Текст книги "Жизнь как бой"

Очень быстро научившись хорошо готовить, она покоряла окружающих блюдами русской кухни по книгам Елены Ивановны Малаховец и рецептам сталинского периода. В те времена стали открываться прекрасные магазины «Дары природы», по тем деньгам в них многие продукты стоили копейки, и уж Лена с Тадом наслаждались и изюбрятиной, и медвежатиной, подавая все это на стол с лесными ягодами.

Они были не такие уж юные, Лене было 27 лет, Таду 26. Лена преподавала в Институте иностранных языков, училась в аспирантуре. Не защитилась, потому, что назревало событие большой значимости. Ленуля, как ласково называл жену Тадеуш, была беременна, и Тад вот-вот готовился стать отцом. Соня, Сонюра, как уже загодя Лена и Тад называли ребенка, если будет девочка, родилась 12 апреля 1966 года в год «огненной лошади».

Софья, по-гречески, мудрая, действительно оправдала свое имя в будущем в каждом своем движении. Соня росла спокойным, крепким ребенком, удивительно похожим на отца. Тад приезжал с линии пообедать, клал дочку, завернутую в одеяло, рядом с собой на стол и кормил ее борщом, который ел сам. Медсестры приходили в ужас и стыдили родителей. Но еще с большим удовольствием Соня обсасывала хвост селедки, зажав его в кулак, и все это в четыре-пять месяцев отроду. Видно, Бог всегда был рядом с ней и дал ей красоту и здоровье.

Потом она бегала с папой по набережной. Жили они в их домике очень здорово и счастливо, потому, что были молоды и здоровы.

В этот период Тад пытался постигать русскую культуру, покупая книги по искусству и истории Руси. Тад с Леной потихоньку обходили все театры и музеи Москвы, но особенно их поразил и покорил Дом-музей художника Васнецова, где-то между Троицкой улицей и Садовым кольцом. Страшно интересной оказалась книга профессора Сытина из музея реконструкции Москвы, как какая-то завораживающая музыка звучали древние названия мест и улиц, история некоторых восходила аж к двенадцатому веку.

Свой дом Тад тоже старался обустроить на русский лад. Как-то на Преображенском рынке Тад увидел комиссионный мебельный, и забрел в него. Потолкавшись меж старой рухляди, уже собирался было уходить, но какой-то пьяный продавец, пристально взирая на него, вдруг произнес:

– Тадик, ты чо, парень, не узнаешь сваво однокашника?– и бросился Таду на шею.

Оторопевший Тадеуш, напрягши память, действительно вспомнил в нем Борьку, с кем просидел за одной партой с первого по третий класс.

– Что тебе надо? Пойдем в запасники, покажу все,– счастливый Борька не знал, как услужить другу. Тад тут же купил старинный дубовый стол на 16 персон и набор из двенадцати стульев с Николаевским гербом на кожаной спинке, все за такие гроши, что было даже смешно. Обставил гостиную в стиле добротного купечества, а спальню, которую подарил Лене,– в стиле «русский ренессанс». Остальные две комнаты были детскими и убраны просто и удобно.

Поскольку дом был деревянный, то летом там всегда было прохладно, и царил легкий полумрак, приятный для глаз. Вообще же Тад, став отцом, как-то все больше проникался, что он – хозяин дома, а не квартиры в многоэтажном гособщежитии. Ведь коммунисты выхолостили из русского народа понятие «дом», и вот как бы вновь эта традиция возрождалась в семье Тада.

Он потихоньку стал собирать старинные русские народные песни, романсы и многие даже в джазовой обработке выглядели прелестными. Народный хор и оркестр под управлением Осипова приводил Тада в тихий меланхолический экстаз, он поражался широте и глубине этого пласта старинной культуры. На этой почве Касьянов познакомился с одной пожилой аристократкой, собирательницей русской старины, она на многое и по-новому открыла Таду глаза.

Вообще же этот период: работа в такси и жизнь в этом старом доме – стали одним из самых счастливых периодов жизни семьи Касьяновых. Их характеры притерлись, они беззаветно верили друг другу, что давало силы Лене переносить далеко не ангельский характер мужа. И когда возникали проблемы, порой мучительные, жена и дочери вставали за отца стеной, веря в него, надеясь на свои силы и Провиденье.

