Текст книги "Долгая ночь"

VI

В понедельник у нас был пустой день, а во вторник Арден на занятиях не появился.

Девочки успели перемыть ему все кости и вытащить из меня подробности, о которых я сама не помнила. Ливи, услышав про «ну, кажется, целоваться мне не очень нравится» дразнила меня синим чулком и занудой, а Ардена заочно записала в импотенты. В пересказе звучит не слишком красиво, но в моменте было очень смешно, возможно, потому что все это перемежалось страстными рекомендациями никогда не спать с мужчинами: ведь от этого бывают дети, а дети потом делают из тебя дойную корову и иногда путают ее с коровой мясной. У Марека настал неприятный период, когда резались одновременно зубы и родовой дар, и от этого Ливи сделалась несчастна и совершенно невыносима.

Трис, старшая сестра для четырех девчонок, была не так категорична. Она даже с единственным наследником Бишигов управлялась легко, и Ливи всерьез уговаривала ее съехаться. Правда, не усматривая проблемы в детях, Трис бурчала на другое: всем мужикам только одно и надо, и мы-то, девчонки, влюбляемся – а он встретит свою истинную и упорхнет в далекие дали, забыв попрощаться.

Я не стала ей напоминать: вообще-то это как раз она встретила на Охоте безусого юнца и сразу же рассталась с обаятельным беркутом, с которым встречалась до того почти три года.

«Я не хочу портить ему жизнь обреченными отношениями, – сказала тогда Трис. – Так для всех будет лучше».

Ливи назвала ее дурой, но Трис не прислушалась: у колдунов не бывает парности, колдуны отрицают судьбу, а оттого свободны в своем выборе.

«Да я, блин, вольна как птица! Как целый сучий альбатрос!» – веселилась тогда Ливи.

Но это, конечно, ничего не изменило.

И вот теперь Трис снова канючила: ты понюхала? понюхала? может быть, он хоть чуточку тебе понравился?

А я закатывала глаза и отбрыкивалась.

Бенера взирала на этот цирк со своей извечной одухотворенной улыбкой и молчала. Зато она сделала-таки сияющую призму.

– Она усилит твой свет, – обещала лунная. – Она напомнит тебе, кто ты такая.

Призма излучала мягкое сиреневое сияние и ставилась в изголовье кровати, чтобы светить на меня-настоящую, меня-без-публичного-лица, меня-не-умеющую-лгать-даже-себе, – иными словами, на меня-во-сне, но такого понятия у лунных почему-то предусмотрено не было.

Я поспала с ней два дня, но не почувствовала никаких изменений. Да и какая, по правде, разница, кем быть, если мы выбираем дорогу, а значит, и то, где окажемся?

– Не парься, – беспечно сказала Ливи в среду, заметив, как я обшариваю взглядом полупустую аудиторию, – от пары синяков еще никто не умирал.

Но я, конечно, все равно волновалась.

* * *

Арден все-таки пришел, – ко второму семинару, пропустив «Материалы». Был он помят, несвеж и мрачен.

– Привет, – робко сказала я, вглядываясь в его лицо.

Нападение стеллажа не прошло бесследно: синяк на скуле переливался от желтого к фиолетовому, на лбу образовалась небольшая шишка, на носу – тонкие свежие царапины.

Арден смерил меня колючим, недружелюбным взглядом, прошел мимо и сел в дальнем ряду.

– Я что-то пропустила? – удивленно спросила Ливи.

– И я, видимо, тоже.

Я помрачнела.

Не то чтобы я так уж хотела каких-то любовей. Не то чтобы я увидела его и растеклась розовой лужицей или чмокнула разок и потеряла голову. В этом и прелесть не-парных отношений у двоедушников: вы всегда знаете, что это временно и никуда не идет, и просто проводите вместе тот отрезок времени, который удастся украсть у судьбы, – ко взаимному удовольствию.

Иногда, конечно, это приводит к тем еще драмам. Я даже видела однажды, как волк жил на две семьи, «истинную» и «по любви», – но на то он и волк, что волкам кое-что можно, что не полагается всем остальным.

Ерунда это все. Передумал – ну и ладно. Не больно-то и хотелось.

– Кесса, – строгим голосом сказала Ливи.

– М-м?

– Рот, – так же строго сказала Ливи.

