Текст книги "10 дней в ИГИЛ* (* Организация запрещена на территории РФ)"

Ю. Т.: Ну, а примерно скольких вы убили?

Салим: Я, как говорится, не такой уж и образцовый моджахед. А вы – любопытный человек.

Ю. Т.: Это верно.

Салим: Дело не в числе. Если я кого-то и убивал, то только потому, что они сражались против мусульман, хотели убить меня или моих братьев. Конечно, и у этого человека есть семья. У него есть мать, которая оплакивает его. Может, и дети у него есть, и жена, которая овдовела. Но это же война. И она требует от тебя быть немножко эгоистом. Конечно, самое лучшее – жить в мире. Это лучше всего.

Я ненавижу войну, ненавижу это все. Честно скажу вам, мне все это опротивело, все эти войны, бои. Кажется, будто твои ботинки кровью пропитались оттого, что ты шагаешь по лужам крови. Возьмешь какой-нибудь там пропускной пункт, соберешь оружие погибших, магазины с патронами, снимешь с них бронежилеты. Гадко все это. У меня есть ботинок, так он весь в крови, отвратительно просто. Кровь засыхает у тебя под ногтями, она у тебя между пальцами, на руках. Я вообще-то человек чистоплотный. Терпеть не могу неряшливости, грязи, вони и так далее. Все это мне противно. Что тут скажешь? Я не из тех, кто обожает трупы.

И еще насчет бокса. Я когда-то занимался боксом, выступал на ринге. Я не из тех, кто без конца может боксировать. Не нравилось мне, когда после боя с меня пот градом. И чужой пот не переношу – противно. Вот поэтому я всегда старался как можно скорее послать противника в нокаут, чтобы он не лез к тебе и не прижимался своим потным телом… Лучше всего было бы как-нибудь обойтись без этой войны. Война – сплошное смертоубийство.

Ю. Т.: Вы себе никогда не кажетесь хладнокровным убийцей?

Салим: Я не такой. Я из тех, кто иногда, перед тем как заснуть, может и поплакать.

Ю. Т.: Скольких вы убили? Десять человек? Двадцать? Пятьдесят?

Салим: Ну, уж точно не пятьдесят. Тут уже нужно было бы быть Рэмбо. Да и не снайпер я. У меня есть приятель, так он беспрерывно убивает. Постоянно. Беспрестанно. Вот этого мне никак не понять. Уселся себе поудобнее, увидел человека, ну и жми на спуск – бац! И нет человека. Покойник. Понимаете, о чем я?

Я нормальный боец, мое оружие – «РПГ», базука, и автомат «АК-47», самый обычный «калашников». И этот «калашников» бьет на 700–800 метров. Дальше уже убойная сила падает. Снайперы или истребители танков – вот эти ребята уйму народа убивают. Если истребитель танков пальнет, тут уж гора трупов, это точно.

Ю. Т.: Вам часто приходилось видеть, как гибнут ни в чем не повинные люди?

Салим: Нет. Мы гражданских не трогаем. Мы сражаемся только против тех, кто на поле боя. Мы не ходим по домам и не расстреливаем хозяев – мол, раз ты алавит или шиит, ну вот и получай.

И все-таки нет на войне невиновных. Все, кто воюет, виновны. И если я убиваю кого-то, значит, я виновен. Потому что я могу выбирать – идти на войну или нет. Участвовать в боях или нет. Поехать в другую страну, например в Турцию, сделать себе новый паспорт и начать новую жизнь. Но я не убил ни одного невиновного человека. Ни разу не сказал: «Давай, иди-ка в этот дом и убей ребенка или женщину, или кто там тебе первым попадется на глаза». Только атаковал опорные пункты, казармы врага, то есть военные объекты.

Ю. Т.: Но не все же солдаты – убийцы по контракту. Они такие же ребята, как вы. У них в семье решили – ты идешь в армию, и точка. Матери ведь у всех есть.

Салим: Да, да, все верно. Вот поэтому я и говорю: убивать нехорошо. Потому что и у него мать есть, и она его будет оплакивать, есть и жена, и дети, которых он одних оставит. Но как говорится – на войне как на войне. Конечно, было бы лучше, если бы ни одной из матерей не пришлось оплакивать своих сыновей. И чтобы жены не становились вдовами.

