Текст книги "Хрущев. От пастуха до секретаря ЦК"

Кажется, что, несмотря на все те изменения, которые произошли с Хрущевым в течение его жизни, в нем порой пробуждался усвоенный еще в детстве стиль поведения крестьянина в городе. Хрущев становился развязным и вульгарным, сбивался на кривляние, дурачество, ломаную речь всякий раз, когда ему казалось, будто к нему обращаются свысока или ему пытаются продемонстрировать достижения цивилизации более высокого уровня развития. Он же видел в преподносимых ему примерах лишь свидетельства нелепости или претенциозной фальши.

Возможно, этим объясняется поведение Хрущева после съемок фильма "Канкан" в Голливуде. Во время экскурсии по киностудии ему постоянно говорили о превосходстве американского кинематографа. Поэтому он так яростно отреагировал на показ ему снимавшейся сценки из жизни парижского кабаре конца ХIХ века. Хрущев увидел в ней признак вырождения американской культуры середины ХХ века. Он не только осудил эксплуатацию актрис, которых "заставляют исполнять неприличный танец", но и карикатурно изображал его. Надо заметить, что ничего подобного не случалось, когда Хрущеву демонстрировали представления из классического и народного культурного наследия Китая, Индии, Бирмы, Индонезии и других стран Азии, хотя их культура была далека от той, к которой привык Хрущев. Однако в этих случаях он не воспринимал показ древних танцев и песен или экзотических плясок, как попытку доказать превосходство культур Азии.

Впрочем, когда Мао Цзэдун стал рассказывать Хрущеву об истории Китая и о том, как покорявшие эту страну кочевники быстро ассимилировались под влиянием более высокой китайской культуры, Хрущев увидел в этом правдивом рассказе попытку доказать превосходство китайцев над всеми народами мира.

Очевидно, что Хрущев остро ощущал снисходительное отношение к нему тех, кто верил в свое интеллектуальное превосходство над ним. В ходе встреч с ним представителей творческой интеллигенции Москвы, многие из них не скрывали своего высокомерия по отношению к нему, "не доросшему" до "высот" их произведений поэзии, живописи или скульптуры. Между тем в демонстрации работ этих поэтов, художников и скульпторов Хрущев видел лишь попытки выдать убогие поделки за великие шедевры. Поэтому вместо обсуждения этих произведений Хрущев то дурачился, ломая речь, прибегая к грубым, простонародным словечкам и речевым оборотам, то запугивал своих собеседников грубыми окриками и угрозами. Знаменательно, что Хрущев обычно не прибегал к такому тону и таким манерам, когда он беседовал с представителями научно-технической интеллигенции по вопросам, требовавшим немалых знаний и порой явно превышавших его уровень компетентности. Скорее всего, вопросы, обсуждавшиеся в этих случаях, представлялись ему достойными серьезного отношения, а поэтому он не раздражался, если первоначально не понимал их и лишь старался, как можно детальнее разобраться в них.

Хрущев остро реагировал всякий раз, когда с ним пытались говорить свысока, не учитывая ни его знаний, ни жизненного опыта, которые он обрел с годами. Его глубоко возмущало неверие в способности выходцев из народа достичь вершин знаний и культуры (хотя формы его протеста лишь способствовали укрепления веры в справедливость расхожих антикрестьянских стереотипов мышления). Порукой для освоения достижений науки и культуры являлись те мощные интеллектуальные и этические основы, которые были заложены в сознании выходцев из деревенских общин. Крестьянским детям помогали усвоенные ими с рождения острая наблюдательность, цепкая память, умение сопоставлять различные явления жизни, терпение и требовательность к себе в упорном движении вперед. Социологические исследования в различных странах мира доказали, что бывшие выходцы из деревенской "глуши", в случае, если они получали хотя бы некоторые возможности для успешного старта в городской среде, добивались больших успехов в социальном продвижении и нередко опережая коренных жителей городов.