Не даром говорили древние, что подобно тому, как ветки и плоды украшают дерево, а густой лес – гору, так мужа украшают его дети и его жена. Человек, у которого нет семьи – незначителен даже в глазах своих врагов. Он словно дерево, растущее на перекрестке: каждый прохожий рвет его плоды.

Они никогда не ссорились вдвоем, очень мало из-за детей, самые большие конфликты возникали в из жизни потом, из-за учеников Тада. Лена интуитивно чувствовала фальшь, откровенную зависть и злобу в отношениях некоторых людей к Таду. Она предсказала конец многих учеников и начатых с ними дел, но всегда поддерживала Тада в каждом новом начинании, зная, что у него все получится, и, веря в него. Многих лоботрясов (и просто откровенных врагов в недалеком будущем) она кормила, поила и укладывала спать, требуя своими действиями одного – порядочности. Взаимностью ответили единицы.

Так текла жизнь удивительной пары: они могли сутки пролежать голова к голове, не сказав друг другу ни слова, да это и не надо было делать, ведь они понимали друг друга с полувзгляда, став одним целым.

Смутное время, наступившее потом, не раз и не два ударило по этой цельной, крепкой семье, остается только удивляться и преклоняться, как выстояла Елена Арсеньевна с дочерьми вместе в борьбе за родного человека…

«Ваня Лазарев» и другие

Поскольку пришлось переехать жить на Преображенку, надо было подыскивать работу где-то поближе к дому. Тад решил переводиться в 16– й, как его таксисты в шутку обзывали, «Краснознаменный парк», что на Открытом шоссе. Как это часто бывает в жизни, «желаемое вчера, сегодня приедается»– Тад устал от всего этого быдла вокруг и подумывал: «Куда бы в другое место пойти работать?» Но он знал: «Куда бы ни пришел работать водителем, таксистов – очень не любят». Это обстоятельство сильно сдерживало его уход.

За семь лет работы в такси Тад преуспел во многом, но самое главное – пришел опыт общения с людьми, и это было самое неоценимое. Часто работая допоздна, Тад знакомился со многими деятелями культуры и искусства, артистами: Белокуровым, Грибовым, Леоновым; у него развилась поразительная зрительная память, он узнавал клиентов, которых возил только раз и много лет назад.

Поработав в нескольких парках, он многое мог бы рассказать о работе таксиста. В это же время Тад закончил десятилетку и курсы автомехаников по программе автотехникума. Им сказали, что из них будут готовить начальников посольских гаражей в Англию, Канаду и другие страны. Но власти вообще много чего обещали, а «воз и ныне там!»

Ему предложили стать начальником автоколонны, он отказался. Предложили должность начальника гаража – опять отказ. Тад не хотел никем командовать, его удовлетворяло, что он мог себе выбрать любую смену, быть свободным, тренироваться, проводить время с семьей и повышать самообразование.

На линии у Тада происходили подчас удивительные встречи. Как-то раз ему пришлось быть гидом одной богатой американки из штата Алабама, по имени Тээн. Американка обалдела от зеленых окраин Москвы, а когда Тад привез ее домой и познакомил с Леной, то Тээн была приятно удивлена ее прекрасному английскому и наговорила Лене кучу комплиментов, не забыв, как бы невзначай, упомянуть, что она расистка. Лена преподавала в Институте иностранных языков, училась в аспирантуре. Они с Тадом, глядя на удивительно стройную, хрупкую фигуру дочки сенатора, хохотали до упада, представив ее в одеянии Ку-Клукс-клановки.

Подобно тому, как ее мама пробовала работать в школе, но смогла выдержать только четыре месяца, Лена тоже не очень долго преподавала в школе. Хотя ей очень нравилось работать с детьми в английской спецшколе, но школьный учительский коллектив ей показался не просто «болотом», а какой-то «помойкой»: серые, никчемные, завистливые бабы. Если и было среди большого школьного коллектива пять-шесть нормальных женщин – это уже хорошо. Но в школе тогда работать было выгоднее, когда Лена работала в ВУЗе, то получала 105 рублей и никаких надбавок. А в английской школе платили гораздо больше, 150, плюс двадцать рублей доплата за язык, за классное руководство, за тетради. Получалось в два раза больше чем в ВУЗе. Но она вытерпела два месяца. Поняла, что не сможет. Она любила детей, дети любили ее, и родители к ней изумительно относились, но директриса была одинокая суровая коммунистка сталинского призыва.

– Одно бабье – это не естественно,– высказывалась Лена мужу.– Должны быть и мужики тоже. Ведь чисто женский коллектив – это змеюшник. Разговоры только о том, кто что надел, кто как причесался. От кого муж ушел.

– Ну и уходи оттуда,– спокойно посоветовал Тад.

Удивительная встреча произошла у него зимой последнего года, когда Тад дорабатывал в такси. К нему в машину прыгнул парень в дубленке с ярким галстуком типа «пожар в джунглях» и попросил отвезти в общежитие ВГИКа, куда-то за ВДНХ.

Разговорились, оказалось, что Джон Линд приехал из Англии учиться операторскому искусству в нашем киноинституте. Мама его была русская из Владивостока, а папа английский лорд. Закончив у нас обучение, он получал заказ от крупной фирмы снять фильмы об экологии в тридцати четырех странах. Тад доставил Джона в общежитие, и они тепло распрощались, договорившись вскорости встретиться вновь.

Через какое-то время действительно встретились, и Тад напрямую спросил у Джона:

– Ты бывал в школах каратэ там, у себя, на Западе, что это за штука и с чем ее едят?

Иван как-то эмоционально и запутанно стал объяснять, что это такое, но потом, сбившись, и, махнув рукой, сказал Таду просто:

– Я тебе в следующий раз литературу принесу!

Прошло пару месяцев. Дело подходило к лету, Тад уже ушел из такси и работал в Мосресторантресте на «Москвиче-434», как его называли водители «мать-одиночка»: с одним пассажирским сидением. Машина с путевками стояла дома, это было удобно, и Тад пользовался ею как личной.

«Ваня Лазарев из Прибалтики», как шутливо за акцент Лена с Тадом называли Джона, действительно принес книгу американского полковника зеленых беретов Эда Паркера «Багуа».

Тад, будучи действующим боксером, удивленно смотрел на какие-то пассы, позиции, движения руками и ногами нарисованных там человечков и недоумевал, считая, что бокс эффективнее. Как уже потом стало известно Таду, «багуа», это жесткий стиль китайского кунг-фу а не каратэ, но видно для издателя было все равно, «что палка, что лопата».

Вот эту книгу Тад держал между сиденьями, изредка раскрывал ее и каждый раз от непонимания, возмущаясь изображениями в ней.

Если бы Ваня-Джон только знал, какие замечательные последствия возымеет их встреча, и эта книга, послужившая толчком для многого, что произойдет на громадной территории государства, именуемого СССР…

А пока Касьянов ездил по Москве и однажды, остановившись у метро Аэропорт, он увидел, как шестеро избивали какого-то мужчину, правда, здоровенного. Но у него – как-то ничего не получалось. Нападающих было пять мужиков и одна баба. Она-то и особенно зверствовала. В ней было килограмм сто веса, в руках у нее металлическая ручка от портфеля, и ею она этого парня охаживала так, что у него на плечах были кровавые следы, кровь брызгала во все стороны. А он – не отвечал! Видимо, воспитан был так, что не мог женщину ударить, что ли?

Тад к нему подскочил и говорит:

– Ты чего позволяешь им себя колошматить?! Да дай ты ей один раз!

Он не стал разбираться кто прав кто виноват. Нападавшие были подвыпившие, а мужчина, которого били, трезвым и – производил хорошее впечатление.

«Но если это впечатление было обманчиво, и он, допустим, в чем-то провинился, скрутили и отвели бы в милицию, уродовать то зачем?»– решил Тад, просто промелькнула такая мысль, раздумывать особо времени не было.

Он без лишних слов засадил двоим в рожу, уложив их на асфальт, остальные трое тут же отпрянули. Потом кинулись, на него. Тад развернулся: тресь одного, бац другого. Четверых из пяти положил на землю.

Но они быстро оклемались и все прыгнули в «Волгу», со словами:

– На Белорусский сейчас съездим за подмогой.