Ю. Т.: Предположим, завтра появляется мирное решение. Вы и люди, которых вы знаете, вы готовы сказать: «Да, мы согласны сложить оружие, если речь идет о честном, справедливом мире!» Вы такое способны принять? Если война окончится? Вам ведь наверняка известно, что в Сирии есть районы, где большинство за Асада. А что, если и остальные присоединятся к ним?

Салим: Тогда тоже началась бы война. Потому что у всех свои цели. Одни действительно хотят мира. Другие понятия не имеют об исламе, он их вообще не интересует. Им вообще все равно: демократия или шариат, или еще что-нибудь. Я такое могу понять. Это инстинкт, человек стремится выжить, остаться в живых и продолжать жить. Он ведь готов на все ради того, чтобы не погибнуть, а выжить. Но если, как вы говорите, и остальные присоединятся к тем, кто за Асада, если мы все объединимся, и наступит мир, я бы, наверное, тоже согласился бы на такое. Но! Исламисты скорее всего не согласились бы, потому что такой мир основывался бы на интересах иноверцев. А мусульмане стремятся к тому, чтобы жить в халифате по законам шариата. Чего больше всего боятся американцы, НАТО, ЕС? Они боятся шариата. Потому что, если шариат справедлив, он силен.

Ю. Т.: Но ведь в Сирии далеко не все сунниты. Там ведь есть и другие группы, в том числе и светские. Разве справедливо заявлять: «Шариат для всех?» Или вы считаете, что законам шариата обязаны следовать все? Послушаешь вас, и подумаешь, что шариат должен быть и в Германии, поскольку и здесь тоже живут мусульмане, выступающие за шариат.

Салим: Мусульмане хотят жить по законам шариата. Почему? Потому что, если понимать шариат верно, он защищает права человека. Он защищает каждого мусульманина. Когда в Андалузии преследовали иудеев, куда они бежали? В Марокко, где и до сих пор живут, основав огромную общину. Шариат защищает всех людей. Неважно, кто они – иудеи, мусульмане или христиане. Аллах говорит в Коране: «Никто никого не принуждает к вероучению. Вам – ваша религия, нам – наша». Каждый верит в то, во что захочет. Ислам в том, что мы действуем в его духе. Каждому неимущему дай денег, защити угнетаемого. Понимаете? Вот это и есть истинный шариат. Шариат – не уродование женщин, не их ущемление, не отрубание рук, не войны против всех немусульман, нет. Не это наша задача. То, что творит ИГ, ничего общего с исламом не имеет. Они не поняли ислама.

Тот, кто действительно понял ислам, не вырывает из Корана цитаты. Взять, к примеру, такую: «Убивайте их (многобожников), где бы вы их ни встретили, и изгоняйте их оттуда, откуда они вас изгнали». Нужно понимать, когда и почему этот аят был ниспослан, что написано перед ним и что за ним следует. А не просто ходить да вопить: «Убивайте их (многобожников), где бы вы их ни встретили, и изгоняйте их оттуда, откуда они вас изгнали». Выходит, я всех без разбора должен убивать? И мать мою тоже? Нет! Есть те, кто вырывает этот аят прямо из контекста бушевавшей в те времена войны.

И христиане, и иудеи. Они так и не поняли ничего.

Чтобы показать то, что здесь, в Сирии, на самом деле происходит, лучше всего отрядить сюда группу телерепортеров, чтобы они отсняли правдивый документальный фильм, который представил бы все в совершенно другой перспективе. Попытался бы честно показать, как здесь живут люди. Какова их позиция. Мы – не радикалы, мы – не салафиты. Мы не собираемся убивать христиан только за то, что они христиане, иудеев – только за то, что они иудеи, буддистов – только за то, что они буддисты. Мы – мусульмане, мы хотим только мира и желаем, чтобы и другие жили в мире.

Ю. Т.: Если сейчас по вашей улице пройдет алавит, что его ожидает?

Салим: У него своя религия, у меня – своя. Он на меня на нападает, я на него не нападаю. И пусть он себе ходит по улицам.