Однако исходу из родных деревень предшествовал глубокий кризис в сознании крестьян, отражавший внутренние противоречия в их жизни. Продолжая испытывать неприязнь ко многим сторонам городской жизни, крестьяне в то же время начинали тяготиться деревенскими условиями, отрываться от корней, привязывавших их к родной деревне. Вековые устои, прежде вызывавшие у них беспрекословное уважение, теперь решительно отвергались и подвергались насмешке. Душевное смятение крестьян черноземных областей России, готовых покинуть родные места, ярко передал Иван Бунин в повести "Деревня", написанной в 1910 году. У деревенского жителя "Тихона город был заветной мечтой, он презирал и ненавидел деревню всей душою". Презрение к деревне заставляло Тихона утверждать: "Ты подумай только: пашут целую тысячу лет, да что я! больше! – а пахать путем – то есть ни единая душа не умеет! Единственное свое дело не умеют делать! Не знают, когда в поле надо выезжать! Когда надо сеять, когда косить! "Как люди, так и мы" – только и всего… Хлеба ни единая баба не умеет спечь, – верхняя корка вся к черту отваливается, а под коркой – кислая вода!"

Характерное для многих выходцев из деревни противоречивое отношение к крестьянам, возможно, было присуще и Хрущеву. С одной стороны, Хрущев, как никакой другой советский руководитель до него, проявлял внимание к развитию сельского хозяйства. С другой стороны, он неоднократно демонстрировал свое снисходительное отношение к крестьянам, постоянно стремился поучать их, давать советы, какие культуры сажать и как их выращивать. Даже оказавшись на пенсии, он стремился посрамить традиционные способы сельскохозяйственной агротехники, безуспешно пытаясь выращивать огородные культуры необычным гидропонным способом. Он всегда был сторонником самых радикальных преобразований в деревне, далеко не всегда отвечавших интересам деревенских жителей, их трудовым навыкам и особенностям их жизни.

Обострению противоречий в сознании выходцев из крестьянской среды способствовали тогдашние исторические условия. Первые же годы жизни Никиты Хрущева совпали с активным распространением в деревне радикальных, а затем и революционных взглядов. Один из героев повести Бунина молодой крестьянин Дениска держит у себя вместе с песенниками и бульварными книжками брошюру, название которой он оглашает так: "Роль проталерията в России". Хотя герой повести Бунина Тихон осуждает Дениску за то, что тот стал "смутьяном" и царя ругал, он сам, как и многие жители черноземного края, откликнулся на бурные события, происходившие в стране, и испытывал противоречивые чувства к революции и ее радикальным лозунгам.

"Новыми крупными событиями оказалось то, чего и не чаяли, – война с Японией и революция… "Своей земли девать некуды! – строгим хозяйственным тоном говорил… Тихон Ильич. – Не война-с, а прямо бессмыслица!" И в злорадное восхищение приводили его вести о страшных разгромах русской армии… Восхищала сперва и революция, восхищали убийства. "Как дал этому самому министру под жилу, – говорил иногда Тихон Ильич в пылу восторга, – как дал – праху от него не осталось!"

Однако отношение Тихона Ильича к революции изменилось, "как только заговорили об отчуждении земель". Тогда "стала просыпаться в нем злоба. "Все жиды работают! Все жиды-с, да вот еще лохмачи эти – студенты!" И непонятно было: все говорят – революция, революция, а вокруг – все прежнее, будничное: солнце светит, в поле ржи цветут, подводы тянутся на станцию… Непонятен был в своем молчании, в своих уклончивых речах народ. "Скрытен он стал народ-то! Прямо жуть, как скрытен! – говорил Тихон Ильич.