Тад был на своем «Москвиче» «мать одиночка» с одним пассажирским сиденьем. Он сказал пострадавшему:

– Поехали за ними, догоним их и еще надаем, у меня на Белорусском вся шпана знакомая, жил там неподалеку.

Но у Белорусского вокзала они никого уже не застали.

Надо чувствовать драку, особенно ее начало. Быть уверенным в своей правоте. Если угрожает опасность и знаешь, что от этого не уйти, нужно начать первому. Для устрашения остальных надо кого-то треснуть так, чтобы кровавая пена пошла изо рта. Так он и делал всегда…

Учитель

В начале августа 1969 года Тад так же катился на своем «Москвиче» от метро Сокол в сторону центра. У Скаковой аллеи какой-то худощавый «додик» (модный парень) тянул руку, желая поехать.

– На Каретный ряд,– попросил он.

– Рублишко»,– объявил ему Тад.

– Да хоть два, только побыстрее,– сказал парень, и тут взгляд его упал на «Багуа» Эда Паркера.

– Занимаешься?– спросил парень.

– Да нет, дерьмо какое-то несерьезное,– буркнул Тад.

– Это не дерьмо, а вещь путевая,– ответил пассажир.– Кстати, меня зовут Алексей Штурмин.

Они познакомились.

– Может быть и путевая для любителей,– сказал Тад,– но я то боксер, Мастер спорта.

– Ну и что, это ничего не значит,– сказал Алексей уверенно.

– Ну давай поспаррингуем,– предложил полушутливо Тад. Алексей сказал на это совершенно серьезно:

– Я сейчас к девушке спешу, потом меня не будет в Москве неделю, а затем можно встретиться и решить, что сильнее: бокс или каратэ.

Через неделю они действительно встретились у ипподрома. Тад был элегантно одет, что Алексей отметил в новом знакомом, и пошли на квартиру к Алексею, она была в двух шагах. Уже дома Алексей стал объяснять Таду принципы и технику каратэ, а затем предложил Таду нападать на него.

Скинув пиджаки, они стояли друг против друга, слегка улыбаясь ситуации, и Тад не видел ничего угрожающего в позе Алексея. Тад двинулся на него с кулаками, и тут же ноги Алексея замелькали у лица Тада, а по туловищу он получил несколько легких ударов.

Попробовал снова пробиться через зону ног, но получилось то же самое. Самолюбие его было сильно задето, Тад поднял руки и сказал:

– Учи. Я буду самым прилежным учеником, хочу знать эту штуковину!

То, что он услышал от Алексея и увидел, потрясло Тада. Они стали встречаться почти каждый день, и Тад часами выспрашивал у Алексея, что и как, а дома в саду тренировался как скаженный.

У его нового знакомого была очень хорошая память. Конструктивное мышление в личных делах, особенно в вопросах здоровья, питания. Здравый смысл по вопросам повседневной жизни. Хорошо подвешенный язык, выражался он метко и разумно, был прекрасный собеседник. В молодости в нем была особая прелесть, грация. Дипломатичность, приятность в общении. Спокойный, уравновешенный, в отличие от московской шпаны и таксистов, с приятным голосом он словно был послан Таду свыше.

Касьянов узнал у Штурмина, что как-то в МАДИ тот познакомился с северокорейским мастером и тоже был настолько потрясен увиденным, что попросил мастера научить его. Кореец согласно кивнул, но сказал, чтобы Алексей пришел с партнером. Очевидно, судьбе было угодно, чтобы им оказался Слава Дмитриев, друг и однокашник Алексея по институту. Взамен ребята помогали мастеру в других дисциплинах и, подружившись с Учителем, два года и восемь месяцев тренировались под его руководством.

Тренировок, в понимании европейцев, не было. Был этикет востока, философия, показ, и, в общем-то, поколачивание учеников, правда, легкое, но ребята представляли, чтобы с ними было, если бы мастер бил их по-настоящему.

То, чему учил ребят мастер, было не каратэ, а жесткий стиль КВОН-ТХУ (кулак-бой), то есть в переводе «рукопашный бой», которым занималась северо-корейская полиция и армия. Мастер был очень продвинутый инструктор одного даосского монастыря и занимался этой системой с детства.

