вагончик.

– Мы уже в лесу? – Барсучков рявкнул Илье прямо на ухо.

– Ты что, не заметил, как мы прошли мимо столба?

Возле сторожевой будки в своём кожаном плаще, увешанный браслетами и перстнями, стоял Рат. Рядом с учителем стояли еще четыре темные фигуры. Муха куталась в светленькое драповое пальтишко, и дышала паром на свои замёрзшие пальцы. Увидев Федю, она заметно повеселела. Кабан одетый в тонкую куртку, из под рукавов которой, торчали длинные худые руки, лидерским взглядом взирал на пришедших.

– Неужели. – сказали он и взглянул на учителя.

Ёж стоял за спинами ребят. В глазах его блестел страх. Каждый шорох заставлял его вздрагивать и с опаской оглядываться по сторонам. Пёс в задумчивости бродил неподалёку, сунув руки в карманы штанов, и мечтательно смотрел в небо на звёзды. На лице его сияла улыбка, словно он разглядывал не небо, а картину великого художника.

Учитель, услышав приближающиеся шаги, еще прежде, чем стал виден источник этих шагов в темноте, вытянул шею вперёд и прищурился. Свалявшиеся брови его торчали дыбом, как две дохлые всклокоченные мыши. На слепые глаза из-под шляпы свисали пучки седых волос.

– Приветствую вас! – торжественно сказал Рат Илье и Феде. – Долгой ночи вам!

Рот учителя растянулся ровной полоской и застыл в непонятной эмоции, похожей на улыбку и отвращение одновременно. Не успели еще Федя и Илья подойти к учителю, как тот, словно вспомнив о каком-то деле, изменился в лице и пошел в сторону леса. Ученики, не привыкшие еще к манере общения учителя, с насмешкой переглянулись. Девушка поспешила за учителем.

– Эй! Ребята, идёмте! – звонко и весело крикнула она, оглянувшись на ребят, и позвала их рукой.

– Не шуми так! – боязливо шикнул Ёж, неуклюже спускаясь со склона.

– Да она же муха, у неё мозгов от природы нет. – заметил Кабан.

Девушка не оглядываясь, нырнула в заросли. За ней полез Федя. Защищая глаза от веток, он вытянул руки вперёд, и случайно наткнулся на чью-то спину.

– Ай! Осторожнее! – вскрикнула девушка. – Ты меня напугал.

– Прости. – виновато сказал Федя. Когда он увидел Муху, на душе его потеплело, и ему ужасно захотелось с ней поговорить, хоть о чем-нибудь. Ему нужно было вновь почувствовать ее жизнерадостную энергетику и оживленность. – Как думаешь, что у учителя с голосом?

– Думаю, что он чем-то болен. Возможно рак горла, или что-то типа того. Может быть он много курил. – предположила Муха. – Ты видел его зубы? Жуть.

Даже, когда она говорила о неприятных вещах, ее яркая интонация и живость вызывали желание слушать ее.

– Ага. Ну зубы-то не самое страшное.

– Может быть у него опухоль в горле или даже дыра. От курения.

Федю всего передернуло.

– Я никакой дыры не видел у него. – Федя фыркнул и засмеялся. – Да что за ерунда? Какая еще дыра?

– Да я серьезно! Такое бывает. – уверенно сказала она.

– Да брось ты! – он потрогал рукой горло.

– А ты куришь? – спросила девушка.

– Нет, конечно. – без колебаний ответил Федя так, что сам поверил в это.

В этот раз лес казался ещё темнее и непрогляднее. Кустарники и высокая спутанная трава цеплялись за одежду и обвивали ноги тонкими прочными червями-лианами. Словно живой, лес не хотел пускать чужаков в свои глубины, пытался задержать их, напугать и запутать. Федя слепо шагал вперёд, с силой выдёргивая ноги из вязкой глинистой почвы и запутанной сухой травы. Дорога, которая больше походила на полосу препятствий отбирала все силы. А полная темнота сбивала с толку и отнимала ощущение времени и пространства. Федя шёл с опущенной головой и прислушивался к каждому звуку. Чёрный плащ учителя шуршал, цепляясь жёсткими полами за колючие ветки кустов. Браслеты и цепи звенели равномерно и ритмично. Кто-то сзади сморкался и плевался. Слышалось пыхтение усталого Ежа. Он вздыхал и что-то недовольно шептал под нос. Феде надоело молчать, и он захотел поговорить.