И для наглядности ткнула себя пальцем в лицо.

– Что – рот?

– Он у тебя есть, – ласково, как дурочке, объяснила дорогая подруга, – чтобы через него разговаривать.

– Еще чего не хватало, – пробурчала я.

Тут пришел преподаватель, и, к моей большой моей радости, разговор увял сам собой.

Скажет тоже: разговаривать. Нет, я совсем не против разговоров, речь вообще грандиозное изобретение человечества, и дело не только в словах. Где бы мы были все, если бы не коммуникация? Наверное, так и бегали по лесам, пушистые и тупые.

Но одно дело – договориться о чем-нибудь там полезном и совсем другое – прийти к мальчику после не слишком удачного свидания и сказать: чего это ты со мной теперь не здороваешься?

Может, я у него со шкафом ассоциируюсь. А что? Гипотеза не хуже прочих.

В общем, я мялась и сомневалась, но после занятия, когда все стали потихоньку собираться и расходиться, не выдержала.

– Как ты себя чувствуешь?

Встала в проходе и напустила на себя независимый вид. А что ладошки потеют, это никому не видно.

– Жить буду, – мрачно сказал Арден. – Нюх пока не вернулся, если ты об этом.

– Да нет. – Я растерялась. – Я в целом. А что с нюхом?..

Арден разглядывал меня внимательно, будто пытался найти в моем лице следы то ли коварства и злодеяний, то ли раскаяния. Я не находила в себе ни того ни другого, а Арден смотрел так колюче зло, что мне захотелось извиниться и поскорее уйти.

Я сцепила руки и больно вдавила ногти в ладонь. Ливи, может, иногда та еще сучка, но здесь она права: мы люди, и мы умеем разговаривать. Я достаточно в своей жизни бегала от разговоров, так, может, стоит прервать этот порочный круг – хоть бы и в мелочах?

Арден вздохнул. Прикрыл глаза, перебросил косу вперед. Встал рядом со мной, опершись на подоконник, сложил руки на груди.

Мы смотрели вместе, как слушатели расходятся по своим делам. Последней из аудитории вышла Ливи, и она, подмигнув мне, плотно прикрыла дверь.

Конечно, она дождется меня в коридоре, а чуть что – влетит в комнату с посохом наперевес. И это почему-то придало мне мужества.

– С нюхом, – наконец сказал Арден, – черный перец. А также цитрусовая цедра, мята, имбирь, какая-то дрянь типа махорки и рыбы знают что еще.

– Ну да, – сообразила я, – воняло там знатно.

– Я надышался этим так, что обжег горло. – В его голосе слышались обвинительные интонации. – Сходил-таки к эскулапу, он матерился как сапожник и выписал всяких микстурок. А вчера я выехал из города и пару часов рыл носом снег. Полегчало, но не особо.

Он бросил на меня неясный взгляд и, чуть смягчившись, добавил:

– К счастью, это поправимо. Нюх должен восстановиться за несколько недель. И на том, как говорится, спасибо…

– Ох. – Я и правда расстроилась: для двоедушника мало что хуже, чем остаться без запахов. – Эти ребята, из кафе. Они хоть сделали что-нибудь? Там не знаю, хоть врача бы оплатили…

Арден пожал плечами.

– Да нет. Я не сразу понял, что это так серьезно, хозяйка еще и предъявила, что я помял ее банки и привел что-то там в негодность. В общем, разошлись без взаимных претензий.

– Ну, это не дело. – Я сжала кулаки. – Это же реальная травма! Может, обратиться в полицию? Пусть хотя бы заставят их всю мебель прикрутить понадежнее, это же может очень плохо кончиться!

– Полиция не заставляет просто так. – Он покачал головой. – Полиция сперва разберется, кто все это устроил и не было ли среди специй каких-нибудь артефактов, которых там быть не должно…

– Ну и пусть разбирается! В чем проблема-то?

Арден прищурился.

– Хочешь сказать, это не ты?

– Я?! Мне-то это зачем?..

– Да вот и я думаю. – Он усмехнулся. – Вроде как незачем?

Я тряхнула головой.

– Слушай, – осторожно сказала я, готовясь, если что, отпрыгнуть и завизжать, – а ты не думал, что у тебя… ну… мания преследования? Типа, знаешь ли, не то чтобы весь мир вращался вокруг тебя, и шкафы, они иногда это… падают. Сами.

