Текст книги "Мифы и загадки Октября 1917 года"

Между тем не прекращавшаяся идейная борьба между большевиками и меньшевиками продолжалась и препятствовала осуществлению единых действий. Меньшевики наотрез отказались послать своих делегатов на III съезд РСДРП (апрель 1905 г.). Съезд, на котором преобладали большевики, принял решение о переходе от массовых политических стачек к вооруженному восстанию.

Тем временем власти предпринимали усилия для разъединения революционных сил по национальному признаку. Уже через месяц после Кровавого воскресенья Иосиф Джугашвили подготовил прокламацию в Тифлисе в связи с событиями в Баку, где в начале февраля произошло кровопролитное столкновение между армянами и азербайджанцами (последних в то время было принято называть татарами). Джугашвили писал: «Стоны умирающих в Баку армян и татар; слезы жен, матерей, детей; кровь, невинная кровь честных, но несознательных граждан; напуганные лица бегущих, спасающихся от смерти беззащитных людей; разрушенные дома, разграбленные магазины и страшный, несмолкающий свист пуль, – вот чем укрепляет свой трон царь – убийца честных граждан». Кровавые столкновения на межнациональной почве произошли и в других краях России.

Одновременно, стремясь расколоть революционные силы, правительство разрешило деятельность ряда политических партий и группировок, отражавших исключительно интересы этнических меньшинств. Правительство прибегало к политическому маневрированию не только на национальных окраинах, но и в масштабах всей страны. А.Г. Булыгин, возглавивший министерство внутренних дел России 22 января после отставки Святополка-Мирского, стал вести подготовку для проведения выборов в Государственную думу. Эти приготовления использовались для того, чтобы ослабить оппозиционные настроения.

Ослаблению оппозиции способствовало подписание 23 августа мирного договора с Японией, по которому Россия уступала победившей стране южный Сахалин и арендные права на Квантунский полуостров вместе с Порт-Артуром и Дальним. На эту войну Россия потратила 2,3 миллиарда рублей, потеряла около полумиллиарда рублей в виде имущества, отошедшего к Японии, а также потопленных судов. В ходе войны 400 тысяч солдат и офицеров погибли и были ранены. Несмотря на горечь утрат и поражений, дискуссии о неудачной войне стали затихать. Тем временем вернувшиеся с Русско-японской войны войска направлялись в города, чтобы быть готовым к подавлению возможных революционных выступлений.

Однако революционные силы также готовились к наступлению. 12 мая началась забастовка на текстильных фабриках в Иваново-Вознесенске, в которой приняло участие до 70 тысяч рабочих. В ходе забастовки, продолжавшейся 72 дня, впервые в России был создан общегородской Совет рабочих депутатов. Совет не ограничился решением вопросов трудового конфликта, а превратился в орган местной власти, создав охрану порядка в городе и установив контроль за ценами. Один из ивановских фабрикантов говорил, что в городе создалось «двоевластие». Совет, созданный в Иваново-Вознесенске, стал прообразом власти, установленной в ходе Октябрьской революции.

14 (27) июня произошло восстание на броненосце «Князь Потемкин-Таврический», которое продолжалось 11 дней. К осени 1905 г. революционные выступления развернулись по всей России. 6 (19) октября 1905 г. началась Всероссийская октябрьская политическая стачка, которая к 17 (30) октября привела к прекращению работы на всей железнодорожной сети страны, а также на электростанциях, городском транспорте, телефонных станциях Петербурга, Москвы и других крупных городов страны. В ходе Всероссийской стачки вспыхнули баррикадные бои в Харькове, Екатеринославе и Одессе. В результате всероссийской стачки в более чем 50 городах России, включая Петербург и Москву, были созданы Советы рабочих и Советы солдатских депутатов. В Латвии и Грузии возникли крестьянские комитеты. Городские советы и деревенские комитеты превращались в органы власти. Советы явочным порядком вводили 8-часовой рабочий день, осуществляли контроль за ценами, за работой коммунальных и торговых предприятий и нередко арестовывали полицейских.