Подобные противоречивые мысли охватывали многих русских крестьян с первых же лет начала "эпохи империалистических войн и пролетарских революций". Они были за революционные преобразования и поражение своей страны в империалистической войне, отчаявшись добиться справедливости при существовавшем строе. Но они же были против посягательств на их собственность и на свою страну, когда видели, что их жизненные интересы находятся под угрозой. Эти противоречия определяли настроения крестьян России в течение многих десятилетий ХХ века.

Тихон с трудом спас свое хозяйство в Дурновке от разгрома, когда "в один и тот же день взбунтовались мужики по всему уезду". Позже Тихон радовался, что уцелел во время крестьянских бунтов и приговаривал: "Ты думаешь, не убили бы меня на смерть лютую, кабы попала им, мужичкам-то этим, шлея под хвост, как следует, – кабы повезло им в этой революции-то?" Особую активность проявляли те крестьяне, которых успели поработать шахтерами. Когда в Дурновке собралась крестьянская сходка, "из всех голосов выделялся голос Ваньки Красного, уже два раза побывавшего на донецких шахтах". Очевидно, что те, кто поработали в Донбассе, становились носителями бунтарских настроений в деревне. Хотя неизвестно, отличался ли подобными настроениями Сергей Хрущев, отец Никиты, он, как и Ванька Красный из повести Бунина, ушел из Калиновки на заработки в донецкие шахты. Некоторое время его семья продолжала оставаться в деревне, но затем Никита последовал за отцом.

Глава 2. «Вышел в степь донецкую парень молодой…»

Никите Хрущеву было 14 лет, когда он в 1908 году присоединился к отцу, который жил и работал в Донбассе. С начала 60-х годов ХIХ века

Донецкий кряж стал районом угледобычи и донецкая степь покрывалась надшахтными постройками и терриконами. К концу ХIХ века на Донбасс приходилось 87% добычи угля в России. Хотя добычу угля для нужд российского флота начал симферопольский купец Х.И.Иванов, значительную роль в освоении богатств Донбасса стали играть французские, бельгийские и английские предприниматели.

В 1869-1870 годах здесь началось строительства металлургического комбината, принадлежавшего английскому предпринимателю Д.Юзу. Писатель А.И.Куприн ярко изобразил этот комбинат в очерке "Юзовский завод", написанном в 1896 году: "Это был настоящий город из красного кирпича, с лесом высоко торчащих в воздухе закопченных труб, – город, весь пропитанный запахом серы и железного угара, оглушаемый вечным, несмолкаемым грохотом. Четыре доменные печи господствовали над заводом своими чудовищными трубами. Казалось, какой-то страшный подземный переворот выбросил наружу эти бесчисленные груды щебня, кирпича разных величин и цветов, гор плитняка, штабелей железа и леса… Сотни подвод и тысячи людей суетились здесь, точно муравьи на разоренном муравейнике. Белая тонкая и едкая известковая пыль стояла, как туман, в воздухе. Тысячи звуков смешивались здесь в длинный скачущий гул: тонкие, чистые и твердые звуки каменщичьих зубил, звонки удары клепальщиков, чеканящих заклепы на котлах, тяжелый грохот паровых молотов, могучие вздохи и свист паровых труб и изредка подземные взрывы, заставлявшие дрожать землю. Это была страшная и захватывающая картина. Человеческий труд кипел здесь, как огромный, сложный и точный механизм. Тысячи людей, инженеров, каменщиков, механиков, плотников, слесарей, землекопов, столяров и кузнецов – собрались сюда с разных концов земли, чтобы повинуясь железному закону борьбы за существование, отдать свои силы, здоровье, ум и энергию за один только шаг вперед промышленного прогресса".

Вокруг гигантского комбината Юза селились рабочие. Поселок, получивший название Юзовка, состоял из благоустроенной "английской колонии", где жили инженеры и техники промышленных предприятий, и рабочих кварталов. Один из них именовался весьма красноречиво – "Собачеевка". В повести А.И.Куприна "Молох", написанной в 1903 году, показано типичное для Юзовки выступление женщин из рабочих семей против невыносимых жилищных условий. Окружив владельца завода Квашнина, они голосили: "Помираем от холоду, кормилец… Никакой возможности нету больше… Загнали нас на зиму в бараки, в них нешто можно жить-то? Одна только слава, что бараки, а то как есть из лучины выстроены… И теперь-то по ночам невтерпеж от холоду… зуб на зуб не попадает… А зимой что будем делать? Ты хоть наших робяток-то пожалей, пособи, голубчик, хоть печи-то прикажи поставить… Пишшу варить негде… На дворе пишшу варим… Мужики наши цельный день на работе… Иззябши… намокши… Придут домой – обсушиться негде".

Тяжелое положение рабочих, их полная зависимость от воли владельцев заводов и шахт, – вот с чем столкнулся Никита Хрущев с первых же дней своего пребывания в Донбассе. По мере бурного роста промышленного производства Юзовка росла и превратилась в типичный промышленный центр тех лет. Вспоминая свое первое посещение Юзовки в 1915 году, Л.М.Каганович писал: "Хотя Юзовка тогда называлась не городом, а поселком, но в нем было, кажется, более 50 тысяч жителей, улицы ровные, широкие, но в большинстве своем незамощенные; на многих улицах грязь непролазная, воздух насыщен угольной пылью и дымом – через полчаса гулянья по ровным улицам одежда, особенно белая рубаха были уже закопчены".

Сначала Никита Хрущев жил с отцом на Успенском руднике возле Юзовки. Позже он вспоминал, что "работал на заводе, хозяева которого были немцы, потом работал в шахтах, принадлежавших французам; работал на химических заводах, хозяевами которых были бельгийцы". По другим сведениям его первая работа была такая же, как и в деревне: он пас коров. Затем стал чистить котлы. Вскоре стал учеником слесаря на заводе Боссе. Хрущев вспоминал: "Еще будучи мальчишкой, я работал на заводе с одним евреем, Яковом Исааковичем Кутиковым – хорошим человеком. Он был слесарем и получал 2 рубля в день, а я был на подхвате и помогал ему за 25 копеек в день".

Возможно, что его работа была связана и с установкой крепежного оборудования в шахтах. А.И.Куприн так описывал работу шахтеров в Юзовской шахте: "Трое рабочих, нагие до пояса и черные как негры, отрывали слой угля аршина полтора вышиною. Они уже проделали довольно длинный ход и теперь сидели в нем, скорчившись, и с трудом отбивали куски угля… За свой труд шахтеры получали по 1 рублю и 1 рублю 10 копеек за 12 часов "упряжки"… Было свежо и душно, как в бане, и по нашим лицам струился пот… Воздуха было мало, подземная тишина утомила нервы… Мы пробыли в шахте всего с полчаса, но нам уже стало невтерпеж". Хрущев вспоминал: "Я работал на заводах, в шахтах, в сырых шахтах, частенько приходилось мокрым выходить домой из шахты и так идти домой за три километра. Никаких бань, никаких раздевалок для нас капиталисты не делали. Вот такие были условия работы".

Рассказывая А.И.Куприну и его спутнику об условиях труда на Юзовском заводе, их случайный попутчик говорил: "Как отбарабанили дневные рабочие свою упряжку, двенадцать часов кряду, сейчас их ночные сменяют. И так целую неделю. А на другую неделю опять перемена: дневные ночными становятся, а ночные – дневными". Объясняя, что означала изнурительная работа для рабочего, герой повести А.И.Куприна "Молох" инженер Бобров, обращаясь к врачу Гольдбергу, говорил: "Работа в рудниках, шахтах, на металлических заводах и на больших фабриках сокращает жизнь рабочего приблизительно на целую четверть. Я не говорю уже о несчастных случаях или непосильном труде. Вам, как врачу, гораздо лучше моего известно, какой процент приходится на долю сифилиса, пьянства и чудовищных условий прозябания в этих проклятых бараках и землянках… Вспомните, много ли вы видели рабочих старее сорока – сорока пяти лет? Я положительно не встречал. Иными словами, это значит, что рабочий отдает предпринимателю три месяца своей жизни в год, неделю – в месяц или, короче, шесть часов в день… У нас, при шести домнах, будет занято до тридцати тысяч человек… Тридцать тысяч человек, которые все вместе, так сказать сжигают в сутки сто восемьдесят тысяч часов своей собственной жизни… Двое суток работы пожирают целого человека… Вы помните из Библии, что какие-то там ассирияне или моавитяне приносили богам человеческие жертвы? Но ведь эти медные господа, Молох и Дагон, покраснели бы от стыда и от обиды перед теми цифрами, что я сейчас привел".

Инженеру Боброву один из хозяев шахт и заводов Донбасса, Квашнин представлялся как новый Молох, "окровавленное, уродливое и грозное божество, вроде тех идолов восточных культов, под колесницы которых бросаются во время религиозных шествий опьяневшие от экстаза фанатики". Упоенный своей неограниченной властью над десятками тысяч людей Квашнин вещал: "Не забывайте, что мы соль земли, что нам принадлежит будущее… Не мы ли опутали весь земной шар сетью железных дорог? Не мы ли разверзаем недра земли и превращаем ее сокровища в пушки, мосты, паровозы, рельсы и колоссальные машины? Не мы ли, исполняя силой нашего гения почти невероятные предприятия, приводим в движение тысячемиллионные капиталы?… Знайте, господа, что премудрая природа тратит свои творческие силы на создание целой нации только для того, чтобы из нее вылепить два или три десятка избранников. Имейте же смелость и силу быть этими избранниками, господа!"

Между такими, как Квашинин, и рабочими, к которым принадлежали Никита Хрущев и его отец, была непреодолимая пропасть. Чудовищное различие в положении было источником непримиримого классового антагонизма.

Рабочим не надо было изучать революционную литературу для того, чтобы увидеть вопиющее неравенство в условиях труда и жизни и ощутить ненависть к богатым, сытым и упоенным своей властью капиталистам. В этой среде легко разъедалось уважение к закону и религиозной морали, освящавших несправедливый порядок вещей.

С первых же лет своего существования в Юзовке происходили волнения рабочих, протестовавших против невыносимо тяжелых условий труда и низкой зарплаты. Подобный стихийный бунт описан А.И.Куприным в повести "Молох". Причиной для таких выступлений были тяжелые условия труда и быта, низкая заработная плата и нежелание владельцев заводов и шахт поступиться своими фантастическими прибылями. В апреле 1874 года в Юзовке произошла первая демонстрация рабочих. Впоследствии рабочие Юзовки и других поселков Донбасса не раз организовывали демонстрации с социальными требованиями и проводили стачки. В 1892 году против тяжелых условий труда и низкой заработной платы поднялись 15 тысяч шахтеров Юзовки. Их выступление было подавлено с применением оружия. Однако борьба рабочих за сокращение рабочего дня, увеличение заработной платы и улучшение условий труда не прекращалась. В ходе забастовки в январе 1898 года рабочие Юзовки добились сокращения рабочего дня до 11,5 часов.

Начиная с 1901 года, в Юзовке создаются подпольные социал-демократические кружки. После раскола РСДРП в 1903 году на две фракции в этих организациях Донбасса господствовали меньшевики. Лишь в Луганске и Алчевске преобладали большевики.

Революция 1905 года началась в Юзовке со стачки, проходившей с 22 февраля по 8 марта. В декабре 1905 года в ходе всеобщей забастовки, охватившей Донбасс, в Юзовке был создан Совет рабочих депутатов и боевая дружина. Уверенность, что революция побеждает, привела к тому, что многие шахтеры бросили свою работу и двинулись к себе в родные деревни, чтобы успеть к разделу помещичьих земель. Железнодорожники из солидарности перевозили их бесплатно. (Неизвестно, принял ли участие в этом исходе Сергей Хрущев и приезжал ли он в Калиновку, чтобы поучаствовать в попытках разделить помещичью землю).

Тем временем стачка на шахтах Донбасса переросла в восстание. Боевые дружины разоружали жандармов, полицию, войска. Хотя на первых порах восставшие сумели вытеснить правительственные войска из Горловки, вскоре они были окружены и разбиты.

Совет в Юзовке, а также другие Советы в городах и поселках Донбасса, были разогнаны, многие из участников революции были арестованы. Немало из них было расстреляно и повешено. Всего в 1905 – 1907 годах в России было повешено и расстреляно около 14 тысяч человек, а число политических заключенных составило около 170 тысяч.

Когда Никита Хрущев осел на земле Донбасса, эти бурные события еще продолжали быть предметом обсуждений. Многие шахтеры и рабочие металлургических предприятий ждали повторения революционных потрясений, которые, как они надеялись, приведут к установлению социальной справедливости. Подпольные социал-демократические и другие революционные организации распространяли среди рабочих пропагандистскую литературу.

Хрущев сблизился с рабочим Пантелеем Махиней, который познакомил его с идеями социализма и коммунизма. Хотя Хрущев не раз вспоминал этого рабочего, это знакомство не привело к его вступлению в марксистский кружок. Правда, впоследствии утверждалось, что Хрущев участвовал в распространении нелегальной большевистской газеты "Правда" и местного "Шахтерского листка", но убедительных свидетельств в пользу этого нет. В то же время историк В.Н.Шевелев писал, что "в своем донесении от 26 мая 1912 года начальник Екатеринославского губернского жандармского управления отмечал, что среди тех, кто собирал пожертвования для семей убитых на Ленских присках, был 18-летний ученик на заводе Боссе Никита Хрущев". Сам Хрущев в своих воспоминаниях сообщал, что однажды он собирался на сходку, на которой должен был выступить депутат Государственной думы от большевиков Г.И.Петровского. Однако сходка, по его словам, не состоялась.

Хотя жестокая эксплуатация и беспощадное ограбление рабочих капиталистами убедили Хрущева до конца жизни в несправедливости капиталистического строя, и он порой участвовал в некоторых акциях протеста против существующих порядков, ни в одну из подпольных политических партий Хрущев не вступил. Возможно, что сказывалось влияние отца, который, по словам Хрущева, "всю жизнь мечтал стать капиталистом". Такие как Квашинин вызывали у ряда рабочих не отвращение и желание избавиться от их власти, но прямо противоположное стремление – стать такими же всевластными божками. Аналогичные амбиции были и у отца И.В.Сталина Виссариона Джугашвили. В своей работе "Анархизм или социализм?" И.В.Сталин использовал пример своего отца для того, чтобы показать типичные противоречия в общественном сознании пролетария, когда у рабочего "положение уже пролетарское, но сознание его пока ещё не пролетарское, оно насквозь мелкобуржуазное". Не исключено, что подобные противоречия были характерны и для самого Никиты Хрущева.

Проявляя интерес к борьбе рабочих за свои права, юный Хрущев прежде всего стремился повысить уровень своей квалификации, а стало быть и увеличить свой заработок. Его научили как монтировать трубы и Хрущев не забыл этого навыка до 70-летнего возраста. Оказавшись на пенсии, он своими руками создавал систему орошения на дачном участке.

Познакомился он и с металлургическим производством. На закате своих дней он вспоминал: "Как бывший рабочий я знал свое слесарное дело, немного разбирался в металлургии, особенно в производстве кокса".

Как и многие юные выходцы из деревни Никита оказался ловким умельцем. Набрав различные детали, он сумел соорудить велосипед, на котором гонял по территории рудника. Через какое-то время он даже приделал к велосипеду мотор, что было новинкой для того времени.