– Ага. На все воля Полуночи. – Скепсис в его словах был неприкрытым. – На тебя вот много шкафов упало за последние… скажем, лет пять?

– Два, – с вызовом ответила я. – Навесной в мастерской, он сорвался с петель, кучу посуды перебило. И платяной на квартире, там ножка подломилась. И вообще, даже если представить, что у тебя завелся таинственный недоброжелатель… это ведь на редкость дурацкое покушение!

Арден с сомнением перебирал пальцами, а потом вдруг чихнул. И еще раз, и еще, и чихал он почему-то смешно и как-то очень мило.

Я порылась в сумке и подала ему платок.

– Извини. – Он шумно высморкался. – Я и правда с чего-то решил, что… в общем, всякие глупости. Ты знаешь, что красавица?

Я неловко рассмеялась.

Ара. Ара была красавица. А я…

Но Арден не дал мне додумать эту мысль: его пальцы легонько подхватили мой подбородок, он сам оказался вдруг очень близко, и я откинулась на стену.

Мы смотрели друг на друга, глаза в глаза. Я могла бы, наверное, отстраниться, но вместо этого привстала на цыпочки, и Арден понял меня правильно: склонился и поцеловал.

Он теперь немного пах лекарством, а в остальном ничего не изменилось: те же мягкие, чуткие губы, смешение дыханий, чужое тепло. Я немного освоилась и отвечала увереннее, и, может быть, поэтому получилось интереснее: я тянулась ему навстречу, а Арден не слишком осторожничал, но и не напирал.

Дышать стало вдруг тяжело, и я отстранилась.

– Ливи, – вспомнила я. – Меня ждет Ливи.

Арден выглядел разочарованным, а потом вдруг прищурился:

– Ты ведь помнишь, что у меня руки из жопы?

Я кивнула, неуверенно трогая губы пальцем: они казались слегка припухшими.

– Может быть, ты как прекрасная и премудрая принцесса спасешь меня от позора и поможешь с практикой? В субботу. Мне кажется, ты из тех девчонок, которых это повеселит!

– Мне кажется, или ты только что назвал меня занудой?

– Ну не-е-ет. – Его глаза смеялись. – Ты все перепутала. Я назвал тебя принцессой! Соглашайся?

Я посмотрела в его лукавые глаза и на испещренные знаками пальцы, вспомнила, как эти пальцы касались моего лица… и пожала плечами:

– Ладно.

VII

Чабита Туа была крысой, и этим в целом было все сказано.

Среди колдунов бродят нелепые убеждения, что крыса, мол, грязное животное. Что крысы разносят заразу, калечат друг друга, грызутся за теплый угол и что двоедушники-крысы такие же – бессмысленно драчливые, подлые и планирующие предательство с первой же встречи.

Наверняка эти стереотипы не взялись из воздуха. Когда-то давно, до прихода Полуночи, в Кланах были совсем другие порядки. Тогда у волков рождались только волки, а у крыс – только крысы; и мой родной Амрау был наречен, видимо, еще в те времена, когда весь населяющий его народ был белками. Тогда судьба определялась не Охотой, но самим фактом рождения, а дорога твоя была определена с первого шага.

В народной памяти остались сказки о тех временах, и это были не слишком добрые сказки. В этих сказках правили хищные кланы, а любой волк мог задрать всякого, кто не понравится, и назвать это «знахарством» и «заботой о Лесе»; в этих сказках лисы держали в страхе мелкие птичьи кланы и забирали птенцов, превращая тех в рабов для не слишком чистоплотных целей; в этих сказках холоднокровные не имели права покидать Гажий Угол под страхом смерти – своей и всех близких. Кое-что из этого еще живо в приметах: мы ругаемся рыбами, называем неприятного человека «мерзляк» и не пускаем лисов к младенцам, потому что это, дескать, дурной знак.

Были в тех сказках и Война Кланов, и коварный Крысиный Король, и Большой Волк. Но потом пришла Полуночь и забрала зверей в свою свиту. С тех пор нельзя родиться двоедушником, можно только войти в Охоту и поймать за хвост свою дорогу. Вместе с правом крови умерли и старые Кланы, а родились другие, сегодняшние.

Так вот: может быть, когда-то во времена Войны Кланов и Крысиного Короля и имело смысл говорить, что крысы лживы и готовы на все ради выгоды. Но сегодня – сегодня это прошлый век и глупые предубеждения.

Чабита Туа – настоящая крыса. Крысы – умны. Крысы знают, чего хотят.

Правда, иногда они хотят чего-то невозможного.

– Не уверена, что у меня получится, – сказала я, стараясь вложить в голос все возможные сомнения, в том числе в адекватности заказчика и хотя бы теоретической реализуемости запроса. – Клиенту стоит обдумать полную замену артефакта, он может описать свойства, и мы…

– Не учи бабушку кашлять, – отмахнулась Чабита.

Несмотря на возраст, ее сложно было воспринимать бабушкой. Всегда подтянутая, с аккуратной стрижкой, в ярко-красном кожаном фартуке, – она вся казалась продолжением натруженных рук, испорченных реактивами и инструментами.

Чабите я, можно сказать, досталась по наследству. Когда я только приехала в Огиц, провалила вступительные экзамены и кое-как записалась на вечерку, стало ясно, что остатка украденных из дома денег хватит от силы на пару месяцев очень грустной жизни. Жить грустно я была согласна, но так недолго – пожалуй, все-таки нет; и я, потыкавшись в разные углы, пошла служить к пожилому колдуну, промышлявшему холодильными артефактами. В его мастерской всегда было холодно, как в Бездне, а я занималась тем, что бесконечно паковала маленькие ледяные кругляши в транспортные коробки. Дела у мастера шли не очень, и ближе к весне он разорился. Мастерскую купила Чабита и по какому-то невероятному стечению обстоятельств решила оставить меня при себе, а со временем даже сделала подмастерьем.

Видимо, для того чтобы однажды принести мне горсть мятых гвоздей, каменное крошево и осколки стекла и сказать: собери.

Мастерская Чабиты, в отличие от многих других мастерских Огица (часто – куда более крупных), специализировалась на ремонте. Но «ремонт» и «абсурд» – это разные слова.

– К вечеру справишься?

– Попробую, – вздохнула я.

И, что уж поделать, села работать.

Запрос был срочный, поэтому чистку захворавшего погодника, которой я занималась до этого, пришлось отложить. Было немного жаль убирать полуразобранный артефакт в коробку: это была тонкая, точная, профессиональная работа – одно удовольствие держать в руках.

Я вытерла стол, поправила лампы и блок с инструментами, вынула чистый разметочный лист и с неохотой придвинула к себе новую задачку.

Обломки артефакта сложили, или, вернее сказать, кое-как ссыпали в жестяную банку из-под муки. Это плохое соседство: мы советуем паковать сломанное в бумагу и дерево, а если вещь совсем в плохом состоянии – засыпать каменной солью в стеклянной банке по размеру. Трясти в жести – верный способ доломать все то, что еще можно было бы спасти. Ну что ж, не всякий владелец – артефактор, и клиенты порой делают глупости. Не он первый, не он последний.

Я вытаскивала обломки пинцетом, по одному, и сразу раскладывала на разметочном листе. Итак, что тут у нас?

Медное кольцо, слегка гнутое. Еще одно кольцо, широкое, как браслет, с выбитыми знаками, – оно почти не пострадало. Несколько медных полос-креплений, два болта, один из них сильно погнут. Тонкий кругляш, грубо пробитый по центру, – предстоит понять, был ли он изначально сплошным или же было предусмотрено отверстие, расширенное внешней силой. Очень много осколков стекла. Нечто вроде медной булавки с крошечным опалом. Усы металлической оплетки. И, собственно, камень – в прошлом довольно крупный, прозрачно-розовый синтетический рубин, расколотый на десятки фрагментов.

Мне приходилось восстанавливать разбитые камни, но «восстановить» – это не более чем косметический ремонт, когда камень выглядит как целый, но артефакт, конечно, не работает вовсе или работает много слабее прежнего. Это может иметь смысл с дорогими камнями высокой чистоты, которые трудно заменить, но вряд ли найдется настолько увлеченный любитель искусственных корундов, чтобы собирать эдакий пазл. Кроме того, рубин был «потушен» – прошедшей через него силы оказалось достаточно, чтобы вымыть из камня его родные энергии.

Я положила блюдце с осколками под микроскоп, посовмещала их так и эдак, осмотрела грани на предмет знаков (не нашла). Судя по всему, рубин был огранен кушоном; я внесла обмеры в лист – клиенту нужно будет предложить замену.

Против моей воли работа увлекла. Может, и не от клиента она вовсе, а Чабита решила устроить мне внеплановый экзамен? Такие задачки иногда давали мастера вечерки, когда по части чертежей или обломкам нужно было установить, что за артефакт это был и что делал. И Чабита опять же отказалась толком раскрывать контекст. Сказала только: деталей, мол, немного, сама разберешься.

Стекло более-менее складывалось в нечто вроде верха от лампочки и было порядком выпачкано мукой и еще каким-то темным порошком с красными включениями. Я заглянула в банку, перевернула ее над белой тканью и постучала по дну. Мука и рубиновая крошка – больше ничего.

Я нахмурилась.

Знаки на меди все простые, из них был искорежен вмятиной только один, но его смысл легко восстанавливался из общей структуры.

Одно лишь не ясно: бывают ли такие совпадения?

И если нет, то… зачем?

* * *

– Вещь одноразовая, – мрачно сказала я Чабите и расстелила перед ней схематический рисунок. – Она пришла в негодность после использования. Камень и колба подлежат замене, крепления нужно перековывать. Этого хочет клиент? Его интересует декоративное восстановление или функциональное?

В мастерской было почти пусто, только за дальним столом склонился над микроскопом мастер Финеас. Он уже не первый месяц возился с Волчьей Короной, присланной из столицы. Ради короны Чабита не поскупилась и наняла охрану, а в мастерской вдобавок к уже имеющимся сейфам появился еще один, здоровенный и навороченный.

Сама Чабита что-то считала по приходному журналу. Карика, еще одного подмастерья, сегодня не было, а Нино уже убежала домой.

– Продолжай, – велела она, не отрываясь от записей.

Я покусала немного губы.

– Пластина – основа артефакта. Вот здесь была впаяна опаловая булавка, она принимает сигнал от управляющего артефакта. Сигнал передается на кольцо со словами, которое срабатывает как взрыватель. Корунд пробивает калеттой стопор и взрывается сам… я не рассчитывала мощность, но, думаю, это возможно. Наверху артефакта – стеклянная колба, в ней, вероятно, была смесь табака и красного перца. Когда пробит стопор, все это разлетается вокруг вместе со взрывной волной. Падают вещи, какие-нибудь условные шкафы. Если поблизости окажется человек, может получить травмы. Ну и, конечно, отравление лакриматором. Двоедушник, вероятно, получит ожог слизистых, в зависимости от концентрации – от частичной потери обоняния до слепоты. У нашего клиента, не сомневаюсь, имеется при себе разрешение?

Чабита будто бы в задумчивости щелкнула калькулятором. Я никогда раньше не сталкивалась ни с чем противозаконным, у меня и работа-то была обычно – почистить, заменить камень, подправить крепления. Всякая мелочь, мне даже собирать ничего пока не доверяли. А тут – это. И неясно, что решит Чабита: вызывать на клиента полицию – вроде как невыгодно, но и оказаться соучастниками преступления – тоже, это вряд ли полезно для деловой репутации.

Поэтому ее ответа я ждала с внутренним содроганием.

– А клиент был прав. – Чабита глянула на часы и хмыкнула. – Не зря попросил отдать его именно тебе.

VIII

От неожиданности я резко вдохнула и забыла, как выдохнуть.

– Мне? – получилось хрипло, скрипуче.

– Тебе, тебе, – подтвердила довольная Чабита. – Ты молодец, Кесса. Как раз тот возраст, чтобы нарабатывать связи! Я доплачу тебе за эту штучку пять процентов.

Я молча кивнула. Страх сжимал горло.

– Не поняла, – сурово сказала мастер, – и где же спасибо?

– С-спасибо, – пробормотала я, все еще не отрывая взгляда от артефакта. – А что еще он говорил? Про эту… вещь.

– Да ничего особо, он торопился. Я с него пока взяла только за диагностику, но он должен подойти вечером, обсудим, чего хочет. Ты посчитала по материалам?

– Нет пока. Посчитаю.