В ИГ его сразу бы убили. Но мы не такие. Вот тут пачки сигарет лежат. Сам я не курю, но другие курят. Здесь есть и безбородые. И музыку они тоже слушают. Каждый живет, как хочет, если только это не во вред другим. Каждый отвечает только перед Аллахом, только перед ним одним. То, как ты поступаешь, касается только тебя и нашего Господа. Ты один несешь перед ним ответ. Отчитываешься только ему. Поэтому поступай, как знаешь, только не во вред своему собрату. Вот это и есть истинный ислам. И я хочу, чтобы люди узнали истинный ислам, пусть даже они и христиане. Мне бы очень хотелось, чтобы вы сами приехали сюда, сняли бы документальный репортаж и показали нас. Какие мы исповедуем ценности и мораль ислама. Согласно этой морали, каждый мусульманин может жить в мире и согласии с христианами.

Надо верно понимать шариат. Шариат предписывает убивать растлителей малолетних. Отрубать руку тем, кто ворует. Шариат не был бы шариатом, если бы отрубал руки беднякам, у которых дома нечего есть. Это – не шариат. Я тоже не хочу такого шариата, который бы предписывал царям жирное брюхо, а беднякам – голодную смерть. Такой шариат мне не нужен. Потому что это не шариат. Шариат тогда шариат, когда всем хватает еды, когда у каждого есть право на защиту, право жить в мире, без страха, что тебя обворуют. Ворам только тогда руки рубят, когда у них и так все есть, но они все равно уводят женщин. Вот это шариат.

Ю. Т.: А вы сами в Германии никогда ничего не крали?

Салим: Я в Германии много глупостей наделал (смеется). Подторговывал, дрался, лгал напропалую, и все такое… Но вот убивать – не убивал.

Ю. Т.: А если бы там вам взяли да руку отрубили?

Салим: Я бы сказал: «Нет уж! Не надо!» Я был бы против. Это все потому, что я не понимал ислама. Я не был нищим и не имел причин воровать. Но теперь я понял ислам. Шариат – милосердие и мудрость. Шариат принимает во внимание жизненные обстоятельства каждого. И прежде чем наказать тебя, тебе всегда предоставляют еще один шанс. «Приди к нам, если тебе нечего есть. Приди к нам, если тебе что-то нужно, но не бери то, что тебе не принадлежит».

Ю. Т.: Есть сведения, что около трехсот немцев отправились в Сирию. Почему одни возвращаются в Германию, а другие остаются?

Салим: Многие хотели бы вернуться, но боятся, что в Германии их сразу же посадят в тюрьму. Но если они ни в чем не виновны, им бояться нечего. Но стоит мне вернуться в Германию, как меня тут же посадят. Но я не такой дурак. Я же понимаю, что и сейчас наш с вами разговор подслушивают: и полиция, и Служба охраны конституции и все остальные, кому положено. Они читают мои сообщения в Facebook, взламывают мои аккаунты. Ну и пусть взламывают. По крайней мере, убедятся, что я – обычный человек, который иногда и женщинам пишет и так далее. Мне не перед кем и нечего стыдиться. Если мне и есть перед кем стыдиться, так это перед Аллахом. Но стоит мне оказаться в Германии, как на меня тут же свалится целая груда проблем – я ведь вон сколько здесь пробыл. Целых полтора года. Они всех сажают в тюрьму. Даже тех, кто поддерживает отношения с побывавшими в Сирии. Тогда его сразу записывают в салафиты и считают весьма опасным. Независимо от того, совершал ли он преступления, или же нет. Система в Германии несправедлива. По отношению к мусульманам.

Многие друзья уже не пишут мне, потому что боятся, что у них могут из-за этого возникнуть проблемы. Не звонят мне и не отвечают на мои звонки – всем ведь понятно, что власти все прослушивают.

Ю. Т.: Да, но почему некоторые все же возвращаются? Сначала едут в Сирию, там пару месяцев участвуют в джихаде, а потом опять едут назад учиться? Возвращаются в города, где жили и рассказывают девушкам, мол, я побывал на джихаде!

Салим: Я не знаю. Может, возвращаются потому, что не сумели обрести то, что искали. Или оттого, что столкнулись с плохими вещами, с несправедливостью. Может, кто-то явился сюда, чтобы просто поглядеть, как тут и что, а кто-то – чтобы потом иметь возможность по возвращении сказать: «Да, а я вот участвовал в джихаде». Похвастаться, что, мол, 50 человек прикончил, и добиться уважения друзей.

Ю. Т.: А чем вы занимались до этого в Германии?

Салим: Я получил диплом торговца спортинвентарем и оборудованием фитнес-центров. До этого я воспитывался в интернате. Немцы сейчас скажут: «Ах, ну да, эмиграция, тяжелое детство, вот поэтому он и отправился на джихад». Ничего подобного. Хоть это отчасти и так, я все-таки рос в детском доме, не очень хорошо учился в школе и вообще не тем, чем надо, занимался. Приторговывал наркотиками. Но не поэтому я здесь. Незадолго до приезда сюда у меня дела как раз шли в гору. Я зарабатывал хорошие деньги, у меня и подружек хватало, и все такое. В общем, все было более-менее о’кей. В качалки ходил, жил в свое удовольствие. Но в один прекрасный день понял, что когда-нибудь умру, и что мне уготован ад. Испугался, что попаду туда. И тогда сказал себе: ты должен служить своему Создателю, стать настоящим мусульманином, не лгать больше, не путаться с бабами, не заниматься разными нехорошими вещами, не поступать людям во вред. Изменить жизнь, кому-то помогать, делать добрые дела. Вот это самое главное для меня сейчас.

Ю. Т.: Но, Салим, если вы стремились делать добро, разве вы не могли заняться чем-то еще, а не просто отправиться на войну?

Салим: Мог. Но истинный мусульманин выбирает ислам. А лучший поступок согласно исламу – джихад. То, что ты не отрицаешь своего Создателя. Мусульманин – не просто обычный человек, каких тысячи, он отдал себя Аллаху. До этого я каждую неделю с новой девушкой встречался, дрался, наркотики принимал. А теперь я истинный мусульманин, вверивший судьбу Аллаху. Это Аллах даровал тебе мать, милосердную мать. Это Он дает тебе пищу, благодаря Ему ты видишь, слышишь, благодаря Ему бьется твое сердце, это Он вправе отнять у тебя жизнь, если понадобится, не объясняя причин. Потому что смерти не нужны причины. Аллах дал мне силы трудиться. Аллах и лишит меня их. Аллах дарует мне здоровье и насылает на меня болезни. Аллах правит всем. И кто ему не воздает за это благодарность – тот худший из худших. А лучшее в исламе – джихад. Доказательство своей любви к Аллаху. Мусульманин любит Аллаха больше самого себя. Больше сна своего. Больше пищи, которую ест. В Рамадан мусульманин постится по 14–15 часов. И только ради Аллаха. Поэтому мусульманин не пожалеет крови, чтобы доказать свою любовь к Аллаху. Мне своей крови ради Него не жалко. И сил своих не жалко. Во мне и стяжатель сидит – мне хотелось бы и виллу иметь, много женщин, быть богатым, делать, что хочется. Потому что я тоже человек. Человек слаб. Человек любит вечеринки, развлечения, женщин, алкоголь. И мусульманину развлечения позволительны, но только в меру. Потому что, если человек веселится без меры, сердце его ожесточается.

И лучший поступок – джихад. Справедливый джихад. Нужно быть и оставаться справедливым. Помните 11 сентября? Самолеты врезались во Всемирный торговый центр, и тысячи людей тогда погибли. Это – не джихад. Джихад – это когда защищаешь неимущих, помогаешь им, а не когда убиваешь ни в чем не повинных.

Ю. Т.: Но почему, в таком случае, столько молодых людей отправляются в это, по твоему мнению, безумное ИГ? Или вступают в «Джебхат ан-Нусра».

Салим: Вы верно сказали об этих безумцах. Это вы в саму точку попали. Какие тут права человека? Какая защита людей и их прав? ИГ просто убийцы. Когда они утверждают, что, мол, они и есть настоящие мусульмане и судят всех по законам Аллаха, то где же эти суды? Они просто-напросто убивают, приканчивают – увидят курящего, бац, и нет его, увидят, что человек что-то украл, и бац! И нет руки.

Ю. Т.: Но ведь и «Аль-Каида» не лучше.

Салим: Я не знаю.

Ю. Т.: Да, но вы только что сами сказали – 11 сентября не имеет отношения к справедливому истинному джихаду. За такое не в рай попадешь, а в самый что ни на есть ад.

Салим: Я не верю, что 11 сентября устроила «Аль-Каида». Откровенно вам скажу – не верю.

Ю. Т.: Бен Ладен сам сказал, что это он вдохновил своих людей на это. В таком случае он и виноват. Убивать ни в чем не повинных – тут уж никаких оправданий быть не может. И для меня лично без разницы, каков убийца – в форме ли он, или в маске или просто сидит за компьютером. Убийство есть убийство. И убивать ни в чем не повинных людей неприемлемо.

Салим: Да, вы совершенно правы. Все так и есть.

Ю. Т.: Вы тоже так считаете?

Салим: Да, я полностью с вами согласен. Кто бы ни организовал 11 сентября. Но я боюсь. Я испытываю страх перед Аллахом. Потом Аллах ведь скажет: «Я – тот, кто даровал людям жизнь, а ты – тот, кто ее у них отнял. Да кто ты такой, чтобы отнять у них жизнь?»

Ю. Т.: Вот именно, вот поэтому я и утверждаю, что ИГ ничуть не лучше «Аль-Каиды».

Салим: Я такое бы себе никогда не позволил. Будь я в «Аль-Каиде» и мой командир сказал бы мне: «Знаешь что, ты ведь из Франкфурта. И твое задание – езжай домой и подорви “Коммерц-Банк”». С какой стати мне подрывать его? Может, как раз в тот день моя мать зайдет в этот банк с моим младшим братом. Может, туда еще чья-нибудь мать зайдет, христианка, например. Входит она туда с двумя своими маленькими детьми, потом они забираются на самый верх посмотреть на город. И что, я должен подорвать это все? Не, так не пойдет, на такое я не подпишусь. У меня нет религиозного образования по исламу. Это я вам заявляю абсолютно честно. И знания у меня скромные. Я просто хочу, чтобы Создатель был мною доволен.

Ю. Т.: Как, по-вашему, исходит опасность от тех, кто отправляется в Сирию, а потом снова возвращается в Германию?

Салим: Нет.

Ю. Т.: Может быть такое, что какая-то группировка в Сирии приказывает: давайте езжайте в Германию и устройте там что-нибудь?

Салим: Мне о таком неизвестно, понятия не имею. Во всяком случае, невиновных убивать никому не позволено. Никому, никому, никому.

Я – мусульманин и обязан защитить доброе имя моего Пророка. То, что я вам сейчас скажу, может свести на нет все то, что я говорил раньше. Но мне не хочется вам лгать. Если кто-то осмелится очернить Пророка, тут моя реакция будет очень жесткой. И наказание согласно исламу за подобные вещи – только смертная казнь.

Ю. Т.: Но вы ведь понимаете и то, что те, кто оскорбляет Пророка, хотят вас спровоцировать. Они хотят, чтобы мусульмане бежали по улицам с криками: «Крови! Крови! Крови!» Чтобы уже на следующий день в газетах появились бы соответствующие фото и они могли бы сказать: «Вы только посмотрите на этих безумцев-мусульман. Одному скажешь слово поперек, а они уже готовы вас убить!» Вот их цель.

Салим: Открыто вам скажу: если бы я был в Германии и кто-то оскорбил бы Пророка, я бы ему точно зубы выбил бы. Но прежде убедился бы, в здравом ли он уме. Если этот бедняга и сам не ведает, что творит, я его отпустил бы с миром. Но есть люди, умные люди, которые сознательно сеют вражду – они ненавидят ислам. Таких бы я убивал. Возможно, теперь вы обо мне будете плохо думать. Неважно, пускай, я это все говорю не ради того, чтобы вам понравиться…

Ю. Т.: Я бы на вашем месте не стал бы поддаваться на провокации. Просто повернулся бы и ушел. И слушать бы его не стал. Полным-полно идиотов, а на провокации идиотов поддаваться нельзя.

Салим: Я бы так поступил, если бы кто-нибудь стал бы чернить Иисуса. Что до меня, так я Иисуса, может, еще сильнее люблю, чем некоторые христиане. Иисуса, Авраама, Моисея, Ноя, Давида и всех пророков, они исповедовали ту же религию. Все эти пророки утверждали: «Молитесь истинному Богу! Иисус не говорил: «Молитесь мне!» Все пришли к монотеизму. В том числе Иисус. Но что сделали христиане с монотеизмом? Они выдумали трех божеств – Отца, Сына и Святого Духа. Но Иисус ясно говорит в Библии: «Я есмь пастырь добрый; и знаю Моих, и Мои знают Меня».

Ю. Т.: Вы забываете о Богоматери.

Салим (смеется): Точно, о Богоматери я позабыл. Но как я уже говорил, все пришли к монотеизму, и Мария в том числе. Я люблю Иисуса. Хотелось бы мне жить в одно время с ним, я бы за ним пошел. Я бы хотел быть одним из тех, кто последовал за ним. Если кто-то станет оскорблять Иисуса, или Давида, или Авраама, мне точно придется либо не слушать их, либо зубы им повыбивать. В любом случае я бы почувствовал себя оскорбленным до глубины души.

Ю. Т.: Я думаю, и Аллах был бы того же мнения. Пропустить мимо ушей – есть мудрейший из ответов. Нет такого правила: «Убивай всех провокаторов и невежд!» Нельзя поддаваться на провокации! Вы, мусульмане, только себя самих этим оскорбляете. Вот что хуже всего. Вы загляните в газеты – там только и пишут о том, что, дескать, эти мусульмане друг другу головы сносят. Сунниты против шиитов и алавитов. Все против всех. А Запад руки потирает: «Вы только взгляните на этих безумцев! Стоит им показать карикатуру на Мухаммеда, и они уже с ума сходят!»

Ладно, давайте лучше сменим тему. А как относятся к вашему поступку ваши родители?

Салим: «Домой, возвращайся домой, поскорее возвращайся!» Вот что они говорят.

Ю. Т.: Вы с ними общаетесь?

Салим: Только с мамой, отца я не знаю. Он меня уже давным-давно бросил. У меня еще есть и маленький брат. Я, слава Создателю, никогда, никогда не огорчал мою маму. Всегда слушался ее. Моя семья очень бедная. У мамы только временное разрешение на пребывание, паспорта у нее нет. Она получает эти несчастные 200 евро, и ей запрещено работать. Она на самом деле очень бедная. Я больше всего на свете ее люблю.

Ю. Т.: Но сейчас она точно огорчена.

Салим: Да, она огорчена, но понимает меня. Видит, что стал лучше, чем раньше, что теперь живу в согласии с моральными нормами и ценностями. Она понимает, что останься я в Германии, то пропал бы. Из-за этого своего дурного окружения, из-за вредных влияний, что снова взялся бы за старое – стал бы торговать наркотой. Наверняка все кончилось бы тюрьмой. Она понимает, что здесь я действительно помогаю. Надеюсь, что здесь я стану другим. Как я уже говорил, здорово было бы, если бы вы приехали сюда и сняли видеорепортаж, но, как мне кажется, это все фантазии. Такого не будет, да, впрочем, не будет так не будет.

Ю. Т.: А откуда вы родом?

Салим: Моя мама из Марокко, а папа из Турции.

Ю. Т.: За кого в футбол болеете?

Салим: За «Реал Мадрид», но из немецких команд очень уважаю «Шальке».

Ю. Т.: «Шальке»?

Салим: А что вы имеете против «Шальке»? Вы-то сами явно за Дортмунд болеете.

Ю. Т.: Нет-нет, я за «Баварию». Потому что живу там.

Салим: За «Баварию»? Ну да, должен признать, стиль игры «Баварии» изменился к лучшему. Игра короткими пасами! И игра, которую они продемонстрировали миру, очень, очень хорошая.

Ю. Т.: Еще раз хочу спросить о вашей жизни. Ну, вот, скажем, а завтра чем вы будете заниматься?

Салим: Я намерен бодрствовать до самого утреннего намаза. До него остается полтора часа. В четыре часа начало. Я помолюсь, а потом прилягу. Посплю часов до 9–10, потом подъем. Поупражняюсь – несколько раз отожмусь. Потом выйду и спрошу у ребят, что у нас на сегодня. Не атаковал ли кто нас? В данный момент все вроде бы спокойно. Два дня назад мы провели операцию. Ни вчера, ни сегодня ничего такого не происходило, разве что прилетела парочка «МиГов», побомбили слегка. Если ничего не намечается, пойду домой, поем и посижу с братьями. Или устрою себе тренировку.

Живу я вплотную к вражеской границе. До них 60–70 метров. Стоит выйти из дома, и ты уже на поле боя. Я как раз живу на границе с соседним городом. На участке между моим городом и соседним постоянно идут бои. Вечно свистят пули, бомбы рвутся, там и снайперов полно. Но мне все это нравится.

На этом месте разговор прервался, и довольно надолго. Потом Салим извинился, мол, ложная тревога.

Салим: Постоянно приходится быть наготове. И если что случится, я готов. Мой «АК-47» рядом лежит. И пистолет тоже всегда при себе. Так что мы готовы ко всему. Если не воюем, живем вполне обычно. Даже здесь можно жить обычной жизнью. Здесь даже с женой и детьми можно жить. Вот только если бы не самолеты – они постоянно летают, бомбят и обстреливают нас. Вот если бы вы приехали сюда, я все показал бы вам. Показал бы, как мы идем воевать. У меня, к счастью, есть целых четыре прочных бронежилета. Один достался мне в наследство от друга, принявшего мученическую смерть. Это еще я ему его достал, я его всем обеспечил – и жилетом, и оружием. Если бы приехали сюда, скажем, на неделю, мы бы всеми этими штуковинами вас снабдили – для защиты.

Ю. Т.: Чтобы и я тоже принял мученическую смерть? А какое у вас сейчас задание?

Салим: Наша самая главная задача – удерживать деревню.

Ю. Т.: Для кого вы ее удерживаете?

Салим: Для граждан. Чтобы сюда не добрался режим Асада, чтобы они снова не начали убивать людей.

Ю. Т.: Кто все это координирует? Кто городом управляет?

Салим: Все тут плохо организовано, просто отвратительно. Это я вам откровенно говорю. Но – будет лучше. Слава богу, в наших руках уже не один город. И в них правит не ИГ, а «Джебхат ан-Нусра», «Ахрар аш-Шам», «Джейш аль-Хор» и другие группировки. «Джунд аль-Акса» – лучшая из всех группировка, там братья – на самом деле самые лучшие из братьев. Я тоже в ней. Наша задача – не дать войскам Асада овладеть городом. И еще дать всем возможность жить относительно свободно. Разумеется, никто не допустит разврата, то есть внебрачных связей с женщинами. И алкоголь тоже будет запрещен. Но люди курят, некоторые и музыку слушают. Каждому – свое. И никого не принуждают молиться.

Все это только потому, что здесь нет ИГ. Когда здесь была ИГ, в городе не прекращались ожесточенные бои между «Джебхат ан-Нусра» и «Ахрар аш-Шам». Сражались насмерть. ИГ и сейчас пытается проникнуть сюда. Но ничего у них не выйдет. Для ИГ все мы здесь, и я в том числе, – «муртады» – отступники.

На этом месте связь прервалась. И больше уже не возобновлялась. И мы ничего больше о Салиме не слышали. Мы с Фредди не оставляли надежды переубедить его, уговорить бросить джихад и попытаться начать новую жизнь где-нибудь еще.

Абу Катада

Когда мы в начале лета 2014 года сумели установить контакты с несколькими джихадистами из Германии, внезапно контакты эти оборвались. Один из этих ребят официально заявил нам: «Я беседовал с одним из “ответственных”. Он просит дать ему ваш адрес в Skype. Он сказал, что запрещает вам вступать в контакт с кем-либо из здешних. И что сам свяжется с вами». Пару дней спустя к нам обратился Абу Катада.

Абу Катада за тридцать. Внешность его впечатляет. Ростом он примерно метр восемьдесят и весом под 150 кг. Бад Спенсер[21]21
  Бад Спенсер (наст. имя и фам. Карло Педерсоли) (1929–2016) – итальянский актер, сценарист и продюсер. Наиболее известен по ролям в фильмах в жанре «спагетти-вестерн». (Прим. ред.)


[Закрыть] в молодости. Будучи не обделенным интеллектом, он самый компетентный из наших собеседников. Его познания в истории обширны. Ответы резки и беспощадны. Судя по всему, он занимает ответственную должность в отделе информации ИГ, но предпочитает в эту тему не углубляться. Ранее он был протестантом, он «немец из немцев» – в третьем поколении. Родом из Рурско-Рейнской области. Из Золингена.

Мы приводим здесь беседы с ним в сокращенном виде. Первая состоялась 9 сентября 2014 года.

Абу Катада: Алло! Звук очень слабый.

Ю. Т.: Я вас хорошо слышу.

Абу Катада: Ладно, попробуем еще раз.

Ю. Т.: У вас очень жарко?

Абу Катада: Не знаю, днем примерно 30–40 градусов.

Ю. Т.: Это нормально, ничего страшного.

Абу Катада: Терпимо.

Ю. Т.: Трудно связаться через Скайп из Ракки?

Абу Катада: Если нам нужен Интернет, приходится ехать в интернет-кафе. Из соображений безопасности. По телефону мы говорить не можем. Поэтому трудно с вами связаться.

Ю. Т.: Хочу еще раз сказать, что меня интересует. Мне хочется понять, чего вы на самом деле хотите, чего хочет ваша организация и чего хотят ваши немцы.

Абу Катада: О’кей.

Ю. Т.: Мне бы очень хотелось приехать в район ваших боевых действий. Но попасть туда сложно.

Абу Катада: А почему?

Ю. Т.: Давайте говорить откровенно. Разумеется, есть проблемы безопасности. И вы это сами понимаете. Возможно, вы и могли бы гарантировать мою безопасность, но разве мне легче, если горло мне перережет кто-то другой?

Абу Катада: Я говорил с нашим командованием. Проблем с безопасностью никаких не будет. И мы ее вам гарантируем. Мы заинтересованы в том, чтобы представить миру объективную картину ИГ. Так что пусть больше людей приезжает к нам. По Скайпу общаться, конечно, неплохо, но вы ведь хотите показать миру, чем мы на самом деле занимаемся. Как функционирует государство, созданное нами здесь, и как мы относимся к европейцам и немцам. Поэтому лучше, если вы к нам приедете. До сих пор СМИ пытались атаковать нас. Не знаю, следите вы за этим или нет – они закрывают наши аккаунты в соцсетях, вот мы практически и отрезаны от внешнего мира.

Ю. Т.: Я вас слушаю, слушаю.

Абу Катада: Мы заранее оговорим, что именно вам хочется увидеть, куда съездить, мы дадим вам людей, обеспечим жильем и питанием и т. д. Все, что нужно, и все, что в наших силах. Организуем и интервью с немцами, как вы этого хотите.

Ю. Т.: Я не из пугливых, поймите, мне не раз приходилось бывать в районах боевых действий. Но риск был и остается. И если я отправляюсь туда, где воюют – недавно я побывал в секторе Газа, – то приходится думать над тем, чтобы не взлететь на воздух. Как вы вообще можете гарантировать мою безопасность? Ведь в вашем районе не одна группа восставших.

Абу Катада: В нашем районе других таких групп нет.

Ю. Т.: Как до вас добраться?

Абу Катада: Через Турцию. У нас под контролем два пограничных перехода. Первый в Газиантепе – с турецкой стороны, – примерно там, где размещены немецкие ракеты «Патриот», – на сирийской стороне Ярабулус. Второй переход – с турецкой стороны Урфа, а с сирийской – Тел Абяд, если не ошибаюсь.

Ю. Т.: Это далеко от вас?

Абу Катада: Не помню точно, по-моему, 130–150 километров. Я сейчас в Ракке, это на севере Сирии.

Ю. Т.: Кто нас встретит?

Абу Катада: Думаю, я тоже подъеду туда – потому что говорю по-немецки, и еще несколько человек наших. Мы вас и встретим.

Ю. Т.: Но как быть с нашей безопасностью. Я приезжаю, вы меня встречаете, все как положено, а потом кто-нибудь из ваших говорит, мол, это враг, он не раз нападал на ИГ. Как вы можете гарантировать, что ничего подобного не произойдет.

Абу Катада: Уж не знаю, скольких мусульман вы знаете и знакомы ли с мусульманскими законами. Христиане, которые живут здесь, в Ракке, они выплачивают этот… не помню, как это будет по-немецки, в общем «плату за охрану». По-арабски – «джизья». По нынешнему золотому курсу – 630 долларов США в год. Это для тех, кто побогаче, бедняки платят вполовину меньше. Зато они под нашей защитой. Никто из мусульман не имеет права посягнуть на них. Ну а те, кто все же осмеливается, предстают перед исламским судом и караются смертной казнью.

Совет «шура» – знаете вы о таком или нет – то есть совет, подчиняющийся непосредственно халифу, гарантирует вашу безопасность – тут действует слово халифа. Ну, а если что и случится, – Абу Катада улыбается, – виновник будет найден и наказан.

Ю. Т.: А мне-то что с того?

Абу Катада: Со своей стороны я гарантирую вам, что никто на вас не нападет и пальцем не тронет. Разумеется, верить нам или нет – дело ваше. Большего я вам предложить не могу.