Текст книги "Бог – что захочет, человек – что сможет"

Разговор о Пушкине

В первых числах февраля наши мысли обращаются к Пушкину. Эхо выстрела на Чёрной речке проникло в полуторавековую даль – мы скорбим, грустим, предаёмся воспоминаниям… о Пушкине. Осмелюсь предположить, он – Богом дарованное нам утешение в тяжкий час разлада, разрушения всего и вся… Митрополит Анастасий в 1937 году, когда весь цивилизованный мир отмечал дату столетия гибели поэта, думается, глубже и полнее других выразил эту мысль:

«29 января 1837 года скончался Пушкин, вся Россия облеклась в траур. Поминая его ныне, мы совершаем свой национальный праздник. Смерть явилась для Пушкина началом бессмертия. Каждый великий народ имеет своего великого поэта, являющегося высшим выражением его творческого духа. Мы должны быть вечно благодарны Провидению, пославшему нам такого человека в лице Пушкина. По всеобъемлющей силе своего дарования, по благоухающей красоте своей поэзии, по богатству, гибкости и выразительности языка и тонкому чувству гармонии и меры, проникающему всё его творчество, он стоит наравне с величайшими художниками мира.

Поэт и творец Божьей милостью, он сам являлся Божьей милостью и благословением для русской земли, которую увенчал навсегда своим высоким лучезарным талантом.

Истинный гений бессмертен. Он не знает над собой закона забвения и давности. Целое столетие уже отделяет нас от смерти нашего великого поэта, но он жив в каждом из нас. Если бы можно было разложить наш внутренний мир на его составные части, то в этой сложной психологической ткани мы нашли бы много золотых нитей, вплетённых в неё мощным пушкинским гением, ставшим частью нашего духовного существа.

Сколько поколений воспитывалось на нём, приникая к родникам его творчества, и однако он остался неисчерпаемым, как океан, и даже, как будто, растёт и расширяется для нас вместе со временем».

Народный художник России Анатолий Зыков в феврале 1992 года представил итог многолетних трудов, отчётную персональную выставку, весомую часть которой составляют работы пушкинского цикла. Это и графика, и живопись.

Мы, редактор газеты «Московский художник» и Анатолий Иванович Зыков, встретились и не заметили, как проговорили два с лишним часа. Разговор наш о Пушкине.

Ю. Б. Что был, есть и будет Пушкин в вашей жизни?

А. 3. Пушкин со мной с детства. В начале всего сказки. Как это здорово, сказочно сказано: «Вышиб дно и вышел вон» или «И кричит ки-ри-ку-ку, царствуй лёжа на боку. В детстве же случилось обращение к Пушкину в качестве «художника». Видимо, потому из детства тянется ниточка к эскизам росписей на темы пушкинских сказок.

Ю. Б. Где эти росписи?

А. З. Это мне, как теперь говорят, юному художнику, мечталось. Может быть, оттого, что был поражён росписями во дворце пионеров Свердловска. Вот и мечтал об эскизах… В институте в качестве учебной программы по оформлению книги делал макет «Метели». Взял маленький, уютный формат. Цвет переплёта – синий. И, хотелось, чтобы было больше белого, поскольку действие разворачивается в снегах и сугробах. Нетрудно представить, что я тогда был «ушиблен» книжным искусством мирискусников.

Вскоре после института мне выпала радость оформить книгу В. Гроссмана «Пушкин» для серии ЖЗЛ.

Были и другие соприкосновения с великим поэтом. Но вот мне поручили скомплектовать выставку графики и прикладного искусства на тему «Пушкин» для показа за рубежом. Разыскивал работы в запасниках Союза художников, ездил по мастерским, выезжал делать экспозиции пушкинской выставки в Прагу и Аддис-Абебу. Ещё раз эта выставка была показана в Люксембурге. Такое основательное погружение в материал во многом изменило моё отношение к Пушкину. Доселе я считал, что Пушкина знаю. Оказалось, что я знаю его в объёме школьной программы.