Я с сомнением посмотрела на часы.

Чабита принесла мне обломки в обед, и я, к собственному удивлению, справилась довольно быстро. На улице только-только собрались сумерки; заката из окон мастерской не было видно. Еще час, и мне пора будет идти на занятия.

Посчитать я, конечно, все успею. Но во сколько придет клиент? И хочу ли я его увидеть?

Я сомневалась все то время, что заполняла калькуляцию. Сомневалась, пока распределяла фрагменты по лоткам. В конце концов, может, ему просто кто-то (кто?) меня посоветовал (с чего бы это?). Может быть, это все – одно большое дурацкое совпадение. Я еще сама посмеюсь, когда это пойму.

Это все была, конечно, полная ерунда. Я могла усыпить своего зверя артефактом, но несмотря на все – я оставалась двоедушницей; и, конечно, я знала точно: совпадений не бывает, бывают лишь дороги, причудливо переплетенные по воле Полуночи, бывают причины и следствия, бывают судьба и предназначение.

Может быть, я и сбежала, выбрала – и оказалась на другом пути. Может быть, какие-то дороги пройдены, а какие-то обратились несбывшимся. Но это не значит, что у Полуночи нет для меня никаких планов. Так, может быть, это – один из них?

– Чабита… – Я положила на стол расчеты и негромко добавила: – Я сегодня задержусь до закрытия.

В мастерской была клиентка: полненькая улыбчивая лунная, категорически раздетая и совершенно очаровательная. Через легкий шифон платья просвечивало решительно все, а сама женщина с огромным интересом разглядывала музыкальные шкатулки, выставленные на витрине ломбарда.

Чабита кивнула и короткими жестами погнала меня из-за стола: мол, не распугивай покупателей.

Я ушла в дальнюю часть, за шторы. Вытерла стол, перемыла инструменты, напряженно вслушиваясь, как клиентка щебечет про то, что от подруги ей тоже досталась шкатулочка, да вот беда – поломалась и не играет, и нельзя ли что-нибудь сделать? Чабита терпеливо объясняла, что при всем желании ничего не может сделать, пока клиентка не принесет шкатулочку сюда, в мастерскую. Но как же так, расстраивалась лунная, я же просто не хочу ее тащить, она размером примерно во-от такая, и сбоку у нее был зеленый камушек, а теперь нет, может, она поэтому сломалась?..

От выезда мастера на дом клиентка категорически отказалась и в итоге ушла ни с чем.

Я вынула погодник – и вернулась к чистке.

Он был удивительно красив, но сейчас это почему-то меня не увлекало. Я погружала крепления в растворы и терла их замшей, а сама все оглядывалась – не хлопнет ли дверь? А может быть, сейчас?

Вечером пришли подряд трое, но один отдал в ремонт расческу для сушки волос, а еще двое забрали законченные заказы. Я сидела как на иголках.

Не знаю, что бы я стала делать, если бы он появился. Грозила бы полицией? Задавала неприятные вопросы тоном прожженного детектива? Примерзла к полу, икала и не могла поднять взгляд?

В общем, даже и хорошо, пожалуй, что он не пришел.

* * *

Я долго не могла решить, рассказывать ли обо всем этом девочкам.

Вроде и не произошло ничего. Ну, на человека упал шкаф – такое бывает, иногда и калекой от этого можно остаться. Ну, принесли артефакт, передали лично мне…

Конечно, я не выдержала: я вообще довольно плохо умела молчать. От девочек у меня был только один секрет, да и тот постоянно жег язык. Мы сдружились с Ливи на первом курсе, она познакомила меня с Трис, а Бенера появилась как-то позже, после Ливиного дня рождения, – и я привыкла делить с ними тревогу, спрятанную в шуршащей обертке бессмысленной болтовни.

Наверное, мне стоило бы сперва поговорить с Арденом. Но Арден не соизволил явиться на занятия, и преподавательница ритуалистики прокомментировала это недовольно и хлестко.

В общем, в перерыве Ливи стала жертвой моего путаного красноречия. Я рассказывала довольно бессвязно, перескакивая с одного на другое, а она слушала, не перебивая и хмурясь.

– Как ты думаешь, – она перешла на громкий шепот, – это не может быть связано с?..

– Нет, – резко перебила я. – «С» это точно не связано.