– Вот странно, вдоль рельс время-пространство ограничено, а вглубь леса нет. Почему так? – громко задал вопрос Федя, что б его мог услышать учитель.

Рат, идущий где-то далеко впереди промолчал. Возможно, ветер дул не в ту сторону и слова Феди унесло назад, в черноту леса, или Рат просто не хотел отвечать. Тишина дрожала чавкающими шагами, шуршанием жёстких тканей и звоном металла, словно где-то впереди плясала разодетая цыганка. Федя оглянулся на Муху, которая шла следом за ним, но лица в темноте не нашёл:

– Ты как думаешь?

– Не знаю. У меня голова другим занята. – серьезно ответила она.

– Чего встали, придурки? – рыжий грубо отпихнул в стороны Муху и Федю, и прошёл между ними вперёд.

Следом за ним, тяжело дыша и обливаясь потом, прошёл Ёж.

– Зачем шумите? – пробубнил он недовольно. – Нас кто-нибудь услышит.

– Безголовый олень? – усмехнулся в след ему Федя. – Не волнуйся, у него нет ушей.

Муха оглянулась назад. К ним вышел кареглазый парень, с меланхоличным лицом и Илья Коровкин. Последний, не останавливаясь, обошёл двоих, словно они были деревьями, и скрылся в темноте.

– Не отставайте. Из леса выход знает только Рат. – с улыбкой сказал Пёс и пошёл вперёд. – Он наш факел в темноте этого мира.

Какое-то время ребята снова шли молча, но вскоре, в конце строя, троя из них стали перебрасываться короткими фразами.

– Как думаете, он живёт в этом вагончике? – весело спросил Федя, голос его звучал громче других.

– Я ни разу не видел, что б он оттуда выходил. Он стоял на пороге, и я слышал звук закрывающейся двери, но я не видел, что он выходит из сторожевой будки. – спокойным голосом сказал Пёс. Он шёл, засунув руки в карманы штанов, и походка его напоминала походку славного парня из фильмов про двадцатые годы. С лица его не сходила спокойная грустная улыбка.

– Эй, вы, заткнитесь! – раздался голос рыжего. Через секунду он вынырнул из темноты и, отпихнув девушку в сторону, толкнул Федю в плечо. Барсучков не думая ударил в ответ, и они сцепились, как два петуха. Ребята молча слушали звуки возни и неловких ударов. В самом начале строя раздалось энергичное бряцанье и строгие причитания вполголоса. Рат, распихивая учеников в стороны, великаньими шагами пробираясь к дерущимся.

– Ребята, осторожней! Учитель! – сказала Муха, испугавшись, что Федя и рыжий заденут его.

Но двое неумолимо валяли друг друга в грязи, ничего не слыша и не видя вокруг. Рат молча нагнулся и раскидал их в разные стороны, как щенков.

– Что вы устроили? – от волнения голос учителя сделался ещё более сдавленным и глухим. – А ну, встаньте оба! Ещё одна такая выходка, и путь сюда будет вам закрыт!

Рыжему было что сказать, но он боялся возразить учителю.       Он молча сдерживал злость и с откровенной ненавистью смотрел на Федю.

– Больше никаких разговоров и драк, пока мы идём через лес. Ведите себя тихо. Это всех касается! – строго сказал учитель. – Всё, что вам нужно знать, вы узнаете от меня, когда придёт время. Не ищи ответов – их здесь нет.

Когда учитель снова ушел вперед, девушка подошла к Феде и, вцепившись ему в руку, обеспокоенно спросила: