Текст книги "Лежачий полицейский"

Глава 18

– Объект прибыл, – жутким шепотом провозгласил Барабас, шаря рукой в поисках очередной конфеты.

Значит, скоро подгребет и Карабас.

Рука нашла привычную обертку, развернула ее, и ошеломленный Барабас замахнулся на меня, пытаясь кинуться фантиком. В котором оказался скатанный кусочек хлеба, загодя отщипнутый от бутерброда. Попал, гадюка. Но я тоже не растерялась, метала фантики как снаряды. Баталия прервалась новым сообщением от Карабаса. Он, видите ли, мчится на маршрутке.

– Камикадзе, – запыхавшийся Барабас был похож на помидор с глазами.

– Ты про кого?

– Про Карабаса, естественно. На маршрутках передвигаются только камикадзе. По аварии в день, прикинь, какая непруха. Все, мир? Давай сосредоточимся на главном. Дело-то непростое, а ты распоясалась, как ребенок. Смотри, вот план ее квартиры.

– И что нам это дает?

– Пока ничего. Но может пригодиться. Пока у нас полное зеро. И ты – зеро. Надо было быть внимательнее. Тетки жуть какие проницательные, когда дело касается самцов.

– Мама не самец.

– Вот и я про то. Как мужика охомутать, так каждую мелочь заприметят…

– Кому нужен мужик с мелочью?

– Пошлая ты.

– Я не про это.

– Тогда – меркантильная.

Мне стало обидно. Что такого в умеренной меркантильности? Немного практичности никому не помешает.

– Сам такой.

– Вернемся к проблеме. Мама явно не бедная.

– Оставь, мы уже сто раз об этом говорили. Если не можешь сказать ничего нового, лучше помолчи.

– Задевает. Ох, как тебя задевает ее материальное благополучие. Просто жаба душит! Забудь про деньги. Маму жалеть надо. Ведь сама говорила, что дома ее батя ни в грош не ставил. Просто золушка какая-то.

– Добровольная золушка. Кто ей мешал послать нас подальше?

– Ладно, – Барабас решил не обострять отношения. – С тебя хоть один сценарий разведывательных мероприятий. Не все ж нам мозгами скрипеть.

От нечего делать я начала выдумывать сценарий.

Проникнуть в квартиру и спрятаться в шкафу? Или лучше под кроватью?

Или расспросить папу? Да уж, с папой я погорячилась.

Или заслать к ней деда Нила? Он точно ничего не упустит и во всем разберется. Только как ему втолковать, почему надо втереться к маме в доверие?

Надо наехать на меня машиной, положить в реанимацию, тогда она склонится над умирающей дочерью и сама во всем признается. Круто! Только как остаться целой, ведь машины тяжелые?

Меня начала захватывать охота на собственную маму. Появился нездоровый мандраж. Пальцы сами забарабанили по стеклу, вызывая усмешку Барабаса. Проваленное сиденье оказалось неудобным. В машине витал запах старости, от которого хотелось вырваться на свежий воздух.

– Что ты все время ерзаешь? Смотри, вон ее окна, на третьем этаже. Там, где недоделанный балкон.

Недоделанным балконом Барабас обозвал довольно изящный эркер. Подновленный свежей покраской, но с частично отвалившейся лепниной.

Пока ничего примечательного не происходило.

Мы промолчали еще с полчаса, и тут к нам присоединился Карабасище. Он с какого-то перепугу нацепил черные круглые очки, парик и жуткие тараканьи усы. Вылитый кот Базилио. Одетый в готический кожаный плащ. Что совершенно не вязалось ни с погодой, ни с широченным брюками, из-под которых торчали тупые армейские ботинки. Редкие прохожие аж подпрыгивают при встрече с такой чудо-юдой. Ему только Аннушки не хватало для полного крези.

– Жрете? Нет? А почему не жрете?

Из вежливости я немедленно предложила перекусить. Карабас схватил бутерброд зубами. Отгрызая вместе с колбасой салфетку. И клок невкусных приклеенных усов. Жутко плевался, выуживая шерсть изо рта. Рассмотрел с отвращением, а потом выбросил гадость в окно. Теперь он еще больше смахивает на Базилио. О чем я тут же ему сообщила, пожалев неимоверно.

– Лиса Алиса!

Теперь дразниться будут, пока не надоест.

Мои помогайцы рьяно жевали. Барабас тоже кушал, напевая вполголоса какую-то странную бодрую песенку:

 
«Чтоб весело смеяться, не нужен порошок,
А надо, чтобы сказка кончалась хорошо».
 

– Ребята, а вы, часом, не наркоты? – не удержалась я от вопроса.

Карабас, прищурив русалочьи глаза, ехидно переглянулся с Барабасом.

– Серость, хоть и лиса. Надо старые детские фильмы чаще смотреть. Это из фильма годов семидесятых. Там был доктор с желтым чемоданом, дети и забавная старуха. Она еще наглоталась волшебных конфет и лазала по заборам.

– Как я могу помнить? Меня тогда в проекте не было.

– Нас тоже не было. Но это кино недавно по телику показывали, – примирительно уточнил Барабас.

Достал носовой платок. Заботливо стер Карабасу под носом следы от усиного клея.

– У него память – во! А порошок там совсем другой. Хотя, если задуматься, то и вправду киношка про наркоту… Вот социки дают! Теперь понятно, откуда у нации такая неуемная тяга к дури.

Судя по всему, «во!» обозначало избирательную память на всякие неоднозначные шутки. Наверное, у них мозги так заточены.

– Тихо!

К дому подъехали шесть дорогих, но не броских машин. По три с двух сторон. Из них, неявно оглядываясь по сторонам, вышли вполне интеллигентные ребятки. Четверо протопали в мамин подъезд. А чуть погодя двое немолодых дядек удалились за ними следом.

У мамы гости.

Я на все сто уверена, что вся эта бодяга из-за нее. Мне немного страшно. Хотя бояться вроде как нечего, но я отчаянно рада нашей отдаленности от места событий.

– Думаю, на сегодня это все, – констатировал Карабас, когда через полчаса улица стала снова пустынной.

– Сиди уж. Или приспичило?

Правильный вопрос. Наводящий на размышления. А если приспичит мне?

Эти-то точно найдут закоулок, чтоб облегчиться. Хорошо мужикам живется. Как собаки, орошают, где хотят. По-моему, демонстративное писанье на улице даже вошло в моду. Если вспомнить – каждый день хоть раз вижу писающих мужчин.

Появилась мама. Преображенная новой одеждой. Не дом, а цилиндр фокусника. Сначала в шляпу кладут цветок линялый, бумажный, а вынимают живой, яркий. Или пушистого кролика. В данном случае сравнение с кроликом неуместно. Мама скорее похожа на рысь. Ноги длинные, масть рыжеватая, в походке сплошная пружинистость, свойственная подлинным хищным кошачьим.

Карабас восхищенно присвистнул. Отворил дверь и намылился вслед за объектом.

Разнаряженного сыщика вовремя остановили на гибельном пути. В таком прикиде он приметнее, чем ходячий Исаакиевский собор. Карабас злился, но на охоту отправился Барабас.

– А она у тебя ого-го. Ты погляди, какая эффектная! А ножки! На таких каблуках, а походка!

Неприязненно ожидая продолжения тирады, я поймала себя на мысли, что сейчас мне впервые предстоит узнать мнение постороннего человека о моей маме. Молодого мужчины. Который, забыв, с кем имеет дело, не собирался скрывать своих кобелиных восторгов. С мыслью, что мама может активно нравиться противоположному полу, надо было свыкнуться.

С первого раза у меня не получилось. Хотелось нахамить, заклеймить, дать в ухо, хлопнуть дверью. Так, чтобы она не мучилась и отвалилась. Потом подумалось: наверное, я недооценила маму и переоценила себя. Мне нравится производить впечатление на мужчин. Плотоядный взгляд бодрит и привносит в будни приятное разнообразие. Только раньше я считала сексуальность прерогативой молодости. Все, кто старше тридцати пяти, предназначены для чего-то другого, более прозаического. Недавно так кошмарно обозначенного Барабасом. Кому за тридцать – не конкурентки постоянно прибывающему молодому поколению активных охотниц за добычей. Еще не старые, но уже не молодые. Молодые – это я. А те, кто младше, – просто паршивки сопливые, если не сказать хуже. А те, кто перевалил за тридцатипятилетний рубеж, должны сидеть дома, варить супчик и цепляться за собственных мужей. Раз ничего более увлекательного им не светит.

Всем своим видом Карабас доказывал обратное. А ведь на меня он ни разу так не взглянул, хоть я не очень-то и старалась. В этом деле я вообще считаю стараться ниже своего достоинства. Больно надо!

Мама тоже не старалась, однако сразила с первого взгляда. Черное ехидство заставило меня уточнить – со второго. Первоначально Карабас никакими «ого-го» не страдал.

Не больше часа мы ожидали возвращения объекта. Карабас впал в некоторую мечтательную задумчивость. Благодаря которой не заметил, как ухомячил почти все запасы еды. Опомнился. Печально распростился с порывом доесть последний бутерброд, наградил его взглядом оголодавшего волка и великодушно опустил в пакет.

– На, убери, может, Барабасу покушать захочется.

Мне тоже может захотеться, но раз Барабасу, значит, придется потерпеть. Карабас откинулся назад, чтоб переваривалось лучше. Сытых всегда тянет на беседы.

– Может, тебе имеет смысл найти кого-то из ее подруг? Никогда не следует отказываться от простых вариантов.

– Исключено. По причине полного отсутствия таковых.

– А раньше были?

– Не помню. Была вроде одна. Я тогда еще маленькая была. Она все мужа искала. Примерно как твоя бабушка.

– А что сразу моя бабушка? – вспылил Карабас. – Она никого не искала. Они сами находились.

– Подругу Галиной звали. Только поди выясни, какая у нее теперь фамилия. Помню, она все маму учила жить. Смешно слушать было. У мамы фирма, а у подруги шиш с маслом.

– А по делу что-то вспоминается?

– По делу? Один раз она обозвала маму двуличной тварью. По-моему, она ей денег тогда в долг на тюнинг не дала.

– Машины?

– Да нет, тыльной стороны низа живота. И с губами немного. Не помню. Но не сиськи, точно. В сиськи больше не лезло. Они и так у нее, как у Ирэн Феррари.

– Твоя мама делала пластику? – разочарованно простонал Карабас. – Тогда понятно, почему она так выглядит.

– Дурак ты, и уши у тебя холодные. У мамы нормальный бюст. Она вся что ни на есть натуральная. Это Галина все по хирургам таскалась.

– Я так и подумал. Такой профиль ни один хирург не смастрячит, – нелогично порадовался Карабас. – Ты только посмотри, какая она удивительная. Судя по пакету, что-то поесть купила. Значит, надолго здесь обоснуется.

Следом за мамой вразвалочку подвалил Барабас, попивая лимонад из бутылки.

– Это не слежка, а фигня. Она ничего не подозревает. Затарилась жрачкой. Может, ночевать останется.

К такому раскладу я не была готова. Я хотела ночью быть с Игорем. Зато Карабас заметно оживился.

– Не кисни, лиса. Я вполне свободен. Могу один подежурить. Мне не в лом. Правда. Честное пионерское.

Барабасу такие инициативы показались непродуктивными.

– Придется сваливать. Сам видишь – мы здесь ничего не высидим. Ну, к кому-то заходили странные кексы. И дальше что? Ничего. Надо полностью менять тактику.

– А по номерам можно вычислить, кто приезжал? – гордясь своей прозорливостью, спросила я.

– Дура, что ли? Ты хочешь узнать, кто твоя маман, или нажить неприятности? Нет. Тут надо действовать иначе.

В этот момент мама снова вышла из дома. Одета так, что дух захватывает. Все-таки она у меня красивая. Надо будет спросить у Игоря, кто из нас красивее – я или она. А если скажет – «она»? Вряд ли. Он к ней уважительно относится. И вообще – влюбился-то он в меня.

«Вы совсем не похожи, – как-то сказал он. – А от отца в твоей внешности еще меньше».

Некстати вспомнилось, было мне года четыре. Я рыдала в подушку, вообразив, будто родители не мои, а мои настоящие родители совсем другие. Наверное, в тот день мне что-то не разрешили или не купили. Все детство вздорный характер. Да и каким он мог быть при таких отношениях между родителями? Я ж не дура, все прекрасно чувствовала.

Тем временем Карабас с черепашьей скоростью следовал за мамой на машине. Идиотская затея, но, как оказалось, правильная. Целеустремленным шагом мама быстро дошла до крытой парковки. Внутрь нам было не надо.

А вот и знакомое авто.

– Клевый кабриолетик, – одобрил Карабас. – С таким я еще не тягался.

Мы аккуратно пробивались в сторону Стрельны. Дорога запружена машинами под завязку, хотя сегодня вовсе не пятница. По правую руку мелькали обалденные современные особняки вперемешку с настоящими дворцами и усадьбами. Порой они соседствовали с жуткими развалюхами, в которых вопреки всякой логике жили люди. Я бы свихнулась от такого контраста. Хотя в этом соседстве есть своя житейская справедливость. Хозяин особняка имеет вид на тухлую хибару, а владелец хибары услаждает свой затуманенный взор видом на дорогостоящий особняк. И нюхает ихние цветочки. Пусть через забор. А что нюхает миллионер – его проблема.

Мы застряли в Петродворце на светофоре, и я вдруг отчетливо поняла, как хочу в туалет. И чем больше я старалась об этом не думать, тем хуже мне становилось. Каждая колдобина отдавалась нытьем в области мочевого пузыря. Но попросить остановиться я стеснялась.

– Вот она, – в который раз обрадовался Барабас, заметив мамину машину.

– А ты чего такая румяная? И глаза на мокром месте. Плакать собралась?

Преодолев все барьеры воспитания, я жалобно сообщила, что писать жуть как хочется.

– Может, потерпишь до пограничного поста? У нас все равно пропусков нет – придется останавливаться.

– Нет. Не дотянет, – констатировал Карабас.

Пока мамина машина испарялась за поворотом, я нырнула в ближайшие кусты.

Жить хорошо, и жизнь хороша!

Где-то поблизости на пару мощно журчали Карабасы.

Странно, но если бы не погоня, я б еще сто лет не оказалась на берегу залива. Такая, скажу вам, красота. Взгляду есть где порадоваться. Вокруг толстые корявые сосны. Под ногами песочек, а вдали много воды, по которой шествуют белые теплоходы. Вот бы мне туда!

Если б не бесконечные груды мусора вдоль всего пляжа, был бы рай.

– Где жрут, там и срут. Правильно про нас говорят: «русские свиньи». Хрю! – осуждающе завопил Карабас, запинывая пустую пивную бутылку в яму.

– Свиньями обычно зовут немцев, хотя они чистоплюи, каких поискать. Гол! – обрадовался Барабас.

И понеслось.

Карабас заметался по пляжу в своем жутком черном одеянии, оснащенном шлицей до самого пояса. Из-за которой полы плаща развевались, словно огромные потусторонние крылья, на которые он постоянно наступал. Падал, снова вставал и несся дальше, подпрыгивая, как сверхактивный борзой щенок. Выискивая под ногами плоские камушки, чтоб запулить их по воде, делая длинные серии «блинчиков». У Барабаса блинчики получались гораздо эффектнее. По двадцать штук за выстрел.

Дух соревнования захватил и меня. Хотя мне никогда не приходилось упражняться таким способом, я нахватала пригоршню гальки и тоже стала кидать в воду, едва не вывихнув кисть руки. Кроме громких бултыхов не получалось ничего. Пролетающая мимо чайка осуждающе склонила голову и попыталась обгадить хоть кого-нибудь. После чего присела на валун, выступающий из воды. Чтоб посмотреть, что будет дальше. Шанс обрести корочку хлеба никогда нельзя упускать. Особенно если с рыбой не получается. Что они будут жрать лет через пятьдесят, когда сдохнет последняя уклейка?

Птица мне понравилась своей вызывающей наглостью и мощным клювом.

– Давай мне, бестолочь, – Барабас отобрал мои сокровища и выстрелил, насчитав пятнадцать шлепков по гладкой, молочно-зеленоватой воде.

Карабас не отставал, изловчился и последним двадцатым блинчиком нечаянно снял с камня возмущенную чайку. Та выдала такой гомерический хохот, от которого я тут же решила разлюбить этот вид пернатых.

– Снаряды давай, что на пташку уставилась? Блин. Отдыхающие все нужные камни поперли. Ищи!

– Есть, господин денщик поручика! – согнувшись в три погибели, я шагала по плотному песку, собирая снаряды.

Они были разных оттенков, от красного до всевозможных полосатых и в крапинку. Некоторые сверкали, словно обсыпанные золотой крошкой. Жаль, что не подвернулось ни одного с дырочкой – куриный бог приносит удачу. Особенно симпатичной казалась снежно-белая галька с черными прожилками. Она перекочевала в карман курточки. Так, на память об этом безумном дне.

– Веерное бомбометание! – радостно проорал Барабас, атакованный все той же чайкой.

– Дуэль. Я требую сатисфакции, – приговаривал Карабас, пытаясь подбить злобную птицу.

Наигравшись в снайперов, они изобрели новое развлечение, выясняя, кто дальше прыгнет. Карабас нашел ветку, провел черту на песке и после каждого прыжка Барабаса проверял, не было ли заступа. Именно тогда я заметила, как мимо нас в направлении города проехала мамина машина.

– Отвеселились. По коням! – скомандовал Карабас.

На этот раз догнать мы ее не сумели, несмотря на скоростные качества Карабасовой ласточки. Попросту застряли в первой пробке.

– Интересно, а куда они все едут? – задумчиво спросил Барабас, вытряхивая песок из обуви прямо в окно машины.

– Хрен их знает. Но если быть точным, не едут, а стоят.

Глава 19

Игорь немного поворчал, слушая мой бестолковый рассказ. Несколько часов на свежем воздухе разыграли мой аппетит. Уплетала так, что давилась.

– Значит, вы так ничего и не выяснили?

– Про дядек узнали. Похоже, опять она неизвестно чем с ними занималась.

– Судя по времени – недолго.

Тут не поспоришь. За такое время можно только поболтать, если нет склонности к словоблудию.

– А на природе как?

– Здорово! – спешно проглотив непрожеванный кусок куры, сообщила я.

– Надо и нам почаще выбираться. Иногда, – вспомнив про работу, добавил Игорь. – А теперь слушай сюда. Пока ты в душе полоскалась, звонили Карабасы. Они решили что-то провернуть без тебя. Завтра ты им без надобности. Может, тоже смотаемся за город, отдохнем на даче. Как ты на это смотришь?

– Положительно!

Ясное дело, дача не его. Он ярый противник всего, плотно не связанного с цивилизацией. Значит, у кого-то из друзей новые заморочки. И им что-то крайне надобно из-под моего почти всемогущего Игореши. Знакомые окопались поблизости от того места, где мы недавно резвились с Карабасами и чайкой.

Между Стрельной и Петродворцом дикие пробки. Позволяющие получше рассмотреть дворцы. Потом машин стало чуть меньше. Вон они – мои любимые толстые сосны, и уже видно залив. Субботний пляж отличался от пятничного, как джунгли от пустыни. Нет, самое близкое сравнение – со стойбищем тюленей. Тюлени пили, ели, играли в волейбол и плескали ногами в воде. Которая мощно воняла тухлыми водорослями. Тюленихи пытались создать видимость принятия солнечных ванн. Они вальяжничали, неубедительно изображая картинку «я и роскошный средиземноморский курорт». Машины поочередно заныривали на боковые дорожки, ведущие к воде. Отчего нам пришлось сбросить скорость.

Игорь мимоходом умудрился оглядеть выставленные к солнечным лучам разнокалиберные дамские задницы. А потом более пристально уставился на самцов, не стесняющихся собственного мускулистого тела. Те, кого природа обделила выпирающими бицепсами, ненавязчиво суетились с шашлыками в тени сосен. Хотя я заметила, что некоторые пузаны и чахлики пофигически воспринимали свои недостатки и вовсю радовались лету.

– В кои веки можем и мы на пляже позагорать, – внезапно решился Игорь.

С большим трудом подыскали себе место. Слева пиво пьют. Справа мясо готовят. Никакого уединения. Сделали вид, будто нам не привыкать к такому виду отдыха, и устроились на не очень чистом нагретом песке. Вода продолжала вонять. Но запах сдувал ветер. Который пах шашлыками.

– Вот, посмотри, сколько народу оттюнингованного. Какие классные татуировки, – расстраивался Игорь, поглядывая на обнаженные торсы.

Ему очень хочется сделать тату, но он никак не может сигануть через высокий барьер воспитания. Пока не получается. Мы в Интернете уже столько рисунков посмотрели. Два даже понравились. А от некоторых просто сносит башню – какие они кошмарные.

– Как я могу выбрать? Это же на всю жизнь! – переживает Игорь. – Мода постоянно меняется.

Вместе с ней меняются пристрастия Игоря. То он рвется запечатлеть оскаленную морду волка, то в его голове гнездятся многочисленные символы, больше напоминающие узоры, к которым тяготели викинги.

– Давай я китайского божка вытатуирую себе на пузе, – неожиданно предлагает он. – Ты постоянно будешь гладить его, и деньги потекут рекой.

При этом глаза у него сверкают от предвкушения. Рука нежно демонстрирует будущие прелести такого обогатительного рисунка.

– Ага. Течь. Мимо. Надо не божка колоть. Для притока денег требуется особая разновидность жабы. Пасть должна располагаться так, чтобы тебе в пупок можно было сунуть монетку. А я буду наглаживать ее, и тогда случится шквальный финансовый подъем.

Жаба, пусть даже и с монеткой, Игоря не вдохновляет. Он снова отчаивается украсить себя нашкурной росписью.

– Ха! Жаба. От жабы кроме диареи ничего прибыльного не жди.

Спорить лень. Тепло, на душе полное согласие с собой и окружающим миром. Чего еще желать?

Игорь продолжал глазеть на отдыхающих. Придирчиво сравнил мое тело с прочими и принял решение, что я не хуже. А вот мои выводы оказались менее оптимистичными. Сидячая работа способствовала порче Игорешиных форм. Животик колесом, спинка горбиком, ножки, как у паучка. И все это недоразумение синевато-молочного цвета. Утрирую, конечно, но еще пяток лет такой байды – и капут Аполлону.

– Надо было хоть бадминтон прихватить. Все лучше, чем даром валяться.

– Отстань, женщина, – переворачиваясь на живот, ворчал Игорь.

Пока он дремал, подрумянивая спину, я с удовольствием сквозь ресницы подглядывала за чужими или ничейными мужичками. Какой славный подобрался ассортимент. Из ста – один обязательно ярко выраженно привлекательный. Очаровашка, душка, брутальный самец и все такое. Остальные тоже вполне пригодны к употреблению. Если познакомиться с ними поближе. В каждом присутствует что-то замечательное. Даже если это «что-то» – легкий характер. Мне кажется, нет ничего интереснее, чем подсматривать за поведением незнакомых людей. Лучше – противоположного пола. Они такие разные! Обалдеть!

Почему Игорь? Я ведь мечтала о ком-то навроде Тарзана. Не нашего розлива, а того, смущенного красавчика из зарубежного кино. Правда, быстро выяснилось, что без тарзанки к таким лучше не подступаться. В смысле – без дорогого поводка. Состоящего либо из популярности, либо из мешка денег, либо из того и другого одновременно. Плюс – модельная внешность.

Если Тарзан знает, какое впечатление он производит на баб, – а он непременно знает, – то пусть хоть сто раз упирается доказывать, что ему по барабану соответствующая оправа в виде классной телки. А эта песня не про меня. Я обычная, хоть и не хуже многих. Но не гламурная фифочка. Интересно, а как они с мужчинами знакомятся? Наверно, как-то по-особому, по-гламурному.

Я вспомнила наше второе свидание с Игорем. В огромном суетном магазине. Где я, тщательно скрывая некомпетентность, выбирала какую-то приблуду для компьютера. Он влет просветил меня о необходимости покупки именно этой шелабушки и именно от этого производителя. А потом как-то ненавязчиво сам эту приблуду установил. Умный, жуть. И спокойный, без дешевых закидонов.

Ну, не красавец. Зато – мой. И он меня любит.

Я растрогалась и дважды поцеловала разомлевшего Игоря. Потом хотела сделать это еще разок. Скосила глаза вниз и взвыла. От неудачного наклона мой бюстгальтер расстался с тем, что, по идее, обязан прикрывать. Короче – я вывалилась. Пришлось под дикое хихиканье Игоря припечататься на пузо, чтоб скрыть свой позор.

– Давай я их обратно запихну, – умирая со смеху, предложил Игорь.

Признаюсь, в этот момент я его совсем не любила. Хотя ему было смешно вовсе не из-за моей аварии, а от того, что я так забавно смущаюсь.

– Полпляжа голосистая, и хоть бы хны. Никто не комплексует. Да сними ты его совсем. Ладно, запихивайся сама, без моей помощи. Где ты этот купальник откопала?

В этот момент я приводила себя в порядок. Скрытая накинутым полотенцем. Ругая себя последними словами за пристрастие к секонду.

– Ну вот. Все в порядке, – последнее замечание Игоря сопровождалось мерзким звуком отскочившей застежки.

Несколько случайных зрителей одобрительно загалдели. А милая сверхзагорелая девушка приветливо помахала мне рукой. Показывая тем самым принятие меня в ряды тех самых голосистых, на которых так ненавязчиво заглядывался Игорь.

Оставалось тряхнуть головой и сделать вид, что так все и было задумано. Через минуту я поняла, почему полуголые тетки не загорают лежа, а сидят, небрежно откинувшись навстречу солнцу. Сиськи мелко смотрятся, когда лежишь на спине. А вон у той тетки просто жуть как расползлись в разные стороны. Не хочу большую грудь. И рожать не хочу. А то растянусь, как старая резина…

– Вот дуры. Нельзя голышом загорать. Рак будет! – громко сообщила проходящая мимо бабка, собирающая пустые бутылки.

На этой оптимистической ноте мы срочно покинули пляж. Игорь напоследок украсил моим бюстгальтером ствол сосны. Получилась неплохая инсталляция.

Игоревы приятели, хозяева дачи, нас покормили. После чего запрягли устанавливать антенну. В виде тарелки. Приобретенной на «Юноне».[2]2
  Известный питерский вещевой рынок.


[Закрыть] Как ни странно – она работала.