В условиях нарастания революционной бури правительство решило вновь сманеврировать. 17 октября был опубликован манифест царя, который обещал обеспечить «незыблемые основы гражданской свободы», неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний и союзов. Манифест признавал Государственную думу законодательным органом, без одобрения которого никакой закон не мог войти в силу. Манифест отвечал многим требованиям либеральной буржуазии, значительной части интеллигенции, и поэтому эти политически активные слои населения потеряли интерес к революционной борьбе.

Публикация манифеста вызвала эйфорию в обществе. На небольшом полотне Илья Репин запечатлел ликующие лица людей, вышедших на городской бульвар 17 октября. В этот день герой повести В. Катаева «Белеет парус одинокий» Петя Бачей запомнил «национальные бело-сине-красные флаги», выставленные «над всеми воротами», и то, как, читая расклеенные на тумбах тексты манифеста, люди «не стесняясь тем, что находятся на улице, кричали «ура» и целовались, как на Пасху».

Поэтому публичные выступления ряда революционеров с осуждением манифеста как лицемерного маневра не только не получали массовой поддержки, но вызвали возмущение. Росту негодования способствовали вести о свержении памятников императорам России. Из уст в уста передавали слух о том, что в Киеве «студент-еврей проткнул красным флагом царский портрет». Утверждали, что другой студент-еврей, вырезав в портрете Николая II голову, вставил свою в образовавшееся отверстие и с балкона кричал: «Теперь я – государь!». Уверяли, будто евреи хвастали: «Скоро ваш Софийский собор будет синагогой… Скоро евреи будут министрами, а ваши министры будут наливать чай нашим тряпичникам! Мы вам дали Бога, мы дадим вам и царя».

В эмоциональной обстановке, порожденной сначала всеобщей эйфорией, а затем взвинченной провокационными слухами, начались еврейские погромы. Первый погром произошел в Орле 18 октября. Затем еврейские погромы прокатились по Курску, Симферополю, Ростову-на-Дону, Рязани, Великим Лукам, Казани, Новгороду, Смоленску, Томску, Туле, Уфе, охватив 660 городов, деревень и местечек России. По разным подсчетам в ходе погромов было убито от 800 до 4000 человек и свыше 10000 ранено. То обстоятельство, что погромы почти одновременно произошли, словно по единому сценарию, в тех городах России, где до этого ничего подобного не случалось, наводило на подозрения об ответственности властей за их организацию и их готовности прибегать к самым жестким методам подавления оппозиции. Погромы терроризировали значительную часть еврейского населения, до тех пор активно участвовавшую в революционных выступлениях (описывая этнический состав левых партий России в годы первой революции, историк М.Н. Покровский замечал: «По данным различных съездов, евреи составляют от 1/4 до 1/3 организаторского слоя всех революционных партий».) Кроме того, погромы способствовали созданию среди политически неискушенных людей враждебности к революционным силам, как «инородческим».

Одновременно правительство готовило жестокие меры для разгрома революционных выступлений. В разгар октябрьской стачки 1905 г. петербургский генерал-губернатор Трепов отдал войскам приказ: «Холостых залпов не давать, патронов не жалеть!».

За два дня до провозглашения царского манифеста Троцкий под псевдонимом «Яновский» прибыл в Петербург, где, примкнув к меньшевикам, принял участие в заседании недавно созданного Совета рабочих депутатов. 17 октября новый депутат поднялся на трибуну в зале заседания Совета, держа в руках текст только что опубликованного царского манифеста. «Граждане! – воскликнул Троцкий-Яновский. – Наша сила в наших руках. С мечом в руке мы должны защитить свободу. А царский манифест – смотрите! – это лишь клочок бумаги». Очевидцы запомнили, как оратор «театральным жестом помахал манифестом перед толпой и яростно смял его в кулаке». Троцкий говорил: «Сегодня он дает нам свободу, а завтра отберет ее и разорвет в клочья, как сейчас я рву в клочья эту бумажную свободу перед вашими глазами!». Поразительным образом Троцкого, которого с июня 1902 г. разыскивали по всей России после его побега из Верхоленска, столичная полиция не смогла опознать.

Примерно в эти же дни в столице империи появился и Парвус. Удивительным образом рядовой член германской социал-демократической партии имел в своем распоряжении огромные суммы денег, позволившие ему в считанные дни открыть ряд периодических изданий, издававшихся огромными тиражами. Внезапное возвышение Троцкого в Совете, появление в Петербурге Парвуса и многие последовавшие за этим события происходили без ведома большевистского и меньшевистского крыльев РСДРП.

Купив либеральную «Русскую газету», Парвус превратил ее в «популярный орган воинствующего социализма». Одновременно Парвус организовал выпуск печатного органа меньшевиков «Начало». Хотя Мартов, поставленный у руководства газеты, не разделял взгляды Парвуса на перманентную революцию, он был вынужден пойти на пропаганду этой теории. «Мы вынуждены будем согласиться на пропаганду этой довольно рискованной идеи, не имея возможности что-либо возражать с нашей стороны», – писал Мартов Аксельроду. Мартов не объяснял, почему он не смел возражать Парвусу.

С конца октября у многих революционеров в России создавалось впечатление, что, несмотря на прекращение всеобщей стачки, революция вновь стала набирать силы. 26–27 октября восстали матросы и солдаты Кронштадта. 30–31 октября произошло восстание матросов во Владивостоке. В середине ноября 1905 г. вспыхнуло восстание матросов в Севастополе, которым руководил лейтенант П.П. Шмидт. В ожидании скорого начала решающих боев в начале ноября 1905 г. руководитель большевистской партии Ленин нелегально вернулся в Петербург. 23 ноября Ленин утверждал: «Растет восстание. Растет бессилие, растерянность, разложение самодержавного виттевского правительства». По другую сторону баррикад он видел прямо противоположный процесс: «организация и мобилизация революции».

Однако правительство в это время готовилось к нанесению сокрушительных ударов по революционным силам. 26 ноября руководство столичного Совета во главе с адвокатом Г.С. Хрусталевым-Носарем было арестовано. На другой же день 27 ноября было избрано временное председательское бюро в составе: Л.Д. Троцкий, Д.Ф. Сверчков, П.А. Злыднев. Если бы надежды революционеров сбылись, то Троцкий, превратившийся в одного из руководителей столичного Совета, мог бы стать одной из ключевых фигур в революционном правительстве России.

Вскоре после избрания Троцкого в руководство Петербургского Совета этот революционный орган власти принял 2 декабря подготовленный Парвусом «Финансовый манифест». Этот документ неожиданно переводил борьбу с правительством в совершенно иную плоскость. «Финансовый манифест» призывал население не платить налогов и податей, забирать вклады из сберегательных банков, требовать во всех случаях расплаты золотом, не допускать уплаты государственных долгов по займам, а также «разоблачить перед всем миром финансовое банкротство правительства России». Газеты Парвуса широко распространяли этот манифест. Казалось, что некие финансовые силы были заинтересованы в крахе российской валюты или хотя бы в осуществлении выгодной им спекуляции.

Сообщение о ненадежности банков и неустойчивости российской валюты вызвало массовое изъятие вкладов из сберегательных банков. Объявление же о финансовом банкротстве правительства серьезно повлияло на котировку рубля на мировом финансовом рынке. Во втором томе «Истории Коммунистической партии Советского Союза» (М., 1966 г.) отмечалось, что «Финансовый манифест получил поддержку ЦК РСДРП. В томе утверждалось, что «осуществление этого революционного призыва должно было подорвать финансовый престиж царизма».

Однако теперь через полвека можно усомниться в правильности такой оценки советских историков, а также действий ЦК РСДРП, тогда сильно преуменьшавшего силы царского правительства и преувеличившего революционные силы. Вряд ли документ, сочиненный Парвусом, продвинул вперед дело революции. Скорее напротив. Осознав всю чудовищность последствий «Финансового манифеста» для финансового состояния страны, премьер-министр С.Ю. Витте отдал распоряжение конфисковать все газеты, опубликовавшие это произведение Парвуса, и арестовать членов Петербургского Совета.

Разгон питерского Совета совпал с решением Московского Совета объявить всеобщую стачку, которая должна была перерасти в вооруженное восстание. Хотя в течение 10 дней несколько тысяч членов боевых дружин вели бои на баррикадах в ряде районов Москвы, после прибытия туда правительственных войск контрреволюция получила численный перевес, и восстание было разгромлено.

А вскоре были подавлены восстания матросов в Севастополе, Кронштадте, Владивостоке, а также восстания в Ростове, Новороссийске, Екатеринославе, Горловке, Харькове, Александрове, Красноярске, Чите, Перми, Нижнем Новгороде и других городах. Советы были разогнаны, многие их члены арестованы. Немало людей было убито в ходе подавления антиправительственных выступлений. Только в Москве было убито 1059 участников боев. По всей стране действовали карательные экспедиции. С января 1905 г. до апреля 1906 года общее число расстрелянных, повешенных и убитых достигло 14 тысяч человек. Число политических заключенных составило 75 тысяч. (В последующие годы репрессии продолжились. В 1907-09 гг. свыше 5 тысяч человек было предано смертной казни.)

Между тем обвал рубля, спровоцированный Парвусом, вынудил Россию обратиться к Франции с просьбой о предоставлении громадного займа. Несмотря на протесты зарубежной общественности, республиканская Франция предоставила заем самодержавному строю. Это существенно увеличило и без того обременительную внешнюю задолженность России.

Организаторы финансовой паники, обрушившие рубль, Троцкий и Парвус были преданы суду, хотя в ходе судебного процесса о «Финансовом манифесте» почти не было сказано. Подсудимым предъявили расплывчатые обвинения в сеянии смуты. На судебных заседаниях Троцкий произнес несколько ярких речей о революции. По приговору суда два друга были отправлены в ссылку за Полярным кругом в село Обдорск. Но Троцкий не сомневался в том, что их ссылка будет недолгой. Он был прекрасно оснащен для быстрого возвращения на волю. По словам Троцкого, «в подметке у меня был прекрасный паспорт, а в высоких каблуках – золотые червонцы». Видимо, таким же образом был подготовлен и Парвус.

В конце 1906 г. из ссылки сбежал Парвус, а в начале 1907 г. место ссылки покинул Троцкий. Друзья скоро встретились в Европе и стали совершать экскурсии по горам Саксонии, что было гораздо приятнее недавних странствий по заснеженным просторам России во время побегов из ссылки.

Возможно, что Троцкий имел личные причины, чтобы сокрушаться по поводу поражения первой русской революции. Ведь в случае ее успеха он мог бы занять один из ведущих постов в России. Не исключено, что это объясняет ту ярость, с какой Троцкий винил всех и вся в поражении революции. Даже через несколько лет после 1907 г. Троцкий в своих публикациях атаковал русское крестьянство, утверждая, что его «кретинизм» привел революцию к поражению.

Во многих своих публикациях Троцкий не переставал изливать ненависть к России. Противопоставляя Россию Западной Европе, Троцкий в своей рецензии на книгу Иванова-Разумника писал: «В цехах, гильдиях, муниципалитетах, университетах с их собраниями, избраниями, процессиями, празднествами, диспутами, сложились драгоценные навыки к самоуправлению, и там выросла человеческая личность – конечно буржуазная, но личность, а не морда, на которой любой будочник мог горох молотить… Какое жалкое дворянство наше? Где его замки? Где его турниры? Крестовые походы, оруженосцы, пажи? Любовь рыцарская? Тысячу лет жили в низком бревенчатом здании, где щели мохом законопачены, – ко двору ли тут мечтать о стрельчатых арках и готических вышках?».

Правда, в своих русофобских выпадах Троцкий не был оригинален. О «бревенчатых зданиях» писал еще П. Я. Чаадаев («Весь мир перестраивался заново, у нас же ничего не создавалось: мы по-прежнему ютились в своих лачугах из бревнышек и соломы».) Другие нападки на Россию Троцкого повторяли высказывания провинциальной дворянской молодежи, которые высмеял М. Е. Салтыков-Щедрин в рассказах «Помпадуры и помпадурши» («Мы еще не достигли гражданской зрелости… Наши дела очень и очень плохи…») Дворянская молодежь осуждала тех представителей своего класса, которые норовили позорить «своего соседа» и принуждать «для потехи свихивать на сторону рыло»… Они сокрушались: «Везде была феодальная система – у нас ее не было; везде были preux chevaliers (благородные рыцари) – у нас их не было; везде были крестовые походы – у нас их не было; везде были какие-нибудь хартии – у нас никаких не было».

Выдавая за свои изобретения суждения, известные всем читающим людям в России, Троцкий исходил из того, что наша страна обречена на отсталость. В своей книге об истории революции 1917 года Л.Д. Троцкий писал: «Население этой гигантской и суровой равнины, открытой восточным ветрам и азиатским миграциям, было приговорено к длительной отсталости… Основной и наиболее неизменной чертой русской истории являются медленный темп ее развития, экономическая отсталость, примитивность общественных форм и связанный с этим низкий уровень культуры». Он уверял, что «русская культура является лишь имитацией лучших образцов мировой культуры».

Хотя Парвус не занимался сочинением русофобских пасквилей, он вскоре на практике доказал свою враждебность к России, предложив после начала Первой мировой войны свои услуги кайзеру в создании прогерманских национал-сепаратистских организаций на Украине. К тому времени возможности у Парвуса для оказания помощи кайзеру существенно возросли, поскольку бывший германский социал-демократ выиграл гораздо больше Троцкого от спровоцированной им финансовой паники. В ноябре 1910 г. Парвус переехал в Константинополь, где превратился в крупнейшего поставщика вооружений и продовольствия для армии Османской империи. Его дальнейшему обогащению способствовали две Балканские войны 1912–1913 гг. Военным корреспондентом на этих войнах был его друг Троцкий, который в это время жил в Вене.

Поразительным образом обстоятельства превращения члена СДПГ в мультимиллионера и соратника кайзера оказались вне внимания многих историков, писавших о революциях начала ХХ века. Не слишком много было написано и о многолетнем сотрудничестве Троцкого с этим олигархом. Зато мимолетная встреча Парвуса с Лениным в Цюрихе в 1915 г. стала дотошным образом разобрана в книге Александра Солженицына «Ленин в Цюрихе». (Краткость встречи объяснялась тем, что вождь большевиков наотрез отказался общаться с Парвусом.)

Мнимые «загадки Кобы» и подлинная роль Сталина в революции

Умалчивая о международных финансовых махинациях, к которым были причастны Троцкий и Парвус, не уделяя внимания связям эсеров с полицией при совершении терактов, антисоветчики в своих стараниях дискредитировать большевиков и их руководителей пытались обвинить их в тайном сотрудничестве с охранкой и совершении уголовных преступлений в корыстных целях. В главе «Загадки Кобы», включенной в его биографию Сталина, Эдвард Радзинский попытался доказать, будто деятельность героя его произведения во время первой российской революции свелась в основном к террористическим актам.

Профессиональный драматург Радзинский прибег к ярким краскам при описании налета на экипаж с деньгами 26 июня 1907 года на Эриванской площади в Тифлисе: «Банда в полсотни человек», преградившая путь экипажу с деньгами, «грохот и дым», «убитые казаки, полицейские и солдаты, в клочья разорванные бомбами», «стонущие, изуродованные прохожие, валявшиеся среди разнесенных в щепки экипажей», «злоумышленники», которые «среди дыма и удушливых газов схватили мешок с деньгами».

Объясняя цель этого нападения, Радзинский писал: «Удобная жизнь эмигрантов за границей и деятельность подпольных революционеров в России – все это требовало очень и очень больших денег». Радзинский уверял, что Ленину для его «удобной жизни» в эмиграции требовались деньги, а поэтому ему «пришло в голову использовать в «бомбовой работе» преданного грузина», то есть Сталина, который в это время был известен в партии по кличке «Коба».

Как утверждал Радзинский, для исполнения плана Ленина, видимо, задуманного им для того, чтобы расплатиться по счетам лондонских и берлинских гостиниц, И.В. Сталин привлек большевика С.А. Тер-Петросяна (его партийная кличка была Камо). Радзинский писал: «Нападение на Эриванской площади… великолепный спектакль от начала до конца сочинил Коба и точно, по заданным нотам, исполнил Камо. Это был первый спектакль, поставленный Кобой, который прогремел на всю Европу». Драматург утверждал, что во время этого налета Сталин был среди нападавших и повредил себе руку. Отстаивая свою выдумку, Радзинский оспаривал широко известный факт: Сталин повредил руку еще в детстве.

Версию Радзинского подхватили и развили другие авторы. Так, автор книги «Иосиф Сталин» А.Н. Гордиенко утверждал, что с начала 1906 года «Коба активно взялся за организацию экспроприаций и вскоре стал фактическим руководителем большевистских боевиков в Закавказье», и «именно благодаря «эксам» Сталин впервые смог приблизиться к Владимиру Ульянову».

Что же было на самом деле, если рассеять дым и позволить стихнуть грохоту, созданному усилиями Радзинского? Многое, о чем Радзинский повествовал тоном первооткрывателя, было давно и широко известно в нашей стране. События 26 июня 1907 г. на Эриванской площади в Тифлисе в советское время были многократно описаны в исследовательской и художественной литературе; они были даже экранизированы. Хотя большевики категорически выступали против терактов, совершавшихся эсерами и другими, они, после того, как правительство стало прибегать к оружию для подавления революции, стали создавать боевые дружины и вооружать их. Для того, чтобы достать оружие, члены боевых дружин совершали нападения на военные склады. Порой они совершали нападения на экипажи с деньгами. Захваченные деньги, которые воспринимались как боевые трофеи революции, использовались для закупки оружия. Такие акции (их называли «экспроприациями», или сокращенно «эксами») особенно участились по мере того, как правительство стало прибегать к карательным экспедициям против Советов и расстрелам их сторонников.

Как написано в 6-м томе «Советской исторической энциклопедии», выпущенном в 1965 г., Камо «в марте 1906 выехал в Петербург, где впервые встретился с В.И. Лениным. По поручению Ленина выезжал за границу для закупки и тайной транспортировки оружия в Россию. Чтобы обеспечить партию денежными средствами, в 1905-06 гг. организовал ряд экспроприаций денег у царского правительства, в том числе в 1907 экспроприацию на Эриванской площади в Тифлисе 250 тыс. руб., принадлежавшей казначейству. Деньги были отвезены в Петербург и переданы в распоряжении партии». Одновременно Камо «в 1905-07 неоднократно доставлял из Петербурга в Тифлис оружие и боеприпасы». После того, как стало очевидно, что революция потерпела поражение, руководство большевистской партии во главе с Лениным приняло решение отказаться от «эксов».

Совершенно очевидно, что в советское время участие большевиков в «эксах» считалось делом достойным и героическим, а поэтому никто не пытался скрыть участия в подобных акциях. Особо много внимания было уделено руководителю и участнику этих акций – С.А. Тер-Петросяну (Камо). Его деяния получили широкую огласку в советское время. О нем было написано немало книг и создано несколько кинофильмов. В 1931 г. написал очерк о Камо и Максим Горький, которому тот рассказывал в 1920 г. об обстоятельствах некоторых своих «эксах», о том, как он имитировал сумасшествие в берлинской тюрьме, чтобы избежать выдачи российской полиции, разыскивавшей его после налета на Эриванской площади. Нигде ни в фильмах, ни в очерке Горького, ни в других книгах ни разу не упоминалось имя Сталина как соучастника Камо или организатора его акций.

После налета на Эриванской площади и других «эксов» российская полиция установила всех причастных к этому акту. Многие участники нападения 26 июня 1907 г. были вскоре арестованы. Аресты проходили как в России, так и за ее пределами. Этому помогло то обстоятельство, что номера 500-рублевых похищенных ассигнаций были помечены. Если большевики пытались обменять эти ассигнации за рубежом, то за ними устанавливалась слежка местной полиции, действовавшей в согласии с полицией России. Поэтому значительная часть участников нападения и их помощников были арестованы. При попытке сбыть эти ассигнации во Франции были арестованы будущий нарком иностранных дел СССР М. Литвинов, Ф. Ямпольская, Я. Мастерс, С. Равич (будущая жена Г. Зиновьева) и другие. Сам Камо был арестован в Берлине в ноябре 1907 г. В то же время после ареста в марте 1908 г. Сталину не было предъявлено обвинений в участии в событиях на Эриванской площади, хотя нет сомнений в том, что полиция старательно искала всех виновных в этом нападении. Не предъявлялось ему подобных обвинений и при последующих арестах.

Поэтому особенно абсурдным выглядело утверждение А.Н. Гордиенко, который уверял, будто из денег, похищенных отрядом Камо (при этом Гордиенко увеличил их сумму до 300 тысяч рублей), 15 тысяч рублей присвоили себе Сталин и Шаумян. Гордиенко писал: «Потребности росли, и тех 15 тысяч рублей, которые достались Бакинскому комитету РСДРП после раздела награбленного в Тифлисе, катастрофически не хватало, тем более что и Сталин, и Шаумян использовали партийную кассу в личных целях». Если даже во Франции и других странах Западной Европы сумели быстро обнаружить людей, пытавшихся реализовать похищенные деньги, то каким же образом оставались не пойманными двое людей, долго сбывавших эти меченые деньги в России сравнительно близко от места их похищения?

Как утверждал Гордиенко, «Коба… около года спокойно жил в Баку, где продолжал ругаться с Шаумяном и добывать деньги на газету «Бакинский пролетарий», нелегально выходившую на русском языке». В отличие же от Гордиенко Радзинский проявил больше фантазии. По его словам, Сталин «вместе со своими боевиками… накладывал «денежные контрибуции на нефтяных магнатов», угрожал поджогом промыслов. Иногда и поджигал, и тогда багровое зарево и клубы дыма неделями стояли над промыслами. Устраивались и забастовки, кстати, выгодные владельцам промыслов – они повышали цены на нефть, за что платили тоже…».

Вопреки фантастической версии Радзинского, Сталин, который в то время вел активную работу в рабочем движении Баку, не только не организовывал нефтяные пожары, но использовал профсоюзную печать для того, чтобы энергично осуждать стихийное бунтарство на нефтепромыслах. В статье «Экономический террор и рабочее движение», опубликованной 30 марта 1908 г. в профсоюзной газете «Гудок», Сталин говорил о бунте рабочих против орудий и средств производства как об архаическом и давно пройденном во времена луддитов этапе рабочего движения. Говоря о поджоге кочегарки в Балаханах и убийстве заведующего на почве трудового конфликта в Сураханах, Сталин решительно заявлял: «Нет, товарищи! Нам не пристало пугать буржуазию отдельными набегами из-за угла – предоставим заниматься такими «делами» известным налетчикам. Мы должны открыто выступать против буржуазии, мы должны все время, до окончательной победы, держать ее под страхом! А для этого требуется не экономический террор, а крепкая массовая организация, могущая повести рабочих на борьбу».