Я летел в Прагу с мыслью рассказывать о Пушкине. Оказалось, там многие Пушкина знают лучше, чем я. Мне задавали вопросы, которым я удивлялся. Кстати сказать, выставка была открыта в Праге к 150-летию смерти великого поэта. Так вот Чехословакия отметила эту дату более вдумчиво и любовно, чем мы у себя дома. Причина-то тут проста. Любовь и знание Пушкина пришли туда с русскими людьми, эмигрировавшими в Чехословакию после революции 1917 года. И живёт там эта любовь и развивается.

Ну, а в Эфиопии Пушкин – просто любимый поэт, национальная гордость. Там обязательно вы услышите утверждение: «Пушкин-то ведь наш». На открытии мне пришлось согласиться: «Да и ваш тоже». Уже в самолёте, летя с эфиопами в Аддис-Абебу, я отметил про себя: «Не надо бояться рисовать в Пушкине африканца». Я имел в виду не только цвет кожи, её блеск на переломах формы, но и очевидную африканскую музыкальность движений, какую-то особенную утончённость кистей рук, и даже какой-то мягкий бархат взгляда (современники отмечали живость пушкинского взгляда). Мне довелось увидеть в этой поездке танцы молодых эфиопов (самодеятельность). Видимо, феноменальная пластика и ритмы, вырастающие из природы, сохранились в генах Пушкина. Мне было радостно видеть, как внимательнейше рассматривали молодые и взрослые эфиопы работы о Пушкине. Действительно, Пушкин – это их поэт.

Кстати, на эфиопском языке опубликовано немного. Это «Арап Петра Великого» и что-то ещё из прозы. Поэзии в переводе на эфиопский к тому времени не было. Секрет прост – русский язык невероятно богат, и стихи Пушкина, человека, чувствовавшего миллион граней каждого русского слова, перевести на ограниченный в словарном запасе эфиопский трудно. Но сейчас эта работа началась.

Ю. Б. Хорошо. Пушкина знают в Эфиопии, на его прародине, знают в Чехословакии, а художников-иллюстраторов Пушкина знают там?

А. 3. В Чехословакии знают Епифанова, Фаворского, Константинова, тончайшие офорты С. Никиреева, цветные иллюстрации к сказкам А. Зотова, к сожалению, рано умершего. В Люксембурге, где общество советско-люксембургской дружбы носит имя А. С. Пушкина, на открытии выставки наш посол заметил: «Выставка о Пушкине в деле дружбы наших стран сделала больше, чем усилия целого посольства за год работы». Значит, и в Люксембурге Пушкина знают и любят.

Ю. Б. Тут, как говорится, рукой подать и до Франции, где к национальному гению России от года к году растёт интерес.

А. 3. Поневоле приходит мысль, что Пушкин – это не только личное удовольствие каждого из нас. Увиденное и услышанное мною толкнуло вновь к Пушкину. И причины обращения художника к творчеству и личности Пушкина не только во вселенском его влиянии и неисчерпаемой глубине, но и в его человеческой фундаментальности.

Когда у нас всё трещит и рушится, а человек слаб, каждый из нас ищет опору, надёжную опору. Один ищет и находит её в принадлежности к какой-то партии, движению. Многие – в религии. Кто-то, прошу прощения, в принадлежности к бандитской шайке или мафиозной структуре. Страшно остаться наедине с самим собой.

В мою душу ощущение надёжности входит через Пушкина. Может быть, громко сказано, но это так. Это надёжная опора. И вот ощущение надёжности, вечности его заставило меня уже в зрелом возрасте вновь вникать в Пушкина.

И дело даже не в том, что какие-то ранее неизвестные факты его жизни стали мне известны. Меня необычайно сегодня привлекает в Пушкине его простодушие, доверчивость, верность в дружбе и постоянное, не покидавшее его всю жизнь, мужество.

Ю. Б. Серьёзный вклад в познание, осмысление Пушкина внесло русское зарубежье. Возьмём, к примеру, цитированного уже митрополита Анастасия.

О Пушкине написано много, но очерк митрополита Анастасия известен только специалистам. Приведу ещё один характерный глубиной анализа отрывок из этой достойной имени Пушкина работы.

«Его духовный облик был очень сложен, глубок и непроницаем, как море. На поверхности его бушевали волны страстей, в то время как в глубинах своих он оставался недвижим и спокоен, и там совершалась сокровенная работа гениальной мысли, проникающей к величайшим тайнам бытия и смерти.

Красноречивее всего об его неустанной внутренней духовной работе свидетельствуют черновые наброски его стихотворений, особенно тех, какие относятся ко времени его пребывания в Бессарабии. Они вводят нас в таинственную лабораторию его творчества, которую он так ревниво оберегал от постороннего взгляда.

По этим отрывочным, но драгоценным для биографов Пушкина записям, как по эскизам художника, мы узнаём беспокойный нервный ритм его душевной жизни в то время, как он «отбивался от злого гения, кружившегося над ним».

Просить царя издать сочинения осужденного Кюхельбекера решился бы не всякий! А издавать сочинения Кюхельбекера анонимно! Кто бы на это решился? Он это сделал.

Бросить вызов так называемому общественному мнению, всесильной группе лиц, стоявших у трона, решился бы далеко не всякий. Пушкин заставляет обратившегося к нему читателя познавать интересных, значительных людей и историю России».

А. 3. Кажется, у Александра Николаевича Островского сказано: «Великость Пушкина заключается в том, что он делает умней обратившегося к нему человека».

Сомневаюсь, что я стал умней, но через Пушкина я пришёл к неинтересным для меня в школе декабристам, к Чаадаеву, к Петру, к письмам, наконец, Пушкина.

Сегодня можно говорить, что большевистская идеология присвоила себе Пушкина, сделала чуть ли ни выразителем своих лозунгов. Это одна из причин грандиозного масштаба, с которым была отмечена столетняя дата гибели великого поэта в 1937 году. Пушкина обратили в инструмент политической игры.

Ю. Б. Но, как известно, у всякой медали есть две стороны. Мы с вами, будучи мальчишками, и после 1937 года ещё целое десятилетие испытывали благотворное, созидающее пушкинское влияние, благодаря изобилию прекрасно изданных к столетию сочинений А. С. Пушкина.

Но тогда и в последующие десятилетия мы не держали в руках брошюры митрополита Анастасия с его размышлениями о Пушкине. А в них такая глубина! Судите сами:

«Свет и тьма напряжённо боролись в нём, пока он не побеждал своих сомнений и солнце не озаряло его смятенную душу. Его страшит мысль об уничтожении человека после смерти, и он гонит её от себя, как страшный призрак.

 
Ты сердцу непонятный мрак,
Приют отчаянья слепого —
Ничтожество! Печальный мрак
Не алчу твоего покрова.
Веселье жизни разлюбя,
Счастливых дней не знав от века,
Душой не веруя в тебя,
Ты чуждо мыслям человека!
 

«Конечно, дух бессмертен мой!» – восклицает он потом, как бы преодолев окончательно свои последние духовные колебания и сомнения.

Слово «бессмертный» как основной мотив, проходит сквозь ткань его напряжённой мысли, принимая разные сочетания: бессмертная мысль, бессмертное счастье и т. п. По временам он стремится затушевать это слово, как бы боясь, чтобы его записи не выдали кому-нибудь сокровенные от людей мучительные искания его души.

Его занимает вопрос о том, не прекращаются ли со смертью узы земной любви и не померкнут ли в свете новой преображённой жизни все прежние переживания души – «и чужд ей будет мир земной»:

 
Быть может, там, где всё блистает
Нетленной славой и красой,
Где чистый пламень пожирает
Несовершенство бытия,
Минутных жизни впечатлений
Не сохранит душа моя.
 

Первые четыре стиха из этого отрывка заслуживают особого внимания. Не в них ли заключается разгадка того, почему Пушкин так напряжённо устремлял свой взор в тайну вечности.

Там, в лоне вечной жизни, он надеялся узреть сияние «нетленной славы и красы», откровение того подлинного «совершенства бытия», которое просвечивало для него уже здесь, на земле, то в образе «ангела нежного», сияющего во вратах Эдема, то самой Пречистой Девы, кроткой в величии, «во славе и в лучах». Идеал совершенства, явленный ему в тайне поэтического творчества, ярко светил ему на протяжении всей жизни, спасая его от отчаяния, в минуты тоски и уныния, и не давая ему погрязнуть «во мраке земных сует»…

А. 3. Этот аспект изучения сокровенного Пушкина, можно признать, традиционен для отечественного пушкиноведения. Взять хотя бы труды советских учёных тридцатых годов прошлого столетия.

Ю. Б. Но… Работы пушкинистов того времени пестрят цитатами из трудов классиков марксизма-ленинизма. Разумеется, ценности исследований наших пушкинистов («Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина» Цявловского, к примеру) эти цитаты не могут перечеркнуть. Однако место Пушкина в нашей культуре, истории страны сегодня осмысливать приходится заново. И от этого не уйдёшь, потому что Пушкин продолжает оставаться нашим современником.

Впрочем, в нынешней России открывается большой простор для нового прочтения Пушкина.

А. З. Согласен. Добавлю, прочтения не только сочинений Александра Сергеевича, но и его в высшей степени поучительной биографии.

Отказ от стереотипов недавнего прошлого даёт возможность по-новому увидеть личность и роль в истории Александра I, идей декабризма, позволяет более объективно разглядеть взаимоотношения Пушкина с Николаем I.

Вот такой эпизод. Александр I думал об отмене крепостного права, о конституции, ограничивающей самодержавие. По разным причинам он не осуществил своих реформ и даже отправил в ссылку соратника по предполагаемым реформам – Сперанского. Но ведь когда удивлялись бездействию Александра по отношению к будущим декабристам, он отвечал: «Я не могу их наказывать, потому что их мысли – это мои молодые мысли». И Николай хотел начинать с реформ. Этим он привлёк возвращённого из ссылки Пушкина.

Судьба Пушкина заставляет вспомнить изречение: «За всё надо платить».

Поражает жестокость платы за талант таких творцов, как Павел Федотов, Михаил Врубель, Винсент Ван-Гог, Амадео Модильяни. Полной мерой расплатился за свой гений и Пушкин.

Обогнав время, он познал забвение света как литератор, одиночество как духовный пророк («Я вышел рано, до звезды» – это сказано молодым Пушкиным), да и, наконец, просто нужду. Ненависть света одним из чёрных крыл упала на Наталью Николаевну. К загадке Натальи Николаевны как личности, как характера, можно относиться по-разному, но совершенно очевидно: доля жены гениального человека, ох, тяжела! Об этом в первые дни замужества Пушкиных высказалась умная, прозорливая Долли Фикельмон.

Пушкина мы десятилетия представляли в качестве этакого революционера, выразителя идей декабризма и большевизма. Но ведь он всегда был врагом насильственного изменения существующих государственных форм жизни, и его Пугачёв в «Капитанской дочке» – это совсем не Пугачёв «Истории Пугачёва». Сначала он написал историческое исследование, а потом коснулся этой темы как художник. Пушкин не идеалист как историк и свои мысли о развитии общества он изложил в «Записке о воспитании», сделанной по заказу Николая I. Не грех сегодня вспомнить ясно выраженную в этом сочинении мысль Александра Сергеевича об опасной вредности использования насильственно-волевых приёмов в построении будущего. Пушкин, как убедительно доказывает митрополит Анастасий, христианский писатель: «Признание полной свободы человеческой личности, которое не может быть подавлено или связано никаким насилием и без которой невозможно нравственное преуспеяние общества, вызывало в нём глубокое отвращение ко всяким насильственным общественным переворотам… Стоя уже на краю гроба, он оставляет через своего героя Гринёва следующий незабываемый завет русскому народу: «Молодой человек, если записки мои попадут в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения общественных нравов без всяких насильственных потрясений». Ту же мысль, почти в тех же выражениях он высказывает в «Мыслях по дороге», отсюда мы видим, что этот глубоко христианский взгляд на пути и способы, обуславливающие усовершенствования человеческого общества, был крепким, непоколебимым убеждением нашего великого национального гения. Снова обращусь к митрополиту Анастасию:

«Всё, что отличает и украшает Пушкинский гений – его необыкновенная простота, ясность и трезвость, «свободный ум, чуждый всяких предрассудков и преклонения перед кумирами, правдивость, доброта, искренность, умиление пред всем высоким и прекрасным, смирение на вершине славы, победная жизнерадостная гармония, в какую разрешаются у него все противоречия жизни – всё это, несомненно, имеет религиозные корни, но они уходят так глубоко, что их не мог рассмотреть сам Пушкин. Мережковский прав, когда говорит, что «христианство Пушкина естественно и бессознательно».

О нём можно, кажется, с полным правом сказать, что душа его по природе христианка: православие помогло ему углубить и укрепить этот прирождённый высокий дар, тесно связанный с самым его поэтическим дарованием. По свидетельству Мицкевича, который отличался большой религиозностью, Пушкин любил рассуждать о высоких религиозных и общественных вопросах, о которых и не снилось его соотечественникам».

Ю. Б. Брошюра митрополита Анастасия увлекательна и концептуальна, во-первых, и, главное, доказательна.

А. 3. Да, он убеждает анализом, глубоким прочтением самого Пушкина.

Ю. Б. Но как важно и то, что принято называть трагическим исходом дуэли на Чёрной речке. Я в последний раз отсылаю к труду митрополита Анастасия, который собрал воедино впечатления и наблюдения тех, кто был рядом с Пушкиным в последние минуты его земного бытия.

«Утром 28 января (по ст. ст. – прим. Ю. Б.), когда ему стало легче, Пушкин приказал позвать жену и детей. Он на каждого оборачивал глаза, клал ему на голову руку, крестил и потом движением руки отсылал от себя. Плетнев, проведший всё утро у его постели, был поражён твёрдостию его духа. «Он так переносил свои страдания, что я, видя смерть перед глазами в первый раз в жизни, находил её чем-то обыкновенным, нисколько не ужасающим. Больной находил в себе мужество даже утешать свою подавленную горем жену, искавшую подкрепления только в молитве: «Ну, ну, ничего, слава Богу, всё хорошо».

«Смерть идёт», – сказал он наконец Карамзину. Послали за Екатериной Андреевной Карамзиной.

«Перекрестите меня», – попросил он её и поцеловал благославляющую руку.

На третий день, 29 января, силы его стали окончательно истощаться, догорал последний елей в сосуде.

«Отходит», – шепнул Даль Арендту. Но мысли его были светлы. Изредка только полудремотное забытье их затуманивало. Раз он подал руку Далю и, подымая её, проговорил: «Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдём».

Душа его уже готова была оставить телесный сосуд и устремиться ввысь. «Кончена жизнь», – сказал умирающий несколько спустя и повторил ещё раз внятно и положительно: «Жизнь кончена, дыхание прекращается» и, осенив себя крёстным знамением, произнёс: «Господи, Иисусе Христе». Я смотрел внимательно, ожидая последнего вздоха, но его не заметил. Тишина, его объявшая, казалась мне успокоением. Минуты через две я спросил: «Что он?» «Кончилось», – ответил Даль. Все над ним молчали. Так тихо, так спокойно удалилась душа его.

