Текст книги "Мифы и загадки Октября 1917 года"

К этой петиции Гапон приложил письмо к императору. В нем он писал: «Государь! Боюсь, что твои министры не сказали тебе всей правды о настоящем положении вещей в столице. Знай, что рабочие и жители г. Петербурга, веря в тебя, бесповоротно решили явиться завтра в 2 часа пополудни к Зимнему дворцу, чтобы представить тебе свои нужды и нужды всего русского народа. Если ты, колеблясь душой, не покажешься народу, и если прольется невинная кровь, то порвется та нравственная связь, которая до сих пор существует между тобой и твоим народом. Доверие, которое он питает к тебе, навсегда исчезнет. Явись же завтра с мужественным сердцем перед твоим народом и прими с открытой душой нашу смиренную петицию. Я, представитель рабочих, и мои мужественные товарищи ценой своей собственной жизни гарантируем «неприкосновенность твоей особы». Свящ. Г. Гапон. 8 января 1905 г.».

В тот день Николай II записал в своем дневнике: «8 января. Суббота. Ясный морозный день. Было много дел и докладов. Завтракал Фредерикс. Долго гулял. Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики. Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона. Рабочие до сих пор вели себя спокойно. Количество их определяется в 120 000 ч. Во главе рабочего союза какой-то священник – социалист Гапон. Мирский приезжал вечером для доклада о принятых мерах».

Из этой записи в дневнике не ясно, ознакомился ли царь с петицией рабочих и письмом Георгия Гапона, или нет. В ходе же своего доклада царю министр внутренних дел П.Д. Святополк-Мирский скорее всего сообщил царю о переброске войск, которые направлялись в столицу «для усиления гарнизона». Истекали последние часы до 9 (22) января 1905 г. – дня, с которого ведет отсчет первая русская революция.

Как завели в западню первую русскую революцию

События, которые разразились на следующий день в российской столице, назревали давно. Нужды питерских рабочих, о которых шла речь в их петиции Николаю II и в письме царю от Гапона, были лишь частью множества проблем России, накопившихся к началу нового столетия. Не только революционеры, но и все мыслящие люди страны все чаще говорили о неминуемости грандиозных общественных потрясений. Своеобразным отражением этих настроений стало стихотворение Блока, написанное им 3 марта 1903 г. и открывавшееся словами: «– Всё ли спокойно в народе?/ – Нет, император убит./ Кто-то о новой свободе/ на площадях говорит».

Поражения российской армии в ходе Русско-японской войны, начавшейся в конце января 1904 года, обнажили отставание России в развитии ряда отраслей хозяйства и транспортной системы, плохую организацию вооруженных сил, вопиющее казнокрадство. Об этих и других пороках существующей системы все чаще говорили ораторы в ходе так называемой «банкетной кампании», охватившей либеральную общественность с осени 1904 года. В ноябре 1904 г. на Петербургском общеземском съезде, на котором были представлены либеральные организации «Союз освобождения» и «Союз земцев-конституционалистов», была выдвинута программа политических реформ, предусматривавшая создание народного представительства с законодательными правами, расширение гражданских свобод.

Говорили о пороках существующей системы и причинах поражений русских армий и на собраниях питерских рабочих. Гапон вспоминал: «Когда выяснилась вся неспособность вождей армии и флота, все злоупотребления, вся деморализация и когда, наконец, поражения за поражением стали сыпаться на головы нашего самоотверженного войска, рабочие возненавидели войну и все смелее и смелее стали критиковать ответственное и во всем виноватое правительство… Хотя требование обществом реформ и разрасталось в колоссальных размерах, но мне казалось, что наша рабочая петиция должна быть подана только в один из критических моментов, вроде падения Порт-Артура».

Падение Порт-Артура после почти годовой осады 20 декабря 1904 (2 января 1905 г.) дало толчок для ускорения антиправительственных выступлений, и не только в Петербурге. 8 января 1905 г. в подпольной Авлабарской типографии Кавказского союза РСДРП была отпечатана прокламация, открывавшаяся словами: «Редеют царские батальоны, гибнет царский флот, сдался, наконец, позорно Порт-Артур, – и тем еще раз обнаруживается старческая дряблость царского самодержавия». Автор прокламации Иосиф Джугашвили писал: «Русская революция неизбежна. Она так же неизбежна, как неизбежен восход солнца. Можете ли вы остановить восходящее солнце?».