Так как Никита Хрущев сравнительно неплохо освоил слесарное дело и поступил слесарем на Рутченковский рудник, он стал зарабатывать 40-45 рублей в месяц. Спутник Куприна, описанный им в очерке "Юзовский завод", сообщал: "Мастер первой руки два рубля получает, два десять, два с полтиной; второй руки – полтора рубля, рупь. Подденным дают летом восемьдесят копеек, зимой – шестьдесят. (Речь шла о заработной плате в день. Прим. авт.) Больше всех формовщики получают и монтеры; есть такие, что и по триста рублей в месяц берут. Это больше из англичан".

Получалось, что 20-летний Хрущев зарабатывал как "мастер второй руки". Он еще не был обременен семьей, а поэтому смог купить себе новый велосипед, фотоаппарат, часы. Кажется, любовь к фотоаппарату и часам сохранилась у него на всю жизнь. В последние годы жизни он без конца вертел в руках необычный хронометр, подаренный ему ученым Лайнусом Полингом (эти часы заводились благодаря тому, что открывалась и закрывалась их крышка). Уйдя на пенсию, Хрущев стал активно заниматься фотографированием и заставлял своих родственников и гостей постоянно позировать для его фотокомпозиций.

Тогда в рабочей среде Донбасса обладатель велосипеда, часов и фотоаппарата мог считаться завидным женихом. Живой и общительный, любивший поговорить с людьми, послушать их и пересказать им какую-то занимательную историю, Никита быстро сошелся с рабочими рудника, их семьями. Его друзьями становились и русские, и украинцы – представители двух основных национальных групп Донбасса. Сначала он сблизился с семьей Косенко. Затем – с семьей машиниста шахтной подъемной машины Писарева, где он столовался.

В семье Писаревых было пятеро дочерей. Хрущеву понравилась старшая дочь Ефросинья и он женился на ней. Очевидно, что брак был совершен с соблюдением церковного обряда. Хрущев вспоминал: "Я женился молодым человеком, в 1914 году мне было 20 лет. Как только женился, получил квартиру… У меня тогда были спальня и кухня-столовая, помещение приличное, с деревянным полом и коридором, под ними погреб, куда складывались продукты. Каждая хозяйка занималась соленьями на зиму… Кроме того, рядом с домом стоял сарайчик для угля и дров. Рабочие при желании могли держать в сараях корову, свинью, кур, и многие их имели". Очевидно, что жилищные условия Хрущева были гораздо лучше тех женщин из повести "Молох", которые жаловались Квашнину. Вскоре у Хрущева появились дети – Леонид и Юлия.

Судя по всему, главным для Хрущева в то время были его семья и его работа. Он считался хорошим слесарем и, очевидно, это обстоятельство повлияло на то, что он не был мобилизован в армию после начала войны. Возможно, что, если бы революция в России не произошла, Никита Хрущев продолжал оставаться слесарем, совершенствуя свое мастерство. Учитывая его общительность, умение ладить с другими людьми и даже выступать в защиту общих интересов, он мог бы выдвинуться в активисты рабочего движения и превратиться затем в видного профсоюзного руководителя. В то же время не исключено, что его неуемная энергия нашла бы выход в попытках стать предпринимателем, как об этом мечтал его отец. Нет сомнения в одном: энергичный и смекалистый Никита Хрущев, настроенный, как и его отец, на быстрое продвижение вверх по социальной лестнице, мог добиться немалых успехов на разных поприщах. Однако революции 1917 года резко изменили положение многих миллионов людей в России и перспективы их дальнейшей жизни.