Не удовольствовавшись обвинениями Сталина в совершении уголовно наказуемых преступлений, антисоветчики обвиняли его в сотрудничестве с царской полицией. Вскоре после завершения ХХ съезда КПСС 23 апреля 1956 г. на страницах журнала «Лайф» бывший видный работник ОГПУ-НКВД Александр Орлов (Лев Фельдбин), давно эмигрировавший на Запад, заявил, что его коллега по НКВД Штейн якобы еще в 1937 г. обнаружил в архиве царской полиции папку с агентурными донесениями Иосифа Джугашвили заместителю директора Департамента полиции Виссарионову. Ссылаясь на рассказ тех, кто якобы знакомился с содержанием этой папки, А. Орлов утверждал, что Сталин был агентом полиции.

В том же номере журнала «Лайф» были опубликованы обвинения подобного рода против Сталина в публикации Исаака Дона Левина. Позже они более подробно были изложены в книге этого же автора «Величайший секрет Сталина», вышедшей в свет в 1956 г. Автор утверждал, что располагал документальными свидетельствами сотрудничества Сталина с царской полицией. Согласно версии Левина, Сталин стал сотрудничать с полицией с 15 апреля 1906 г., когда был арестован в Тифлисе. Он якобы выдал расположение подпольной Авлабарской типографии РСДРП, которая в тот же день была разгромлена. За эту помощь полиции он тут же был не только отпущен на свободу, но и переправлен полицией в Стокгольм для участия в IV (Объединительном) съезде РСДРП. В подтверждение сотрудничества Сталина с полицией Левин приводил машинописное письмо, которое, по его словам, он получил в 1947 г. от трех эмигрантов из России, проживавших после Октябрьской революции 1917 г. в Китае. Вот его содержание:

«М.В.Д.

Заведующий особым отделом

Департамента полиции.

12 июля 1913 года

2898

Совершенно секретно

Лично

Начальнику Енисейского Охранного

отделения А.Ф.Железнякову.

[Штамп «Енисейское Охранное отделение»]

[Входящий штамп Енисейского Охранного отделения:]

«Вх. N65 23 июля 1913 года».

Милостивый Государь!

Алексей Федорович!

Административно-высланный в Туруханский край Иосиф Виссарионович Джугашвили-Сталин, будучи арестован в 1906 году, дал начальнику Тифлисского г[убернского] ж[андармского] управления ценные агентурные сведения. В 1908 году н[ачальни]к Бакинского Охранного отделения получает от Сталина ряд сведений, а затем, по прибытии Сталина в Петербург, Сталин становится агентом Петербургского Охранного отделения.

Работа Сталина отличалась точностью, но была отрывочная.

После избрания Сталина в Центральный комитет партии в г. Праге Сталин, по возвращению в Петербург, стал в явную оппозицию правительству и совершенно прекратил связь с Охранкой.

Сообщаю, Милостивый Государь, об изложенном на предмет личных соображений при ведении Вами розыскной работы.

Примите уверения в совершенном к Вам почтении

[Подпись: ] Еремин».

Левин писал, что он не удовольствовался приобретением этого письма, но решил провести собственное расследование в 1950 г. в Западной Европе. В окрестностях Парижа он разыскал бывшего генерала жандармерии Александра Спиридовича. По словам Левина, генерал не только узнал подпись своего коллеги Еремина на письме, но даже презентовал Левину серебряный графин с дарственной надписью от сослуживцев, среди которых была выгравирована подпись и Еремина. Генерал заверил Левина, что ему знаком и шрифт письма, и высказал мнение, что письмо было напечатано на машинке типа «Ремингтон» или «Ундервуд», которые использовались в России до Первой мировой войны. А. И. Спиридович удостоверил и личность того, кому направлялось письмо, заявив, что «в США находятся несколько беженцев из Сибири, лично знавшие Железнякова».