Ливи пожевала губу. У нее под глазами залегли темные тени: Марек не давал ей спать, а соседка смотрела за ним, только пока Ливи была на занятиях.

– Хрень какая-то, – резюмировала Ливи.

– Хрень, – согласилась я.

В итоге решили: сказать Ардену, на клиента посмотреть из-за шторы, не нервничать и не делать глупости. Ну как – «решили». Скорее, Ливи решила. И, я была уверена, уже завтра утром она донесет это решение до Трис, а Трис решит что-нибудь еще, новое и оригинальное.

Вечером Чабита сказала, что клиент так и не пришел и она ему позвонила, – как культурный человек, он оставил на карточке номер телефона. По телефону Чабиту заверили, что новость о завершенной диагностике обязательно передадут «мастеру Родену».

Я не знала никаких мастеров Роденов – ни артефакторов, ни вообще. Имя было непривычное. Трис, которая зашла ко мне утром с ворохом рекомендаций по общественной безопасности, только пожала плечами, но пообещала полистать телефонный справочник.

Вечером, когда мы встретились втроем после занятий (Арден снова отсутствовал), на меня высыпали целый ворох находок от детективного агентства «замученная мамочка и скучающий провизор в академическом отпуске». Так, Ливи раскрутила мастера Кеппмара на пространную беседу о взрывателях и уголовном праве, из чего выяснила, что все изделия со словами типа «взрыв» должны проходить сертификацию и использоваться исключительно квалифицированным персоналом и что в профессиональной среде не принято использовать в такого рода изделиях медь – в связи с ненадежностью конструкции.

Трис, в свою очередь, порадовала нас списком шестнадцати Роденов из городской телефонной книги, по большей части колдунов, но затесались и двоедушник, и даже лунный. Правда, мастером из них был только один, почетный профессор алхимической кафедры, и про него как раз было известно точно: на зиму он всегда уезжал греть кости на острова и вряд ли в этом году изменил своей привычке.

Номер, по которому звонила Чабита, оказался блочным. Отвечал по нему консьерж одного из кварталов на улице Колокольчиков. К блоку было приписано шесть многоквартирных домов, четыре из которых сдавались покомнатно внаем. Ливи горела желанием выбраться «на разведку», стучать в двери и расспрашивать всех про «мастера Родена», но благоразумная Трис категорически это запретила.

В итоге утром в пятницу я была готова уговаривать Чабиту обратиться-таки в полицию. Однако это не потребовалось, потому что вместе с ежедневной почтой в мастерскую принесли письмо.

В нем клиент писал так:

«По заказу № 1618: принял решение отказаться от восстановления артефакта, обломки отправьте на списание. Передайте Кессе мою благодарность и пожелания скорой встречи с истинной любовью».

К письму прилагались какие-то документы и довольно крупная купюра, которую Чабита, хмыкнув, отдала мне.

– Поклонник?

– Не знаю, – растерянно сказала я.

Чабита поцокала языком и развернула документы.

Это были копии сертификатов, спецификаций и отчетов о том, что экспериментальный образец полицейского артефакта проходит третий и завершающий этап испытаний, признан безопасным и передан в мастерскую в нефункциональном виде.

А я вдруг поняла, что все это время не давало мне покоя.

Если это тот самый артефакт из кафе – как можно было собрать все обломки из хаоса, что образовался из-за упавших со стеллажа банок? Кто-то сидел среди тысячи стеклянных осколков и выбирал из них именно те, что входили в артефакт? Лишнего стекла не было, а осколки складывались точнехонько, словно артефакт взорвали аккуратно и все останки сразу ссыпали в банку. Все детали – даже самые мелкие – были на месте. Как найти ту же опаловую булавку на дощатом полу, среди банок и обломков стеллажа?

Нет, нет, даже если очень постараться – это вряд ли вообще было возможно. Да и убирать в кафе начали почти сразу: Арден еще беседовал с владелицей, а бармен уже сметал осколки с пола.

То есть кто-то отдельно сделал артефакт, очень аккуратно его взорвал, а потом отправил мне обломки – практически в подарочной упаковке.

Правильно говорила Ливи: отношения с мужчинами не доводят до добра. Ладно еще «это самое» и какие-нибудь дети! Но мутная история? Я ведь, кажется, вляпалась именно в такую?