Обычное круглое восточное лицо, но с очень пытливым и проникающим взглядом. Взглянув на такое лицо, на востоке говорят: «Может», и уже больше не объясняют ничего. Невысокого роста, с гладкой мускулатурой, прыгучий, очень сильный при своих габаритах, от него исходила какая-то притягивающая энергия и уверенность. Получив у него урок, ребята еще долго оттачивали приемы, чтобы на следующий день соответствовать. Часто мастер улыбался: он видел, ребята росли.

Но все в нашей жизни когда-нибудь заканчивается. Подошли к концу и встречи мастера с учениками, исчезая внезапно, как это водится в этих системах на востоке, мастер попросил никогда не искать его, если будет нужно, он появится сам. Тогда Алексей спросил у него:

– Какая у нас квалификация, чего мы со Славой достойны?

– Вы оба достойны носить черные пояса, но он у меня один»,– сказав это, мастер передал пояс Алексею.

Ребята стояли, понурив головы, но в то же время что-то большое и значимое рождалось в их душах от общения с Учителем, которого они уже больше никогда не увидели в жизни.

Если бы он только знал, какие силы всколыхнулись им, сколько тысяч бойцов были обучены и подготовлены в стенах будущей Школы! Но и ему, очевидно, не поздоровилось бы от своих силовых структур, если бы они поняли, кто виновник всего этого и что произошло в стране их западного соседа.

Алексей в то время был еще слегка не от мира сего, это давало ему некое божественное вдохновение. Сам того не предполагая, он стал кем-то вроде основателя новой в СССР религии – каратэ. Являлся ли он действительно неким посланником? Трудно сказать. Но он «посетил сей мир в его минуты роковые»… Таким людям очень важно иметь хорошо развитый интеллект, который будет контролировать впечатления души, так как часто бывает трудно отличить настоящее вдохновение от самообмана, от проекции на ситуацию собственных бессознательных желаний.

Это были теперь уже далекие, но всегда прекрасные времена, потому что участники этих событий были молоды: корейскому мастеру – 28, Алексею и Славе соответственно 21 и 22, а будущему руководителю Школы СЭН’Э, собирателю и продолжателю российского рукопашного боя Тадеушу Касьянову было 30 лет.

В сентябре 1969 года Алексей впервые приехал к Таду в дом на Бухвостову улицу и тоже поразился, как же хорошо вокруг, как много зелени. Сад ему очень понравился и он тут же дал Таду дельные советы, как сделать макивару и другие снаряды для тренировок. Дал примерить Таду кимоно, тогда возникло предложение, что раз уж первый ученик Алексея надел каратэ-ги, считать этот день Днем основания Школы, а случилось это как раз 10 сентября 1969 года.

Этой же осенью произошло знакомство с основателем и собирателем русской самозащиты, самбо – Анатолием Аркадьевичем Харлампиевым. На протяжении всех лет, пока он был жив, он, Заслуженный мастер спорта и Заслуженный тренер СССР, обладатель почетного 8 дана по дзюдо, как бы являлся духовным отцом зарождающегося в СССР каратэ. В юности цирковой акробат и борец, разносторонний спортсмен, Анатолий Харлампиев был одним из создателей самбо и большим знатоком разных видов борьбы.

Целый год Алексей с Тадом тренировались вдвоем: то у Харлампиева в зале МЭИ, то еще в каких-либо других залах, но больше на улице или дома у Тада. Правда, Алексей хотел привлечь еще ребят, но Тад убедил его этого пока не делать:

– Научи сначала меня, и я буду тебе помогать, ведь тренировал же я боксеров и этот процесс мне известен, но сначала научи.

Они работали над собой очень много, именно в этот год были заложены основные принципы и навыки будущей Школы. Тад еще больше почистил сад, повесил горизонтально мешок на растяжках – сунатовару и тренировался, тренировался, отодвинув на второй план работу и добывание денег.

Как-то в самом начале знакомства Тад сказал Алексею:

– Леш, вот смотри, я сегодня кладу в нашу с тобой кассу 5 рублей и буду делать это каждый месяц.

– Ты что, зачем?– возмутился Алексей.– Я же тебя не за деньги тренирую.

Но Тад продолжал:

– Будет группа больше, каждый внесет свою долю. Надо же будет на какие-то снаряды, на аренду зала и прочее, да мало ли что, не тащить же тебе деньги из дома, а так они потихоньку накапливаются и все о'кэй! Я буду и кассиром и начальником отдела кадров,– закончил Тадеуш,– а у тебя пусть голова не болит об этом.

Подумав, Алексей согласился. Эта финансовая политика работала более двух десятков лет, помогая бойцам Школы быть более независимыми…

Тад перешел работать водителем в Институт психиатрии на Потешную улицу, чтобы быть ближе к семье и дому. Лена говорила ему:

– Я рада за тебя, рада, что ты нашел себя в новом деле.

Она кормила Тада с Алексеем в саду под громадным вязом, ласково, где-то даже по-матерински поглядывая на друзей. Сначала Алексей нравился ей, но это только сначала.

Дочка Сонюра росла чудесной здоровой девочкой. Кушала с четырех месяцев борщ с папой. Потом бегала с ним по набережной.

Соня была в полном восторге, что на Бухвостовой улице часто бывали гости, сначала папины друзья, коллеги, потом все больше стало появляться учеников. Ей, девочке, нравились, что это большие сильные мужчины, они сидели, общались, пили чай, рассказывали что-то, шутили. Наверное, это хорошо когда дети чувствуют себя под защитой. Она часто просила, чтобы папа взял ее на тренировку. Периодически он мог это себе (и ей) позволить. Бывало, когда она маленькая была, даже засыпала на матах в зале.

Родилась еще одна дочь Настя, случилось это 26 августа 1970 года. Тад все больше привязывается к дому и семье. Жили они в их домике очень здорово, хотя удобств не было никаких.

Их никто не трогал и никто не мешал, власти понятия не имели, что такое каратэ и мнения своего пока не высказывали.

С конца семидесятого года Алексей и Тад стали выступать в показательных выступлениях с самбистами Харлампиева. Анатолий Аркадьевич прекрасно говорил, объяснял и – показывал, несмотря на свои 66 лет. К концу выступлений он объявлял:

– А теперь посмотрите на чистое каратэ.

Выходили Алексей с Тадом и показывали, в общем-то, пока небогатую программу, но естественно она раз от разу усложнялась. В них была необыкновенная энергия и дух. Они могли выдержать больше обычного и больше обычного добиться. Храбрость и несгибаемая воля – позволяли им заглянуть за границы человеческих возможностей. Страстность, жадность, эгоцентризм молодости, были помножены на опыт и волю их старшего наставника…

Анатолий Аркадьевич попросил включать побольше работы против оружия. Друзья очень много почерпнули у Старика. Те приемы работы с оружием и против, переработанные с каратистской сутью – живут и поныне. Но для всего этого нужна была серьезная работа в зале, которого не было, а также были необходимы единомышленники, партнеры. Это привело к тому, что друзья стали искать зал, и каждый привел по паре своих друзей и знакомых.

Со стороны Алексея пришел Гена Чубаров – мидовский разведчик, и Володя Томилов, тогда еще студент. Со стороны Тада пришел Ганс Владимирский, чемпион Москвы по боксу, и Саша Каретников, десятиклассник. В таком составе группа просуществовала еще несколько месяцев.

С залом помог все тот же Анатолий Аркадьевич. Он посоветовал ребятам обратиться к Президенту Федерации дзю-до Москвы Николаю Алексеевичу Масолкину, и тот, уже зная Алексея и Тада, дал им адресок. Зал оказался в самом центре Москвы на площади Маяковского во дворе Аргентинского посольства. Зала этого уже больше нет, на том месте расположили детский сад.

Много лет этот зал играл громадную роль в спортивной жизни столицы и страны. Поскольку находился он во Фрунзенском районе, то и название у него было «Фрунзенец», а группу каратистов, начавшую там заниматься, стали называть «ребята с Маяковки». Так они и вошли в историю каратэ СССР.

Зал как будто был создан для подобных занятий, мог вместить где-то от 50 до 80 человек. Две большие раздевалки, балкон, на котором можно было отдыхать, наблюдая за тренирующимися. Все это было как нельзя кстати и вовремя. По утрам в зале был баскетбол, а вечерами – платные группы самбо, которые вели тот же Масолкин и Владимир Давидович Михайлов.