Мы долго стояли над ним молча, не шевелясь, не смея нарушить великого таинства смерти». Так говорил Жуковский, бывший свидетелем этой удивительной кончины, в известном письме к отцу Пушкина. Он обратил особенное внимание на выражение лица почившего, отразившее на себе происшедшее в нём внутреннее духовное преображение в эти последние часы его пребывания на земле:

«Это был не сон, не покой, не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу, не было тоже выражение поэтическое, нет, какая-то важная, удивительная мысль на нём разливалась: что-то похожее на видение, какое-то полное, глубоко удовлетворённое знание. Всматриваясь в него, мне всё хотелось у него спросить: «Что видишь, друг?»

Так очищенная и просветлённая душа поэта отлетела от своей телесной оболочки, оставив на ней свою печать – печать видений иного, лучшего мира. Смерть запечатлела таинство духовного рождения в новую жизнь…

При своём закате он, как солнце, стал лучше виден, чем при своём восходе и в течение остальной жизни. «Великий духовный и политический переворот нашей планеты есть христианство», – сказал он в своём отзыве об «Истории русского народа» Полевого. В этой священной стихии исчез и обновился мир. Это мудрое изречение оправдалось и над ним самим. Возрождённый духовно тою же благодатной стихией, он отошёл от земли, как «отходили» до него миллионы русских людей, напутствованных молитвами церкви: мирно, тихо, спокойно, просто и величественно вместе, благословляя всех примирённым и умиротворённым сердцем.

Всепоглощающая любовь и искренняя вера, ярко вспыхнувшая в его сердце на смертном одре, озарили ему путь в вечность, сделав его неумирающим духовным наставником для всех последующих поколений. Нравственный урок, данный им русскому народу на краю могилы, быть может, превосходит всё, что оставлено им в назидание потомству в его бессмертных творениях. Христианская кончина стала лучшим оправданием и венцом его славной жизни!

А. З. Его слова. Прощальные…

 
Милосердия надеюсь.
Успокой меня, творец!
 

Ю. Б. На первой странице «MX» Пушкин вашей волей в стремительном вольном полёте коня мчится в неведомую даль…

А. З. Пушкина верхом изображали и до меня. Но мне представляются эти изображения (даже в прекрасной пастели Валентина Серова) просто передвижением физического тела в пространстве. А между тем Пушкин любил верховые прогулки и не только их с удовольствием описывал в стихах и прозе, но они, прогулки верховые, были, так сказать, составной частью творчества. В нём будоражилось воображение, усиливался приток крови. Есть рассказ Пушкина, что сцену у фонтана из «Бориса Годунова» он сочинил, когда возвращался верхом из Тригорского в Михайловское. Прискакал и поленился тотчас записать эпизод, а потом мучительно вспоминал, «ловил» то видение и в письме к другу сетовал на это…

В болдинскую осень он каждодневно делал верховые прогулки.

Мне хотелось выразить полёт пушкинской мысли, полёт воображения.

Ю. Б. А мне видится в вашей гравюре нечто символическое – вечный полёт пушкинской мысли над российским и мировым простором.

А. 3. В эти дни с особой остротой ощущаешь неизбежность неотвратимой ранней смерти Пушкина и мужество, с которым Пушкин шёл к своему концу.

Одиночество, долги, издательские неудачи. Поэт мрачно напевал на мотив солдатской песни: «Пушкин – бедный человек. Ему негде взять. Из-за эвтава безделья не домой ему идтить». В частном письме последних месяцев жизни отчётливо проступает его отчаянье: «Хоть в петлю».

Свет и даже некоторые друзья встали на сторону Дантеса. Ему не впервой было восставать против мненья света…

Ю. Б. Человек чести, Пушкин бросает вызов высшему свету рафинированной подлости. Выстрел, прогремевший на Чёрной речке, – это и знак национальной трагедии и утверждение ценою жизни русского гения чувства национального достоинства. Пушкинский урок нам.

А. З. Пожалуй.