После того, как 9 января над Петербургом взошло солнце, десятки тысяч рабочих и членов их семей двинулись к Зимнему дворцу для встречи с царем. Они не знали, что Николай II не приехал в столицу для встречи с рабочими, а остался в Царском Селе. Из воспоминаний Гапона следует, что с самого начала демонстрации для многих ее участников стало ясно, что над ними нависла угроза кровавой расправы. Рабочие сообщали Гапону, что «весь Петербург превратился в военный лагерь. По всем улицам двигались войска: кавалерия, пехота, артиллерия, сопровождаемые походными кухнями и лазаретами. Всюду вокруг костров стояли пикеты с оружием, поставленным в козлы». Получив эти сведения, Гапон все же приказал идти к Зимнему дворцу.

Люди шли под пение молитвы «Спаси, Господи, люди твоя». Гапон выкрикивал: «Мужайтесь! Или смерть, или свобода!». У Нарвской заставы, как вспоминал Гапон, толпе путь преградили ряды пехоты, «впереди пехоты стояла кавалерия с саблями наголо… Вдруг сотня казаков бросилась на нас с обнаженными саблями… Раздался крик ужаса, когда казаки обрушились на нас… Я видел, как подымались сабли, и мужчины, женщины и дети падали как подкошенные… Вдруг, без всякого предупреждения, раздался выстрел». Сотни рабочих и членов их семей были разрублены или расстреляны.

После установления Советской власти 22 января (9 января по старому стилю) стал ежегодно отмечаться как день памяти жертв Кровавого воскресенья. (Потом этот же день стал одновременно днем памяти Ленина, скончавшегося 21 января 1924 г.) Этот день был выходным, но траурным. На улицах вывешивали флаги с черной траурной полосой. Хотели этого организаторы этой традиции, или нет, но траур в честь погибших питерских рабочих невольно символизировал трагическую судьбу первой русской революции, которая была обречена на поражение с первого же ее дня.

9 января 1905 года в западню попала не только процессия, возглавлявшаяся Гапоном, но и первая русская революция. Хотя весть о кровавой расправе вызвала возмущение в рабочей среде, кое-где в столице рабочие захватывали оружейные склады и разоружали полицейских, а на Васильевском острове даже воздвигли баррикады, восстания в столице империи не произошло. Хотя после Кровавого воскресенья на многих предприятиях страны прошли стачки, эти выступления не переросли во всеобщее восстание против существовавшего строя. Нет сомнения в том, что миллионы людей в России были потрясены рассказами о бесчеловечной расправе, но они не желали испытать судьбу питерских рабочих, которые были брошены под удары сабель или выстрелы из винтовок. В то же время последующие события показали, что расхожее представление о том, что 9 января была расстреляна вера народа в царя, было преувеличенным. Поэтому ошибочными были ожидания сторонников революции скорого свержения самодержавия.

О том, что царское правительство ощущало уверенность в прочности своего положения после Кровавого воскресенья, свидетельствовала речь Николая II перед депутацией рабочих, которую он принял в Царском Селе 19 января. Признав, что «жизнь рабочего… не легка», что в ней «много надо улучшить», царь призвал слушателей иметь терпение. Он пообещал сделать «все возможное к улучшению быта» рабочих. Однако он тут же объявил: «Мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах – преступно». Он винил рабочих, которые пришли 9 января на Дворцовую площадь и были расстреляны, в том, что они «дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей страны». Вместо того чтобы осудить жестокую расправу, наказать ее организаторов или хотя бы выразить соболезнование жертвам, их родным и близким, Николай II заявил: «Стачки и мятежные сборища только возбуждают безработную толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызовет и неповинные жертвы». В конце речи Николай II милостиво прощал «вину» рабочих, которые приняли участие в шествии 9 января.

В этой короткой речи царь фактически отверг требования рабочих, которые были изложены в их петиции. О созыве Учредительного собрания, избранного в ходе всеобщих, прямых и тайных выборов, гражданских свободах, 8-часовом рабочем дне, обязательном государственном образовании для всех и многом другом царь не сказал ни слова. Даже туманное обещание царя позаботиться об улучшении быта рабочих умерялось его призывом «быть справедливым… к вашим хозяевам и считаться с условиями нашей промышленности». Одновременно царь продемонстрировал готовность по-прежнему действовать так же жестоко, как действовали его войска 9 января.

До сих пор неизвестно, когда правительство приняло решение осуществить резню в центре столице империи, продемонстрировав свое нежелание считаться с правовыми нормами, законом, моралью и человечностью по отношению ко всем, кто выступал за осуществление насущных политических, экономических и социальных преобразований. Вероятно, кое-что мог бы разъяснить на этот счет Георгий Гапон. Ведь он не только был причастен к подготовке петиции, в которой были перечислены основные требования революционных сил. Гапон мог бы рассказать, кто помог ему собрать эти требования, соединив их с ультимативными приказами (в частности, чтобы император явился на встречу в определенный час и дал клятву об исполнении всех перечисленных в петиции реформ). Приказной тон петиции был удобен правительству для предъявления участникам шествия обвинений в мятеже. Этим и воспользовался император в своей речи 19 января. Гапон мог рассказать о том, кто посоветовал ему повести шествие 120 тысяч человек в заранее заготовленную ловушку.

Вскоре после Кровавого воскресенья священник бежал за границу и там выпустил автобиографическую книгу «Моя жизнь», в которой постарался изобразить себя в наиболее благовидном свете. В то же время в этой книге Гапон не скрыл своего знакомства с начальником московского охранного отделения С. В. Зубатовым. Известно, что еще в 1901 г. по предложению Зубатова в стране стали создаваться рабочие организации, выступавшие в защиту своих экономических требований, но одновременно сохранявшие преданность царской власти. Зубатов стал активно использовать Гапона в деятельности создаваемых им рабочих организаций. Хотя в своих воспоминаниях Гапон утверждал, что он стремился сохранять самостоятельность в своих действиях, он признал, что после многочисленных встреч с Зубатовым он «стал организовывать группу будущих вожаков, частью из зубатовцев, частью из своих людей, и подготовлять их путем частых собеседований к будущей деятельности».

Хотя летом 1903 г. зубатовские рабочие организации были ликвидированы, а сам Зубатов был отстранен от должности, историки Б. К. Эренфельд и Ю. И. Кирьянов утверждали в «Советской исторической энциклопедии», что создание в 1904 г. «Собрания русских фабричных рабочих Санкт-Петербурга» во главе с Г. Гапоном было «рецидивом зубатовщины». Как протекал этот «рецидив», историки не поясняли. Между тем есть веские основания полагать, что «Собрание» Гапона и он сам находились под неусыпным контролем полиции. Не исключено, что отказ от «зубатовщины» был вызван ростом революционных настроений в рабочей среде, которые уже не могли быть сдержаны проповедями классового мира. Поэтому полиция посылала своих агентов в ряды революционных организаций не только для того, чтобы получать о них информацию, но и направлять их деятельность.

Полицейские агенты становились членами созданной в конце 1901 года партии социалистов-революционеров (эсеров). Таким был Евно Фишеливич Азеф. В 1901 году он возглавил только что созданную партию эсеров вместе с Г. А. Гершуни, В. М. Черновым, М. Р. Гоцом. Объединив в своем составе немало бывших народников, партия эсеров отрицала классовую борьбу, противопоставляя ей идеи «единства народа». Подобно тем народническим организациям, которые возводили в культ террористические методы борьбы, эсеры осуществляли теракты якобы во имя победы «социальной революции». Помимо дискредитации идей революции среди широких народных масс, теракты эсеров (как это было и в ходе терактов народников) нередко служили для сведения личных счетов, а то и для устранения с помощью полицейской агентуры лиц, неугодных властям или противоборствовавших правящим группировкам.

Для осуществления террористических актов в партии эсеров была создана Боевая организация. Возможности использования террористических методов для разгрома революционных сил существенно возросли, когда во главе эсеровской Боевой организации встал Евно Азеф. Последующие события показали, что Азеф не был единственным сотрудником полиции в рядах эсеров.

Между прочим, в своей автобиографии Гапон сообщал, что в его окружении постоянно находились эсеры. Вместе с ними он шел к Зимнему дворцу в роковой день 9 января. Хотя почти все участники шествия не были вооружены, эсеры, по признанию Гапона, имели с собой револьверы. Сам Гапон стал свидетелем того, как после начала расправы над демонстрантами два офицеры были убиты. Скорее всего, в них стреляли вооруженные эсеры. Очевидно, что подобные лица должны были провоцировать расправу, если бы войска не стали стрелять в народ.

После тайного возвращения из-за границы в Россию Гапон был схвачен эсерами, а затем 28 марта 1906 г. был подвергнут их судилищу в дачном доме в местечке Озерки под Петербургом. Руководивший «судом» эсер П. Рутенберг обвинил Гапона в связях с полицией. По приговору трибунала, собранного из эсеров и их сторонников, священник был повешен. Так был устранен важнейший свидетель, который мог бы рассказать немало о том, как и кем была организована чудовищная бойня в центре российской столицы, а заодно раздавлена первая волна русской революции 9 (22) января 1905 г.

Остались скрытыми от истории и многие факты о деятельности Боевой организации, члены которой за время ее существования совершили 263 террористических акта. В ходе них были убиты 2 министра внутренних дел (Д. С. Сипягин и В. К. Плеве), 33 генерал-губернатора, губернаторы и вице-губернаторы, в том числе губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович, 16 градоначальников, 7 адмиралов и генералов, а также много других представителей правоохранительных органов и высокопоставленных чиновников России. Такое количество высших чинов полиции и военачальников не сумела уничтожить ни одна из существовавших в то время террористических организаций во всех других странах мира. Возникает вопрос: почему Азеф, стоявший во главе Боевой организации, не сделал ничего для того, чтобы предотвратить эти убийства, хотя бы заранее сообщая жертвам о планах террористов? Не вернее ли предположить, что многие из этих убийств совершались с ведома определенной части полиции или правящих группировок?

О том, что стремление властей раздавить революцию сочеталось с жестоким соперничеством внутри правящих кругов, свидетельствовала борьба не на жизнь, а на смерть между председателем Совета министров С. Ю. Витте и министром внутренних дел П. А. Столыпиным. Издававшаяся с 1905 года при патронаже полиции ежедневная антисемитская газета «Русское знамя» избрала в качестве одной из главных мишеней С. Ю. Витте. Газета объявила российского премьера «главным врагом русского народа» и «главным помощником евреев». При этом обращали особое внимание на еврейскую национальность жены Витте.

Помимо словесных выпадов против Витте в печную трубу его дома осенью 1905 г. была подложена бомба, которая только чудом не взорвалась. Но неоднократные покушения предпринимались и против Столыпина. Их жертвами стали 27 человек, находившихся на даче Столыпина. Была покалечена и дочь Столыпина. Эти покушения совершали члены Боевой организации эсеров.

О том, что эта борьба достигла крайней степени, свидетельствовало покушение 1 сентября 1911 г. на премьер-министра России П.А. Столыпина. Он был смертельно ранен в Киевском оперном театре, где находился вместе с Николаем II. Убийцей был эсер-террорист Д.Г. Богров, который беспрепятственно проник в тщательно охраняемый театр, так как у него был документ, удостоверявший о его сотрудничестве с полицией.

Казалось бы, убийство главы правительства России должно было стать причиной тщательного расследования. Однако попыток установить связи между партией эсеров, в которой состоял Богров, и охранкой не предпринималось. Без внимания было оставлено и то обстоятельство, что никто из государственных чиновников не удосужился встретить премьера на вокзале, когда тот прибыл в Киев 1 сентября 1911 г., и тому пришлось брать извозчика. А ведь это ярко свидетельствовало о том, что по меньшей мере за несколько часов до убийства П. А. Столыпина с ним уже перестали считаться во властных структурах страны. (Представим себе, что нынешнего премьер-министра России по приезде в Петербург никто не встретит и он будет вынужден бегать по вокзалу и искать такси!) Нет сомнений в том, что убийство премьер-министра России свидетельствовало о крайнем обострении внутриполитической борьбы в правящих верхах, а также о готовности противоборствующих группировок прибегать к самым жестоким способам по устранению своих соперников.

Расследование же личности убийцы позволило бы поставить вопрос о коварной роли в общественно-политической жизни России партии эсеров, члены которой использовались для совершения убийств по заказу правящих кругов. Однако в начале века название партии и пламенные речи ее лидеров привлекали симпатии к эсерам миллионов людей в России, стремившихся к построению общества социальной справедливости. В годы первой русской революции мало кто ставил под сомнение «социалистический» и «революционный» характер партии, члены которой участвовали в уличных демонстрациях, забастовках и даже выступали с оружием в руках против царских министров, губернаторов и генералов.

Что порой скрывалось под знаменами марксизма

К событиям 9 января и террористической деятельности тех лет не были причастны социал-демократы. Они были идейными и политическими противниками эсеров и их предшественников – народников. Полемика между народниками (а затем эсерами) и сторонниками марксизма не прекращалась во всех подпольных кружках со времени их появления в России в конце XIX века. В ходе этой борьбы идейная эволюция привела к марксизму некоторых видных деятелей народнического движения, таких как Г. В. Плеханов, В. И. Засулич, П. Б. Аксельрод, Л. Г. Дейч, В. Н. Игнатов. Эти бывшие народники создали в 1883 г. первую российскую группу марксистов «Освобождение труда», которая затем стала организатором Российской социал-демократической партии в 1898-м.

В 1900 г. после завершения своего пребывания в сибирской ссылке за границу прибыл В. И. Ульянов (Ленин), который встретился в Швейцарии с Плехановым, Засулич, Аксельродом и другими членами группы «Освобождение труда». Хотя на первых порах Плеханов отверг предложение Ленина о создании массовой марксистской газеты, он и другие ветераны российской социал-демократии в конечном счете вошли в состав редакции вновь созданного центрального органа РСДРП, получившего название «Искра». Рассматривая «Искру» как рычаг, с помощью которого можно будет превратить рабочее движение России в могучую революционную силу, Ленин говорил: «Газета – это не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор».

В российской полиции сразу же обратили внимание на появление нового влиятельного марксиста. В секретной переписке с начальством Зубатов в декабре 1900 г. подчеркивал, что «крупнее Ульянова сейчас в революции нет никого», и предлагал немедленно организовать его убийство.

С помощью «Искры» РСДРП вела активную работу по распространению идей марксизма в России и готовила среди рабочих страны будущих участников революции. Однако на состоявшемся за полтора года до начала первой русской революции II съезде РСДРП произошел раскол на большинство во главе с В. И. Лениным (большевики) и меньшинство во главе с Ю. О. Мартовым, В. И. Засулич, П. Б. Аксельродом и другими (меньшевики). Фактический руководитель партии Г. В. Плеханов на съезде поддержал В. И. Ленина, но затем присоединился к меньшевикам. Особенно острый характер приняла дискуссия о первом параграфе устава партии. В.И. Ленин настаивал на том, чтобы член партии не только признавал программу РСДРП и поддерживал ее в материальном отношении, но лично участвовал в деятельности одной из партийных организаций. Против формулировки Ленина выступил Мартов. Хотя к этому времени Ленина поддерживало большинство, при голосовании формулировка первого параграфа в ленинской редакции была отвергнута, а был принят вариант Мартова. Дискуссия по этому вопросу вскрыла глубокие идейные разногласия между большевиками, исходившими из того, что партия должна быть готова к революционным боям, и меньшевиками, не верившими в революционные возможности российского пролетариата.

Разногласия между большевиками и меньшевиками продолжали углубляться. Характеризуя расстановку сил между большевиками и меньшевиками на состоявшемся в 1907 г. V съезде РСДРП, один из его делегатов Джугашвили (впоследствии принявший псевдоним «Сталин») писал: «Выяснилось, что большие группы меньшевистских делегатов посылаются главным образом крестьянскими и ремесленными районами: Гурия (9 делегатов), Тифлис (10 делегатов), малороссийская крестьянская организация «Спилка» (кажется, 12 делегатов), Бунд (громадное большинство – меньшевистское) и, как исключение, – Донецкий бассейн (7 человек). Между тем как большие группы большевистских делегатов посылаются исключительно крупнопромышленными районами: Петербург (12 делегатов), Москва (13 или 14 делегатов), Урал (21 делегат), Иваново-Вознесенск (11 делегатов), Польша (45 делегатов)».

Из этих данных Джугашвили делал такой вывод: «Очевидно, тактика большевиков является тактикой крупнопромышленных пролетариев, тактика тех районов, где классовые противоречия особенно ясны и классовая борьба особенно резка. Большевизм – это тактика настоящих пролетариев. С другой стороны, не менее очевидно и то, что тактика меньшевиков является по преимуществу тактикой ремесленных рабочих и крестьянских полупролетариев, тактикой тех районов, где классовые противоречия не совсем ясны и классовая борьба замаскирована. Меньшевизм – это тактика полубуржуазных элементов пролетариата», – утверждал Джугашвили.

По мнению Джугашвили, «не менее интересен состав съезда с точки зрения национальностей. Статистика показала, что большинство меньшевистской фракции составляют евреи (не считая, конечно, бундовцев), далее идут грузины, потом русские. Зато громадное большинство большевистской фракции составляют русские, далее идут евреи (не считая, конечно, поляков и латышей), затем грузины и т. д.».

Джугашвили так объяснял распределение этнических групп среди двух противоборствовавших фракций РСДРП: «Очагами большевизма являются главным образом крупнопромышленные районы, районы чисто русские, за исключением Польши, тогда как меньшевистские районы, районы мелкого производства, являются в то же время районами евреев, грузин и т. д.».

Несмотря на существенные идейные разногласия, члены противоборствующих фракций обращались к положениям общей для них марксистской теории для обоснования своей правоты. Доказывая ненужность союза с крестьянством в революционной борьбе (на чем настаивал Ленин), Плеханов обвинял большевиков в отказе от марксизма и подмене его бланкизмом и утопизмом. Обосновывая же курс меньшевиков на сотрудничество с либеральной буржуазией, Плеханов ссылался на «материалистическое понимание истории» и доказывал, что политические интересы пролетариата и буржуазии могут совпадать в борьбе «с пережитками добуржуазного общества».

Помимо двух главных противоборствующих фракций в РСДРП существовало и немало мелких группировок. При этом некоторые члены партии не раз меняли свои взгляды, но всякий раз провозглашая себя подлинными «марксистами». Одним из таких деятелей РСДРП был Лев Троцкий (Лейба Бронштейн).

С самого начала вступления Бронштейна в революционное движение прочность его марксистских взглядов вызывала сомнения у ряда его коллег по «Южно-русскому рабочему союзу». Они знали, что еще недавно в студенческом кружке города Николаева этот сын богатого одесского зерноторговца был яростным пропагандистом учения британского предпринимателя Иеремии Бентама, который был убежденным апологетом капиталистического строя. Однако в последний день 1896 года Лейба Бронштейн неожиданно объявил себя марксистом.

Хотя Лейба активно готовил листовки «Союза» и распространял их, после своего ареста в начале 1898 г. он не стал, по примеру его коллег, штудировать в тюремных камерах труды Маркса, Энгельса и их продолжателей, а в течение нескольких месяцев пребывания в заключении прилежно конспектировал литературу о масонстве. Более того, Бронштейн убеждал своих сокамерников в том, как полезен опыт конспиративной работы масонов для всех революционеров. Видимо, опыт тайной организации, имевшей своих агентов в различных политических партиях и государственных структурах, интересовал Бронштейна больше, чем марксистская теория. (В то же время попытки доказать впоследствии принадлежность Троцкого к масонской организации ни к чему не привели.)

Не смог заставить себя Бронштейн одолеть труды Маркса и в течение двухлетнего пребывания в сибирской ссылке. А поэтому в первый день своего знакомства с Лениным Бронштейн (который к этому времени взял в качестве псевдонима фамилию свирепого тюремщика Троцкого) больше всего боялся, что его собеседник начнет экзаменовать его по марксизму. Нет оснований полагать, что в дальнейшем Троцкий занялся всерьез изучением марксистской теории. Возможно, что к этому времени Троцкий утвердился в своем решении полагаться не на научные теории, а на тайные связи, которые стали помогать ему в политической карьере.

В пользу такого предположения говорит то, что некие влиятельные силы помогали рядовому члену одного из социал-демократических кружков после его побега из Сибири, где он оставил свою молодую жену и двух дочерей, выехать за счет партии нелегально за границу. Очевидно, мощная поддержка проявилась и за границей, когда по прибытии в Вену Троцкий был принят там ведущими деятелями австрийской социал-демократии, а затем в лондонской редакции центрального органа РСДРП «Искры» был взят под опеку Лениным, который помогал ему писать статьи для главного органа РСДРП. И это несмотря на то, что стиль Троцкого вызывал раздражение Плеханова.