Не смотря на то, что группа разрасталась, Алексей с Тадом попросили у хозяина зала, Володи Бухова только утро субботы. Пока денег хватило только на 2 часа аренды четыре раза в месяц.

Тогда, в начале семидесятых годов, в Москве было всего три точки, где практиковали каратэ: Петровка, 26 (спортзал «Динамо»), спортзал Университета им. Патриса Лумумбы и вышеозначенный зал «Фрунзенец»– «ребята с Маяковки».

Поскольку два первых зала – были режимными, то естественно, контингент занимающихся в них был очень мал. Группа с «Маяковки» пошла другим путем, свободно принимая всех желающих. И это было правильно. В 1971– м группа выросла до 50– ти человек. Сюда приходили заниматься: разведчики, офицеры десантных войск, рабочие, врачи, даже сын члена Политбюро Кузнецова. Группа разрасталась, приобретая известность и связи.

Своей работоспособностью и серьезным отношением к делу Тадеуш потихоньку стал выдвигаться вперед, становясь как бы старшим учеником, сэмпаем, заменяя Алексея в моменты его командировок.

И авторитет Алексея как Учителя, создавался во многом именно Тадеушем. Конечно, у Алексея проявилась способность планировать действия, чтобы они соответствовали общепринятым нормам. Он становился все более известен, как некий общественный пример. В нем была энергия, чтобы справиться со многим. У него была прекрасная репутация. Его любили сильные мира сего. Он тогда достаточно серьезно относился к своим обязанностям.

Сначала многие из занимающихся – пробовали обратиться к Алексею панибратски и даже похлопать по плечу. Тад живо прекратил эти фамильярности, сначала пояснениями, а затем в спарринге, которым владел уже неплохо, вспоминалось боксерское прошлое. Был также объяснен этикет вида и градация поясов, то есть, кто есть кто. Тада зауважали. Сказалось и бурное прошлое, и жизненный опыт.

Анатолий Аркадьевич Харлампиев – тоже не забывал группу, часто приходя, давая ценные указания и поражаясь дисциплине, царящей в группе. Иногда возникали дискуссии, что все-таки действеннее: каратэ или самбо? Ведь первое, в основном, удары, второе – броски. Анатолий Аркадьевич безо всякого педантизма пояснял: «Иногда трудно бывает сразу бросить на землю. Тогда нужно сначала ударить, а потом бросить».

В 1971 году Тад сдал экзамен на красный пояс, и купил фирменное кимоно. Эмблему каратэ вышил, никогда до этого не держав иголки в руках, себе и учителю, сенсею Штурмину, да так хорошо, что оба – лет десять носили ее на груди.

Масолкин и Михайлов, видя по субботам переполненный зал, попросили Алексея и Тада организовать показательные выступления каратэ для абонементных групп по самбо и, конечно же, за плату. Показывали и рассказывали Тад с Гансом, демонстрируя технику каратэ и приемы против оружия.

Выступление прошло на ура, и руководители курсов самбо Масолкин и Михайлов предложили подумать о создании таких групп и курсов по каратэ. Расплатились за выступление.

Вот тут очень некрасиво повел себя Гансыч, как шутливо называл своего друга Тад. Когда он увидел, что большую часть денег Тад отложил в сторону, «жаба жадности» задушила его. Он стал требовать поделить деньги поровну, но Тад ответил ему:

– Большая доля уйдет в кассу Школы, а мы с тобой – ученики ее, обойдемся малым.

Финал: обидевшись, Ганс отделился, открыв в Сокольниках подпольную группу и, обирая ее. Дела у него шли плохо и он, бросив преподавание, куда то исчез на несколько лет, но затем вынырнул у одного из боковых учеников Школы Вадима Вязьмина в его группе «Тхарма марга» (путь добродетели). Затем опять неудача и вновь пропадание, но уже на несколько десятков лет. И вот объявился в Израиле, женатый четвертый или пятый раз на гражданке этой страны.

Это было первое негативное проявление корысти учеником Школы, в будущем, к сожалению, этого будет значительно больше.