Глава 3. «Кто был ничем, тот станет всем…»

Сведения о Февральской революции в Петрограде не сразу стали известны на всех окраинах великой страны. Лишь по слухам, поступавшим в Донбасс, стало ясно, что в столице происходят бурные события. Находившийся в это время в Юзовке по заданию большевистского подполья,

Л.М.Каганович вспоминал, как он дал задание проверить достоверность этих слухов. Большевики знали, что местный прокурор каждое утро идет к себе на службу пешком одним и тем же маршрутом в одно и то же время. 28 февраля по заданию Кагановича двое большевиков пошли за прокурором и стали громко и радостно говорить о том, что в Петрограде произошла революция. Они вели эти разговоры вплоть до ближайшего полицейского поста. Расчет был такой: если прокурор не сдаст болтунов полицейскому, то слухи о революции в Петрограде – верные.

Через час оба большевика вернулись и сообщили Кагановичу, "что прокурор все слышал, проглотил молча, что он был бледен как мел, весь съежившись, прошел мелким шагом в жалком виде". Через несколько часов весть о революции в Петрограде облетела Юзовку. Позже Хрущев вспоминал: "В день, когда пали цепи самодержавия, невольно вспоминается тяжелое время войны, дороговизна, низкая оплата труда и унижение народа, которым занимались все те, кто были нерабочими, кто имел хотя бы небольшую власть. И вдруг… настает этот день. В один вечер получили телеграммы. Телеграммы извещают о революции в Питере. Помню, с какой радостью читали мы за токарным станком эти телеграммы… У всех нас была уверенность – к старому возврата нет. Меня охватили какие-то чувства, хотелось плакать и смеяться, была какая-то уверенность в победе и не страшили здесь же стоявшие городовые".

Л.М.Каганович писал: "3 марта улицы Юзовки были переполнены; несмотря на непролазную грязь, все шли к заводу на митинг, собранный в прокатном цехе металлургического завода; шли не только рабочие и работницы фабрик, мастерских, шахт, но и трудящиеся граждане, в том числе и юноши, и, что особенно важно, шли крестьяне окружавших Юзовку деревень". Каганович, который тогда использовал партийный псевдоним "Кошерович", выступил докладчиком на этом митинге.

Хотя Каганович был на полтора года моложе Хрущева, к началу Февральской революции он уже имел пятилетний стаж пребывания в большевистской партии и обрел немалый опыт ведения политической агитации и пропаганды в условиях подполья. Он не знал, что среди его слушателей был слесарь Никита Хрущев и что этот случай сыграет решающую роль в жизни Хрущева, а затем повлияет на судьбы страны.

Однако вряд ли и сам Хрущев мог догадаться в ту пору о значимости своего присутствия на докладе Кагановича. Внимание собравшихся целиком захватили вести о грандиозных событиях, совершавшихся в стране. Каганович вспоминал "общее невиданное нами никогда подъемное настроение, царившее на митинге. Выступавшие рабочие поддержали докладчика и призвали к борьбе за полную победу революции и против каких-либо контрреволюционных махинаций с попытками восстановления монархии под каким угодно соусом".

Подобные митинги со страстными речами в это время проходили по всей необъятной стране. Питирим Сорокин писал: "Вся страна ликовала. Все – солдаты, служащие, студенты, просто граждане и крестьяне – были полны социальной активностью. Крестьяне привозили в города и в места дислокации воинских подразделений зерно, а подчас отдавали его бесплатно… "Смотрите, сколь прекрасны эти люди, – восхищался один из моих друзей, обращая мое внимание на одну из подобных демонстраций". Алексей Толстой писал в трилогии "Хождение по мукам": "Казалось, не может быть больше ни войны, ни ненависти, казалось, нужно еще куда-то, на какую-то высоченную колокольню вздернуть красное знамя, и весь мир поймет, что мы все братья, что нет другой силы на свете, – только радость, свобода, любовь, жизнь. Когда телеграммы принесли потрясающую весть об отречении царя и о передаче державы Михаилу и об его отказе от царского венца, в свою очередь, – никто особенно не был потрясен: казалось, – не таких чудес нужно ожидать в эти дни".