Хотя в течение нескольких месяцев Троцкий был верным сторонником Ленина, он с необыкновенной легкостью избавился от «ленинских взглядов» в ходе II съезда РСДРП и примкнул к меньшевикам. С июля 1903 по май 1917 год Троцкий непрерывно атаковал Ленина и большевиков. При этом Троцкий, который недавно боялся, что Ленин уличит его в незнании марксизма, теперь в своей работе «Наши политические задачи» обвинял вождя большевиков в искажении диалектического метода марксизма: «Поистине нельзя с большим цинизмом относиться к лучшему идейному достоянию пролетариата, чем это делает Ленин! Для него марксизм не метод научного исследования, налагающий большие теоретические обязательства, нет, это… половая тряпка, когда нужно затереть свои следы, белый экран, когда нужно демонстрировать свое величие, складной аршин, когда нужно предъявить свою партийную совесть!». Оскорбительные заявления Троцкого в адрес Ленина не прекращались в течение 14 лет письменной полемики. При этом Троцкий обзывал Ленина «профессиональным эксплуататором всякой отсталости в русском рабочем движении».

Правда, Ленин не уступал Троцкому в резкости критических замечаний, именуя его «Иудушкой» и «тушинским перелетом». Описывая политические метаморфозы своего бывшего протеже, Ленин позже писал: «Троцкий был ярым «искровцем» в 1901–1903 годах… В конце 1903 года Троцкий – ярый меньшевик, т. е. от искровцев перебежавший к «экономистам»; он провозглашает, что «между старой и новой «Искрой» лежит пропасть». В 1904–1905 году он отходит от меньшевиков и занимает колеблющееся положение, то сотрудничая с Мартыновым («экономистом»), то провозглашая несуразно-левую «перманентную революцию».

Соавтором Троцкого в разработке осужденной Лениным теории «перманентной революции» был Израиль Гельфанд (Александр Парвус), с которым сдружился Троцкий после разрыва с Лениным в 1903 году. Общим у двух выходцев из Одессы, оказавшихся в эмиграции, было их социальное происхождение. Как и у Троцкого, отец Парвуса был богатым зерноторговцем. Схожим было и благожелательное отношение к Парвусу со стороны лидеров европейской социал-демократии, когда тот прибыл в Германию в 1886 г. К моменту их знакомства Парвус уже занимал видное место в рядах германской социал-демократической партии Германии и считался специалистом по вопросам экономики.

Парвус взял под опеку Троцкого и поселил его в своем доме в Мюнхене. Там он совместно с Троцким разрабатывал теорию «перманентной революции», которая исходила из возможности развязывания пролетарской революции в России, минуя стадию буржуазно-демократической революции. Парвус и Троцкий полагали, что главная ценность пролетарской революции в России в том, что она даст толчок для мировой, «непрерывной», или «перманентной революции». Используя революционные лозунги, Парвус и Троцкий в то же время подчеркивали, что последствием перманентной революции должна стать интеграция экономики Европы.

Ленин одним из первых обратил внимание на фальшь революционных лозунгов Парвуса и Троцкого. По его словам, «теория перманентной революции» была «несуразно левой». Одновременно Ленин указывал на практический вред этой теории для руководства русской революции. Он писал: «Троцкий на деле помогает либеральным рабочим политикам России, которые под «отрицанием» роли крестьянства понимают нежелание поднимать крестьянство на революцию». В этой теории проявлялось нежелание принимать во внимание революционный потенциал русского крестьянства.

Теоретическая работа двух друзей не была завершена, когда из России пришли вести о начале революции 1905 г. Хотя к тому времени Троцкий не примыкал ни к большевикам, ни к меньшевикам, по неизвестной причине руководство австрийской социал-демократической партии позаботилось о его переправке в Россию. На квартире руководителя партии В. Адлера у Троцкого сбрили бородку и его подгримировали. С февраля 1905 г. Троцкий нелегально жил в Киеве с паспортом прапорщика Арбузова. Лишь осенью 1905 г. Троцкий переместился в Финляндию.